Бегство из пламени огня

Я уже не раз говорил о ключевом принципе в моем понимании Священного Писания и трудов Елены Уайт, согласно которому добрый и нежный Бог, явивший Себя в Иисусе и жаждущий привлечь к Себе наши сердца, готов, если нужно, быть жестоким и устрашающим по отношению к жестокому народу. И Он должен прибегать к насилию, если иначе их обратить к Себе невозможно.

Наверное, вы скорее согласитесь с этим выводом, если я расскажу вам об одном событии, имевшем место в Эдинбургском университете. Оно затмевает все, что случилось за время нашего пребывания в Шотландии, став ключом к моему пониманию Бога Ветхого Завета. Если коротко, то речь пойдет о сатане в Ветхом Завете.

Более полно соответствующие библейские отрывки рассмотрены мною в моей книге Кто боится ветхозаветного Бога?[114]. А здесь я хочу вам вкратце рассказать, как сложились в моем сознании отдельные части этой сложной головоломки.

Ключевая лекция

Основной темой моей докторской диссертации была «ответственность за зло» в 4–й книге Ездры[115] — еврейском апокрифе, датируемом примерно 100 годом нашей эры. Эта книга представляет собой оживленный спор об участи Израиля между сетующим книжником Ездрой, с одной стороны, и ангелом–наставником Уриилом — с другой. В соответствии с целями, стоявшими передо мной в диссертации, я должен был определить, кто выражает взгляды автора книги — сетующий Ездра или ангел Уриил (я принял решение в пользу Ездры). В процессе работы над диссертацией я исследовал также различные подходы к проблеме зла в Ветхом Завете и в межзаветной еврейской литературе, то есть в документах, написанных в период между Ветхим и Новым Заветами.

Однажды мне позвонил мой профессор, чтобы пригласить меня на лекцию, которую он собирался читать студентам богословского факультета. Тема лекции: «Демонический элемент у Яхве». Он подумал, что она будет полезна мне в моих исследованиях. И оказался прав. Но ему и в голову не могло прийти, что ко всему прочему эта лекция сыграет ключевую роль в моих личных взглядах на Священное Писание и в моем собственном религиозном опыте. Так или иначе, благодаря этой лекции в моей голове сложились недостающие части головоломки, и я понял, как и почему добрый Бог допустил, чтобы Его деяния в Ветхом Завете были изображены под столь противоречивым углом.

Моя головоломка сложилась, но не совсем так, как у моего профессора. В основе наших умозаключений — разные посылки. Для него Ветхий Завет — это плод чисто человеческих усилий; Бога там нет и в помине. Для меня Бог проникает всюду, Он трудится рука об руку с человеком — в полном соответствии с концепцией «воплощения», предложенной Еленой Уайт[116].

Основная мысль его лекции заключалась в том, что Бог Ветхого Завета был своего рода комбинацией демона пустыни и доброго Бога. В качестве подтверждения своей мысли он перечислил ключевые ветхозаветные эпизоды, в которых изображен «жестокий» Бог. С большинством из них я был хорошо знаком: ожесточение сердца фараона[117]; истребление египетских первенцев[118]; злой дух, нападавший на царя Саула[119]; Оза и «высоковольтный» ковчег (по выражению самого профессора)[120]; две медведицы, растерзавшие сорок два ребенка[121]. Но помимо этих отрывков он приготовил еще несколько, на которые я раньше не обращал особого внимания. Наибольшее впечатление на меня произвели отрывок, где Господь угрожает убить Моисея, когда тот возвращался обратно в Египет[122], и слова Бога о том, что Он подспудно подталкивал израильтян на человеческие жертвоприношения, чтобы повергнуть Израиль в ужас[123].

Не менее удивительно (и очень полезно) было для меня узнать, что только три отрывка из всего Ветхого Завета говорят о сатане как о сверхъестественном существе, противостоящем Богу. И все три были написаны либо канонизированы (включены в библейский канон) ближе к концу ветхозаветного периода: 1–я и 2–я главы Книги Иова (сатана представлен как мучитель Иова), 3–я глава Книги пророка Захарии (сатана как обвинитель Иисуса, великого иерея) и Первая книга Паралипоменон 21:1 (сатана как подстрекатель, заставивший Давида устроить перепись населения). Более того, некоторые традиционные отрывки, смысл которых, как мне казалось, совершенно ясен, лишь опосредованно указывают на присутствие сатаны, не упоминая его по имени. В Быт. 3:1, например, о змее сказано лишь, что он «был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог». И только в Откр. 12:9 он явным образом отождествлен с сатаной.

Однако наиболее значима, на мой взгляд, история с переписью, устроенной Давидом (1 Пар. 21), поскольку она представляет собой «поздний» пересказ (Паралипоменон — это последняя книга в еврейской Библии) «более ранней» истории, записанной во 2 Цар. 24, в который были внесены некоторые примечательные изменения. В частности, в Книге Царств сказано, что не сатана, а Бог побудил Давида объявить перепись[124].

Истина для настоящего времени во спасение

Эти две версии событий, сопровождавших перепись Давида, тесно связаны с одним ключевым понятием в адвентистской истории, которое было хорошо знакомо первым адвентистам и на котором особый акцент делала Елена Уайт, а именно с понятием «истины для настоящего времени». Адвентисты–пионеры под выражением «истина для настоящего времени» понимали наиболее актуальную на данный момент истину, выделяющуюся на фоне «вех», то есть давно утвердившихся истин. Наиболее показателен в этом смысле «новый» акцент на праведности по вере, о котором говорила Елена Уайт в 1888 году. Она считала, что адвентисты настолько поглощены законом, что не видят за ним Иисуса.

Вот почему она так ярко и убедительно говорила об «истине для настоящего времени» на сессии Генеральной Конференции 1888 года. О новом акценте на праведности Христа в докладах А. Т. Джоунса и Э. Дж. Ваггонера ею было сказано следующее:

В применении к лекции моего профессора принцип «истины для настоящего времени» помог мне увидеть следующую картину: катастрофические результаты воздействия греха привели к тому, что истина о Боге все больше и больше искажалась. Языческие народы выработали для объяснения существующих реалий целый ряд политеистических религий (для которых свойственно многобожие). В политеизме ответственность за зло обычно несут всякого рода зловредные божества. А поскольку этим зловредным божествам ничего не стоит напакостить человеку, верующие всеми силами старались как–то влиять на них и управлять ими посредством сложных магических ритуалов.

Когда истинный Бог стал снова активно вмешиваться в историю при Аврааме, Он решил взять на Себя всю ответственность за зло, чтобы предотвратить возможное поклонение сатане как конкурирующему (злому) божеству. И когда этот истинный Бог вывел Израиль из Египта, одной из первейших Его задач было утвердить в сердцах Его народа веру в то, что их Бог — единственный, Кто достоин Божественного звания и Кто достаточно могуществен, чтобы управлять всей Вселенной.

Но, учитывая погруженность Израиля в политеистическую культуру, было практически невозможно убедить народ в единобожии сразу, в один момент. Бог должен был сначала заручиться верностью Израиля. Пусть другие народы поклоняются своим богам, а Израиль должен служить одному Яхве (Яхве = Господь). Обратите внимание, как тщательно сформулирована первая из Десяти Заповедей: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим»[127]. Где–то там могут быть другие боги, но не в Израиле. Израиль должен поклоняться одному только Яхве.

Осознание этой «половинчатости» в восприятии израильтянами Бога проливает яркий свет на целый ряд ветхозаветных историй. На горе Кармил, к примеру, Илия противостал Израилю, поклонявшемуся чужому богу Ваалу, чей культ принесла с собой из Тира царица Иезавель, когда стала женой Ахава. Еврейским пророкам, можно сказать, было все равно, когда Ваалу поклонялись жители Тира; но они приходили в ужас, когда подобное происходило в Израиле. Так что реакция Илии была соответствующей[128].

Рассказ о Неемане из 4 Цар. 5 иллюстрирует ту же самую истину, только под другим углом. Сирийскому военачальнику Нееману нужно было отправляться в Израиль, если он хотел, чтобы его исцелил от проказы израильский Бог. После своего исцеления Нееман произносит поразительное исповедание: «Вот, я узнал, что на всей земле нет Бога, как только у Израиля»[129]. Он даже попросил нагрузить двух лошаков израильской землей, чтобы отвезти ее в Сирию. Зачем? «Потому что не будет впредь раб твой приносить всесожжения и жертвы другим богам, кроме Господа»[130]. Если вы хотите поклоняться Богу Израиля в Сирии, вам, оказывается, нужно стоять на израильской земле!

Но и это еще не все: «Только вот в чем да простит Господь раба твоего, — говорит Нееман далее, — когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и о прется на руку мою и поклонюсь я в доме Риммона, то за мое поклонение в доме Риммона да простит Господь раба твоего в случае сем»[131]. Ответ Елисея был, по–видимому, неприемлем для дядюшки Артура, ибо тот не приводит его в своих Библейских рассказах (как, впрочем, ничего не сказано у него и о двух лошаках, груженых землей). Но давайте как следует подумаем: Нееман, только что с жаром принявший истину о Боге Израиля, просит разрешения войти в храм Риммона, бога сириян, и поклониться там, подставив плечо своему господину. Что говорит ему пророк на это? «Иди с миром»[132]. Да, тот самый великий пророк Елисей дает Нееману разрешение склониться перед богом Риммоном. Нееман ни на йоту не уклоняется от своего новоприобретенного убеждения, что «на всей земле нет Бога, как только у Израиля»². Но его беспокоит, как ему вести себя со своим господином там, на родине, ведь его господин еще не просвещен истиной Божьей.

Я подчеркиваю эту мысль по трем причинам. Во–первых, для меня внезапное «открытие» концовки рассказа о Неемане было, наверное, таким же шоком, какой испытал и М. Л. Андреасен, когда открыл для себя утверждение Елены Уайт из Желания веков о том, что «Христос обладает жизнью — самобытной, незаимствованной, изначальной»[133]. Я столкнулся с последней частью истории о Неемане однажды в Шотландии, во время семейного богослужения, когда мы читали нашим девочкам детские библейские рассказы, написанные Люси Даймонд[134]. Надеюсь, мне удалось скрыть свое удивление от Карин и Кристы (им было одной три, другой пять лет от роду, насколько я помню). Но как только наше богослужение закончилось, я бросился к своей Библии. Да, Люси Даймонд была права. Все так и есть — в 5–й главе Четвертой книги Царств. Когда я вернулся в Америку к своим книгам, я стал искать то же самое у Дядюшки Артура в его Библейских рассказах и трудах Елены Уайт: там этого не оказалось. И теперь всякий раз, когда я слышу из чьих–либо уст об этой части повествования о Неемане, я тут же интересуюсь, когда и при каких обстоятельствах моему собеседнику это открылось. Ответы порой бывают просто поразительные.

Наблюдая это явление вот уже много лет, я могу с уверенностью сказать, что Господь открывает глаза и уши людей и закрывает их по Своему усмотрению. Так что мы не видим и не слышим ту или иную истину, пока не наступит подходящее время. Я пережил это на собственном опыте, я видел это в жизни своих студентов. Кто знает, сколько еще сюрпризов приготовлено для меня в Библии, которую я читал и перечитывал много раз, но так чего–то и не «услышал»!

Вторая причина, почему я остановился на этой истории, состоит в том, что я хочу подчеркнуть, какое терпение проявляет Бог, когда открывает новые истины Своим детям. Нееман не был евреем–богоотступником, отказавшимся от поклонения Яхве. Он был новообращенным язычником, цеплявшимся за новую жизнь. Елисей, Божий вестник, ведомый Духом Божьим, ответил на нужду Неемана.

Третья причина подобна первым двум, но связана непосредственно с Еленой Уайт: если Бог был так терпелив с Нееманом (и со мной), то почему бы Ему не быть терпеливым с Еленой Уайт? Пусть даже некоторые благонамеренные и напуганные люди (как, впрочем, и злонамеренные) злоупотребляют ее трудами, это не значит, что мы не должны попытаться понять ее как человека, переживавшего, как и все, определенный духовный рост. Бог хочет, чтобы все мы росли, и по возможности быстрее. И все же

Возвращаясь к Синаю, мы видим Бога, предпринимающего необходимые шаги, чтобы убедить Израиль в единобожии. Он не только принял на Себя ответственность за все происходящее, но и подкрепил Свои притязания на полное господство запретом Израилю иметь что–либо общее с колдовством[136]. Занятия колдовством подразумевали, что Бог Израиля изменчив и ненадежен, а также то, что Им можно манипулировать. Это прямое противоречие самой сущности Его характера. Яхве, Бог Израиля, верен и праведен. На Него всегда можно положиться, ибо Он творит правду и добро.

Все это имело вполне определенный смысл для Израиля, но при этом несколько препятствует нашему пониманию Ветхого Завета, поскольку ветхозаветные авторы изображают «зло», которое мы обычно списываем на счет сатаны, исходящим непосредственно из Божьих рук. Опять же, с учетом великой борьбы между добром и злом, отсутствие сатаны в Ветхом Завете не должно вызывать у нас особых затруднений, если мы понимаем, с какими проблемами пришлось сталкиваться Богу и Израилю в то время. Безусловно, благодаря этой концепции, объясняющей отсутствие сатаны в Ветхом Завете, мы можем расставить по местам многое из того, что иначе поставило бы нас в тупик, а то и вовсе внушало бы ужас.

Когда я уже дослушивал лекцию в тот день, все части головоломки вдруг встали на свои места. Я чуть не подпрыгивал на своей скамье, так мне хотелось вскочить и поделиться со всеми этой благой вестью! А тем временем профессор закончил свою лекцию следующими словами: «Итак, вот к чему мы пришли: Бог Ветхого Завета представляет собой сочетание доброго божества с демоном пустыни».

Вот такое, с позволения сказать, напутствие, но никак не благая весть, достойная того, чтобы провозгласить ее с кафедры.

На своих местах

В тот день у меня в голове сложилась совершенно иная картина, суть которой можно выразить следующим образом: милосердный Отец принял на Себя всю ответственность за зло до тех пор, пока Израиль не усвоит, что на свете есть только один Бог, достойный именоваться Богом. Когда представления о единобожии наконец укоренятся, у Бога появится возможность более полно раскрыть сущность великой борьбы между добром и злом, а также природу великого Божьего противника.

Наиболее ясно эта борьба изображена в Евангелиях и далее в Новом Завете. Но признаки этого перехода есть уже в Ветхом Завете, и проявляются они, в частности, при сравнении ранней и поздней версий истории с переписью Давида, упомянутой нами выше. В ранней версии библейский автор приписывает перепись Богу (4 Цар. 24), в более поздней — сатане (1 Пар. 21).

Жестокий Бог Ветхого Завета — это все тот же милостивый Бог, более полно явивший Себя в Иисусе. Можно даже сказать, что Бог был милостиво жесток с ветхозаветным народом, дабы соответствовать их представлениям о Боге. Так Он хотел направить их на путь истинный — прочь от жестокости и насилия. В конечном итоге Божий народ поймет, что Бог пришел не для того, чтобы пригрозить грешникам смертью, но чтобы Самому умереть за них. Донести до них эту истину было невероятно трудно. Но когда все части головоломки встают на свои места, что может быть лучше?

Когда эта концепция заняла прочное место в моем сознании — концепция, согласно которой Бог ведет Свой народ от страха к радости, от акцента на Его могуществе к акценту на Его благости — она вскоре помогла мне осознать тот путь, который прошла Елена Уайт, ибо Бог вел и ее тоже от страха к радости и к более полной жизни в Господе.

Почему так долго?

Я хочу еще раз вернуться к тому чрезвычайно важному вопросу, ответить на который мне помогло наше пребывание в Шотландии, к вопросу, который можно сформулировать по–разному: почему Бог просто не сказал людям «истину» с самого начала? К чему это практически непрекращающееся насилие и хаос? Почему Иисус не пришел сразу и не рассказал все как есть? Чем дольше мы живем в этом неспокойном мире, тем актуальнее звучат подобные вопросы для большинства из нас.

Как уже отмечалось в предыдущей главе, на такие вопросы можно ответить очень кратко: все дело во времени — во времени и свободе выбора. Великая борьба началась по той причине, что сущность Божьей благости заключена в Его любви к свободе й в Его желании, чтобы Его творения любили Его по доброй воле, привлеченные Его благостью, а не запуганные Его могуществом. Этот свободолюбивый Бог готов — можно даже сказать: обязан — дать мятежникам возможность проявить себя, показать Вселенной, во что превратится мир, если пойдет их путем. В ходе библейского повествования, по мере его развития, раскрывается суть этого выбора между любовью и себялюбием. А кульминационное событие, демонстрирующее существо этого выбора всей Вселенной, это крестная смерть Христа. Как пишет Елена Уайт: «На Голгофе любовь и себялюбие встретились лицом к лицу. Они были явлены миру во всей своей полноте»[137].

В общем, мы можем сказать, что сатана зашел настолько далеко в своем восстании, что был готов даже убить Бога; а Бог зашел настолько далеко в Своем стремлении спасти мятежников, что был готов даже умереть.

Долгая дорога туда и обратно

Крест — это развязка. В любом драматическом произведении развязке предшествует экспозиция (расстановка персонажей и обстоятельств) и развертывание фабульного действия. Именно эту роль выполняет Ветхий Завет, который может показаться нам сильно затянутой драмой. Библейское повествование начинается с сотворения совершенного мира. Но вскоре события приобретают худой оборот. В Быт. 3–11 мы видим беды, наваливающиеся на человечество, как снежный ком: змей обольщает Адама и Еву; Каин убивает своего брата

Авеля; нечестивый мир гибнет в водах потопа; но тут же появляется другой нечестивый мир с его Вавилонской башней.

После всей этой смертельной кутерьмы следует рассказ об очередном, более активном вмешательстве Бога в человеческую историю во времена Авраама (Быт. 12). Однако грехопадение имело столь катастрофические последствия, что даже родственники Авраама «служили другим богам»[138]. Дела были совсем плохи. Все, о чем узнали наши прародители в Едемском саду, до Авраама дошло уже в совершенно искаженном, исковерканном виде. Слишком долго Бог не вмешивался в происходящее.

Но если ради окончательной победы Божьей любви Бог был готов терпеливо ждать, пока мир не придет в столь плачевное состояние, то тем более Он не пожалеет времени на то, чтобы неутомимо, шаг за шагом, привести Свой народ обратно в Свое лоно. Уважающий чужую свободу, Бог не станет подгонять Своих детей, чтобы они росли быстрее, чем это возможно. Их нужно склонять на Свою сторону; они должны обрести способность видеть и делать выбор в пользу следующего шага в направлении добра.

И вот здесь–то моя жизнь в Шотландии помогла мне открыть глаза. Я родом с американского Запада, где перемены — обычное дело, а установившихся традиций по пальцам пересчитать. Я оказался не готов к сопротивлению переменам, с которыми мы столкнулись в Шотландии. «У нас здесь так не делают», — такова была стандартная реакция на все новое и незнакомое. Мы были гости в этой чудесной стране, и навязывать свое нам было не к лицу. Даже наши самые несмелые попытки привнести какие–то перемены могли легко усугубить и без того настороженное к нам отношение.

Меня вдруг осенило: если я хочу убедить шотландцев в необходимости каких–то перемен, я должен набраться терпения в поисках общего с ними языка, продвигаясь вперед осторожно, шаг за шагом. Затем я начал применять тот же принцип в отношении Ветхого Завета. Разве свободолюбивый Бог не должен был быть столь же терпеливым с ветхозаветными святыми, как Он терпелив с шотландцами? Короче говоря, жизнь в Шотландии помогла мне воспринять концепцию «радикальной Божественной приспособляемости или, по–другому, «снисхождения», «адаптации», «контекстуализации». Все эти понятия означают примерно одно и то же: Бог разговаривает с людьми на одном с ними языке. Он спешит донести до нас Благую весть, но Ему нужно проявлять терпение, если Он хочет завоевать людские сердца.

Жизнь в Шотландии убедила меня в том, что Бог Ветхого Завета был очень терпеливым Богом, тем же самым Богом, Которого мы видим в Иисусе. Он многим рисковал, снисходя до уровня людей. Но Бог любви готов пойти на подобный риск. И это радует!

Переходим к Елене Уайт

В том, что касается Елены Уайт, концепция кажущегося отсутствия сатаны в Ветхом Завете важна для восприятия ее трудов по двум причинам. Первую я уже подчеркивал, и неоднократно: это Божье терпение. Смысл ее трудов сплошь и рядом искажают, ими злоупотребляют, и нам, безусловно, не постичь истину, если мы не оставим Богу право быть терпеливым и к Елене Уайт тоже. Надеюсь, мои слова не будут восприняты как попытка ее принизить, особенно теми, кто почитает ее как высший авторитет в адвентизме. Но если мы стремимся понять Библию в контексте того времени, когда она была написана, то разве не должны мы поступать так же и с трудами Елены Уайт, рассматривая их через призму ее эпохи? Если, как она писала в 1888 году, «истина для настоящего времени» могла претерпеть такие перемены всего лишь за двадцать лет[139], разве не стоит обозреть свежим взглядом ее жизнь и ее труды спустя девяносто лет после ее смерти? Думаю, что стоит.

Во–вторых (и этот пункт не менее важен для понимания трудов Елены Уайт, чем первый), если мы не осознаем, что отсутствие сатаны в Ветхом Завете только кажущееся, Бог Ветхого Завета будет представляться нам каким угодно, только не терпеливым. Жестокий, бесчеловечный, скорый на расправу, не жалеющий ни животных, ни людей — таков Бог Ветхого Завета, если воспринимать написанное буквально, без учета контекста. Я уверен, причем твердо, что сатана чувствовал себя в ветхозаветные времена не хуже, чем сегодня. Но по причинам воспитательного характера Бог решил придержать его в тени, взяв на Себя полноту ответственности за происходящее, дабы народ не вздумал поклоняться сатане как еще одному божеству. Да, Бог был готов предстать пред людьми как жестокий, бесчеловечный, скорый на расправу, не жалеющий ни животных, ни людей, потому что именно этого ожидал тогдашний народ от своих богов. И именно эти ожидания Богу пришлось взять за отправную точку.

Но если вы верите в то, что добрый Иисус — это Бог во плоти, Который «вчера и сегодня и вовеки Тот же»[140], и если вы верите, что Он был и есть Бог Ветхого Завета[141] (на что явно указывает Новый Завет), то мы должны вернуться к Ветхому Завету и взглянуть на него еще раз. Внимательное чтение поможет нам понять, почему Бог пошел на то, чтобы выставить Себя в таком свете, а сатану держать «под спудом», пока народ не приготовится к полноценному восприятию «великой борьбы» между Христом и сатаной.

Но Елена Уайт не принадлежала к сообществу, верившему в Иисуса как в Бога во плоти. Для ранних адвентистов Иисус мог быть добрым, милостивыми и нежным, но никак не Богом. Даже если он верит, что Иисус был и остается Богом, мягкосердечному, чуткому человеку нелегко воспринимать Ветхий Завет. Нам трудно поверить, что Бог был готов совершить то, что Он совершил, пусть даже и с благими воспитательными намерениями.

Короче говоря, Елена Уайт была честной, посвященной и послушной христианкой. Но она выросла в окружении, где всегда твердили об ужасах вечно горящего ада, и это глубоко запечатлелось у нее в душе. Буквальное прочтение Ветхого Завета вполне позволяет допустить, что ветхозаветный Бог действительно способен заправлять подобной преисподней. Затем, когда она стала молодой женщиной, ее убежденность в существовании полыхающего ада сошла на нет, но она по–прежнему принадлежала к сообществу людей, которые еще не познали истину о Божественности Иисуса Христа.

Так что, читая некоторые из ее ранних произведений, можно легко заметить, что в то время она воспринимала Ветхий Завет буквально, как есть, — без спасительного знания о том, что Богу, явившему Себя в Иисусе Христе, пришлось скрыть Свое великодушие и нежность, дабы достучаться до сердец жестокосердных людей.

Законы перемен особенно те из них, что говорят о необходимости постепенных изменений, если мы хотим, чтобы они были устойчивыми, применимы для всех, везде и всюду. Мы видим действие этих законов в Библии. Более того, мы видим, что они действуют и в нашей жизни, и в жизни Елены Уайт. Иногда они внушают страх, но на самом деле они скорее обнадеживают. Если мы не побоимся принять помощь от Иисуса, Он наставит нас на всякую истину. Ведь Он обещал.

В следующей главе я вкратце обрисую другую сторону нашей жизни в Шотландии. Я начал задумываться о вопросах перемен в Библии и стал отмечать для себя, насколько трудно идут перемены у шотландцев. Но и у нас самих было тоже немало сложностей, вызванных необходимостью меняться и приспосабливаться к новой обстановке. Мы с Вандой выросли в консервативной адвентистской среде, где образ жизни в значительной мере формировался под влиянием трудов Елены Уайт. Все это воспринималось как само собой разумеющееся в большом адвентистском сообществе на американском Западе. Но на нас словно вылили ушат холодной воды, когда мы попытались жить в Шотландии по заведенному некогда порядку. Как раз об этом и пойдет дальше речь.