5 сентября 1941 года где-то на Украине (в 5 - 60 км от госграницы СССР)
Ровно в полночь, мы уже готовы, и вслушиваемся в шумы ночного неба, пока самолетов не слыхать, но костры готовы и уже горят. Сорок костров зажжены в виде стрелки, и туда, куда указывает она, и должен (-ны) приземляться самолет (-ы). Пока тишина, что не смогли вылететь? Или на мессеров наткнулись, так они вроде не летают ночью, может, заблудились? Время уже шестнадцать минут первого, да где же вы, соколы семеновские?
И тут с неба вперёд скользнуло что-то чёрное, ну или тёмное, и снижается это тёмное, ба, да это старый добрый У-2, понятно, почему их не было слышно. Это же тебе не Ил-86, и не Боинг, и даже не Ан-2, это старый добрый У-2, который немерянно попортит нервов гитлеровцам ночами аж до самого сорок пятого. Сидят фашисты, жрут там сухари, или сыр какой голландский, вокруг тишина, цикады поют, да лягушки рулады выворачивают. А тут бац и начинают рваться бомбы, и ни завывания Юнкерса-87, ни рокота Ил-2, ни гула от Пе-2, нифига тишина и бомбы. А это всё наш старый добряк У-2, летят "небесные тихоходы" на малом газе, а при подходе к месту бомбардировки и вообще мотор выключат. Планируют и на тебе фашист гранату, то есть бомбу, и не одну. Жопа у нацистов полная, и главное безмолвная, ох как они ненавидели этот У-2, простите за отмотку в сторону, навеял этот бесшумный самолётик воспоминания из будущего. Так вот, за первым У-2 сел еще и второй, и со сторого слезли двое, первый, конечно, мой старинный друг Еремей Никифоров, мой славный соратник еще с той колонны, в которой мы шли пленными, и из которой потом бежали. Вторым оказался сержант Гусеницын, помощник Смирницкого, сапёр высшего класса. Жаль Щадрин ушёл, ведь Гусеницына к нам Михаил Васильевич и привёл, найдя того в лесах.
- Витали-и-и-ик, - кричит, прыгая на меня Ерёма, - как ты тут, ох и делов натворил, наслышаны уж.
- Да все в порядке, сам как? Как там младший Никифоров, всё полирует свой танк?
- Да, да, недавно парни немцев танками потоптали, и наших в бою немало погибло, но брательник жив, да Прибылова благодарит, от его щедрот танк непробиваемый. Принимай Ваську Гусеницына, а там в первом кукурузнике взрывчатка для вас.
- Парни, сгружаем взрывчатку с первого самолёта, - командует Акмурзин, и подавая пример, залазит на самолетик. Минуты через десять, Никифоров прощается, и запрыгивает на своего "небесного тихохода", и оба самолётика взлетают, "оставляя земле лишь тень".
Что мы имеем в чистом прибытке (ну не остатке же): сто килограммов взрывчатки, сорта "тол" (он же тринитротолуол), взрывниковская снаряга и сам Гусеницын собственной персоной. Сперва этим делом ведал Прибылов, затем Прибылов "родил" Смирницкого, затем Смирницкий "родил" Гусеницына, и этот бравый сержант (поразительно похожий на актёра Заусалина из моего времени) теперь перед нами.
- Разрешите доложить, товарищ капитан, младший сержант Гусеницын, для выполнения задания штаба дивизии, прибыл.
- Отдыхай, товарищ Гусеницын, выспись, а с утра тебе придётся поездить по Украине в компании приятных молодых людей. Ну, всё, остальные, тоже отдыхать, придётся с утра опять конным и велосипедным спортом заниматься.
Утром настроение сразу испортилось, ибо крапает мерзкий моросящий дождик, вот нет, что бы поморосить когда мы на отдыхе, лошадке-то легче, на велосипеде, да ещё гружёном, легко по грязюке ехать? То-то и оно! Но приказ, есть приказ, цубефель понимаешь ли.
Потому, раскидав запчасти шалашей по лесу, позавтракав, мы вышли в путь, рядом на коняшке едет Гусеницын, и прикалывается, взрывчатая душа:
- Товарищ капитан, а вы всегда гостей из штаба, дождиком встречаете?
- Зато ты сержант, ни за что не скажешь, что встреча была сухой, - в том же духе отвечаю я.
Был старинный вопрос в Средней Азии, который обычно задавался в пути, и выявлял IQ собеседника, звучал он так:
"Ну что, сократим путь?"
Если вопрошаемый отвечал, "Да, давайте поговорим", то вопрошавший радовался, ему попался умный, адекватный собеседник. А если собеседник тупил, и не понимал в чём прикол, то вопрошавший осознавал, путешествовать придется с тупицей. А я и спросил, проверяя Гусеницына, в взрывных делах он конечно не туп, а в мирских?
- Ну что, товарищ Гусеницын, сократим путь?
- А вас, что именно интересует, новости всей дивизии, или части какой? - сразу показал высоту своего IQ взрывник.
- Да меня, больше ты сам интересуешь, кто ты такой, откель, как тут оказался и всё такое, всё-таки вместе воевать, не так ли?
- Родился я, товарищ командир, в деревне Комаричи, под Брянском, закончил семилетку, поступил в техникум, закончил его, поступил в институт, на химика учился. Призвали меня в армию, в сороковом, отслужил год, и вот, на лето второго года службы, началась война, а я проснулся уже в плену. Мы дислоцировались у границы почти, разбудила меня не канонада, как других, а выстрелы. Немецкие диверсанты, захватили нашу роту, одеты были в энкаведешников, и документы у них были, видимо потому часовые их и пропустили. Короче я просыпаюсь, а надо мной энкаведешник с ППД в руках, ну не только надо мной, над всеми, мы-то в казарме были. И кричит, выбегаем быстро на улицу, тут и канонада началась, но по нашему расположению не били, фашисты заранее спланировали захват складов, ну и нас тоже, раз мы при складах.
Заставляли нас работать в складах, сортировать прибывающее имущество Народного Комиссариата Обороны, ох и нахватали, эти сволочи трофеев. У нас старшина Воропаев был, предложил мне и еще одному, взорвать склад, да не успели мы, этот, наш третий выдал. И выгнали меня со склада, перевели в лагерь, а Воропаев пропал, наверно расстреляли его. Наш лагерь, товарищ Елисеев, с бойцами освободил, так я попал в ДОН, после фильтрации попал я к товарищу Смирницкому, и тот сделал из меня, заштатного сапёра, хорошо взрывника. Умеет он это дело, и взрывать и учить.
- И как тебе гостеприимство, фашистов?
- Ну, собаки живут лучше, чем советский военнопленный.
- Как ты думаешь, за что они нас так?
- Да мы им как собака в горле, не только гитлеровцам, но и англичанам всяким с французами, и нашим белогвардейцам. Короче все эксплоататоры, спят и видят, как бы снова нас согнуть, как бы снова к нам на шею сесть, да ножки свои холёные нам на грудь повесить. Приезжал один белогвардеец, пока мы лагере были, говорил, что немцы нам свободу несут, от большевистских зверств, что нам землю отдадут, что половина России в лагерях на Севере сидит, евреи всё соки тянут с нас, и всё такое. Да это же тупо!
Какую свободу немцы хоть кому бы то ни было принесли? А что за большевисткие зверства, так белячок объяснить не смог. Говорит, церкви порушены, попы убиты, а с чего это? У нас в деревни церковь стоит, даже старички туда ходят, и поп живее всех живых. Вот в соседней деревне попа-то и расстреляли, по ночам оказывается вместе с бандой, коммунистов резал, да попался. Попа осудили, да расстреляли, а церковь в запустение пришла, ибо без попа-бандита осталась. А про землю? Ну, разделят землю, а сеять на ней что да чем пахать, носом? Не думаю, что имущество МТС раздали бы так просто. Да и если решили раздавать, то как делить? Тракторов всяких десятка два, а народа тыщи. И снова пошёл бы Иван дурак зимой и весной к барину или кулаку. Дай мол Кулак Петрович, или скажем, Барин Иоаннович, зерна на-покушать-до-весны, или зерна семенного, а я тебе с урожая отдам. Пришлось бы, потом вместо десятка пудов отдавать тридцать, да отрабатывать в страдный сезон на поле Кулака Петровича, либо Барина Иоанновича, не так?
- Да так конечно, я что спорю?
- Нет, товарищ капитан, это я спорю, не с вами, а всё еще с тем беляком. Там-то поспорить побоялся, убили бы меня запросто, да вот с тех пор, как наедине остаюсь всё спорю, да спорю.
- Понятно, но, Гусеницын, а с чего ты, что-то должен тому эмигранту доказывать? Да пошёл он нахрен, у тебя что, больше дел нет? И вообще, докажем беляку твоему, всё взрывом того самого моста, ради чего ты и прилетел, хорошо?
- Так точно, товариш капитан, замётано.
- Слышь, сержант, а дивчина у тебя есть?
- Да есть, в Брянске живет, училась со мной на одном курсе, но на параллельном потоке, Агафья зовут. Мировая девка, и красавица, и спортсменка, и комсомолка!
- Прямо как у Саахова!
- А это кто?
- Ах, да, ты же не знаешь Саахова, это сослуживец у меня был, с Кавказа, - вру я вдохновенно, - так же свою девушку описывал.
- А вы, товарищ капитан, теперь с товарищем зампотылом, или этой, из кавалерии?
- Хм, с кавалеристкой, с товарищем зампотылом мы расстались. И что, все о моих отношениях говорят?
- Сейчас-то не очень, а вот когда вы комдивом были, то да, всё думали с кем комдив, в конце останется, с чернявой, или с беленькой. Парни даже об заклад бились, причём половина за беленькую были, ну за зампотыльшу, а половина за чернявую.
- Вот ведь вам делать нечего, нет что бы оружие изучать, или скажем уставы.
- Так изучали всё и изучаем, но и посплетничать, тоже успевали.
- Как там Семёнов воюет, какие у вас в ДОН-е новости-то?
- Снова немецкую роту создаём, перебежчиков туда определяем, товарищ капитан.
- Перебежчиков?
- Да, очень немцы воевать против ДОН боятся, особенно те, кто не нацисты, ну гитлера не любят. Почти восемьдесят человек за месяц перешло к нам, социал-демократы всякие, христианские демократы. И даже нацисты были, но те какие-то другие нацисты, они считают, что гитлер предатель идей национал-социализма. Что Гитлера купили богатеи германские, и он за это убил Рэма, Штрассера и других настоящих национал-социалистов.
- Да ты чё? Вот, это интересно! Это тенденция.
- Что?
- Раз так, то война теперь короче будет.
- Короче чего?
- Короче... короче той войны, ну которая в четырнадцатом началась.
- А, вы про Империалистическую?
- Да, - отбрехиваюсь я. Однако интересная тенденция, если уже в сорок первом, немцы к нам побежали, то, что будет позже? Предположим, что будет после Сталинграда? И будет ли в этой истории Сталинград?
- Товарищ капитан, а вы из каких будете?
- Как это из каких, из красных командиров я.
- Я из крестьян, до отца, все батраками были, земли своей с гулькин нос, и жили впроголодь, послухаю я батька, как он про своё дество рассказывает, и зло берёт, и понимаю, почему крестьяне, барские усадьбы вместе с барыньками сжигали.
- А, вот ты о чём, так моя родова, на несколько поколений пострадавшая от бар всяких, да царизма. Был мой прапрапредок, любил он девку, такую же крепостную как сам, да барину глянулась, та девка. Захотел, барин, свою собственность попробовать, да предок мой, делиться не захотел, сбежал, вместе с любимой своей, Вот моя родова и бегала по империи царской, пока до Таджикистана не добежали. Правда за это время несколько поколений сменилось, не только моих предков, но и царей всяких. Тут и грянула революция, и осела моя семья.
- Так вы с Таджикской ССР, вот почему вы языки таджикцев и узбекцев знаете.
- Да, я детства с ними рос, своим в их компании был, потому и языки знаю, а что?
- То, что вы языки знаете, я замечал, но откуда, не знал, думал там, на границе ранее служили.
- Ну вот, теперь знаешь.
Дорога реально стала короче, за разговорами я не заметил, как мы протопали четыре часа, я не заметил, что дождь мелкий и противный, каплет всё время. Идти по лесу оказывается всё трудней и трудней, теперь понимаю, почему Тимур (который Эмир, а не "его команда"), проиграл Тоглуг-Тимуру "Джанги Лой". То есть и раньше понимал, но теоретически, а сейчас постигаю всё это практически. Нет, неторопливой рысцой кони, конечно, идут, а если нужна была бы стремительная атака? То скорей всего она была бы стремительной только в моральном плане, а в материальном плане, грязюка бы не дала.
Тут к нам пристаёт, то есть догоняет Гарифулин, и намекает, на то, что попа отдохнуть, и пообедать, приказ, коечно приказом, но и обед по распорядку. А куда денешься?
Что плохо партизану, это разводить огонь, под дождём, тем более не имея не блиндажей ни землянок, ни бункеров каких, в чистом поле, в реальном лесу. Хотя вокруг и лес, и значит любая заморочка с дровами тут тупо фантастика, но стоит с утра полить дождю, как в обед начинаются перебои с дровами. Так что жрали всухомятку, хотя ребята быстро начали варганить чай, а что, насобирали сухих (менее мокрых) дров, прикрыли плащ-палаткой, и запалили костерок, и сверху ведро. Самовары с собой не носим, термочайников нема, а и были, бы сетей переменного тока на 220 вольт, пока во всяком случае, в этом лесу тоже нет. И кулеров всяких с кофе-машинами, днём с огнём, а ночью с пожарной инспекцией не видать. Ничего, поели, похлебали по полкружки чая с ароматом смородины, и можно в путь, что и сделали.
И тем же макаром шли до вечера, вечером, чуть пораньше озаботились ночлегом. Уроки Старыгина, мимо моих ушей не прошли, потому (пусть и на скорую руку) но шалашей понастроили, ужин сготовили, и люди легли спать (те, кто не в дозоре) в уюте (относительном) и поев горячего, да и чая упившись. Всё, ещё один день, из моих приключений за тысячи километров и за минус десятки лет, закончился. И я сплю...