Бегство из пламени огня

«Разве мы не должны поступать так, как говорит Библия?» — спросил он.

«Что вы имеете в виду?»

«Так ведь в Библии сказано, что женщина не должна ни учить, ни властвовать над мужем»[159].

«Вы правы, так и есть, — ответил я. — Но разве нет в Библии примеров, когда женщина и учит, и властвует над мужчиной?»

«Пожалуй, есть».

«Так значит, данный отрывок, где говорится, что женщина не должна ни учить, ни властвовать, — это скорее частный пример, и не стоит применять его для всех случаев жизни, не так ли?»

«Пожалуй», — согласился он. И мы перешли к следующей теме.

Через пару минут прозвучал такой же точно вопрос, только уже на другую тему и в связи с другим отрывком из Писаний.

«Разве мы не должны поступать так, как говорит Библия?»

«А разве нет в Библии других примеров…»

«Пожалуй, есть».

«Получается, что данный отрывок представляет собой скорее частный пример, и не стоит применять его для всех случаев жизни, не так ли?» — спрашивал я в очередной раз. И мы следовали дальше. Наш разговор как будто шел по кругу, один оборот за другим. Это было занятно.

Этот молодой пастор заехал в наше местечко на выходные и остановился у нашего общего друга, который и пригласил меня для беседы с ним. Подающий надежды, посвященный, хорошо знающий Библию, этот молодой человек направлялся на новое место служения в церковь, в которой были разногласия по вопросу о женщинах–пресвитерах. Он пытался уяснить, как ему правильно вести себя в данной ситуации.

Я заглянул к ним в тот субботний день, намереваясь не задерживаться дольше, чем на полчаса или минут сорок пять. И провел там четыре часа. Помимо постоянно повторяющегося вопроса: «Разве мы не должны поступать так, как говорит Библия?» мне запомнились еще два эпизода этой долгой беседы, которые наглядно показывают, как трудно — даже болезненно — бывает найти разумный подход к тому, что мы считаем повелениями от Господа.

После того как мы сделали несколько таких «кругов», я обратил внимание на одну интересную деталь: в его Библии было множество аккуратных красных кружков, которыми были обведены номера определенных библейских стихов. Я спросил его, что это значит.

Несколько смутившись, он ответил: «Всякий раз, когда я наталкиваюсь на текст, который не укладывается в мою систему, я обвожу его номер красными чернилами».

Оказывается, в тот день мы занимались тем, что переходили от одного красного кружка к другому. Я ни разу не застиг его врасплох каким–нибудь отрывком, на который я обращал его внимание. Этот отрывок уже был им рассмотрен и обведен красным. Он всем сердцем хотел быть верным Богу, но не знал, что делать со всеми этими нестыковками и несоответствиями в Священном Писании, которые никак не хотели укладываться в его «систему». Они всегда были у него перед глазами, и это не давало ему покоя, но и к так называемому «прецедентно–ориентированному»[160] подходу к Божественным повелениям и пророческим советам он был еще не готов.

Далее в этой главе мы еще остановимся более подробно на этом подходе, а пока скажу, что второй памятный эпизод нашей беседы тоже связан с концепцией «сборника прецедентов». Для меня становилось все очевиднее, что прецедентно–ориентированный подход применяет в своей жизни каждый из нас, только вот некоторым в этом очень трудно признаться. Другими словами, так поступает каждый, но не каждый хочет, чтобы об этом говорилось вслух! Принимая во внимание мой собственный опыт неприятия этого подхода, я решил провести небольшой эксперимент. Какое–то время я думал над возможными иллюстрациями, которые могли бы помочь нам понять, почему мы противимся прецедентно–ориентированному подходу к Библии. Почему он представляется таким уж опасным, по крайней мере, для некоторых?

Убедившись, что имею дело с посвященным и сознательным христианином, глубоко искренним в своем желании быть верным своему Господу, я решил посмотреть, как он отреагирует на следующее мое замечание: «Применять прецедентный подход к Библии — это все равно что встать лицом к лицу со своим отцом и сказать ему: папа, я знаю, что ты велел поступать так–то и так–то, но я не стану этого делать, потому что ко мне это не относится».

«Вот именно! — воскликнул он с жаром. — Так и есть!»

На следующее утро, незадолго до его отъезда, я позвонил ему и обратился с таким предложением: «Когда вы придете к определенному выводу относительно тех вопросов, которые мы вчера обсуждали, особенно когда вам станет ясно, на основании библейских свидетельств, что тот или иной отрывок имеет скорее частное, чем универсальное применение, пометьте себе где–нибудь, чтобы не забыть, к какому выводу вы пришли».

«Что ж, мне придется трудиться не покладая рук, — сказал он, полушутя. — В моей Библии слишком много стихов, которые не укладываются в мою систему».

Мы помолились, и я пожелал ему успехов на новом поприще. С тех пор мы встречались лишь изредка. Я так понимаю, дела у него в церкви идут неплохо. Я ничего не знаю о том, как он поступил со всеми его маленькими красными кружками.

Повеления из Библии, советы от Елены Уайт

Мой друг, молодой пастор, пытался разрешить проблемы, которые ставила перед ним Библия. Как уже отмечалось в предыдущей главе, проблемы, с которыми мы столкнулись в Шотландии, были связаны с советами Елены Уайт. Общее между этими двумя ситуациями в том, что и мы, и этот молодой пастор хотели быть верными Богу путем послушания конкретным повелениям и конкретным советам, даже когда становилось ясно, что они не «работают». Стали бы мы непослушными, нечестивыми бунтарями, если бы уклонились от буквы закона в каждом конкретном случае? Ведь разумом–то мы понимали, что здесь будет вполне уместно сделать исключение…

За других говорить не стану, скажу за себя. Могу засвидетельствовать, что мне пришлось много размышлять, бороться с сомнениями и молиться, прежде чем я решился перекусить между приемами пищи, причем вполне осознанно. Как отнесся к моему поступку Бог? Могут ли Священные Писания и труды Елены Уайт помочь нам в этой дилемме? Определяющим для меня стал момент, когда я увидел, что сестра Лин, наша радушная хозяйка, могла пасть жертвой моих личных убеждений. До сего дня я уверен, что поступил правильно, отведав ее угощенье в данных обстоятельствах.

Оправдание подобной перемене сердца я нашел непосредственно в Библии — в 14–й главе Послания к Римлянам. В другой раз, когда нам пришлось решать для себя, как относиться к нашим знакомым шотландцам–неадвентистам, мы нашли ответ в 70–й главе книги Елены Уайт Желание веков, в ее комментарии на сцену великого суда в 25–й главе Евангелия от Матфея. Ее слова нам очень сильно помогли. Однако в основе ее комментария лежал все тот же ключевой библейский отрывок. Я не перестаю поражаться, как часто Библия и труды Елены Уайт пересекаются, взаимодействуя нам на благо и наделяя нас ключом к решению тех или иных проблем.

Ключевой вопрос: авторитет

В основе всего, как мне кажется, лежит вопрос авторитета. С чем бы мы ни имели дело — со Священным Писанием или с трудами Елены Уайт, наши выводы будут определяться одними и теми же принципами. Жизнь в Шотландии заставила нас задуматься над непростыми вопросами о том, как применять советы Елены Уайт в реальных жизненных ситуациях. При этом поправки, которые мы внесли в свое понимание этих советов во время нашего пребывания в Шотландии, могли быть восприняты многими набожными адвентистами, особенно в начале 1970–х годов, как серьезные уступки в вопросах веры.

Что любопытно: наилучшим образом подобное «послушание» описано в самой Библии, причем проявляют его вовсе не те, кто поклоняется истинному Богу небес. Я имею в виду отношение людей к светским законам, отраженное в книгах Даниила и Есфирь. В 6–й главе Книги пророка Даниила пророк оказывается в львином рву из–за закона мидян и персов, «не допускающего изменения»; а в 8–й главе Книги Есфирь евреи оказываются в опасности, потому что указ, скрепленный царским перстнем, «нельзя изменить». Отменить эти постановления было никак нельзя — даже несмотря на то, что оба царя — и Дарий, и Артаксеркс — уяснили для себя, что они были составлены с недобрыми намерениями. В обоих случаях цари, подписавшие эти законы, были бессильны изменить их[161].

Подобное безоговорочное, абсолютное послушание авторитету находит свое отражение еще и в том, как в ранних ветхозаветных повествованиях трактуются клятвы и произнесенное вслух слово. В 27–й главе Книги Бытие Иаков обманным путем получает благословение своего отца Исаака, предназначенное для первенца его, Исава. Но даже когда Исаак узнает, что стал жертвой обмана, он уже не может отменить или изменить произнесенное благословение[162].

Та же самая убежденность в неизменности однажды сказанного сквозит в двух библейских эпизодах, которые занимают первые два места в моем списке «худших» ветхозаветных историй. Один из них начинается в 9–й главе Книги Иисуса Навина, и рассказывается в нем о том, как гаваонитяне с помощью хитрости уговорили Иисуса Навина и израильтян заключить с ними мирный договор. Этот договор не подлежал отмене, потому что Израиль поклялся им «Господом Богом Израилевым»[163]. Эта «некрасивая» история имеет, между прочим, продолжение в 21–й главе Второй книги Царств, где описывается, как царь Саул нарушил этот договор и Господь наслал голод на страну в напоминание израильтянам о данном некогда обещании. Царю Давиду пришлось как–то исправлять положение, иначе Бог не исцелил бы землю. Гаваонитяне поставили условие: израильтяне должны были выдать им семь человек из потомков Саула, и «мы повесим их пред Господом в Гиве»[164].

А вот победителем в моем личном конкурсе на «худшую» библейскую историю я считаю повествование из Книги Судей Израилевых 19–21, где также говорится о нерушимости клятвы. Когда описываемое в этих главах кровопролитие закончилось, Израилю не хватало еще двухсот незамужних женщин к тем четыремстам девицам, которых они захватали в Иависе Галаадском, чтобы отдать в жены вениамитянам. Поскольку израильтяне поклялись не отдавать Вениамину в жены своих дочерей, они посоветовали оставшимся холостякам–вениамитянам отправиться в Силом на ежегодный праздник Господень, притаиться там в виноградниках и похитить себе девушек, которые выйдут из города плясать в хороводах. Если же придут отцы или братья этих девиц с жалобами, израильтяне пообещали, что у них найдется, что им ответить: «Простите нас за них, ибо мы не взяли для каждого из них жены на войне и вы не дали им; теперь вы виновны»[165]. В каждом из этих библейских примеров закон или клятва оставались несокрушимы, даже если они появились в результате обмана или опрометчивого порыва (как в случае с женами для вениамитян).

Суть всего вышесказанного в том, что в сомнениях и мучительных раздумьях по поводу советов Елены Уайт, через которые мы прошли в Шотландии, и в тех затруднениях, с которыми столкнулся мой знакомый молодой пастор, нет ничего особенного, они глубокого укоренены в нашей греховной человеческой природе. У адвентистов, весьма серьезно относящихся к советам Елены Уайт, искреннее желание строго держаться авторитетов зачастую приводит к обособлению от остального мира. Эти набожные, ревностные христиане стремятся к созданию небольших замкнутых адвентистских сообществ вдали от городов, дабы иметь возможность сосредоточиться на послушании Господу подальше от помех и соблазнов со стороны современной культуры и других людей.

Выход: от священного авторитета к освященному разуму

С учетом откликов на прочие мои книги и статьи я могу утверждать, что основное возражение против моего подхода к закону, и даже к Священному Писанию в целом, состоит в том, что я ставлю разум выше откровения. Затрагивается ли этот вопрос в Писании и трудах Елены Уайт? Да, причем в разных аспектах. Но прежде чем обратиться к нему, позвольте мне предложить вашему вниманию два вывода, которые я сделал относительно общей направленности библейской вести. Причем оба эти вывода имеют непосредственное отношение к вопросу авторитета:

1. Грех существенным образом искажает наши представления об авторитете; возможно, это одно из его самых трагических и губительных последствий.

2. Иисус Христос пришел в этот мир, чтобы вернуть нас к правильному пониманию авторитета; это одна из наиважнейших целей Воплощения.

Далее я попытаюсь вкратце объяснить, что именно подтолкнуло меня к этим выводам, проиллюстрировав их соответствующими библейскими текстами.

Ветхий завет: авторитетные фигуры становятся жестокими и деспотическими

Приведенные выше в этой главе примеры показывают, как «послушание» авторитету приобрело в Ветхом Завете непреклонный, жесткий характер, даже если это было послушание неодушевленному авторитету произнесенного вслух слова (благословений, клятв). Формирование ветхозаветного отношения к авторитету прошло три этапа:

1. Отправная точка — страх. Когда наши прародители согрешили в Едемском саду, Бог, согласно описанию, данному в Быт. 3, отнесся к ним весьма мягко и снисходительно. Он просто вышел по обыкновению Своему на прогулку в сад и, не найдя там Своих друзей, позвал: «Где ты, Адам?». Адам откликнулся на этот зов, признавшись, что спрятался из страха[166]! Но страх был только первым следствием греха. Дальше было только хуже.

2. Жестокие поступки, жестокие наказания, жестокие авторитеты. Если страх был первым следствием греха, описанным в Быт. 3, то очень скоро за ним последовало кровопролитие, когда Бог одел Адама и Еву в кожаные одежды, а их сын Авель принес жертву из своего стада. Однако прошло совсем немного времени, и пролилась первая человеческая кровь. Каин убил Авеля, отомстив ему за нанесенную «обиду» сверх всякой меры. Ко времени исхода из Египта появился Моисеев закон, в котором была сделана попытка сдержать кровопролитие, ограничив месть принципом «око за око»[167]. При этом тот же Моисеев кодекс предписывает предавать смерти за нарушение любой из Десяти заповедей, кроме последней («не желай»). И когда Израиль устроил недозволенное празднество у подножия горы Синай, Моисей не стал долго думать. Препояшьтесь своими мечами, сказал он верным левитам, «убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего»[168]. Когда Иисус Навин принял власть от Моисея, народ, обещая быть послушным ему, был весьма категоричен: «Всякий, кто воспротивится повелению твоему и не послушает слов твоих во всем, что ты ни повелишь ему, будет предан смерти»[169]. В 7–й главе Книги Иисуса Навина Израиль побивает камнями Ахана и его семью; в 15–й главе Первой книги Царств Самуил разрубает пред Господом амаликитского царя Агага; а в 18–й главе Третьей книги Царств Илия убивает четыреста пятьдесят пророков Ваала. По всей видимости, свобода вероисповедания была у Израиля в списке ценностей далеко не на первом месте.

3. Жестокое богопоклонение. По ходу библейской истории человеческое общество становится все более жестоким. Причем люди ожидают всякого рода жестокостей не только со стороны человеческих властей, но и со стороны Бога (богов), их поставившего. Впечатление такое, что чем дальше, тем более жестокими видятся человеку как человеческая, так и Божественная власть. Страх, поразивший Адама, не остался без последствий.

Таким образом, дабы «не обмануть» ожидания народа, привыкшего считать божества жестокими и вспыльчивыми, великий небесный Бог решил говорить с ними на понятном им языке и совершать понятные для них поступки. С древних времен неотъемлемой частью богопоклонения стали жертвоприношения животных; а от них было недалеко и до приношения детей. Бог предпринял определенные шаги, чтобы удержать людей от этой самой жестокой богослужебной практики, сначала повелев Аврааму принести в жертву Исаака, а затем в последний момент заменив его на ягненка[170] и предвосхитив тем самым жертвенную смерть Того, Кто положит конец всякого рода кровавым жертвам.

И все же, когда Израиль вышел из Египта, Бог снова повелел, чтобы вместо каждого первенца в семье приносилось в жертву животное[171], показав тем самым, что подобная угроза для детей отнюдь не миновала. В 11–й главе Книги Судей Израилевых Иеффай, один из судей, по обету вознес во всесожжение собственную дочь (этот вопрос остается спорным, до сих пор среди исследователей нет однозначного мнения — прим. ред.); в 3–й главе Четвертой книги Царств моавитский царь отпугнул наступавших на него израильтян, принеся во всесожжение своего первородного сына, который должен был унаследовать после него царство[172]; Манассия, дольше других царей правивший Иудеей (55 лет)[173], тоже принес в жертву своего сына; даже пророк Михей поставил жертвоприношение своего ребенка на первое место в перечне возможных жертв: «Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего — за грех души моей?»[174].

Ветхий Завет проникнут деспотическим духом, в нем много страха и жестокости. Не рассуждай! Твое дело — выполнять и не задавать вопросов! Это в значительной мере объясняет, почему у Синая, где произошло откровение Бога в Ветхом Завете, Бог явился людям столь жестоким и безжалостным, угрожая смертью любому животному или человеку, кто осмелится слишком близко подойти к горе.

Первые намеки на прецедентно–ориентированный подход?

Каким бы деспотическим ни казался нам Ветхий Завет, в нем описаны несколько весьма примечательных случаев, когда необходимость учитывать человеческие чувства и страсти заставляла людей каким–то образом обходить «нерушимый» закон. В результате они применяли своего рода «прецедентный» подход. Именно так поступили израильтяне, предложившие вениамитянам добыть себе жен в обход ими же (израильтянами) данной клятвы[175]. Еще более проникновенный случай, когда чувства взяли верх над клятвой, произошел с народом израильским, когда Саул весьма опрометчиво наложил заклятие на народ, пригрозив смертью всякому, кто что–либо съест до захода солнца в тот день. Когда Ионафан по неведению нарушил это заклятие, съев немного меда, Саул поклялся его убить. Но на его пути встал народ: «Жив Господь, и волос не упадет с головы его на землю, ибо с Богом он действовал ныне. И освободил народ Ионафана, и не умер он»[176].

Впрочем, помимо этих примечательных исключений, в Ветхом Завете есть множество свидетельств о том, что прецедентный подход и в самом деле превалировал в ветхозаветной повседневной жизни. Нагляднее всего он проявляется в Книге Притчей Соломоновых, где соседствуют, казалось бы, противоречащие одно другому высказывания: «Не отвечай глупому по глупости его…» и «Отвечай глупому по глупости его…»[177]. Своды законов составлены гораздо более искусно. Очевидно, авторитарная система воспринимает прецедентный подход как угрозу для закона.

Однако Новый Завет — это совсем другое дело, поскольку мысли, высказанные Христом, указывают на радикальную трансформацию представлений об авторитете и послушании. Нам нужно понять, что это за трансформация, иначе мы не сформулируем по–настоящему христианский подход к послушанию сегодня. Кроме того, это крайне важно для понимания трудов и жизненного опыта Елены Уайт, особенно в свете трансформации ее собственных представлений об Иисусе, когда в ее глазах Он из подчиненного по рангу Сына Божьего стал Богом во плоти, обладающим жизнью — «самобытной, незаимствованной, изначальной»[178].

Новый завет: иной взгляд на авторитет

Но если уж мы взялись противопоставлять один Завет другому, то нужно отметить, что здесь мы можем опереться на авторитет Иисуса Христа, ибо Иисус Сам подчеркивал подобные отличия, не преминув их охарактеризовать. В то же время, однако, Он говорил об этих различиях в контексте непреходящего авторитета Ветхого Завета, единственной Библии, которой располагали Иисус и апостолы.

Это отчетливо видно в Нагорной проповеди из 5–й главы Евангелия от Матфея. Шесть раз Иисус провозглашает: «Вы слышали, что сказано… А Я говорю вам». Этот ряд включает в себя элементы из Ветхого Завета, а иногда и традиционные поговорки, которым противопоставляется «свежая» интерпретация Самого Иисуса, подчеркивающая «дух» закона, а не его «букву». Но все эти противопоставления идут под «заголовком», который чрезвычайно важен для их правильного восприятия: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17). И в самом деле, Иисус наполняет Ветхий Завет новым и более глубоким смыслом. Таким образом, Он показывает, как можно противопоставлять новое и ветхое, наполняя его свежим содержанием, но ни в коем случае не отменяя бывшее прежде.

Итак, заручившись этим «разрешением» от Самого Иисуса Христа, давайте отметим разительные отличия между Его вестью и миссией, с одной стороны, и основную направленность Ветхого Завета — с другой.

1. Любовь вместо страха. Наиболее яркий пример данного противопоставления можно найти в 1 Ин. 4:18: «Совершенная любовь изгоняет страх». Иисус не противопоставлял немощи и злу грубую силу и мощь, но побеждал их терпением и нежной любовью. Впрочем, Он, бывало, очень резко обличал зло, особенно когда оно угрожало немощным и уязвимым. И предостерегал о плачевных последствиях. Но все Свои дела Он творил силой добра, а не грубой, устрашающей силой. Тут сразу же приходит на память Его призыв любить своих врагов и то, как Он на протяжении всего Своего служения воплощал в жизнь проповедуемые Им истины, даже когда Его повесили на крест.

2. Прощение, а не только наказание; служение другим, а не себе. «Обрати другую щеку». «Пройди два поприща». «Встань, возьми постель твою и ходи». «И Я не осуждаю тебя, иди и впредь не греши». Прощение, которое нес и которому учил Иисус, безусловно, не было для людей чем–то новым и неведомым. Но что их так привлекало, в чем была свежесть этого учения? Их не могла не привлечь та нежность, та благодать, с которой оно предлагалось. Прощение, дарованное Иисусом, было сопряжено с надеждой, ибо Его присутствие не нагнетало страх, но внушало благоговейный трепет сиянием чистой доброты.

Пока Иисус ходил по земле, будучи Богом во плоти, Он никого не убил, ни разу никого не ударил. Когда возгорелся Его гнев на жадность и лицемерие, увиденные Им во дворе храма, этот гнев Его был так прекрасен, что к Нему устремились дети, слепцы и калеки[179]. Хотелось бы и мне научиться так гневаться.

Но, возможно, самые сильные и самые глубокие слова были произнесены Иисусом вслух всем ученикам, когда двое из них, Иаков и Иоанн, подошли к Нему вместе с матерью своей и по доброму ветхозаветному обыкновению попросили Его о высших должностях в новом царстве. Ответ Иисуса заслуживает того, чтобы выделить его особо:

Сила этих слов сосредоточена прежде всего в последнем предложении. Ибо если мы спросим: «Кто это — Сын Человеческий?», то должны будем ответить: «Иисус». А кто был Иисус? Бог в человеческой плоти. Таким образом, когда Бог пришел явить Себя нам, показать нам, каков Он есть на самом деле, Он не стал требовать от нас поклонения или служения Себе. Он Сам пришел послужить. И миссия Его во всей ее полноте становится понятной для нас, только когда мы видим, что Его жизнь неразрывно связана с Его вестью — связана настолько, что Он готов умереть за нас на Голгофском кресте.

Грубо говоря, на Синай Бог сошел, чтобы поражать. А на Голгофу Бог взошел, чтобы умереть Самому. Не просто умереть, но ожить вновь, чтобы мы тоже могли пройти по стопам Учителя, прожить жизнь в любви и в надежде на то, что однажды Он вернется, как и обещал, и возродит мир в его первозданной красоте и мы будем жить рядом с Ним и со всеми Его детьми на протяжении всей вечности.

Все это Он совершил ради того, чтобы показать нам, что люди — это самая значимая часть Божьего творения, что они важнее правил и установлений, которые служат для того, чтобы помочь нам и научить нас правильно относиться к ближним. А посему Новый Завет учит нас прецедентному подходу, но такому подходу, который зиждется на Божьей любви и на неизменных принципах Его закона.

Когда человек живет в условиях деспотизма, ему бывает очень трудно выработать личную систему ценностей, потому что над ним слишком довлеет иерархия из людей и авторитетов. И если в этой иерархии все разложено по полочкам, то ему не нужно думать, а только подчиняться. Иисус пришел научить нас, что высшая форма послушания — это любовь. В чем она состоит? В размышлениях обо всем, что совершил Бог на протяжении многих тысяч лет и в молитвах о том, чтобы Его Дух руководил нами, когда мы применяем это знание на практике по отношению к людям, с которыми вступаем в соприкосновение. В совершенном мире это будет происходить естественным образом, нам даже не придется себя как–то контролировать. Таково обетование, о котором было известно еще в ветхозаветные времена: «И уже не будут учить друг друга, брат брата и говорить: „познайте Господа", — писал Иеремия, — ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь»[180].

«Прецедентно–ориентированный» подход в Новом Завете: поклонение Богу через служение людям

Когда мы перечисляли выше основные черты ветхозаветного понимания «авторитета», третьим пунктом у нас было «жестокое богопоклонение». Я решил нарушить выстроенный мною же порядок и в связи с сугубой важностью его новозаветного аналога посвятить ему в этой главе целый раздел. Трансформация представлений об авторитете в Новом Завете приобретает особую значимость, когда речь заходит о богопоклонении. Я хочу, чтобы вы это хорошо понимали.

В современном мире «консерваторы», как правило, делают акцент на своей ответственности перед Богом — в качестве крайнего проявления подобного рода устремлений можно привести ужасный «акт богопоклонения», совершенный 11 сентября 2001 года во имя Бога и погубивший около трех тысяч ни в чем не повинных людей. Бог — все; люди — ничто.

В свою очередь либералы очень часто пренебрегают вертикальным измерением, сосредоточиваясь в основном на горизонтальном. Некоторые отвергают вертикальное измерение совершенно. В качестве примера можно привести аннотацию на обложке книги Ллойда Грэма Заблуждения и мифы, которую мы уже цитировали в 4–й главе: «Автор считает, что пришла пора сбросить эту духовную тиранию, дабы мы могли посвящать свое время человеку, а не Богу, своему самосовершенствованию, а не спасению своих душ, которым не грозит никакая погибель»[181].

Когда Елена Уайт постигла умом и сердцем, что Иисус есть Бог во плоти, ей удалось совершить замечательное и весьма полезное, на мой взгляд, открытие: оказывается, согласно Новому Завету, служить Богу лучше всего через служение людям[182].

Эта концепция, конечно же, присутствует и в Ветхом Завете. Сразу же приходит на ум 58–я глава Книги пророка Исаии: «Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо»[183]. Но почему эта весть столь действенна, когда она исходит из уст Иисуса? Да потому, что мы видим, как Сам Бог подает нам пример в служении человечеству. Это не значит, что уже не остается места обрядам, песнопениям, молитвам, прославлениям, возносимым непосредственно к Богу. Но все это должно иметь своим итогом служение нуждающимся. В Ветхом Завете самые резкие слова против обрядов пророки произносили тогда, когда люди совершали обряды и церемонии, притесняя при этом своих ближних[184].

В подтверждение того, что Новый Завет более четко говорит о принципе, согласно которому люди важнее правил и установлений, можно привести несколько ключевых текстов. Я приведу их ниже, сопроводив каждый из них кратким комментарием.

Евангелие от Матфея 7:12. «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки». Это, по сути, самое краткое изложение Ветхого Завета: поступайте с людьми правильно, то есть так, как хотите, чтобы они поступали с вами, окажись вы на их месте. В ветхозаветном контексте сюда можно включить даже некоторую степень жестокости, если именно этого ожидали люди от своих властителей.

Евангелие от Матфея 22:37–40. "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: "возлюби ближнего твоего, как самого себя"; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». Хотя Иисус приводит здесь цитаты из Ветхого Завета, Он добавляет и нечто новое, а именно трехуровневую иерархию ценностей: величайшая заповедь, вторая по значимости заповедь и все остальные заповеди и установления, на них опирающиеся.

Авторитарная ветхозаветная структура, которая строится вокруг иерархии, сделала почти невозможным выстраивание иерархии ценностей, которая требовала бы от людей принятия самостоятельных решений. Тогда как в царстве Иисуса, где все, в том числе и начальствующие, служат друг другу, эта система ценностей становится существенным фактором, указывающим на прецедентно–ориентированный подход.

Евангелие от Марка 2:27, 28. «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы». Главный посыл этого отрывка находит отражение и в параллельных текстах из 12–й главы Евангелия от Матфея и 6–й главы Евангелия от Луки. Ученики срывали колосья в субботний день, возбудив тем самым гнев авторитетных людей. Иисус не только защищает Своих учеников, но и совершает одно из Своих субботних чудесных исцелений, которое вполне можно было совершить в любой другой день. То же самое можно сказать о любом из пяти чудесных исцелений, совершенных Иисусом в субботу[185].

Весьма примечательно, что в ответ на упреки, брошенные Его ученикам, срывавшим зерна в субботу, Иисус приводит в Свою и их защиту пример из Ветхого Завета, а именно историю о том, как Давид вкусил от священных хлебов из святилища. Судя по Евангелиям, этот поступок был противозаконен, но вполне оправдан, потому что нужда человека имеет приоритет перед законом. Первоисточник этой истории — 21–я глава Первой книги Царств, где говорится о том, как Давид заполучил этот хлеб обманом, а в итоге за это поплатились жизнью священники из Новмы. Спасся только один Авиафар.

Эта история началась с обмана, а закончилась массовым убийством. Тем не менее Иисус обращается именно к ней, что весьма примечательно.

Книга Деяния святых Апостолов 10; 11; 14; 15. В 10–й и 11–й главах Книги Деяний последовательно описываются четыре ключевых события: 1) явление Бога язычнику Корнилию с обещанием о помощи; 2) тройное видение Петра о нечистых тварях с наставлением о том, что язычники равноценны иудеям во Христе; 3) посещение Петром группы верующих из язычников, собравшихся у Корнилия; 4) речь Петра в защиту своего образа действий перед руководителями церкви в Иерусалиме. По приблизительным оценкам, эти события имели место где–то через 8–10 лет после Воскресения.

Затем проходит еще 6–8 лет, и успешная евангельская проповедь Павла среди язычников опять вызывает большое беспокойство у иудеев, считавших, что, прежде чем стать христианами, язычники должны пройти обряд обрезания. Об этом сообщается в 14–й и 15–й главах Деяний. Далее следует рассказ об иерусалимском соборе, на котором верующие, под водительством Святого Духа, приходят к общему мнению, что язычников можно принимать как равноценных членов христианского сообщества без обрезания.

Эта последовательность событий наглядно показывает, насколько медленно и болезненно решался в раннехристианской церкви вопрос о равенстве язычников в церковном сообществе. Несмотря на самоочевидность изменений в «законе», последовавших сразу же за смертью и воскресением Христа, они по–прежнему оставались в центре горячих споров почти двадцать лет спустя. Когда этот вопрос был наконец улажен, согласие было достигнуто не по наказу свыше, хотя Петр и получил видение, подтолкнувшее его в верном направлении, а в результате обсуждения и взаимной договоренности. Было принято решение о равенстве в церкви иудеев и язычников: «Мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они»[186]. И произошло это в результате обсуждения, которым руководил Святой Дух: «Ибо угодно Святому Духу и нам… »[187]. Елена Уайт вполне могла бы употребить здесь выражение «освященный разум».

В этой же связи хотелось бы отметить, что из трех случаев неравноправия, о которых в Послании к Галатам 3:28 сказано, что они устранены во Христе (иудей/язычник, раб/свободный, мужчина/женщина), только взаимоотношения между иудеями и язычниками находят в Новом Завете окончательное решение. Христиане не брались за решение проблемы рабства вплоть до девятнадцатого века, а равноправие между мужчинами и женщинами остается темой для широкого обсуждения по сию пору. Однако все это, по сути, случаи прецедентного применения более общих принципов, и подобные перемены осуществляются вдумчивыми христианами в результате диалога и под водительством Духа; другими словами, через «освященный разум». Нижеследующая цитата показывает, в каком значении Елена Уайт употребляла этот ключевой термин:

Послание к Римлянам 14. Посыл всей этой главы состоит в том, чтобы призвать христиан дать место разнообразию мнений, не давая при этом ближним повода для преткновения. В ней, в частности, идет речь о священных днях и о пище. «Кто ест, не уничижай того, кто не ест, — увещевает Павел, — и кто не ест, не осуждай того, кто ест»[189]. Именно эта глава, а особенно 17–й стих, заставила меня в конце концов принять прецедентно–ориентированный подход, когда мы были в Шотландии: «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе»[190]. Но произошло это не сразу. Хотя ныне он для меня до боли ясен, я долго не мог по–настоящему принять его на веру, и мне пришлось много раз перечитывать его с молитвой. Наконец, в присутствии одного из драгоценных чад Божьих, я осознал эту истину и обрел способность воплощать ее в жизнь.

Первое послание к Коринфянам 8; 9:9–23; 10:23–33. Во всех этих отрывках подчеркивается важность христианской приспособляемости. Да, христианин наделен свободой, но: «Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных». Сам Павел вел себя по принципу: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». А вот принцип, которому должны следовать все христиане и в котором заключен весьма глубокий смысл: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает. Никто не ищи своего, но каждый пользы другого». Павел ведет речь в первую очередь об обрядах и символах, а не о нравственности или даже здоровье. Однако в определенном смысле для христианина вопрос признания прав и преимуществ другого человека лежит в самом основании христианской нравственности. Тем самым он воплощает в жизнь вторую великую заповедь Иисуса Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»[191].

Взяв эти новозаветные отрывки за отправную точку, мы можем приступить к решению чрезвычайно важного вопроса — что в Священном Писании подвержено переменам, а что нет. Есть ли в нем хоть что–нибудь незыблемое? Конечно есть! Но из личного опыта я знаю, что для тех, кто подходит к Библии и трудам Елены Уайт с точки зрения свода законов («все или ничего»), прецедентный подход представляется опасным, релятивистским и упрощенческим. Именно эти слова я постоянно слышу, когда разговариваю на эту тему с набожными христианами, которые реагируют на нее зачастую с большой горячностью.

Прежде чем мы рассмотрим общую структуру «закона» в Священном Писании, я хотел бы особо выделить три цитаты из Елены Уайт, где говорится о роли разума.

Елена Уайт о должной роли разума

В первой цитате раскрывается роль разума в образовательном процессе. Она взята из первого расширенного комментария Елены Уайт по поводу образования, который появился на относительно раннем этапе ее служения (1872):

Следующие две цитаты затрагивают роль разума (и образования!) в вопросах санитарной реформы. Первая цитата датируется 1870 годом и представляет собой одно из ранних высказываний Елены Уайт, посвященных санитарной реформе:

И, наконец, цитата от 1901 года о влиянии авторитета Елены Уайт на отношение человека к санитарной реформе:

«Пирамида закона» в Патриархах и пророках

В своих попытках выстроить структуру, в рамки которой можно было бы поместить все Божьи заповеди, я нередко обращаюсь к такому важному источнику, как книга Елены Уайт Патриархи и пророки. Если евангельские христиане делают упор на осуждающей функции закона, противопоставляя его, таким образом, благодати, то ветхозаветные верующие видели в законе милостивый дар от Бога. Жестокие наказания, которыми грозит Ветхий Завет, как бы заслоняют этот его аспект. Но при этом он подробно расписан в 118–м псалме и гораздо более сжато у Моисея во Второзаконии 4:5–8. Призвав Израиль соблюдать все постановления и законы, переданные ему от Господа, Моисей заявляет, что верность израильтян Божественным наставлениям произведет большое впечатление на другие народы:

Говоря современным языком, Моисей видит в законе своего рода инструкцию — удобное для пользователя руководство. В Новом Завете Павел рассматривает его скорее как гарантийное соглашение (которое мы не в состоянии выполнить). Современные евангельские христиане, опираясь на двойственное отношение Павла к закону в 7–й главе Послания к Римлянам и его недвусмысленное утверждение, что «законом познается грех» (Рим. 3:20), упускают из виду ветхозаветные представления о законе как о милостивом Божьем даре. Ниже дана подборка цитат (все они, за исключением первой, взяты из книги Патриархи и пророки), отражающих позитивный взгляд на закон. Данная точка зрения на закон вполне совместима с прецедентно–ориентированным подходом.

Елена Уайт о природе закона

Существенно важные библейские отрывки

Внутренний механизм данного подхода к закону наиболее четко описан в Книге пророка Иеремии 31:31–34 и в Евангелии от Матфея 19:8.

Это замечательный в своей простоте и практичности подход к закону. Чем ближе становимся мы к Богу, тем естественнее нам будет воспринимать принципы Его закона, пока жизнь по закону любви не станет нашей второй натурой. Это и есть «новый завет», о котором пишет Иеремия. Он не имеет никакого отношения к пришествию Иисуса и ни в коем случае не отменяет ветхозаветный закон. Новый завет в данном случае — это обновление здорового отношения к Божьей воле (закону) и обетование, в равной степени применимое в обоих Заветах.

Если при нашем сближении с Богом мы все меньше и меньше нуждаемся во внешних, ясно выраженных законах, то верно и обратное при нашем отпадении от Бога. Чем дальше мы уходим от Бога, тем сильнее нуждаемся в помощи в нашем греховном состоянии. Именно эта истина просматривается в словах Иисуса о разводе, сказанных им в Евангелии от Матфея 19:8. Короче говоря, Бог готов сообразовывать Свою волю с нашими человеческими нуждами. По милости Своей, Он приспосабливает Свои законы к нашей действительности, но с течением времени мы должны оставлять эти уступки, по большей части, в прошлом и идти дальше, к идеалу.

Наконец, должен отметить, что этот принцип адаптации позволяет нам объяснить также и те законы и обычаи, особенно из Ветхого Завета, которые приводят нас в ужас даже несмотря на то, что, по словам Библии, они исходят от Бога. В этой связи хочу привести цитату из книги Патриархи и пророки, с. 515, единственную известную мне цитату из Елены Уайт, где она затрагивает этот вопрос напрямую. Объясняя, почему Бог не отменил «древний обычай кровной мести», в соответствии с которым ближайший родственник убитого должен был воздать убийце смертью, даже если убийство было непреднамеренным, Елена Уайт пишет: «Эта милостивая мера предосторожности была необходима». И несколькими строками ниже добавляет: «В те времена Господь не считал нужным упразднить этот обычай, но предусмотрел меры предосторожности для тех, кто совершит убийство неумышленно».

Хочу завершить эту главу вопросом: а есть в Священном Писании хоть что–нибудь, что не подвержено изменениям или сдвигам? Или же буквально все относительно? Ответить на этот вопрос хочу с помощью одной истории из своей жизни.

То, что не знает перемен

Несколько лет назад я взял годичный отпуск и отправился в Шотландию, чтобы поработать над книгой Инспирация: трудные вопросы, честные ответы[196]. Когда я уже дописывал последние страницы, мне довелось побывать в гостях у одного известного исследователя Ветхого Завета. Мы принялись обсуждать наши замыслы и планы, когда он спросил меня, чем я занимаюсь. Я честно сознался, что пишу книгу, цель которой — помочь моим студентам понять, что в Писании подвержено переменам, а что нет. Я сказал, что у меня уже нет сил смотреть, как разочаровываются в вере мои студенты, обнаружив в Библии то, чего там, по их мнению, быть не должно. Вот краткий пересказ того, что я ему тогда наговорил:

У Библии есть неизменный, непоколебимый фундамент, и состоит он из великого принципа любви, который кратко сформулирован в двух великих заповедях Иисуса (возлюби Бога, возлюби ближнего), и более подробно — в Десяти Заповедях. Эти законы нужно выделить особо, отделить от всех прочих, ибо они неизменны. Остальные Писания — это просто иллюстрация, как применять их в зависимости от времени и места, своего рода толкование, суть которого отражена в словах Иисуса, сказанных по поводу двух Его великих заповедей: «На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки»[197].

Эти две великие заповеди действительно непреходящи, при этом Десятисловие представляет собой еще один, дополнительный пласт непоколебимости и постоянства. Оно тоже «утверждается» на этих двух великих заповедях, но при этом оно не подвержено никаким переменам. Десять Заповедей стоят особняком. Все остальное в Священном Писании — все законы и повествования — «утверждаются» на двух великих заповедях и на Десятисловии, показывающих, как мы должны понимать и применять основополагающий принцип любви в самых разных обстоятельствах.

К такому выводу, думалось мне, должен прийти каждый адвентист, внимательно изучающий библейскую доктрину о законе.

К немалому моему удивлению, мой собеседник не стал со мной спорить: «Библия и вправду выделяет эти заповеди особо. Посмотрите, что говорится во Второзаконии 4:13, 14». Меня не покидала мысль, что мы похожи на двух добропорядочных адвентистов, обстоятельно рассуждающих о законе!

«Обратите внимание на различие между 13–м и 14–м стихами, — продолжал мой знакомый профессор. — В 13–м стихе Бог обращается к Израилю напрямую, а не через Моисея. Согласно этому тексту, Бог дал народу Свой завет и обрисовал его как Десять Заповедей. Далее в этом тексте сказано, что Бог Сам начертал эти заповеди на двух каменных скрижалях. Однако заметьте, в 14–м стихе речь уже о другом. Во–первых, Бог обращается к Моисею, а не к народу. Во–вторых, Моисею Он дал постановления и законы, а не Свой завет или Десять Заповедей».

«Короче говоря, — подвел он итог своим размышлениям, — вы, в сущности, правы. Десять Заповедей действительно стоят особняком. Об этом свидетельствует сама Библия».

Я был поражен, что он, не моргнув глазом, согласился с моим «твердокаменным» адвентистским толкованием Библии. Хотя о чем я говорю. Это строгое в своей простоте прочтение Библии очевидно для любого непредвзятого человека.

Чтобы подвести черту под нашим «библейским исследованием», нужно отметить еще два момента. Во–первых, «постановления и законы» были записаны Моисеем в книгу, которую он повелел положить рядом с ковчегом завета, а не внутрь его[198]; и во–вторых, наказания за нарушение Десяти Заповедей не упомянуты непосредственно в Декалоге, но включены во второстепенное законодательство. Тем самым Декалогу как бы придана дополнительная долговечность.

Стоит отметить, что наказания во многом зависят от времени, места и культуры и потому бывают очень разными, в том числе и в Библии. В Ветхом Завете, например, дополнительное Моисеево законодательство предписывает смертную казнь за нарушение каждой из Десяти Заповедей, за исключением последней («не желай»). Это вполне соответствовало жестоким обычаям и настрою израильского народа по выходе из Египта.

Тогда как Иисус, пришедший на землю как Бог во плоти, указывает нам на ненасильственный идеал. Самым ярким тому примером служит история с женщиной, застигнутой в прелюбодеянии: «И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши»[199]. Так, весьма показательно и неожиданно, Иисус мог отменить наказание и утвердить при этом непоколебимость самой заповеди.

Заключение

В заключение хочу подчеркнуть: не все в этом мире переменчиво. Бог дал по этому поводу четкие и обстоятельные разъяснения — не подвержены переменам один великий принцип любви, две великие заповеди Иисуса и Десять Заповедей. Все остальное, все «прецеденты», описанные в Его Слове, лишь иллюстрируют эти великие принципы, эти великие заповеди в их применении.

Бог помогает нам познавать Его волю через откровение Божье в Иисусе Христе. Он есть воплощение Божьего закона любви, так сказать, пирамида закона в человеческой плоти. Лучше, чем Он Своим примером, никто не научит нас, как нам жить.

Однако, что важнее всего, мы должны понимать: сколько бы мы ни старались жить по закону любви, мы себе спасение не заработаем. Это Божий дар. Он дается безвозмездно, никакими усилиями его не приобрести. Если мы по–настоящему серьезно относимся к жизни по Божьему закону любви, то нам никак не обойти болезненный парадокс, о котором говорит Елена Уайт в своей книге Путь ко Христу:

То есть мы как бы стоим плечом к плечу с братом Павлом и, несмотря на все наши разговоры о евангельской стороне закона, восклицаем вместе с ним: «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?»[201]

Но Павел не стал впадать в отчаяние. И нам этого делать тоже не следует. Мы должны вместе с ним перейти от мук отчаяния в Рим. 7 к радости, свойственной для Рим. 8: «Итак, нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе»[202].

Да, закон — это благая весть. Это наш якорь, защищающий нас от всякого рода зла и помогающий нам отличать, что есть добро. Но, да простит меня читатель за подобную метафору, нам не добраться до пункта назначения, если у нас нет ничего, кроме якоря. Закон — и вправду наш якорь, но Иисус — это ветер в наших парусах. Он — наша сила, наша мощь, движущий нами стимул. И только благодаря Иисусу мы можем повторить вслед за Павлом:

Итак, с надежным якорем (закон) и свежим ветром в парусах (Иисус) мы можем перейти к следующей главе, где мы будем изучать на основе Библии и трудов Елены Уайт, что значит оставить страх и обрести радость, перенести акцент с Божьей силы на Его благость. Спору нет, и сила Его, и благость — все это проявления Его любви. Но именно осознание Его благости может принести истинную радость в сердце.