Бессмертники — цветы вечности

Глава тридцать четвертая

Почтальон с телеграммой появился перед самым вечером. Из телеграммы Варя поняла, что Петр схвачен, и бросилась в комнату его товарища Суркова. Тот первым делом принялся собирать оружие и заготовки для бомб, хранившиеся в его комнатке под кроватью. Сложив все это в две сумки, куда-то ненадолго исчез, а, вернувшись, горячо посоветовал:

— Бегите, Варвара Дмитриевна, немедленно бегите! Переночуйте у кого-нибудь из друзей в городе, а утром — на поезд. А еще лучше — этой же ночью. Давайте я помогу вам собраться.

Они начали укладываться, но руки ее не слушались, брали не то и не так. Все приходилось перекладывать и дважды, и трижды, а тут явилась и полиция. Начался обыск.

Появление полиции, причем такое стремительное, лишний раз подтверждало, что Петр взят и взят прочно. Ладно бы еще без оружия, думала она и в то же время сама не верила в это: Петр уехал за оружием, кроме того он был вооружен сам, и не такой он человек, чтобы дать взять себя безнаказанно.

По всей вероятности, была свалка, возможно Петр ранен или даже убит. Сейчас это модно — расправляться с революционерами на месте, безо всякого суда…

Эта мысль, эта тревога, этот страх за мужа не давали ей покоя. Поэтому она совершенно не интересовалась ходом обыска, а когда сказали, что они с Сурковым арестованы, молча оделась и под конвоем стражников вышла из дому.

Уже в тюрьме подумала о дочери: хорошо хоть Ниночка осталась у саратовских знакомых, иначе и ее пришлось бы брать с собой в тюрьму. Знакомые, конечно, будут в недоумении, — оставила на пару дней в связи с переездом на новую квартиру, а все нет и нет. Но, узнав в чем дело, все поймут и пропасть девочке, не дадут. К тому же держать ее долго не должны, ведь кроме «тенденциозных» книжек да еще кой-какой мелочи у нее в квартире ничего не нашли. Разве что задержат по делу Петра?

И опять ее начинал терзать страх за судьбу мужа: По привычке она продолжала называть его Петром, хотя давно знала его настоящее имя — Иван. Привык к этому и он сам.

Через несколько дней ее и Афанасия Суркова повезли в Уфу. Стало быть, Петр находится в уфимской тюрьме, решила она. И не ошиблась: по прибытии сюда ей объявили, что арестована она по делу задержанного ее «сожителя» Петра Литвинцева, содержащегося ныне в уфимском тюремном замке. Ответить на ее вопросы об обстоятельствах этого дела и о самочувствии Петра отказались. Ни переписки, ни свиданий как подследственным им тоже не полагалось, так что переезд из Саратова в Уфу мало что менял в ее положении. Правда, теперь появилось ощущение, что они рядом, близко, может, всего лишь через стену друг от друга, и самое главное — она теперь знала: Петр жив.

По вопросам, задаваемым ей в ходе следствия, Варя поняла, что все интересы жандармского ротмистра Леонтьева сводятся в основном к личности Петра. Одно время он буквально изводил ее расспросами о прежней жизни «назвавшегося Литвинцевым» (ведь ей как жене это должно быть известно!), но она решительно отказалась от всяких показаний на этот счет и настойчиво требовала свидания.

Тогда жандармы занялись ею. Но как мало они знали! Два года прожила она в Уфе, и все эти годы принимала живейшее участие в деятельности уфимской организации большевиков, но никаких уличающих ее документов у жандармов не было. Ничего существенного не имела и саратовская полиция о ее работе в Саратове. Что же касалось ее прежних отношений с властями в Казани и Перми, то утаивать их она не стала, ибо навести требуемые справки им ничего не составляет и, кроме того, ей и тогда удавалось уходить от них чистой.

Собственное положение ее, таким образом, было вполне благоприятным, и о нем она не думала. Зато дело Петра вызывало в ней самые мрачные опасения. Арест вместе с группой эсдеков в феврале шестого, «вооруженный» побег из тюрьмы в сентябре седьмого, и вот еще один арест — с уликами, о которых может только мечтать любой следователь…

О работе на Урале конкретных сведений у ротмистра Леонтьева нет, но о ней он, по всему, догадывается. О том, где и с кем он замечался в Саратове, сообщила тамошняя полиция. Однако этому въедливому сыщику все мало! Убежденный в том, что и Литвинцев не его подлинная фамилия, он настойчиво пытается раскрыть его до конца. Зачем? Не собирается же он казнить его за каждое преступление отдельно! Ведь, как у любого смертного, жизнь у него только одна. Только одна!

Этот человек, который давно не принадлежит себе, стал для нее самым близким и дорогим. Месяцы, прожитые с ним, дали ей столько счастья, сколько не смогла принести вся жизнь. Это счастье — самое большое ее богатство. Его не найти даже при самом тщательном обыске, не внести ни в какой полицейский протокол, не заточить ни в какую тюрьму. Это счастье не подвластно ни царским законам, ни жандармским инструкциям. Оно так велико и так горячо, что с ним ей тепло даже в холодной камере тюремного замка. Оно так огромно, что его не в состоянии поколебать ни унижения, ни угрозы, ни страх самой смерти. Что бы ни случилось с Петром сейчас, этого счастья ей хватит на все оставшиеся годы, сколько бы их ни было, — чтобы опять и жить, и бороться…

На каждом допросе Варя настойчиво добивалась разрешения на свидание или хотя бы на переписку. Ей грубо отказывали, но она словно не слышала этих грубостей и стояла на своем.

По ночам, когда тюрьма затихала, ей вспоминались их первые короткие встречи, начиная с появления Петра в Уфе. Первая встреча у нее дома и… первая ссора! Сколько потом она ни пыталась вспомнить причину этой ссоры, но так ничего и не вспомнила. Как-то, смеясь, они пытались сделать это вместе, но и вместе всякий раз только беспомощно разводили руками: должно быть какой-то пустяк! А любящие сердца пустяков не помнят.

Здесь, в тюрьме, она неожиданно вспомнила и это. По дороге в Уфу поезд, в котором ехал Петр, ограбили какие-то вооруженные молодчики, то ли эсеры, то ли анархисты, то ли просто бандиты. Брали у пассажиров все, что было с ними, вплоть до мелочи. У Петра забрали последний пятак, — и все, естественно, во имя революции!

Ох и негодовал же тогда Петр! Ему, новичку на Урале, подумалось, что это и есть знаменитые уфимские боевики-большевики, слава о которых уже тогда гремела далеко за пределами края. То, что он увидел в поезде, никак не соответствовало образу настоящих революционных бойцов. Скорее всего это были мелкие грабители, лишь пользующиеся обстановкой и прикрывающиеся святым именем революции. А такого он не прощал. Вот и негодовал, требовал немедленной встречи с руководителями дружины, чтобы высказать им все в лицо и потребовать объяснений. Ей, знавший подлинный характер эсдековских боевиков, такой наговор на них показался кощунственной ложью, и они повздорили… А потом забыли об этом, потому что Петр быстро понял свою ошибку и полностью отдался работе в организации, а она… А она, наверное, потому, что полюбила этого человека и давным-давно забыла об этом забавном пустяке…

Сколько тревог и волнений пережила Варя, пока Петр был в тюрьме! Сколько раз намеревалась отправиться к нему с передачей или с намерением добиться свидания, но всякий раз брала себя в руки, смиряла свое сердце, потому что так было нужно. Именно в это время она и поняла, что любит. А потом был тот отчаянный побег, эта остроумная «свадьба» в доме у Калининых, эта стремительная гонка от Уфы до Дюртюлей, когда от счастья она совсем потеряла голову…

Теперь это счастье помогало ей жить.

Он здесь, он рядом!

Он тоже любит и думает о ней!

И они счастливы…