Бессмертники — цветы вечности

Глава двадцать девятая

Побег Литвинцева из тюрьмы не удивил ротмистра Леонтьева. Подвернись такой случай любому арестанту, бежал бы и он. Другое дело — побег группы недавно арестованного «Ивана Ивановича», по всему, одного из видных руководителей здешнего комитета эсдеков. Те неделями рыли подземный ход, имели связь с волей, готовились основательно и долго… И куда только смотрят люди Бухартовского? О чем думает он сам!..

Зато собственные дела стали его радовать. Не без помощи нового «сотрудника» филеры нащупали в Солдатском переулке явку какой-то организации. Если верить их докладам, гнездо большое, активно посещаемое. Пока не почувствовали слежки, нужно брать.

28 сентября в городе началась обширная полицейская ликвидация выявленных анархистских и эсеровских организаций. Нагрянули и в Солдатский переулок, в дом Савченко. Постучались в квартиру на первом этаже — никого. Привели хозяина-домовладельца.

— Где ваши жильцы, господин Савченко?

— Да еще вчера были, ваши благородия. Может отлучились куда?

— Кто снимает эту квартиру?

— Брат и сестра Кочергины из Мензелинска. По отзывам жены, вполне спокойные и порядочные люди.

— Ключи от квартиры имеются?

— Обязательно. Извольте…

Пропустив вперед пристава Брежедовского, Леонтьев вошел в квартиру и опасливо огляделся.

— Ну, Клементий Александрович, можете приступать. Мы, кажется, попали именно туда, куда хотели.

Пристав пригласил понятых и хозяина. Предупредил:

— Только прошу, господа, ничего не трогать: здесь бомбы!

Да, это были бомбы. К счастью, не заряженные. Тут же на столе лежали металлические осколки для начинки все тех же бомб. Рядом в полнейшем беспорядке валялась масса анархистской литературы. На стуле — пара перчаток: мужские лайковые и женские фильдекосовые на теплой подкладке. На спинке стула — черный репсовый и зеленый шерстяной галстуки, синяя бумазейная женская кофточка, на полу — носовой платок… В ящике стола нашлась целая кипа фальшивых паспортов. На полупустой этажерке — записная книжка с шифрами и какой-то альбом.

— Прошу прощения, но я просил ничего не трогать, господин ротмистр!..

Пристав заслонил собой этажерку так, как если бы он заслонял его самого от неминуемой гибели.

— Это не альбом, Иван Алексеевич, а очень интересная бомба. Так сказать, бомба-сюрприз. Не верите?

Не успел Леонтьев ответить, как пристав распахнул окно, осторожно поднес к нему альбом и, широко размахнувшись, выбросил его в пустой сад. В то же мгновение там словно разверзлась земля. Дом качнулся, пол поплыл под ногами. В саду среди молодых облетевших вишен образовалась большая дымящаяся воронка.

— Убедились? — торжествующе потер руки пристав.

— Хорош сюрприз, — побледнел ротмистр и полез в карман за папиросой…

Оформив необходимый в таких случаях протокол, вышли во двор. Подошли к другой двери. Постояли.

— А на втором этаже, господин Савченко, у вас тоже квартира? — спросил Леонтьев.

— Совершенно верно, квартира. Тоже изволите посмотреть? — услужливо подкатился перепуганный случившимся хозяин.

— Кто снимает?

— Некий Иван Ложкарев… Мастер по часовому делу… Один…

— Проводите!

Они поднялись на второй этаж.

— Стучите.

Хозяин робко постучал — тихо. Постучал еще — никакого ответа.

— Откройте сами.

Хозяин принялся энергично орудовать ключом, но тот даже не входил в скважину.

— Жилец замок сменил, ваши благородия… Что прикажете делать?

— Брежедовский, найдите лом, ломайте замок!

Все, что произошло потом, подробно и документально точно зафиксировано в полицейских документах. Начало им положил вот этот протокол.

Увлекшись осмотром техники, не сразу обратили внимание на вешалку, где висела одежда исчезнувшего жильца. Леонтьев подошел, с любопытством потрогал давно не чищенные пуговицы на форменной шинели и удовлетворенно заключил:

— Шинель, фуражка и брюки — форма учащегося реального училища. Густомесов — реалист, Клементий Александрович?

— Был, да выбыл: здесь, наверно, интереснее показалось.

— Отец у него, по-моему, заведует в городе телефонной станцией?

— Так точно, господин ротмистр.

— Срочно его сюда! На предмет опознания вещей. И в протокол!

Привезли Густомесова-отца. Тот с недоумением рассматривал свои когда-то загадочно исчезнувшие из дому циркули, напильники, кусачки, стамески, с нескрываемым страхом обошел корзину с бомбами и, все больше бледнея, застыл перед вешалкой, узнав одежду сына. В глубоком обмороке его вынесли во двор и привели в чувство нашатырем. В протоколе пристав записал, что вещи принадлежат бывшему ученику уфимского реального училища Владимиру Густомесову. Обморок отца был лучше и красноречивее любой экспертизы.

В тот же день на Аксаковской улице переодетые полицейские неожиданно набросились на Густомесова. Вскоре в их руках оказались Иван Павлов и Петр Подоксенов. Но то, что это именно они, еще требовалось доказать.

Ротмистр Леонтьев допрашивал арестованных. Владимир Густомесов, арестованный первым, от показаний отказался. Иван Павлов — тоже. Теперь он пытался разговорить Подоксенова, парня на вид спокойного и рассудительного, но по своим знаниям и общему развитию к работе со взрывчатыми веществами совершенно не пригодного. Ясно, что организация использовала его лишь как подставное лицо для найма квартиры. Если он будет вести себя благоразумно, то суд это учтет…

Леонтьев настойчиво проводил эту мысль, но хмурый, замкнувшийся Подоксенов решительно все отрицал: квартиры не снимал, ни к какой организации не принадлежит, других арестованных не знает.

Конечно, ничему из всего этого Леонтьев не верил и верить не мог.

— Скажи, Подоксенов, кто снабдил тебя паспортом на имя Ложкарева? — допытывался он.

— Никакого Ложкарева не знаю.

— Верю, самого Ложкарева ты мог и не знать. Я говорю о его паспорте, с которым ты сиял квартиру в доме Савченко.

— Такой квартиры я не снимал.

— Но хозяева и соседи утверждают, что ты, Подоксенов, и тот Ложкарев — одно лицо! Ты снял квартиру с его паспортом и жил в ней в течение нескольких месяцев, выдавая себя за часового мастера.

— Хозяев и соседей подговорила полиция. Они говорят по принуждению.

— Значит, ты жил все это время в другом месте?

— В другом.

— Где именно?

— Это к делу не относится.

— Понимаешь ли ты, что за содержание мастерской бомб тебя могут повесить? — не выдерживал этой пытки Леонтьев.

— Причем тут я? Раз Ложкарев снимал квартиру, его и вешайте.

— Ложкарев — это ты!

— Ошибаетесь, моя фамилия Подоксенов.

— Кто свел тебя с Густомесовым?

— Такого не знаю.

— Ну, смотри у меня, Подоксенов-Ложкарев! Сейчас не девятьсот пятый год, научим говорить правду!

Его «учили». Причем очень прилежно. Изо дня в день.

— Подоксенов, ты хочешь жить?

— Нет