Бессмертники — цветы вечности

Глава восемнадцатая

Варя торопилась на собрание. Квартиру инженера Беллонина на Телеграфной улице она знала — бывала не раз. Сегодня там соберется весь комитет и актив городской организации. Будет разговор о выборах во вторую Государственную думу и о подготовке к пятому съезду партии. Наверное, изберут и делегатов, ведь съезд, как всегда, состоится за границей, а путь туда неблизкий и нескорый, выехать придется заблаговременно и, понятно, в глубочайшей тайне от недреманного ока российской охранки.

Место для такого важного мероприятия товарищи, на ее взгляд, выбрали не самое лучшее, да и время — середина дня — тоже. Телеграфная — одна из центральных улиц Уфы. Неподалеку, на Церковной, находится первый полицейский участок, на Большой Казанской — тоже не ахти как далеко — городское полицейское управление, так что весь этот район у полиции как на ладони. Кроме того, неожиданное появление на улице, где в общем-то нет ни больших магазинов, ни каких-либо значительных учреждений, большого количества людей может обратить на себя внимание. Тем более, что все эти люди направятся в один и тот же дом…

Раз возникнув, тревога не отпускала, однако радость от встречи с товарищами, чувство важности предстоящего несколько заглушили ее опасения. И совсем успокоилась Варя, когда увидела Петра Литвинцева. Его ребята-боевики будут охранять их собрание. А раз так, то можно не волноваться.

За время их последней встречи Петр, на ее взгляд, совсем не изменился. Только глаза под широкими крыльями бровей стали еще строже и напряженнее да в уголках сильного, волевого рта появились чуть приметные горькие складки.

Где он живет, чем занимается, где и как питается? Впрочем, о занятиях его она могла еще как-то догадываться: бомбистская мастерская, обучение военному делу боевиков, подготовка экспроприации… Не жизнь, а сплошное хождение над пропастью. Есть ли среди тех, кто разделяет все опасности и лишения этой жизни, верные и любящие его люди? Может ли он положиться на них полностью, как на самого себя? Есть ли перед кем излить душу в минуты тревог и сомнений? Или такие, как он, подобных слабостей не знают?

Она смотрела на него и не могла ответить себе, чем именно стал близок ей этот человек. Своей силой, мужеством, таинственностью? Тем, что они делают в общем-то одно общее дело, служа ему одинаково честно, свято и бескорыстно? Но разве мало в организации других мужчин, которых она тоже искренне ценит и уважает? И почему именно при встрече с ним хочется хоть на какое-то время снова почувствовать себя молодой и счастливой?..

На косоворотке у Петра не хватало двух верхних пуговиц. Она заметила это, и ей стало жаль его: некому устранить даже такой мелочи, такого пустяка! Из-под косоворотки виднелся краешек полосатой матросской тельняшки… От кого-то она слышала, что Литвинцев — беглый матрос-потемкинец. Но зачем тогда эта тельняшка? Разве он не понимает, что в его положении это почти улика? Надо будет сказать ему, подумала она. И пришить пуговки. Вот прямо сейчас попросить у Люды Беллониной иголку и пришить. Тогда и тельняшки этой не видно будет…

И опять ее охватила тревога: и за собрание, и за Петра. И тут Варя поймала себя на мысли, что эта, вторая тревога чувствуется ею гораздо острее и больнее, и ей стало совестно. «Не о том думаешь, Варвара, — принялась выговаривать она себе. — Тут такие дела, такое время… Лучше послушай, что говорят товарищи: все приглашенные уже в сборе…»

В большой квартире Беллониных собралось человек двадцать пять. Зала и смежная с ней спальня были полны народу.

За большим столом в центре залы сидели члены комитета, здесь же — кто на чем — устроились активисты организации, среди которых было немало хороших Вариных подруг и приятельниц — медичек, учительниц, служащих местных земских учреждений и различных присутственных мест.

Об отношении большевиков к Государственной думе говорил Черепанов. Здесь для Вари все было понятно: в условиях спада революции для борьбы с царизмом нужно использовать и ее легальную трибуну, — и она слушала не очень внимательно, продолжая думать о своем.

Тревога Вари была небеспочвенна: работать с каждым месяцем становилось все труднее и опаснее. Недавно полиция едва не напала на след подпольной типографии, а потом вдруг взяла под наблюдение квартиру Давлеткильдеевых. А ведь там хранилась нелегальная библиотека комитета! Боже мой, каких только страхов не натерпелась она, пока не перевезла все книги на другую квартиру! Как всегда, выручили санки и Ниночка. Наблюдающие за домом господа, похоже, ничего не заметили и продолжают свое дежурство. Но Давлеткильдеевым они уже не страшны. Что же касается библиотеки, то она тоже в безопасности, работает на новом месте…

О подготовке партии к пятому съезду, созыва которого потребовали ведущие большевистские организации России, говорил незнакомый Варе товарищ, присланный центром. Собрание выразило свое недоверие меньшевистскому ЦК, принципиально осудило его оппортунистическую раскольническую деятельность и избрало делегатов на съезд.

В то время дверь из прихожей открылась, и Варя увидела молодого человека из окружения Петра. Подозвав Литвинцева, он зашептал ему что-то на ухо, и она заметила, как мгновенно потемнело лицо Петра. Прежние тревоги — и за товарищей, и за него — вспыхнули с новой силой.

Литвинцев вышел вместе с боевиком и вскоре вернулся. Голос его прозвучал негромко и почти спокойно:

— Товарищи, за домом замечено наблюдение полиции. Прошу закончить собрание и первыми покинуть квартиру членов комитета.

Видя, что некоторые товарищи засуетились и заволновались сверх меры, успокоил:

— Сейчас главное для всех нас — спокойствие. Пока полицейских мало, смело выходите за ворота и — в разные стороны. Не мешкайте, но и не создавайте толчеи!.. Не волнуйтесь и вы, товарищ Трапезников: мои люди вас проводят!

Во двор Варя выскочила едва ли не первая, ибо сидела у самого выхода. Она хорошо видела, как один из боевиков увел Трапезникова, как дружно рассыпались за воротами члены комитета, как повалили туда же и другие, но сама вся тянула, все медлила, дожидаясь, когда пойдет и Петр.

— А вы чего тут мнетесь? — подбежав к ней, не очень вежливо бросил Литвинцев. — Полицейских напугались?

— А вы сами, Петр? — пролепетала она. — Сами вы как?

— Я знаю свое дело, — резко оборвал он. И вдруг чуть ли не присел перед ней на корточки, как перед маленькой беспомощной девочкой.

— На улицу вам уже не пробиться… Что же мне с вами делать, горе мое?

На мгновение ей показалось, что он растерялся. Но в следующее мгновение она уже была у него на руках и, жмуря от ужаса глаза, куда-то поплыла. Потом был короткий, совершенно невообразимый полет. И тут же — снег, снег, снег! Снег в рукавицах, снег за шиворотом, снег в валенках, даже во рту!

Открыв глаза, она обнаружила себя в незнакомом дворе барахтающейся в глубочайшем сугробе, наметенном у плотного дощатого забора. Рядом, валясь кроной на забор, словно воткнутая в сугроб, стояла старая ветвистая яблоня. Дальше — еще одна, а там еще и еще… Чей-то сад, чей-то двор… Господи, что же это такое!..

Ее душили слезы бессилия и гнева. Что он сделал с ней? Как он смел? Кто учил его такому обращению с женщинами? Вот она сейчас выберется из этого снега… вот она выберется… выберется… Должен же в конце концов когда-то кончиться этот бесконечный проклятый снег!..

Заливистые полицейские свистки за забором вернули ее в реальную жизнь. Значит, полиция уже во дворе. Кого-то хватают, за кем-то бегут, кого-то ведут… А что же он? Что же его боевики? Или останавливать бешено мчащиеся поезда и экспроприировать типографии легче, чем разогнать бомбами толпу полицейских?

А свистки все верещали и верещали. Совсем рядом, по ту сторону забора. Теперь Варя поняла, отчего она здесь и почему он обошелся с ней так неделикатно. Просто, видимо, не было другого выхода. Чтобы спасти ее от ареста, не нашел ничего другого, как выбросить со двора… в соседний сад. Как чурку! Как полено! Взял — и через забор!..

Лежа в снегу, она тихо заплакала. Но теперь уже не от гнева, а от тревоги и страха за него. Ведь он остался т а м. И не стрелял, не бросал бомб потому, что был не один. Достаточно было бы одного выстрела со стороны боевиков, чтобы эти «синие крысы» открыли огонь по людям. Так в горячности можно было бы погубить всех, и хорошо, что они это поняли раньше ее…

Когда за забором все улеглось, она выбралась, наконец, из своего сугроба, миновала дом и по хорошо расчищенной дорожке вышла к калитке. Хорошо, что дом был заперт и ее никто здесь не видел. На улице после недавнего полицейского набега тоже было пусто и тихо. Так, никем не замеченная, она прошла по Телеграфной, потом свернула на Уфимскую и вскоре оказалась дома.

Вечерний урок прошел не ахти как, потому что всеми своими мыслями она еще была там, среди товарищей. Похоже, полиция нынче похватала многих. Но — кого? Сумели ли скрыться члены комитета? Что стало с Петром и его боевиками? Где они сейчас — в участке или уже в тюрьме?

Неизвестность — самая страшная пытка для человека из подполья. Чтобы прекратить эту пытку, она довела урок до, конца и, не заходя домой, отправилась в город. Квартира Волковой оказалась самой близкой, и она решила заглянуть туда прежде всего. «Если Мария Герасимовна дома…»

Волкова была дома. Обрадованно распахнула дверь, чуть не за руки втащила в квартиру, засыпала вопросами. Оказывается, она ушла от Беллониных одной из первых и успела… рассыпаться! Теперь ее беспокоила судьба других.

От нее Варя отправилась на Гоголевскую, где в доме Еремина снимала квартиру медичка Валентина Мутных. На стук вышел сам хозяин.

— Кого там опять бог несет?

— Я к вашей постоялице, господин Еремин.

— Пациентка, что ль?

— Пациентка. Я массаж у нее беру.

— Не будет массажа, сударыня. Ступайте себе домой, нет Валентины.

— Когда же приходить, не сказала?

— Никогда, совсем никогда! У нее теперь новая квартира — огромная, каменная, понятно? А с меня и одного обыска хватит. Весь дом антихристы перевернули. Ну как есть весь дом!..

Он сердито захлопнул дверь и загремел железными задвижками.

— Куда теперь? — озадаченно спросила себя Варя. — К Наде Бычковой? Это на Бекетовской. Интересно, дома ли она?

Бычковой дома тоже не оказалось, а в квартире ее был произведен обыск. Не обошла полиция и квартиры Бойковых. Открывшая Варе двенадцатилетняя Галинка сквозь слезы рассказала, что мама в тюрьме и что недавно у них была полиция. Унесли какие-то книжки и все деньги. Маленькую Настеньку, конечно, изрядно перепугали, а вот они с Надей совсем даже не испугались, потому что уже большие и к обыскам привыкли.

Успокоив и приласкав детей Лидии Ивановны, Варя заторопилась домой, где ее у соседки дожидалась Ниночка. Весь день ей было как-то не до нее (такие дела!), а теперь она чуть ли не бежала, чувствуя и вину перед ребенком, и бесконечную любовь к нему, и радость оттого, что есть еще к кому ей бежать, кого любить и перед кем виниться…