Башня. Новый Ковчег

Глава 10

Глава 10. Анна

Анна только сейчас заметила, что её рука судорожно сжимает телефонную трубку. Вздрогнула и одёрнула руку, словно, боясь обжечься.

Эти мальчишки… Анне было их жаль. И того, большого, неповоротливого увальня, с взъерошенными чёрными волосами, кулаками-кувалдами и лицом, в котором удивительным образом сочеталось что-то острое звериное и бесконечно доброе. И другого, чуть дёрганного, нервного — он ей сначала не понравился своей нарочитой самоуверенной развязностью и едва уловимым нахальством. Впрочем, мальчик быстро стушевался, и потом, когда сбивчиво и торопливо рассказывал про запертых людей и про карантин, которого на самом деле нет, показная наглость исчезла, и в мягких карих глазах, под пушистыми, длинными, как у девочки, ресницами, засквозила растерянность и какое-то удивление, смешанное с непониманием. Словно слова, соединённые в предложения, заставили его задуматься, и немой, так и невысказанный вопрос повис в воздухе. Как же это? За что с ними так? Почему?

Анна горько усмехнулась.

Она знала этот вопрос. Сама задавала его себе неоднократно. И не находила ответа.

Разумеется, она поверила этим двум насмерть перепуганным мальчишкам. Не сразу, но поверила. Но… она не могла им помочь. Не — не хотела, а именно, не могла. Потому что понимала, что за всей этой чудовищной историей может стоять только один человек в Башне — Павел Савельев. Только он, одержимый своей идеей сохранения жизни в Башне, мог пойти — и шёл — на самые бесчеловечные поступки. Его никогда не интересовала частная человеческая жизнь, только общая картина, только цель, только абстрактное понятие всеобщего блага — вот это имело значение. А сколько там людей надо положить ради общей счастливой картинки — для Савельева это были лишь детали, на которые он, как большой стратег, не разменивался.

Анна как раз была наверху, когда в департаменте здравоохранения собрали экстренное совещание главврачей всех больниц, где объявили о резкой вспышке гриппа. Представленные инфекционным отделением цифры удручали, и слово «карантин» в сложившейся ситуации никого в общем-то не удивило. Удивило другое: почему для карантина был выбран один из закрытых этажей. Вот это было по меньшей мере странно.

Но все восприняли ситуацию как должное — за четырнадцать лет врачей в Башне отучили озвучивать своё мнение.

Кроме этой странности всё остальное было организовано хорошо и слаженно: инфекционисты, как обычно, не оплошали — первых заболевших из интенсивки быстро перевели в инфекционную больницу, и также быстро выявили круг контактирующих, которых своевременно изолировали. Сто шестьдесят пять человек — Анна отчётливо запомнила эту цифру. Из медиков с ними были отправлены Ковальков и две медсестры. Болезнь удалось локализовать, и несмотря на то, что первые пациенты умерли, остальные довольно быстро пошли на поправку. Хорошей новостью в этой истории было то, что болезнь легко пролечивалась ударной дозой антибиотиков. Плохой — антибиотиков не хватало. И если именно по этой причине, нехватке лекарств, Савельев и отдал распоряжение: изолировать людей без предоставления им всякой помощи, то это… это уже смахивает на организованное убийство. Что вполне в духе Савельева.

Анна обхватила голову руками.

Что она может сделать, что? Да ничего. Ровным счетом ничего. У неё по больнице и так бродит мина замедленного действия, напоминание её, Анниной глупости — добрая рыжая девочка Ника Савельева — и каждый раз, когда Анна думала об этом, её охватывала паника. Она надеялась, что Борис поможет (Борис всегда помогал), что-нибудь придумает (Боря сможет), а пока… пока она лишь держала у себя Никин пропуск, контролируя, насколько могла, пребывание племянницы в больнице, и старательно уверяла себя в том, что Савельев ни о чём не узнает.

А те люди, на закрытом этаже… Егор Саныч (перед глазами встало усталое лицо Ковалькова, где за вечной угрюмостью таилась бесконечная доброта) … нет, Анна ничем не могла им помочь. Ничем.

Против Савельева она бессильна.