Башня. Новый Ковчег

Глава 21

Глава 21. Кир

Когда Кирилл подошёл к пятнадцатому отсеку, Алексей Бахтин уже был там. Он был вроде такой, как и вчера, но что-то в нём неуловимо изменилось — он стал более собранным что ли.

— Куда тебе надо?

— На офисные этажи, там…

— Мне плевать, что у тебя там, — Бахтин приблизил к нему своё серое лицо, и Кир замолчал. — Отвезу и сразу высажу. Понял?

Кир молча кивнул.

Вчера вечером, когда Кирилл вернулся от Бахтина с хорошей новостью, они втроём, он, Марк и Ника, почти до самого комендантского часа обговаривали все детали предстоящей операции.

Марку не очень нравилась идея, что наверх поедет Кир, и, наверно, он был прав, но Бахтин-младший явно дал понять, что повезёт только его, Кирилла, и выбирать им особо не приходилось.

— Да ладно, справлюсь как-нибудь.

— Справишься, конечно, — Ника улыбнулась.

Улыбка вышла усталой и какой-то поникшей. Адреналин, который подпитывал её весь день, улетучился, и она выглядела опустошённой и измотанной. Киру было невероятно жаль её, и эта жалость вытесняла и его страх, и боль потери, и собственную усталость.

— Тебе главное найти на офисном этаже Веру или Сашку.

Кирилл уже понял из их рассказов, что Вера — это девушка Марка, а Сашка… Сашка был, судя по всему, близким другом Ники. Она не говорила напрямую, но это угадывалось — по обрывкам фраз, смущению, которое проскальзывало в её словах, по выражению лица и далёкому отсвету чего-то непонятного в серых задумчивых глазах.

— Знать бы ещё, как они выглядят. Хотя спрошу там. Как их фамилии?

— Вера Ледовская и Саша Поляков. Вера такая высокая, тёмненькая, волосы обычно в косу заплетает или в две, а Саша, он…

— У нас на этаже живут Поляковы, а их сына зовут Саша, — зачем-то перебил он Нику. Непонятно, почему он вообще о них вспомнил. Кир тряхнул головой, пытаясь отогнать дурацкие мысли, которые лезли в голову. — Хотя Поляковы не самая редкая фамилия.

— Ну да, не редкая. Но Сашка и правда откуда-то снизу, только я не знаю точно, с какого этажа, — Ника покачала головой.

— Я знаю. С шестьдесят пятого. Блин, ты тоже ведь оттуда? — радостно воскликнул Марк. — Во дела!

«Да уж действительно дела», — подумал Кир.

Марк принялся описывать Сашку Полякова, и чем больше он говорил, тем больше в душе Кира крепла уверенность в том, что они действительно говорят об одном и том же человеке. Мать Кира типа дружила с матерью этого Полякова, хотя как дружила — работали вместе и всё, и, если бы не этот факт, Кирилл Шорохов вряд ли бы обратил внимание на такого как Сашка.

— Так это ж вообще тогда отлично получается, Кир! — Марк хлопнул его по плечу. — Если ты с Сашкой знаком, то тогда тебе найти и договориться с ним труда не составит.

— Угу, не составит, — хмыкнул Кир.

Оптимизма Марка он не разделял. Поляков ему не нравился, и он подозревал, что это чувство — взаимно. Кира раздражали все эти вежливые чистюли, бесило, когда отец ставил ему в пример таких вот поляковых, повторяя: «учиться надо было в школе лучше, оболтус, не пришлось бы по грядкам ползать». После слов отца хотелось сорвать злость именно на этих чистеньких безупречных мальчиках, ткнуть их мордой в дерьмо, чтоб они в полной мере вдохнули настоящий аромат жизни.

Впрочем, этого Полякова Кир не бил, во всяком случае он такого не помнил. Другие у них на этаже да, не брезговали, тому же Татарину было в кайф опустить лишний раз очередного лоха. А Поляков был лох.

И вот теперь выясняется, что этот лох — парень девушки, на которую Кир лишний раз посмотреть боялся, и, возможно, они с ней даже… Что там после «даже» Кир старался не думать.

На ночь перед тем, как Марк ушёл к себе, они перебрались в другой отсек, нашли с запирающимися дверями. Раньше тут сто процентов были квартиры, потому что сохранилась кое-какая обстановка, старая, большей частью поломанная местными бандами мебель, и туалеты, правда не работающие. Это, конечно, не мешало использовать их по назначению теми, кто вечерами тусовался здесь, поэтому в отсеке стояла вонь, прошибающая слезу.

— Фу, — Марк скривил нос.

— Да ладно, — Ника прошла в одну из комнат. — Думаю, я сама сейчас воняю не лучше.

Она повернула к ним с Марком своё чумазое лицо, развела руками, демонстрируя им грязную рубашку и штаны. Ника, после того как пряталась под кроватью от охраны, выглядела немногим лучше Кира. Но даже такая, потная, с нечёсаными, убранными в неаккуратный хвостик волосами, с осунувшимся посеревшим лицом, она казалась Киру неземным созданием, которое кто-то на потеху невежественной публики вывалял в грязи в надежде унизить и посмеяться, но это всё равно не удалось. Она по-прежнему оставалась лучше, выше, чище, чем все остальные в этом жалком уродливом мире.

— Мы можем, конечно, разойтись по разным комнатам, здесь достаточно места, но… если ты останешься тут, со мной, мне будет спокойнее, — сказала она, чуть запинаясь, после того как они закрыли за Марком дверь.

— Как скажешь.

Кир устроился на скособоченном диване, уступив ей уцелевшую и вполне нормальную с виду кровать.

— Мне очень жаль, что я втянула вас во всю эту историю.

Киру послышалось, что она всхлипнула.

— Забей.

Он отвечал коротко и холодно, и ему самому было противно и тошно от того, что он так поступает. На самом деле Киру хотелось подойти к ней, обнять (он даже на мгновение представил, какие у неё мягкие волосы, уткнуться бы в них лицом), но он не решился. Вместо этого Кир отвернулся к стене и сделал вид, что засыпает. Но заснуть у него никак не получалось, и у неё, судя по всему, тоже. Она ворочалась, вздыхала, шмыгала носом.

— Ника, — не выдержав, позвал он её.

— Ты тоже не спишь? — обрадовалась она.

— Не могу чего-то. Ника, а расскажи мне, как там у вас наверху.

— А ты что, никогда там не был?

— Откуда? — засмеялся он.

— Даже на общественном этаже?

— Даже на общественном.

— Даже когда в школе учился? — в её голосе послышались удивлённые нотки.

— Я плохо учился. Двоечников на экскурсии не брали.

Она замолчала, и Кир, лёжа на своем неудобном ложе, тоже замер.

— Ты не подумай чего, — наконец отозвалась она. — Я не считаю тебя каким-то… каким-то…

— Дураком? — подсказал он.

— Нет! Что ты! В общем, я просто задумалась, с чего начать рассказывать.

— Просто расскажи, — он улыбнулся. И хотя Ника не могла в темноте видеть его улыбку, ему показалось, она её уловила, почувствовала, потому что тихонько рассмеялась.

— Хорошо.

И она принялась рассказывать…

Она говорила про сады и парки, дорожки и фонтаны, про капельки воды на живых листьях, в которых отражается солнце. Она говорила, что когда солнце встаёт на востоке, оно похоже на огненный шар, и это самое красивое, что она когда-либо видела в жизни, а когда солнце заходит, то каждый раз кажется, что оно умирает, и мир умирает вместе с ним. Поэтому она не любит закаты, очень не любит. А ещё, на том верхнем этаже, где она живёт, стены Башни венчаются куполом, и когда она была маленькой, то думала, что небо — стеклянное.

— Почему стеклянное? — удивился он.

— Потому что я полагала, что купол — это и есть небо. И когда папа брал меня к себе на работу, а у него кабинет как раз под куполом, я считала, что небо прямо над ним, вокруг него. А если ладошкой коснёшься — стекло.

Она засмеялась, и он засмеялся вместе с ней.

Это была самая чудесная, самая сказочная ночь в его жизни. Всё, что до этого с ним случалось — украденные свиданья с Ленкой Самойловой или с другими девчонками, животный секс в потёмках, жалкая возня, торопливые поцелуи — всё это ни в какое сравнение не шло с сегодняшней ночью. Эта ночь была больше, чем простая физическая близость, она была мечтой, волшебством, к которому ему позволили слегка прикоснуться.

— Ты всё увидишь сам, — пробормотала она, уже засыпая.

— Сам? Когда?

— Когда придёшь ко мне в гости…

Последние слова он услышал уже сквозь ватную пелену сна, который медленно затягивал его. И было непонятно, то ли она действительно так сказала, то ли эти слова наколдовала ему волшебная ночь…

Утром, пока они ждали Марка, они ни словом не обмолвились о своём ночном разговоре. И Кир подумал, что, наверно, только для него, дурака, эта ночь была волшебной, а для неё это просто так… С чего бы ей чем-то таким проникаться, у неё своя жизнь, свои друзья, и, судя по тому же Марку, друзья верные и преданные, и через какие-нибудь пару часов здесь будет её отец, и она вернётся к себе, в свой заоблачный чудесный мир, к фонтанам и апельсиновым деревьям, и к своему стеклянному небу…

Кирилл старался не смотреть на неё, сидел, судорожно сцепив руки в замок и уставившись в одну точку. Ему не хотелось ни о чём говорить с ней, и одновременно он страстно желал этого.

— Кир.

Он обернулся.

— Я тут подумала… чтобы папа поверил, что мы действительно знакомы, и ты говоришь правду, передай ему вот это.

Ника чуть распахнула ворот рубашки, высвободив небольшой золотой кулон на тонкой цепочке. Подняла руки за голову, быстро расстегнула замочек и сняла украшение.

— Подойди, пожалуйста.

Он поднялся и подошёл к ней. Она, привстав на цыпочки, закинула руки, держащие оба конца цепочки с кулоном, ему за шею, словно обняла его. Кир почувствовал, как она слегка коснулась его своей грудью, и его сердце, на секунду умерев, ожило и забилось со страшной силой. Звонко щелкнул замок цепочки, и его шею обожгло касанием горячих нежных пальцев.

— Это кулон моей мамы, — её руки по-прежнему обвивали его шею. — А маме он достался от её мамы. Это семейная реликвия, её передают младшим дочерям или единственным. Скажешь папе, что я сама тебе его отдала, хорошо?

— Хорошо, — выдавил он хрипло, словно ему не хватало воздуха.

— Тихо!

Бахтин-младший сделал Киру знак не торопиться, высунулся сам из дверей лифта, быстро осмотрелся.

— Чисто, — и, обернувшись к Киру, сказал. — Ну давай, парень!

И он почти вытолкнул Кира наружу.

На офисном этаже всё было по-другому, не так, к чему привык Кирилл Шорохов. Стеклянные коробки отсеков с окнами, задёрнутыми или полузадёрнутыми стандартными пластиковыми жалюзи, вроде бы и не сильно отличались от таких же стекляшек, что были натыканы по центру их аграрного уровня, но было в них что-то неуловимо чужое, надменно-холодное и равнодушное. Коридоры здесь казались шире и светлей, и не только из-за освещения, хотя и оно было ярче. Но дело было не только в нём. Кир не сразу понял, а когда до него дошло, он замедлил шаг и остановился, не в силах поверить тому, что он действительно видит. Солнце. Это было солнце. Именно оно откуда-то издалека, от наружных стен, тянуло свои лучи, которые просачивались сквозь вереницы радиальных коридоров, соединяющихся в тугой узел в центре Башни, отражались от стеклянных поверхностей стен кабинетов и офисов, и отлетали, распадаясь на миллиарды маленьких хрустальных солнц. Кир на мгновенье зажмурился.

Он понимал, что это ещё не самый верх. Что здесь нет купола, через который можно руками дотронуться до неба. Что даже солнца, как такового, он здесь не видит — только его отблеск, отзвук, мимолётный призрак. Но и этого Киру было достаточно, чтобы разом понять всю убогость своего существования вплоть до сегодняшнего дня.

В глазах Кира противно защипало, он был готов вот-вот расплакаться от несправедливости, как ребёнок, и, испугавшись этого чувства, он разозлился, засунул руки в карманы, усмехнулся привычной кривой ухмылкой. Это помогло собраться, сосредоточиться.

Он прислушался. Офисный этаж жил своей рабочей жизнью. Тихонько шумела вентиляция, привычный звук обыденной жизни Башни, гудела на разные лады офисная техника, из кабинетов доносились голоса людей. Кир не знал, куда идти, и спросить было не у кого — коридор был пуст. Он пошёл наугад, высматривая, где возможно, через жалюзи на окнах знакомое лицо, и, заглядевшись, чуть было не получил по лбу открывшейся дверью.

— Извините, пожалуйста, я не хотела! — девушка, появившаяся из-за двери, схватила его за рукав рабочей куртки. — Простите!

— Ничего, — пробормотал Кир и, видя, что она уже собирается уходить, спохватился. — Не подскажите случайно. Я ищу Александра Полякова, он где-то здесь должен работать.

— Я не знаю такого. Он стажёр?

— Да. Наверно.

— Если стажёр, то вам надо пройти чуть дальше, прямо по коридору и первый поворот направо. Через два, нет, через три… да, через три отсека будут офисы, где сейчас работают стажёры. Там вам лучше подскажут, — девушка ободряюще улыбнулась.

Кирилл поблагодарил и пошёл, как она сказала. И, едва завернув за угол, он увидел вдруг самого Полякова, примерно метрах в пятидесяти от себя. Кир сразу узнал его, хотя и не видел бог знает сколько времени — бледное лицо, пухлые как у девочки губы, светлые волосы. Сашка разговаривал с каким-то мужчиной. «С начальством», — неприязненно подумал Кир. Лица мужчины он не видел, тот стоял спиной к нему, высокий, крупный, от всей его фигуры веяло силой и мощью. Поляков, чуть согнувшись, что-то тихо и торопливо говорил. Слов было не разобрать, но Кирилл безошибочно понял, что Сашка в чём-то оправдывается, и это унизительное оправдание, которое сквозило в каждом жесте, подобострастном наклоне головы, трясущемся подбородке, позабавило Кира и заставило презрительно улыбнуться. Он не стал подходить к ним, решив подождать, когда мужчина уйдёт. Кир не знал, что человек, с которым разговаривал Сашка Поляков, и есть тот, кто был ему так нужен — Павел Григорьевич Савельев.

Зато это хорошо знал другой человек.

Кравец наблюдал через полуприкрытые жалюзи на окнах своего кабинета, как Поляков объясняется с Савельевым.

Для человека, которому накануне сообщили, что его дочь задержана внизу с наркотиками, Савельев выглядел на удивление невозмутимо. Такое спокойствие и выдержка поражали Антона. Хотя «поражали» было не совсем верное слово. Пугали — так было правильнее.

Когда Литвинов недвусмысленно дал ему понять, что он ждёт от него, Антону стало не по себе. До него только тогда дошло, что, уже отдавая ему приказ организовать «карантин», Борис прекрасно знал, что никто оттуда живым не выйдет. Ему следовало бы догадаться об этом, ведь он работал на Литвинова не первый год.

Разумеется, отдельные люди так или иначе убирались с дороги, но речь шла именно об отдельных людях, чьё даже физическое устранение не сильно вступало в противоречие с его, Антона, моралью. Но сейчас надо было убрать не одного-двух зарвавшихся конкурентов, а сто шестьдесят человек, среди которых были дети. Нет, гуманизмом Кравец не страдал, и с совестью у него всё было в порядке, его беспокоило другое. Если где-то что-то пойдёт не так, на кого повесят всех собак? Шестое чувство, всегда срабатывающее безукоризненно, подсказывало Антону, кто станет козлом отпущения. И быть этим козлом отчаянно не хотелось.

Именно поэтому Кравец попридержал исполнение приказа, отложил на несколько часов. Всё было, в сущности, готово, исполнительная бригада лишь ждала отмашки, но Кравец медлил. И вот сейчас, глядя на ровный, спокойный профиль Савельева, на его неподвижное, словно высеченное из камня лицо, где не подрагивал ни один мускул, Антон по-настоящему испугался.

Литвинов и Савельев сошлись в смертельной схватке. Они были больше, чем друзья и стали больше, чем враги. Один из них способен стереть его, Антона, в порошок, другой пройдёт по нему катком. Невозмутимо. Равнодушно. Раздавит, не заметив. Нужно было делать выбор. «Из двух зол меньшее?» — усмехнулся Кравец.

Вчера, забирая у Ивлева препарат для отравления людей на запертом уровне, он заметил, что лаборатория Ивлева выглядит как будто слегка по-другому: всюду стояли какие-то коробки и ящики, Ивлев словно собрался переезжать.

«Вот я дурак!» — Кравец покачал головой. Ведь Ивлев действительно переезжал.

Антон только сейчас понял замысел Литвинова: пожертвовать лабораторией по производству наркотиков (вернее, судя по готовящемуся переезду Ивлева, просто переместить её в другое место), подставить Анну, ликвидировав тем самым и тайную больницу, которая стала причинять Борису слишком много хлопот, и саму Анну. А ведь Литвинов её любил. Пусть когда-то давно, но любил. А сейчас, не колеблясь, приносил в жертву. И если он способен сделать такое с женщиной, к которой некогда испытывал сильные чувства, то что такое для него он, Антон Кравец? Пыль. Грязь под ногами. Но Савельев — Антон ещё раз бросил взгляд на Павла Григорьевича — Савельев был в сто раз хуже. Поэтому… Кравец поднял правой рукой трубку телефона, левой — чуть дрожащей — нервно набрал нужный номер.

— Через час, — сказал тихо, но отчётливо. — Будьте готовы к операции через час. Проконтролирую лично.

Трубка с тихим стуком опустилась на аппарат.

Обратный отсчёт пошёл.