Бегство из пламени огня - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Алден Томпсон (Глава 11 Надежды и страхи) #13

Глава 11 Надежды и страхи

В 3–й главе я уже рассказывал об удивительном случае, имевшем место в моей педагогической практике весной 1979 года, когда я впервые взялся читать курс адвентистской истории. Я только–только закончил чтение всех девяти томов Свидетельств для Церкви — на мой взгляд, ключевого элемента нашей церковной истории. Принимая во внимание всю совокупность факторов, которыми обусловлено возникновение конструктивной атмосферы в классе, я думаю, здесь не обошлось без влияния Святого Духа, позволившего найти общий язык восьмидесяти очень разным студентам. Вот выдержка из 3–й главы, в которой дано описание моих личных впечатлений, вынесенных мною из занятий с этим курсом:

В этой группе я отметил то, что мне хотелось бы видеть в нашей адвентистской семье в целом. Мечта, обретшая той весной плоть и кровь, стала с тех пор движущей силой в моей жизни. Я хочу, чтобы в моей Церкви произошло то же самое, что и в той учебной аудитории. И, в общем–то, именно поэтому я и взялся за написание этой книги.

В этой заключительной главе я хотел бы затронуть некоторые чрезвычайно важные вопросы, которые так или иначе возникают в свете моего вывода о том, что Бог вел Елену Уайт по восходящей, поступательно, шаг за шагом уводя ее прочь от губительных последствий веры в вечно горящий ад, которой она придерживалась в юные годы. Короче говоря, Святой Дух помог ей перенести акцент с могущества Божьего (страха) на более глубокое осознание Его благости (радость). Я буду рассматривать эти вопросы на фоне своего личного опыта, который я приобрел за последние двадцать пять лет. Бурные события, случившиеся в адвентизме за это время, только утвердили меня в убеждении, что у модели перехода от страха к радости есть большое будущее в Церкви[226].

В адвентизме ширится и растет спектр мнений, в том числе и по поводу произведений и жизни Елены Уайт. Например, в 2002 году на конференции, посвященной Елене Уайт и истории адвентизма, которая проходила в Батл–Крике, шт. Мичиган, мне довелось услышать немало докладчиков, взглянувших на Свидетельства для Церкви Елены Уайт с самых разных, порой весьма неожиданных точек зрения. На той конференции я познакомился с Доном Макмахоном, адвентистским врачом из Австралии, который изучает взгляды Елены Уайт на санитарную реформу «в развитии». Наши с ним доклады следовали один за другим, и я был приятно удивлен, когда увидел, насколько близки наши выводы о развитии мировоззрения Елены Уайт. Хотя в центре его доклада были ее взгляды на здравоохранение, а в центре моего — ее понимание Бога, мы оба пришли к схожим выводам о природе ее духовного роста и причинах, которыми он обусловлен. В обоих случаях наши исследования убедили нас в том, что Бог особым образом трудился через Елену Уайт, тем самым выделив ее среди адвентистов–современников как особую Божью вестницу. Что интересно: отправной точкой для доктора Макмахона был либеральный адвентизм, который практически игнорирует Елену Уайт, а для меня — консервативный адвентизм, который воспринимает советы Елены Уайт очень даже серьезно. И при этом у нас по–прежнему идет весьма продуктивный диалог.

На той же конференции, однако, я с удивлением обнаружил широкое разнообразие взглядов на произведения Елены Уайт даже среди консервативных преподавателей, каждый из которых высоко оценивает ее служение. Возьмем, к примеру, Свидетельства для Церкви — что касается меня лично, то я не воспринял их в свои юные годы, причем по неизвестным для меня самого причинам, но затем, когда повзрослел, открыл их для себя заново, обнаружив в них богатый источник, который помог мне найти подтверждение двум ключевым элементам в моем понимании взаимодействия Бога с людьми — модели перехода от страха к радости и прецедентного подхода к данным свыше законам/советам. Другой мой брат по вере, напротив, был в молодости весьма увлечен Свидетельствами, прочитав их от корки до корки еще в школе, однако прецедентный подход не вызвал у него большого энтузиазма. Наконец, довелось мне поговорить и с третьим братом, который, понизив тон, заметил, что, по его мнению, в наше время читать Свидетельства для Церкви вообще вряд ли стоит. Посмотрите сами: три глубоко верующих адвентиста, активных участника конференции, посвященной Елене Уайт, но насколько разные у них взгляды на ее Свидетельства для Церкви!

Прежде чем мы обратимся к конкретным вопросам, которые поднимает модель перехода от страха к радости, я хотел бы рассказать вкратце о своих личных переживаниях, которые в значительной мере формировали мой образ мысли со времен того примечательного курса по истории адвентизма, прочитанного мною весной 1979 года.

Терпимость к разномыслию — на личном опыте

В моей жизни было несколько ярких случаев, которые открыли мне глаза на существование разномыслия в рамках Церкви. Размышляя об этих событиях в свете Священного Писания и трудов Елены Уайт, я вижу растущую нужду не только в осознании и/или терпимом отношении к разномыслию в жизни и образе мышления Церкви, но и в восприятии его как нашей силы. Мы ни в коем случае не должны думать, будто «разность» членов Церкви таит в себе какую–то слабость или опасность. Я убежден, что многообразие — это воистину путь к единству, и, если воспринимать его правильно, оно способно защитить нас от опасностей релятивизма.

Помимо нашего пребывания в Шотландии, существенное влияние на мою жизнь и на мой образ мысли оказали еще несколько важных эпизодов.

Разность темпераментов (Германия)

Насыщенный — именно так будет правильнее всего охарактеризовать 1980–1981–й учебный год, который я провел в качестве преподавателя по обмену в Мариенхохской семинарии. Во многих отношениях это было рискованное предприятие — оказавшееся весьма полезным, но все–таки рискованное.

Мы стали вынашивать идею об обмене, едва я закончил свою докторскую диссертацию. Потратив немало времени и усилий на зубрежку немецкого языка в ходе работы над диссертацией, я не хотел, чтобы все эти мучения оказались напрасными. Я знал, что мне не хватит силы воли поддерживать свой немецкий на должном уровне, когда мы вернемся в Штаты. Тогда как хотя бы один год преподавательской работы в Германии позволил бы мне закрепить мои языковые навыки, и ради этого мы были готовы пойти на определенный риск.

Президент Мариенхохской семинарии Хайнц Хеннинг проявил большой интерес к этой идее обмена, буквально вцепился в нее, и это сыграло свою роль. Случай был беспрецедентный, такого никогда раньше не было, и потому требовалось немало разного рода бюрократических согласований. Но обмен в конце концов состоялся, спустя четыре года. Для этого было написано пятьдесят два официальных письма, последовавших за нашим первым запросом.

Наше пребывание в Германии в определенной мере помогло мне сформировать свое отношение к Елене Уайт (и к Священному Писанию). Но есть два слова, в которых заключено главное, что мне удалось оттуда вынести: «темперамент» и «авторитет». Первое, на что мы с Вандой обратили внимание по приезде в Германию (и в течение года это впечатление только углублялось), это та неуемная энергия, с которой немцы берутся почти за любое дело. Ванда даже начала вести перечень всех дел, которые немецкая хаусфрау выполняет просто «голыми руками», не ища себе легких, обходных путей, как это принято у рациональных американцев.

На библейском и богословском фронте эта неудержимая энергия порой заставляет их бросаться в крайности. Некоторые из наиболее громогласных критиков Библии (и Елены Уайт) имеют немецкое происхождение. Точно так же, впрочем, как некоторые из самых несгибаемых защитников библейского авторитета. А бывает и так, что ярый защитник делает поворот на сто восемьдесят градусов и становится откровенным критиком.

Даже рационалисты, которым в большей степени присуще логическое мышление, и люди набожные, которым более свойственны эмоции, ведут себя в Германии как–то иначе. Рационалисты, как правило, критикуют веру, тогда как люди набожные ее защищают, но среди немцев даже самые горячие сторонники религии с готовностью прибегают к веским рационалистическим доводам в защиту своей веры.

Та же сила темперамента проявляет себя и в их отношении к авторитету. Со времен первой мировой войны германское адвентистское сообщество разделено на адвентистов основного направления, более настроенных на повиновение светским властям и приспособление к доминирующей культуре, и не столь многочисленное, но сильное «реформистское движение», по природе своей более обособленное и сектантское и гораздо более приверженное определенным советам Елены Уайт. Это реформистское движение стремится обособиться не только от господствующей светской культуры, но и от руководства основной Церкви, которое, по их мнению, привыкло идти на уступки в вере из желания угодить государству или приспособиться к существующим нравам.

Что интересно: когда мы были в Германии, в книжных центрах было не найти немецкого издания Вестей для молодежи (1938) (Rufan die Jugend [1951]), поскольку оно давно не переиздавалось. В то время руководители немецкой церкви противились призывам своих более консервативных членов отпечатать еще один ее тираж. Если не считать меньшинства, сочувствующего реформационному движению, Елена Уайт в глазах немецких адвентистов имеет меньший вес, чем у адвентистов американских. Впрочем, нужно признать, что, когда мы были в Германии, только–только поднимался шум по поводу заимствований Елены Уайт из разных источников. Со времен выхода в свет книги Вальтера Ри The White Lie (1982) настроения по обе стороны Атлантики постоянно меняются в ту или иную сторону.

Из всего, что нам довелось наблюдать в Германии, наверно, более всего мне в память врезалась реакция студентов на подход к закону (совету) как удобной для пользователя инструкции, который мы с вами обсуждали в 9–й главе[227]. Когда я изложил этот более позитивный подход к закону, впечатление было такое, что мои немецкие студенты с ним уже хорошо знакомы. А оказалось, что я просто неверно истолковал их реакцию. Будучи новичком в Германии, я подсознательно «прочел» их язык жестов, как будто передо мной сидели студенты–американцы. Мне показалось, что материал им до боли знаком и что от этого им скучно. Поэтому я стал продвигаться вперед много быстрее, полагая, что они меня понимают с полуслова. Дело было в августе. А шесть месяцев спустя, в феврале, один студент из моей группы, не из последних, задал мне вопрос, который вдруг открыл мне глаза. Я–то думал, им все настолько ясно, что их пробрала скука, а на самом деле до них едва–едва что–то стало доходить — и то спустя шесть месяцев. Их язык жестов говорил о замешательстве, а не о скуке.

Оглядываясь назад, могу сказать, что наша жизнь в Германии помогла нам на многое открыть глаза. Немецкие адвентисты были добры к нам, всегда готовы прийти на помощь и невероятно великодушны. Теперь у нас было с чем сравнивать — мы могли рассуждать, с немалой долей юмора, о различиях в отношении к жизни у дружелюбных американцев, учтивых и изысканных британцев и основательных немцев. Все это звучит, конечно, слишком упрощенно, но при этом данные обобщения вполне соответствуют действительности.

Что касается меня лично — если Шотландия познакомила меня с культурным многообразием, то Германия научила меня разбираться в разнообразии темпераментов. И по мере моего все более тесного знакомства с поздними произведениями Елены Уайт я понял, почему мы должны воспринимать подобное разнообразие как преимущество, а не как помеху, особенно если мы хотим быть, так сказать, всемирным телом Христовым, к чему призвал нас Господь.

Отклик на публикации (Церковь)

Моя первая серьезная попытка опубликовать материал, посвященный концептуальному росту Елены Уайт, была предпринята по следам знаменитого выступления Дезмонда Форда против адвентистской доктрины о святилище. 27 октября 1979 года, на конференции «Адвентистского форума» в Тихоокеанском унионном колледже перед тысячной аудиторией Форд заявил, что обосновать концепцию следственного суда с помощью Библии «не представляется возможным».

Когда он произнес свою судьбоносную речь, мы были в Германии и потому до нас не докатились первые ее ударные волны. Я сам потратил немало времени и сил на изучение этой доктрины; я ее проработал настолько, что она стала существенной частью моих богословских воззрений. Если коротко, в своих глазах я превратился из обвиняемого в свидетеля, дающего на суде показания в пользу Божьей благости. Это открытие, о котором я вскользь упомянул в 3–й главе, было для меня лично настолько важным, что воззрения Форда не вызвали у меня ничего, кроме досады.

Впрочем, мне стало любопытно. И я решил выяснить, какие основания для этой доктрины находила в Священном Писании сама Елена Уайт. К моему удивлению, я обнаружил, что следственный суд в моем понимании этой концепции напрочь отсутствует в ее ранних публикациях, но зато присутствует в поздних. Я нашел в них существенные различия.

Я провел сравнительный анализ первых четырех глав Патриархов и пророков (1890) с параллельными местами в более ранних изданиях, а именно в Духовных дарах (1858) и Духе пророчества (1870). Различия буквально бросались в глаза. Я был поражен. Результаты моего исследования были опубликованы в виде серии из пяти статей под общим названием «От Синая до Голгофы» в декабрьских 1981 года выпусках журнала Adventist Review. Кроме того, у меня вышла еще одна статья о следственном суде в журнале Westwind, который издают выпускники колледжа Уолла–Уолла. В этих статьях был представлен основанный на Библии и трудах Елены Уайт материал в поддержку моей модели возрастания от страха к радости. Если коротко, я пытался показать, что Елена Уайт отнюдь не стояла на месте в своем понимании Бога и Его взаимоотношений с людьми.

Эти статьи получили такой живой отклик, что Adventist Review посвятил целый номер их обсуждению спустя полгода после их выхода в свет[228]. По ходу дела я стал лучше понимать перемены и многообразие, имевшие место не только в мировоззрении Елены Уайт, но и в жизни Церкви.

В 1982 году я обратился в издательство «Ревью энд Геральд» с предложением написать книгу о Божественной инспирации. Однако Ричард Коффен, в то время редактор книжного отдела «Ревью», дал понять, что книга на эту тему уже пишется, причем при поддержке президента Генеральной Конференции. Он вежливо посоветовал мне направить свою энергию в другое русло.

Затем, в 1984 году, я взялся за рецензию на книгу Джорджа Райса Luke, A Plagiarist?[229], которая с течением времени превратилась в серию из четырех статей об инспирации, появившихся в сентябрьских номерах за 1985 год[230].

Эта серия, в свою очередь, стала поводом для «официального» предложения от издательства «Ревью энд Геральд» написать книгу об инспирации. Видимо, задуманный прежде проект так и не осуществился. Я принял это предложение. В 1991 году «Ревью» выпустило в свет мою книгу Inspiration: Hard Questions, Honest Answers[231]. Она уже переведена официальными церковными издательствами на немецкий и голландский языки[232]. Я получаю много откликов на эту книгу, как лестных, так и не очень. Но текущая дискуссия, как мне кажется, весьма полезна для Церкви. Она дает ей возможность обсудить и проанализировать эти непростые вопросы[233].

Авторитет преподавателя и авторитет декана (колледж)

Мне довелось в течение четырех лет занимать должность декана в моем родном колледже Уолла–Уолла. Это было испытание не только для меня, но и для самого колледжа. Когда меня назначили, я сразу же взялся за гуж, горя желанием немедленно исправить все недочеты. Стоит ли удивляться, что я своей кипучей энергией напугал многих своих коллег–преподавателей. Не вдаваясь в детали, скажу: я сумел понять, что мне нужно быть терпеливее и научиться прислушиваться к людям.

Кроме того, я многое узнал об отношении людей к авторитету. Что касается меня лично, я отношусь к лицам, наделенным авторитетом, с большим уважением, но страха перед ними практически не испытываю. И мне почему–то казалось, что окружающие должны относиться к авторитетам точно так же. Я был неправ. Будучи человеком прямым и откровенным в бытность мою простым преподавателем, я полагал, что могу вести себя так же и в должности декана. И тут я оказался неправ.

Когда я говорил как декан, люди воспринимали мои слова как закон. Их реакция удивляла меня не меньше, чем их самих приводила в смущение моя непосредственность.

Какое отношение все это имеет к Елене Уайт и к Библии? Я пришел к выводу, что я гораздо более расположен «ставить под сомнение» традиционное понимание священных текстов, чем большинство людей. Для меня вопросы, которые я поднимаю, дело обыденное; свобода, позволяющая мне ставить эти вопросы, на самом деле укрепляет мою уверенность в Боге, в Священном Писании и в Елене Уайт, а не наоборот. Но я пришел к осознанию, что эта моя свобода может разрушить веру других людей. Я думаю, именно об этом говорил брат Павел в 8–й и 10–й главах своего Первого послания к Коринфянам. В любом случае, это знание было для меня весьма полезным; оно стоило того, чтобы взвалить на себя все «тяготы», связанные с должностью декана.

Как обрести силу в немощи (семья)

Если наше пребывание в Германии заставило меня по–иному взглянуть на многообразие темпераментов, то два серьезных заболевания, постигших мою жену Ванду, научили меня, как с ними жить. Я буду краток, но конкретен, поскольку Ванда человек застенчивый и не любит, когда о ней много говорят. Она предпочла бы, чтобы я вообще не упоминал ее имени. Но я убедил ее, что рассказ о случившемся с ней может оказаться кому–то полезен, и она хоть и неохотно, но согласилась, чтобы я его здесь привел.

В 1979 году, ближе к концу нашей весьма плодотворной поездки в Шотландию, Ванда слегла с чем–то вроде вирусного энцефалита; по крайней мере, так нам сейчас говорят опытные врачи. Оставшиеся несколько недель были для нас очень трудными; ее состояние, скорее всего, было более опасным, чем нам представлялось в тот момент. Этот недуг имел для нее одно очень неприятное и долговременное последствие — он сильно понизил ее тонус.

Но это еще не все. Следующим летом (в 1980 году), когда мы были уже в Германии по столь долгожданному обмену, Ванда заметила нечто вроде укуса насекомого у себя на бедре.

Немецкий врач прописал ей какую–то мазь. Со временем высыпание исчезло, и жизнь снова вернулась в нормальное русло. Впрочем, нормой для нас уже и так стала непрекращающаяся борьба с ее постоянной усталостью и пониженным тонусом. И только семь лет спустя нам удалось выяснить, что этим насекомым был клещ, который «наградил» ее болезнью Лайма. Первоначальный диагноз был столь неточным потому, что медицинская наука не имела ясных представлений о ее первопричинах вплоть до 1984 года.

В 1987 году Ванда стала мучиться сильными болями в опухших суставах. Она несколько месяцев проходила на костылях. Стандартные медицинские обследования ничего не выявили. Наконец мы обратились к специалисту–ревматологу и нашему давнему другу доктору Джерри Шопфлину. Ему не доводилось в своей практике сталкиваться с болезнью Лайма, но он был хорошо начитан. В сентябре 1987 года он высказал предположение, что речь идет именно о болезни Лайма, и заказал специальный анализ крови. Как оказалось, у Ванды соответствующий показатель просто зашкаливал!

Лечение было не из приятных, но мы благодарны Богу, что угроза, похоже, миновала, несмотря на остаточные явления в виде ослабленного организма. Ванда по–прежнему очень быстро устает и медленно восстанавливает силы.

Что же мы в результате всего этого получили? Как ни странно, мы сумели извлечь из случившегося немало пользы, познав на собственном опыте великую истину о том, что «любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу»[234]. Во–первых, мы поняли, что такое болезнь. Мы оба узнали, что у серьезной болезни есть долговременные последствия. Я даже начал применять это знание, пытаясь лучше понять своих студентов. Во–вторых, мы открыли для себя мир искусства. В самом начале, на раннем этапе диагностики и лечения, один из врачей предложил Ванде найти себе занятие, которое не требовало бы много сил, но зато позволило бы ей найти себя и каким–то образом реализоваться. Искусство?

Отличная мысль! Хотя Ванда всегда любила искусство, адвентисты, подобно многим консервативным христианам, не поощряют глубокий к нему интерес, считая его недостаточно «практичным». Поэтому она никогда им серьезно не занималась. Она получила в свое время диплом медсестры, но по большому счету не чувствовала призвания к этой профессии. И вот теперь, по совету врача, так сказать, она решила выучиться на художника–декоратора. Четыре предмета в год на протяжении шести лет — и цель была достигнута. В 1993 году она получила соответствующий диплом в колледже Уолла–Уолла. Теперь искусство не только позволяет ей выразить себя, но и служит окном, через которое она взирает на Небесного Бога. В–третьих, мы обогатили свои отношения. Сочетание моей кипучей натуры и ее извечной немощи заставило нас узнать друг друга лучше, чем когда–либо прежде. И это хорошо, даже очень хорошо.

А причем же здесь Елена Уайт? Я стал понимать ее высказывания о многообразии, которым отличается мир людей, как никогда раньше. Например, такое:

«Испытания, выпавшие на долю одного человека, не похожи на испытания другого. Бремена, которые один считает легкими, для другого — самые что ни на есть трудные и неудобоносимые»[235].

Возрастание, многообразие и перемены: актуальные вопросы

Консервативным верующим бывает трудно примириться с разносторонностью и «переменами». Им не дают покоя страхи перед «релятивизмом» и «плюрализмом». Однако наше адвентистское наследие предлагает нам, как мне кажется, замечательную возможность воспринимать эти понятия так, чтобы они укрепляли наши ключевые представления о Боге и Его намерениях о нас, а не наоборот.

На мой взгляд, основное затруднение, связанное с двумя из трех приведенных ниже вопросов, касающихся библейской интерпретации и устойчивости доктрин, состоит в нашем стремлении найти как в Священном Писании, так и в трудах Елены Уайт заверенную Богом информацию, а не вдохновленное свыше средство мотивации. Или, иначе говоря, в нашем желании иметь подлинные факты и чистую доктрину, а не правильные отношения, которые ведут к служению ближним. То есть я пришел к убеждению, что библейская истина зиждется на этических и нравственных аспектах Священного Писания, а не на безукоризненной точности изложенных в нем сведений и фактов. В устойчивости «пирамиды закона» состоит великая сила библейского (и адвентистского) богословия. А поскольку адвентисты признают все Десять Заповедей, включая заповедь о субботе, мы имеем прочный якорь, который просто невозможно поколебать: один великий принцип любви, две великих заповеди и Десять Заповедей, которые не изменятся, доколе не прейдет небо и земля, и которые сами укоренены в вечных принципах. Это позволяет совместно поклоняться и трудиться самым разным людям. Нам больше не нужно ссориться из–за различий, вызванных конкретным и абстрактным восприятием фактов и сведений, потому что именно Божья любовь, любовь к Нему и друг к другу связывает нас вместе. И это помогает нам сосредоточиться на последнем из трех приведенных ниже вопросов, в котором говорится о нашей нужде в простоте веры.

Вот эти три вопроса. В каждом случае существенная часть ответа состоит из слов, принадлежащих Елене Уайт, ибо именно так весьма консервативный автор данной книги сумел понять и принять истину, которую я начинал усматривать в Священном Писании и в ее трудах. Я задавал тогда те же самые вопросы, причем настойчиво, и нашел им разрешение. Теперь осталось сделать так, чтобы в них поверила и их приняла остальная Церковь и мир.

Вопрос №1: Откуда взяться единству в Церкви, если мы считаем, что один и тот же библейский текст можно по–разному толковать и применять?

Если наша первейшая цель в изучении Писания состоит в том, чтобы найти практическое применение двум великим заповедям — о любви к Богу и о любви друг к другу — и действенную мотивацию, которая помогла бы нам понять смысл этих заповедей в нашей жизни и в нашем мире, то разнообразие в толковании и практическом воплощении библейских текстов — не враг нам, но друг. Как уже было показано в 10–й главе, запуганная и угнетенная в свои молодые годы, Елена Уайт писала в 1858 году, что аскетическая жизнь Иоанна Крестителя «лишена приятных минут»; уверенная в себе и жизнерадостная в свои зрелые годы, Елена Уайт смотрела на тот же незамысловатый образ жизни несколько иначе, написав в 1897 году, что Иоанну «нравилась» такая жизнь. Наша задача состоит в том, чтобы найти этой истории правильное применение, а не просто определиться с фактами. Во всех случаях говорится одно и то же — Иоанн Креститель вел весьма скромный образ жизни. Вопрос в том, была ли такая жизнь ему по душе. Если считать, что им двигал страх, то жизнь действительно была ему в тягость; если же он был движим чувством признательности, то он получал немалое удовольствие от такой жизни.

Нужно признать, что в адвентизме настойчивое стремление иметь единственно верное толкование Священного Писания имеет свою историю, с которой связано множество перипетий. Во время горячей дискуссии по поводу праведности по вере, вылившейся с кризис на сессии Генеральной Конференции 1888 года, президент ГК Д. Батлер был готов «зацементировать» адвентистскую мысль, заявив в циркулярном письме к адвентистским служителям, что адвентисты «никогда не занимали в библейской экзегезе таких позиций, которые им приходилось бы затем оставлять»[236].

В той же бурной обстановке 1888 года Урия Смит затеял спор с А. Т. Джоунсом, когда тот высказался в том смысле, что адвентисты должны внести поправку в свое толкование десятого царства из 2–й и 7–й глав Книги пророка Даниила, поменяв гуннов на алеманнов. Вот что ответил на это Смит:

Если гунны выпадают из числа десяти, то, как мне думается, мы становимся на десять процентов дальше от исполнения 2–й и 7–й глав Книги Даниила. Вы можете легко себе представить, каковы будут последствия, если наши проповедники, которые уже в течение сорока лет излагают эти пророчества как есть, вдруг изменят эту точку зрения, вполне утвердившуюся, которую никто и никогда не ставил под сомнение. Тысячи людей заметят эту перемену и скажут: «О! Вы говорите, что ошибались в вопросе, в котором прежде не находили никаких неясностей; пожалуй, дай мы вам времени побольше, так вы признаете в конце концов, что ошибались во всем». У людей могут появиться сомнения во всем, что мы проповедуем, и тогда начнется замешательство и неразбериха[237].

Когда такие же категоричные взгляды были высказаны в отношении самой сессии Генеральной Конференции 1888 года, Елена Уайт обратилась к тем, кто их придерживался, с весьма резкими словами:

Кто–то заметил: «Если наши взгляды на Послание к Галатам неверны, то мы не располагаем вестью третьего ангела и оказываемся в таком положении, что не позавидуешь. От нашей веры ничего не остается». Я сказала: «Собратья, послушайте. Это утверждение не соответствует действительности. Это неуместное преувеличение. Оно высказано в ходе обсуждения данного вопроса, и потому я считаю своим долгом изложить суть дела перед всеми собравшимися и объяснить им, что это утверждение неверно. Вопрос, о котором идет речь, не имеет для нас жизненной важности и не должен рассматриваться как таковой. Значимость этого предмета преувеличена. По этой причине мы видим дух, господствующий на этом собрании и явленный в неверных, искаженных идеях и понятиях, дух нехристоподобный, который ни в коем случае не должен проявляться среди собратьев. Это фарисейский дух, среди нас пребывающий, против которого я буду возвышать голос при всяком его проявлении…» Тогда впервые мне подумалось, что, возможно, мы и вправду придерживались неверных взглядов на закон в Послании к Талатам, ибо истина не требует того, чтобы ее отстаивали в таком духе.

Я вернулась к себе, размышляя о том, что мне делать дальше. Много часов в ту ночь я провела в молитве, вопрошая Бога о законе в Послании к Галатам. Все оказалось очень просто. На все, что соответствовало ясному «так говорит Господь», моя душа откликалась: «Аминь и еще раз аминь». Но дух, охвативший наших братьев, был настолько непохож на дух Иисуса, настолько противен духу, который мы должны проявлять друг к другу, что это доставляло мне сильные душевные муки[238].

Если мы спросим, как такое могло случиться, чтобы сама Елена Уайт допустила столь «вольное» толкование Библии, то ответ можно найти в происшедшем в ее сознании переносе центра внимания с верной информации на правильное применение двух великих заповедей Иисуса. Вот цитата, в которой этот момент отмечен с очевидной ясностью:

Христос молился о том, чтобы Его ученики были едины, как едины Он и Его Отец. В чем же заключается это единство? Это единение отнюдь не означает, что все должны иметь одинаковый нрав, одинаковый темперамент и мыслить в одном и том же русле. Все люди разные, у каждого свой ум, у каждого свой жизненный опыт. В церкви у всех разные дары и различные навыки. Земные дела решаются разными людьми совершенно по–разному, и однако же это разнообразие в том, как люди трудятся, как они применяют свои дарования, не создает раздора, несогласия и разделения.

Допустим, один человек хорошо знаком с Писаниями, и какая–то часть их особенно близка его сердцу; другой человек считает очень важным другой библейский отрывок, и таким образом один подчеркивает один момент, другой — другой момент, причем оба эти мнения могут представлять большую ценность. Все это соответствует Божьей воле. Если кто–то ошибается в толковании какой–то части Писания, должно ли это приводить к размежеванию и разделению? Да не будет. Так что нам не следует настаивать, что единство Церкви состоит в том, чтобы все ее члены рассматривали каждый текст Писания в одном и том же свете. Церковь может принимать одно постановление за другим в стремлении подавить все расхождения во мнениях. Но мы не сможем принудить разум и волю и таким образом искоренить разногласия. Эти постановления могут скрыть несогласие, но они не смогут устранить его и установить совершенное единодушие. Ничто не усовершит единство в Церкви, кроме духа христоподобного терпения. Сатана сеет разногласия; только Христос способен приводить к согласию тех, кто расходится во мнениях. Так пусть же каждая душа сядет в школе Христа и научится у Христа, Который говорит о Себе, что Он кроток и смирен сердцем. Христос говорит, что если мы будем учиться у Него, наши тревоги прейдут и мы обретем покой в душах наших.

Великие истины Слова Божьего сформулированы настолько ясно, что их трудно не понять. Когда вы как отдельные члены церкви будете любить превыше всего Бога и ближних своих, как самих себя, то вам не потребуется прилагать какие–то особые усилия, чтобы быть в единстве, ибо вы и так будете одно во Христе[239].

Еще одна рукопись, относящаяся к 1888 году, позволяет нам еще более конкретно проиллюстрировать ее методику, поскольку в одном месте она прямо говорит, что не все библейские толкования Ваггонера она считает «верными», однако же она тут же продолжает, что его весть «полностью соответствует» всему, о чем она говорила раньше. Как она может не соглашаться с ним и одновременно говорить, что его весть «полностью соответствует» ее взглядам? Все дело в том, что она сосредоточивает внимание на общем ее применении, а не на мелких деталях. Вот несколько важных абзацев с выделенными ключевыми мыслями:

Не все интерпретации Писания, предложенные доктором Ваггонером, я считаю верными. Но я уверена, что он совершенно честен в своих взглядах, и я уважаю его чувства и отношусь к нему как к благородному христианину. У меня нет оснований думать, что он менее ценен в глазах Божьих, чем любой из моих собратьев, и я буду считать его братом–христианином, поскольку не вижу ничего, что говорило бы о том, что он такого звания недостоин. Тот факт, что он честно придерживается взглядов на Писание, несколько отличных от ваших или моих, еще не означает, что мы должны относиться к нему как к ругателю или опасному человеку и делать из него мишень для несправедливой критики. Мы не должны порицать его или осуждать его учения, если у нас нет на то веских оснований и мы не можем показать ему его заблуждение. Нельзя по любому поводу давать волю воинственному духу.

Некоторые жаждут, чтобы мы незамедлительно решили, какая точка зрения по спорному вопросу верна, а какая нет. В угоду пастору Б. [Батлеру, президенту Генеральной Конференции] предлагается разрешить этот вопрос тут же. Но готовы ли люди к такому решению? Я не могу согласиться на подобный оборот, потому что наши собратья движимы духом, который волнует их чувства и заставляет их поступать необдуманно, владея их суждением. При таком возбуждении, которое среди них царит, они не готовы принимать разумные решения.

Я знаю, что было бы опасно отвергать позицию доктора Ваггонера как совершенно неверную. Тем самым мы доставим немало радости врагу. Я вижу красоту истины в том, как доктор Ваггонер увязывает праведность Христа с законом. Вы говорите, многие из вас, это свет и истина. Но при этом никто из вас до сей поры не излагал данный вопрос в этом свете. Разве не может такого быть, что в результате ревностного, молитвенного исследования Писаний ему открылось нечто большее относительно некоторых библейских истин? То, что он представил братьям, совершенно согласуется с тем светом, который Богу было угодно давать мне на протяжении всех лет моего служения. Если бы братья–служители приняли учение, столь ясно изложенное — о соотношении праведности Христовой и закона — (а я знаю, что им нужно его принять), их предвзятые мнения утратили бы свою власть над ними, и народ получил бы полагающуюся им пищу в свое время. Давайте возьмем свои Библии и со смиренной молитвой и готовностью учиться придем к великому Учителю мира; давайте молиться, как молился Давид: «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего» (Пс. 118:18)[240].

Короче говоря, интерпретируя Писание и применяя его, мы должны быть всегда открыты для движения вперед под водительством Святого Духа. Бог наделил нас множеством библейских иллюстраций, чтобы мы научились воплощать в своей жизни один великий принцип любви, две великие заповеди и Десять Заповедей. Но все эти иллюстрации и наша жизненная практика должны иметь основанием две великих заповеди Иисуса (Мф. 22:40). Эта цель достижима для всех нас, какие бы мы ни были — простые или утонченные, блещущие умом или тугодумы.

Вопрос №2: Если мы допустим разноголосицу и возможность внесения поправок в традиционное толкование Священного Писания, разве не приведет это к доктринальным изменениям, которые нанесут огромный ущерб единству Церкви?

Ответом на первую часть этого вопроса будет однозначное «да». Новый взгляд на Писание обязательно скажется на нашем понимании церковного учения. Однако не будем забывать, что наш нравственный и этический якорь — «Один», «Две» и «Десять» — никогда не поколеблется. Более того, останутся неизменными и великие события библейской истории — творение, грехопадение, потоп, исход, царства, плен, возрождение; все это останется на своих местах в Ветхом Завете. Наше толкование этих событий может перемениться, но сами они глубоко укоренены в Писании и истории.

В Новом Завете тоже есть ряд таких событий: Воплощение, Распятие и Воскресение. К чему они ведут? Какова их конечная цель? Надежда на возвращение Христа. Именно надежда, а не что–нибудь, что можно «доказать» или «подтвердить». Об этом вполне определенно сказано у Павла: «Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?»[241]. В нынешний научный век мы привыкли требовать доказательства. Если честно, их нет, да они и не нужны. Наиболее важные составляющие нашей христианской веры нельзя «доказать». Любая попытка в этом направлении лишь уничтожила бы их. Вера, надежда и любовь, великие «сии три» из 13–й главы Первого послания к Коринфянам, — как можно «доказать» их, не разрушив? Конечно, вера, надежда и любовь должны на чем–то основываться — на каких–то свидетельствах и подтверждениях. Но эти свидетельства никогда не дотянут до степени неопровержимого доказательства.

Если мы будем до конца честны с Писанием, нам придется признать, что ветхозаветное понимание конца времен (эсхатологии) отличается от новозаветного. Достаточно сравнить 65–ю и 66–ю главы Книги Исаии и 14–ю главу Книги Захарии с 21–й и 22–й главами Откровения Иоанна Богослова. Конечная цель, итог одни и те же в обоих Заветах: Бог придет и восстановит Свое творение. А вот как Он это сделает и каковы будут события, которые приведут к этому возрождению, видится в Новом и Ветхом Заветах по–разному.

То же можно сказать и об учении о Боге. Представления о национальном Божестве и Его небесных дворах, которые в значительной мере определяют суть Ветхого Завета, не во всем совпадают с новозаветными взглядами. Да и наше учение о Троице очерчено гораздо резче и определеннее, чем то, что мы наблюдаем в Новом Завете. В рамках адвентизма этот момент проявляет себя еще более отчетливо. Ранние адвентисты не принимали доктрину о Троице. Помешает ли это Джеймсу Уайту и Урии Смиту оказаться в Царстве Небесном? Конечно нет. Но им было бы не по себе от техпредставлений о Троице, которых придерживаются современные адвентисты.

При всех этих различиях нас объединяет надежда на Пришествие — а также нравственный и этический якорь Божьего закона. Вот почему я был бы рад, если бы нам удалось вернуть во главу нашего нынешнего изложения церковных доктрин то обещание, которое давали ранние адвентисты, когда мы только начали формироваться как церковь:

Мы, нижеподписавшиеся, объединяемся в церковь, принимаем наименование адвентистов седьмого дня и обязуемся соблюдать заповеди Божьи и веру Иисуса Христа [Откр. 14:12][242].

Вторая часть данного вопроса предполагает, что доктринальное разномыслие может привести к распаду Церкви. Такая вероятность, безусловно, существует. Подобное возможно, но этого вполне можно избежать. Вообще–то, чтобы расколоть Церковь, много ума не надо. Это нетрудно. Любое различие во взглядах — и дело сделано. Сохранять единство в Церкви сложнее. По словам Елены Уайт, приведенным выше:

«Ничто не усовершит единство в Церкви, кроме духа христоподобного терпения»[243].

Если мы будем держаться ближе ко Христу, у нас будут оживленные споры о доктринах, но при этом наше единство будет только укрепляться.

Вопрос №3: Как сохранить простоту веры при всех тех сложностях, которыми обусловлен рост и перемены?

Конечный итог всего, о чем мы говорили, на удивление прост. В основе своей суть «Одного», «Двух» и «Десяти» доступна даже для малого ребенка. Даже модель перехода от страха к радости очень проста. Павел так отражает ее в своем письме к коринфянам: «Чего вы хотите? с жезлом прийти к вам или с любовью и духом кротости?»[244]. Но каким бы ни было средство мотивации — жестким или мягким, конечная цель заключается в том, чтобы покончить со всеми угрозами и уговорами извне, дабы мы могли просто жить в Божьей любви. Что может быть проще?

Если мы знаем, что Бог нас любит, все остальное встанет на свои места. И Он явил нам Свою великую любовь, облекшись в человеческую плоть, прожив жизнь на этой земле, умерев, воскреснув и пообещав вернуться вновь. Осознав эту великую истину во всей ее простоте, Елена Уайт, имея в виду Ин. 3:16, не могла удержаться от восклицания: «Если бы в Библии не было никакого другого текста, кроме этого, он и тогда служил бы путеводителем для души»[245].

Единство в многообразии[246]

В заключение мы попытаемся оценить потенциальную реакцию Церкви на предложенную в этой книге концепцию возрастания Елены Уайт от страха к радости. Если в двух словах, данная реакция едва ли будет существенно отличаться от различных видов реакции на «неудобоваримые» места в Ветхом Завете, о которых я говорил в 10–й главе: одни обожествляют устрашающие отрывки, другие идеализируют их, третьи избегают или игнорируют, а четвертые воспринимают их как есть, в реальном свете.

Однако для некоторых, кто увидит признаки роста, развития и изменчивости в деятельности Елены Уайт и в ее отношении к Библии и к жизни, это открытие может сослужить плохую службу и даже привести к тому, что они отвергнут Елену Уайт, адвентизм, христианство и Бога. К сожалению, подобное нередко случалось за последние 150 лет в отношении Библии: для некоторых, кто увидел Библию такой, какова она на самом деле, не оправдавшая их ожиданий, это привело к утрате веры. Я уверен, нам по силам подобрать убедительные доводы и дать реалистичное объяснение, как и почему именно так Бог решил открыть Себя в Библии — и в трудах Елены Уайт. Но некоторым потребуется немало времени, прежде чем они сумеют преодолеть свое предубеждение относительно того, как именно должна осуществляться инспирация.

Далее следует краткий обзор основных видов потенциальной реакции или, по крайней мере, первоначальной реакции на концепцию возрастания Елены Уайт от страха к радости в ее восприятии жизни и Бога. Я начал с атеизма слева (либеральное крыло) и шаг за шагом дошел до фундаментализма справа (консервативное крыло). Я вижу признаки всех этих воззрений, даже самых радикальных, внутри Церкви. Основываясь на собственном опыте, я могу утверждать, что модель перехода от страха к радости вполне способна объединить нас как Церковь, как организацию верующих, которые исповедуют общую веру и общую надежду.

Я должен также дать пояснения по поводу использования терминов «либеральный» и «консервативный» в нижеследующих описаниях. В рамках адвентизма — а также и во внешнем мире — мы употребляем понятия «либеральный–консервативный» как сопряженную пару в трех основных спектрах: 1) в интеллектуальном спектре, где консерваторы предпочитают четкие ответы, а либералы испытывают потребность задавать вопросы; 2) в спектре уклада жизни, где консерваторы стремятся противостоять вторжению современной культуры, либералы приспосабливаются к ней; 3) в спектре близости с Богом, где консерваторы ощущают действенное Божье присутствие в человеческой жизни, а либералы воспринимают Бога как более отдаленное, безразличное или отстраненное Существо. В крайнем своем проявлении консервативное восприятие Божьего личного присутствия может стать чрезмерно острым и принять угрожающие размеры; что касается либералов, то их восприятие личностного Бога может притупиться совершенно и вылиться в агностицизм и атеизм.

В реальной жизни либеральные или консервативные умонастроения во всех трех спектрах могут перемешиваться в самых разных пропорциях. Если же во всех трех спектрах идет уклон в одну сторону, то как отдельный человек, так и вся Церковь могут оказаться в опасности. В целом, те, кто придерживается консервативных взглядов на образ жизни, зачастую консервативны и в своих воззрениях на близость с Богом.

К слову, я либерал в интеллектуальном спектре, потому что испытываю глубокую потребность задавать вопросы. А вот с точки зрения образа жизни я консерватор, потому что считаю, что осторожный адвентистский подход к культуре принес мне множество благословений и оградил меня от великого множества опасностей. Наконец, в том, что касается близости с Богом, я всей душой в консервативном лагере, поскольку ощущаю Божье присутствие в своей жизни самым непосредственным, хотя и загадочным образом. И я убежден, что подобное «ощущение» Его присутствия — это дар, а не результат каких–то моих усилий. В ранние мои годы это присутствие таило в себе некую угрозу. Но Евангелие превратило эту угрозу в обетование, несущее ободрение, утешение и надежду. И за это я глубоко благодарен Богу.

Итак, ниже приведен перечень возможных откликов на мысль о том, что Елена Уайт с годами «менялась» и в ее восприятии Бога на смену страху приходила радость.

Реакция на «перемены» в Елене Уайт: от атеизма до фундаментализма

1. Видят соответствующие изменения и отвергают Бога и Церковь (атеисты). Те, кто оставляют веру в Бога после того, как замечают перемены в трудах Елены Уайт, поступают так по той причине, что их представления о том, как именно Бог должен вдохновлять Своих вестников, не совпадают с тем, что они видят в ее произведениях. Не все, кто стоит на такой позиции, уходят из адвентизма совершенно, однако с Церковью их связывает по большей части не вера, а культура.

2. Видят соответствующие изменения и начинают задаваться вопросом, а от Бога ли они (либералы, верящие в отдаленного и безразличного Бога). Люди, склонные к либерализму в интеллектуальной сфере и в образе жизни, нередко приходят к выводу, что все «по–настоящему доброе» в более поздних произведениях Елены Уайт исходит от ее секретарей, а не от нее самой. Я отмечал подобное отношение у некоторых из тех, кто продолжает активно участвовать в жизни Церкви. Однако есть и такие, кто, придя к данному выводу, оставляет адвентизм и уходит в более либеральные церкви, занимающие левый край религиозного спектра.

3. Видят соответствующие изменения и приходят к выводу, что они произошли под Божьим водительством (умеренные консерваторы). Те, кто видят перемены в том, как Елена Уайт воспринимала Бога, и воспринимают их как исходящие от Бога, это консерваторы, верящие в личностного Бога, руководившего ее жизнью; однако в интеллектуальном смысле они «либералы» в силу того, что они вообще заметили эти различия.

4. Избегают, игнорируют или идеализируют соответствующие перемены (консерваторы традиционного толка). В общей массе своей официальные церковные издания редко проводят различие между «ранними» и «поздними» трудами Елены Уайт. На уровне отдельных членов Церкви существует общая тенденция игнорировать, избегать или идеализировать подобные изменения. Причина такого рода реакции, вполне возможно, кроется в стремлении критиков излагать свидетельства из Библии и произведений Елены Уайт во враждебном, деструктивном тоне — как неразрешимую проблему, а не как увлекательное и практическое «решение» проблемы присутствующих в этих текстах элементов жестокости и насилия.

5. Видят соответствующие изменения, но не желают рассматривать их как исходящие от Бога; игнорируют, избегают или идеализируют библейские параллели (консерваторы, оставляющие адвентизм ради других церквей на правом краю спектра). Те, кто видят эти различия у «ранней» и «поздней» Елены Уайт и оставляют адвентизм ради других церквей, как правило, более консервативны, чем традиционные адвентисты; зачастую они отказываются использовать по отношению к Библии те же методы критического анализа, которые они с готовностью применяют для развенчания Елены Уайт. Отсюда такая реакция: «Не смейте покушаться на мою Библию, чтобы выгородить Елену Уайт». Я взялся за эту книгу с целью показать, что модель перехода от страха к радости может очень сильно помочь нам углубить наше понимание как Библии, так и произведений Елены Уайт. У меня есть много причин сомневаться в том, что все члены Церкви отнесутся к этой модели с тем же энтузиазмом, что и я. Но я надеюсь, что она принесет пользу Церкви в целом.

6. Видят соответствующие изменения, но относят более поздний материал на счет секретарей (консерваторы и фундаменталисты, иногда оставляющие адвентизм традиционного толка ради независимых адвентистских организаций в правом конце спектра). Те, кто предпочитают жесткие и суровые ранние произведения Елены Уайт, зачастую рассматривают более поздний «смягченный» материал как разбавленные искажения, дело рук ее секретарей. Это очень набожные и серьезные верующие, которые в большинстве случаев отождествляют себя с консервативными независимыми адвентистскими объединениями, полагающими, что Церковь основного направления впала в отступничество или, по крайней мере, близка к тому.

Исходя из собственного опыта, могу сказать, что модель возрастания от страха к радости весьма успешно сглаживает противоречия, существующие между всеми этими группами людей, пожалуй, за исключением первой, а именно атеистов. Но даже атеист может увидеть, что мы честны и относимся к нашим священным текстам без предубеждения, а это уже может стать шагом в верном направлении. Консерваторы в смысле образа жизни и близости с Богом могут с чистой совестью отождествлять себя с Церковью, потому что видят в ее деятельности Божью руку. Либералы в интеллектуальной сфере и в восприятии Божественного присутствия могут тоже спокойно оставаться в Церкви, но по другой причине. Для них важнее всего честное, непредвзятое отношение к тем или иным свидетельствам и материалам. Модель перехода от страха к радости устанавливает своего рода иерархию ценностей; в ней радость, будучи сильнейшим внутренним мотивом, стоит явно выше внешнего мотива, то есть страха. А это для либерала чрезвычайно важно.

Исходя из собственного опыта, могу утверждать, что, когда человек видит, что Бог отдает явное предпочтение позитивной мотивации, то есть радости, а не страху, он становится более жизнерадостным и бодрым. Кто–то может обвинить меня в преувеличении, но я все–таки скажу, что, когда я движим любовью Божьей, а не страхом перед Ним, у меня удваиваются силы и я могу выполнить вдвое больше работы с более высоким качеством. А может, и не вдвое, а в пять раз!

В то же время, однако, я мог бы предложить вам массу историй о людях, которые первый свой шаг на пути к Богу сделали только под влиянием солидной порции страха. Не так давно я побеседовал с серьезным молодым человеком, который переосмыслил свою жизнь во время харизматического богослужения, ключевым элементом которого была проповедь о вечно горящем аде. Он привел свою жизнь в порядок и стал исполнять свои обещания. Другими словами, эта проповедь принесла добрый плод. Судя по его описанию, проповедь, на которую он, а вместе с ним и многие другие, так отреагировал, была выдержана в духе: «Небеса — это прекрасно, а преисподняя — просто ужас!».

Я не верю, что Священное Писание учит о вечном аде; и все же в Писании довольно огня, пусть даже и не вечного. Почему так? Он нужен некоторым, чтобы сделать первый шаг к Богу. Все это, конечно же, трагическое следствие греха. Но Бог будет говорить с людьми на понятном им языке, пусть и на языке страха, лишь бы побудить их сделать к Нему первый шаг.

Впрочем, здесь важно отметить еще два момента. Во–первых, на все, что я вам только что описал, нужно смотреть с либеральной точки зрения — либеральной в интеллектуальном смысле, а не в смысле восприятия Божьего присутствия. Когда речь шла о готовности задавать трудные вопросы, зрелая Елена Уайт была интеллектуальным либералом, и подобную весть мог провозглашать только либерал. Но богобоязненные либералы, явственно ощущающие Божье присутствие в своей жизни — и потому консерваторы с точки зрения близости с Богом — готовы жить в двух мирах, в мире радости, обусловленной личными взаимоотношениями с Богом, и в мире страха, где живут те, кто нуждается в своего рода запугивании, способном обратить их к Богу. Да, пожалуй, всех нас нужно немножко пугать, хотя бы время от времени. Вот почему благовестие — такое непростое дело, ведь люди на разные стимулы реагируют по–разному, что очень хорошо понимал апостол Павел: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых»[247]. Второй момент лежит в сугубо практической плоскости. Говоря по–простому, если мы хотим понять, как действует Бог, нам нужна и «ранняя» Елена Уайт, и «поздняя», точно так же, как нам нужны оба Завета в нашей Библии. И это действительно так, даже если что–то из «ранней» или «поздней» Елены Уайт пугает нас до полусмерти! Кому–то эти тексты обязательно принесут пользу.

В этой связи, однако, хочу отметить, что Церкви нужно больше внимания уделять датировке цитат Елены Уайт. Церкви всегда было трудно признавать разницу между «ранней» и «поздней» Еленой Уайт, по крайней мере, в печати, хотя у меня есть некоторые основания утверждать, что даже те, кто не склонен проводить такое различие, все равно предпочитают ее поздние труды. Я пишу эту главу, к примеру, держа в голове тот факт, что официальный интернет–сайт Совета попечителей литературного наследия Елены Уайт разместил в открытом доступе лишь подборку ее трудов, причем тех из них, что вышли в свет после 1888 года. Если вам нужно получить доступ, скажем, к Свидетельствам для Церкви, то вам придется зайти на «независимый» сайт. Свидетельства для Церкви можно по–прежнему легко найти в любом адвентистском книжном центре или на компьютерном диске. Но они стоят далеко не на первом месте у читателей–адвентистов «традиционного толка». Наверное, так и должно быть. Но хочется надеяться, что мы, по крайней мере, сможем честно объяснить, почему.

Когда я взялся за эту книгу, мною двигало желание показать своим собратьям, насколько важно для нас иметь полноценное представление о жизненном опыте и воззрениях Елены Уайт — и в юные ее годы, и позднее, но при этом отдавать предпочтение более поздним ее трудам, как «лучшим». Другими словами, если бы нам пришлось выбирать, я бы предпочел, чтобы на церковном интернет–сайте были более поздние ее произведения, а не ранние, хотя меня несколько удивляет, что за таким основополагающим трудом, как Свидетельства для Церкви, нужно обращаться на неофициальные сайты. И все же, зная их содержание, особенно первых томов, я вполне могу это понять. Верующие, так или иначе, выберут, что им нужно, а остальное, что им непонятно или в чем они не видят смысла, отложат в сторону. В конце концов, Святой Дух жив, и действует, и знает, что нужно делать даже там, где нет ни книг, ни компьютеров, ни мобильных телефонов.

Последнее слово о многообразии от Елены Уайт

В заключение хочу вернуться к словам Елены Уайт о том, насколько важно правильно относиться к многообразию. Вот что она писала библейским учителям:

Так и ныне Господь влияет на сознание разных людей по–разному. Часто через необычные переживания, при особых обстоятельствах, Он дает некоторым исследователям Библии такое видение истины, которое не может охватить другой. Даже самый образованный учитель может оказаться неспособным научить своих подопечных всему, что должно быть им преподано[248].

Слишком много разномыслия? Она предлагает решение — объединиться в присутствии Святого Духа:

Нашим школам было бы весьма полезно проводить регулярные и частые встречи, на которые учителя собирались бы для изучения Слова Божьего. Они должны изучать Писания подобно благомысленным верийцам. Они должны подчинить все предвзятые мнения истине и, обращаясь к Библии как к Учебнику и сопоставляя одно писание с другим, постигать то, что они сами будут преподавать своим ученикам, приготовляя их к благоугодному служению.

И напоследок еще раз несколько строк, которыми начинается глава «В контакте с другими» из книги Служение исцеления:

Любое общение в жизни требует самообладания, снисходительности и сочувствия. Мы сильно отличаемся друг от друга привязанностями, привычками, образованностью, поэтому и взгляды наши различны. Обо всем мы судим по–разному. Наше понимание истины, наши представления о правилах поведения далеко не во всех отношениях одинаковы. Не найдется двух людей, имеющих опыт, схожий во всех мелочах. Испытания, выпавшие на долю одного человека, не похожи на испытания другого. Обязанности, которые один считает легкими, для другого — самые трудные и неясные.

Мы по природе своей столь уязвимы, столь несведущи, столь склонны к неправильным представлениям, что каждому следует проявлять осторожность в оценках окружающих. Мы плохо представляем, какое влияние наши поступки оказывают на жизнь наших ближних. То, что мы делаем или говорим, может показаться нам малозначительным, но если бы наши глаза открылись, мы бы непременно увидели, что от этого зависят самые важные последствия, ведущие к добру или ко злу[249].