Бессмертники — цветы вечности

Глава тридцать шестая

Ротмистр Леонтьев получил, наконец, возможность заняться розысками подпольной уральской типографии большевиков. Доложив генералу Ловягину (да, да, уже генералу!), что вплотную принимается за это дело, он поднял уже порядком залежавшиеся материалы и засел за их сортировку и изучение.

Протоколы, донесения, показания по ограблению частных типографий Гирбасова и Соловьева… Сообщение полиции о попытке экспроприировать губернскую типографию на Соборной… Господи, как давно все это было, сколько бумаг исписано, а результата — никакого!.. Но разве не с этих неожиданных, лихих и великолепно исполненных операций начинаются по существу все ныне существующие тайные печатни на Урале? И здесь, в Уфе, и в Златоусте, и в Екатеринбурге, и в Перми. Бесконечно жаль упущенного времени, но что поделать: пока было не до них. До сих пор на первом плане стояли бомбы и револьверы, а вот теперь, когда эта волна сбита, можно позволить себе заняться и этого рода техникой… Теперь — можно!..

Перед ним лежало письмо, поступившее еще несколько месяцев тому назад.

«Приметы подробные, запоминающиеся, должно быть, долго наблюдалась. Отчего же не взяли сами? Ищи теперь за них по всему свету», — недовольно проворчал Леонтьев, отыскивая в столе тетрадь агентурных сведений за зимние месяцы. Январь. Кто из женщин-революционерок этой партии привлек внимание филеров? Ж е л т а я, Ч е р н а я, Р о т о н д а… Февраль: Р о т о н д а, Ж е л т а я, С и н я я, Ч е р н а я… Март: Р о т о н д а, Ж е л т а я, Р у м я н а я, З а д у м ч и в а я, С е д а я, Ж е н а, У ф и м к а, П р ы щ а в а я, С м у г л а я, К а с с и р ш а, У з н а н н а я, Н о в а я…

Все это — полицейские клички наблюдаемых. За каждой кличкой — живой человек с собственным именем, характером, какими-то делами. О многих собран некоторый материал, выяснены внешние связи, подлинные имена, род занятий. С некоторыми знакомство более близкое — через обыски и, аресты. Но связи с типографией ни за одной из них не замечено. Не видно и особы с приметами екатеринбуржки Баталовой. Не появилась или не заметили филеры? Лучше было бы, если бы не появлялась совсем, ведь тогда можно было бы допустить, что типография тоже осталась на месте или перекочевала не в Уфу…

«Да, запустили мы дела с этими типографиями, запустили», — покуривая, вздыхал ротмистр. Губернатор их с Бухартовским разносит в пух и прах, Департамент полиции ругается в каждом письме. И главное, недоумевает: как это в Уфе столько времени терпят такое безобразие? Вот совсем еще свежее письмо:

«Какие причины»!.. Они что же там — думают, что все эти типографии нам хорошо известны, а мы просто ленимся их взять и получить за это положенные награды?..

Только было начал ротмистр входить в новое дело, как постучался смотритель губернской тюрьмы.

— Разрешите, Иван Алексеевич?

— Входите, раз уж явились, — недовольно процедил Леонтьев. — Что там у вас?

Смотритель молча прошел к столу и положил перед ним листок.

— Ознакомьтесь, господин ротмистр.

— Что-нибудь срочное? Если нет, оставьте…

— Нет-нет, это очень срочно. Прошу вас, прочтите!

Что тут делать, пришлось оторваться от важного дела и взяться за какой-то пустяк. В том, что это действительно пустяк, он не сомневался. Однако даже беглый взгляд на лежащий перед ним листок заставил его насторожиться. Вот что было в нем написано:

— Что сделать? — не понял ротмистр.

— Ликвидацию, Иван Алексеевич.

— Какую?

— Ну, разве ж не ясно? Боевики угрожают мне убийством, господин ротмистр.

— То же самое сообщил мне ротмистр Кирсанов и даже сам полицмейстер Бухартовский. Между нами говоря, за моей квартирой тоже следят, не иначе бомбу в окно кинуть собираются, так у меня сейчас круглые сутки ставни на запоре!

— Что же мне делать? — канючил смотритель.

— То же, что делали до сих пор. Оружие у вас есть?

— Имеется…

— Стрелять умеете? Ну, вот и хорошо… На всякий случай зайдите к Бухартовскому…

Смотритель ушел — пришел агент с почтамта.

— Очень любопытное письмецо, господин ротмистр! Только что перехватили…

В глазах — и радость, и торжество, и ожидание похвалы.

Ротмистр взял распечатанное письмо, прочел адрес:

— Франция… Монпелье… Владимиру Алексееву… Ну и что?

— А вы, однако, прочтите, прочтите!

И он стал читать. В письме какая-то Соня (ни фамилии, ни обратного адреса в письме не было) сообщала Владимиру Алексееву некоторые уфимские новости, в числе которых была одна весьма серьезная. Шестеро смертников, писала она, думают устроить побег из уфимской тюрьмы, чему с воли содействует какой-то загадочный Б. Д.

Кто эти смертники, Леонтьев хорошо знал. Это Петр Литвинцев, Михаил Гузаков, его друзья-симцы Василий Лаптев и Дмитрий Кузнецов, уфимец Владимир Густомесов, Иван Артамонов и Васил Ишмуратов из Златоуста.

Леонтьев пересчитал — получилось семь. Кого же эта всезнающая Соня не включила в сей траурный список и почему? Ему-то хорошо известно, что всей этой семерке приготовлена виселица. Разве что одному Густомесову по малолетству высшую меру могут заменить «вечной». И то, если у суда будет хорошее настроение…

Больше всего его интересовал человек с инициалами Б. Д. Если он обеспечивает побег семерки с воли, то это, по всему, серьезная личность. Заполучить такого было бы совсем неплохо!

Потом он догадался, что это вовсе не инициалы какого-то боевика или руководителя боевой дружины, а сама Боевая Дружина. И он направился к генералу.

Генерал Ловягин поднял на ноги всех, кого мог, в результате чего охрана тюрьмы была серьезно усилена, а все надзиратели в корпусе смертников заменены другими. Одновременно в Казань командующему Казанским военным округом генералу Сандецкому полетела телеграмма с просьбой ускорить присылку выездного военно-окружного суда.

Покончив с этим делом, генерал Ловягин осведомился, над чем сейчас трудится его помощник по городу Уфе, и сокрушенно вздохнул:

— Придется опять, Иван Алексеевич, на пару деньков отвлечься от типографий. Сами, голубчик, видите, что творится. Мы их хватаем, сажаем в тюрьмы, выносим строжайшие приговоры, а их что-то меньше не становится. Сейчас возьмите этот пакет и идите к себе. Утром заходите с предложениями, буду ждать.

Закрывшись в кабинете, Леонтьев открыл пакет и положил перед собой письмо из районного охранного отделения.

Ротмистр прочел бумагу, площадно выругался и стал убирать со стола материалы о типографиях. Домой в этот вечер он ушел в сопровождении унтер-офицера Шмотова и двух стражников. На улицах Уфы царила весна. Город жил своей обычной повседневной жизнью, но ему он казался затаившимся вражеским станом, через который приходится пробираться чуть ли не тайком.

В доме его ставни действительно не открывались даже днем.