Бессмертники — цветы вечности

Глава тридцатая

Подготовить крупную экспроприацию не удалось, и Гузаков шел на встречу с Иваном Кадомцевым без особой надежды на одобрение его плана. Однако, выслушав его, Иван заинтересовался.

— Значит, говоришь: или железнодорожная касса на станции Усть-Катав, или почтовое отделение в селе Верхние Киги. Сколько мы можем получить из кассы?

— Рублей пятьсот — семьсот. Больших денег там не бывает.

— Так. А в Кигах?

— Разведка сообщила, что можно будет взять тысяч пять.

— Так. А если обе эти операции слить в одну?

— Не думал, Иван…

— Так давай подумаем вместе. Если первым провести экс на железной дороге, то полиция, конечно, всполошится. На преследование вас будут стянуты все подручные силы, к вам будет приковано все внимание. А тут другая ваша группа тихо, без шума посетит почтовое отделение в Верхних Кигах. Может, на следующий же день… Как, сотник, получится?

— А почему бы и нет? — повеселел Михаил. — Люди готовы, разведка свое дело сделала, можно начинать.

— Людей береги. И предупреди: пусть без надобности не палят, мы не грабители!

30 августа группа боевиков из трех человек, возглавляемая Гузаковым, вышла из леса и направилась к станции Усть-Катав. К зданию вокзала подошли уже в сумерках Народу было немного, да и тот в ожидании поезда толпился на платформе. Здесь же для поддержания порядка бдительно прохаживался непременный в таких местах «фараон».

— Будем брать, — коротко шепнул друзьям Михаил. — За вами «фараон», за мной касса. Начинаю с подходом поезда… По местам!

Вот, шипя и отдуваясь, подошел пассажирский поезд. Помещение вокзала опустело совсем. Можно начинать.

Дверь кассы оказалась незапертой, и все последующее заняло не больше одной минуты. Стоило Михаилу войти и наставить на кассира пистолет, как у того от страха отнялся язык. Взяв из ящика деньги, Гузаков пожалел пожилого кассира (дом, поди, полон детей!) и тут же на каком-то незаполненном бланке составил расписку:

Уходя, на всякий случай предупредил:

— Кричать и бежать за полицией не советую. Мои товарищи проследят, имейте это в виду!

Рано утром на квартиру полковника Ловягина позвонил дежурный офицер.

— Господин полковник, получена экстренная телеграмма. Разрешите доложить?

— Читайте! — предчувствуя неладное, рявкнул полковник.

— «30 августа вечером тремя злоумышленниками ограблена станция Усть-Катав. Взято 597 рублей. Грабители скрылись в горах за Юрюзанью. Ротмистр Апостолов».

В погоню за Юрюзань из Усть-Катава ушли пятнадцать конных казаков. Кропачево снарядило отряд пеших солдат. А в это время в Верхних Кигах к почтовому отделению подъехала тройка.

Эту группу возглавлял Федор Новоселов. Под началом у него были Иван Огурцов, Николай Кудимов, Иван Головкин и еще два Ивана — Хрущев и Сидоркин. В основном ребята из Златоуста и Миньяра, один командир уфимец.

«Как там у них дела?» — тревожился Гузаков. О них он узнает позже, когда через несколько дней, отбившись от погони, они соберутся вместе на тихой Александровской сопке под Златоустом. А пока в Уфу летела новая телеграмма златоустовского жандармского ротмистра Апостолова:

Да, операция, на которую возлагались такие надежды и которая ожидалась простой и легкой, на деле вылилась в настоящее сражение.

…В глубоком сухом логу возле заброшенной охотничьей землянки горел костер. Вокруг него, усталые и удрученные, сидели люди. Все нещадно курили. На иных белели свежие бинты.

— Говори, говори, Федор, — подгребая в костер угли, сказал один из них, высокий и плечистый. — Или, считаешь, все?

— Не все, Михаил, — не поднимая глаз, ответил Новоселов. — При отступлении тяжело ранен в поясницу Иван Головкин. Несли сколько могли, но когда преследование возобновилось, пришлось спрятать в лесу. К нему срочно нужно доставить доктора.

— А ты не допускаешь, что он уже в руках у жандармов?

— Уверен, что нет…

— Дальше.

— Особо отличился Иван Огурцов. Он сумел спешить одного из преследователей и, вскочив на его лошадь, преградил дорогу толпе. Отлично бил из маузера. Многих спешил еще. А когда и под ним убили лошадь, вскочил на другую и догнал нас.

— Так…

— И самое главное, Михаил: денег-то почти нет. Можно сказать, все впустую..

Опять курили. Молчали. Говорить никому не хотелось, да, собственно, и не о чем было говорить.

— А тебя не удивило, — по-прежнему обращаясь только к командиру, спросил потом Гузаков, — что главными вашими преследователями стали крестьяне, кигинские мужики с дубьем?

— Известное дело — мужики, — невесело отозвался Федор и вздохнул: — Темнота… Революция ведь и для них делается, а не понимают…

— А не кажется ли тебе, что с самого начала вы повели себя как самые обыкновенные грабители, вот и подняли на себя народ?

— Что-о?! — вскочил оскорбленный Новоселов. — Это мы — грабители? После всего, что пережили?

— С кем воевал, Федор? И вообще зачем было стрелять в безоружных почтовых служащих? Неужто этот бедолага почтальон показался вам таким грозным сатрапом, что вы от страха разучились соображать? И начальника отделения — тоже… Зачем столько неоправданной крови?

— Нервишки сдали, Миша… Сам все вижу и понимаю: дело дрянь. Как тысяцкому докладывать будем?

— Доложим то, что есть. А прежде нужно позаботиться о Головкине. Доктора я тебе не обещаю, а сестричку найдем…

Никогда еще Гузаков не видел Ивана Кадомцева в таком подавленном состоянии. Губы утончились и обескровились, прекрасные девичьи глаза запали в темные ямы, и в них — такая тоска, такое отчаяние, что хоть не гляди…

Не сказав по докладу ни слова, он лишь распорядился:

— «Кигинцам» сдать оружие и ждать суда совета дружины. И еще: это был последний экс. Когда революционеры начинают слишком много стрелять, это становится опасным… для дела революции…

Тяжело переживал Михаил эту неудачу, а в это время его скромной персоной были озабочены десятки крупных начальствующих лиц — от симского унтера Миронова до директора Департамента полиции империи Российской.

Распоряжения поступили немедленно и самые категоричные. В соответствии с ними с 17 сентября началась небывалая военно-полицейская операция по прочесыванию гор и лесов огромного заводского района. Штаб всей этой операции расположился в поселке Усть-Катавского завода, объединяя силы уфимского и златоустовского уездных исправников, а также приданные им подразделения войск и казаков. Все участники операции получили боевые патроны. В нескольких деревнях срочно оборудовались пункты питания и перевязки раненых. Между командирами групп спешно обговаривались вопросы взаимодействия и связи…

Через четыре дня командир первой группы доносил по начальству, что за это время им обследован район радиусом в восемьдесят верст. Обыскам и допросам подверглись все родственники и знакомые Михаила Гузакова в деревне Биянки, массовые облавы и обыски прошли в Миньяре. И все — бесполезно:

Группа уфимского исправника прочесала район вокруг Ашинского завода радиусом в шестьдесят верст. Итогом этой многодневной операции стали массовые облавы и обыски в Аше. Причем на все это время поселок и станция были буквально блокированы многочисленным конным отрядом. И опять:

Третья группа за это время точно так же обшарила район Симского завода. Общая протяженность его составила сто километров! В нескольких местах свежевыпавший снег сохранил следы группы людей, направлявшихся лесами в сторону Уфы. Михаила Гузакова здесь знал каждый второй, а каждый третий мог рассказать о нем не одну занятную историю, впрочем, больше похожую на легенду о народном любимце-герое. Самого Гузакова обнаружить не удалось.

Четвертая, конная, группа до поры до времени находилась в резерве. Когда стало ясно, что, несмотря на всю свою грандиозность, операция проваливается, ее пустили на повторное прочесывание Ашинских лесов и гор. И снова — облавы, обыски, допросы! Вернувшись, урядник доложил что три недели назад Гузакова видели на Шакшинском пчельнике, а также на Ашинских и Медвежьих печах и у одного из своих старых товарищей в Аше, где находится сейчас — неизвестно…

Усталые, удрученные неудачей покидали каратели затаившийся Усть-Катав. А в это время из Златоуста в Уфу пробирался Гузаков. О том, чтобы побывать в родном Симе, не могло быть и речи, но не навестить могилу отца он не мог. С кладбища заглянул на пчельник Ивана Курчатова, поблагодарил за старую и верную дружбу и собрался дальше. Провожая его до ближайшего вершника, Курчатов задумчиво говорил:

— Не пойму, Миша, зачем приходил ко мне? То ли проведать, то ли проститься?

— Думал проведать. А теперь такое на душе чувство, будто вижу все это в последний раз… Если что, дядя Иван, так ты уж за могилкой отца пригляди…

— Пригляжу, сколь жить буду… А ты никак уезжаешь, гляжу?

— Уезжаю.

— Вертаться будешь, заглядывай, не забывай. Глядишь, к тому времени все и переменится, не придется хорониться по лесам.

— Веришь, значит, дядя Иван?

— Верю и тебе верить велю.

— Спасибо…

После неудачного экса в Кигах его долго не беспокоили. Вдруг прибегает связной от Ивана Кадомцева: «Есть срочное дело, собирайся!» Пришел, как на боевую операцию, в каждом кармане по револьверу, а Иван улыбается.

— У тебя посвежее рубашки не найдется?

— Рубашки? — растерялся он. — Найдется, конечно… А зачем?

— На свадьбу, Миша, приглашаю.

— Да? — только и смог выговорить он.

— Мы с Олей Казариновой решили пожениться, Михаил. Знаю, время не для свадеб, но если люди счастливы и в такое время, если это помогает им обоим и делу… Ты, думаю, не осуждаешь меня?

— Так вы с Олей… с Олей… — с трудом перестраивался Михаил.

— Да, с Олей Казариновой. Я смотрю, ты удивлен?

— Еще бы! И когда это вы успели сговориться? Еще в Вятке?

— Раньше, гораздо раньше!

— Ну и конспираторы! От души поздравляю с… прекрасно проведенной операцией!

Ночью подкупленный поп тайно обвенчал молодых, потом вместе с самыми близкими друзьями они посидели за более чем скромным свадебным столом, а вечером Гузаков уже получал новое задание.

— Поступило указание Центрального Комитета всякую боевую работу прекратить, — сказал Иван. — Для сохранения кадров революции рекомендуется организовать устройство преследуемых в безопасных районах страны, а руководителей движения переправить за границу. В числе последних и ты, Михаил.

— Значит, складываем оружие?

— Не складываем, а, точнее сказать, складируем, Михаил! Но прежде тебе необходимо съездить в Киев. Через этот город в скором времени пролягут дороги для многих из нас. Нужно договориться с киевлянами, которые хорошо знают пути за кордон. Надеяться только на легальный переход границы было бы легкомыслием.

— Вы с Ольгой когда думаете ехать?

— Не о нас пока разговор… Пока не будет решения суда по делу брата, сам понимаешь, уехать не могу.

— Правильно.

— И еще. Раз уж ты окажешься в тех краях, загляни в Дубно: там у нас лежит ящик с бельгийскими браунингами. Деньги за них заплачены. Если не дадут оружия, пусть вернут деньги, они нам сейчас тоже очень нужны. В дороге будь осмотрителен, не горячись. И помни, от тебя теперь будет зависеть судьба многих…

Самым сложным оказалось добраться до Уфы. Зато в Киеве он быстро обо всем договорился и поехал дальше. Ящик с браунингами в Дубно был цел, но находился в организации анархистов. Пришлось выдать себя за анархиста с Урала. Поверили, выдали оружие, даже посадили на поезд. Но в пути его плотно обложили неведомо откуда взявшиеся шпики. Ночью, прихватив груз, он попытался на какой-то станции оставить свой поезд и пересесть на другой. Однако «хвост» немедленно последовал за ним. Пришлось хорошенько размяться и пострелять. Спасли его ночь и проходивший через станцию товарный поезд, на который он вскочил на ходу. Драгоценное оружие досталось врагу…

В Уфу Гузаков вернулся на исходе ноября. Разыскал на явке Ивана Кадомцева, отчитался о командировке и спросил о Михаиле: решилось ли его дело?

— Три года содержания под стражей, — удовлетворенно ответил Иван. — Из них год с небольшим уже отсидел, так что через два года опять будем вместе.

— Да, для нашего скорострельного времени это не так уж и плохо, — согласился Гузаков. — Так что теперь вас уже ничто в Уфе не держит?

— Скоро расстанемся… Собирайся и ты.

Через несколько дней Иван и Ольга покинули Уфу. Уехали и другие. Теперь из членов совета дружины в городе оставался только он. Как и в редкие летние наезды, жил у Марии, под чужим именем. Узнав, что пришло время готовиться в дорогу, Мария ликовала. На радостях огорошила еще одной новостью: у них будет ребенок! И тогда Михаил понял окончательно: пора выбираться и им. Куда? Только не в эмиграцию! Попробует затеряться где-нибудь на Украине. Но до этого нужно обвенчаться с Марией. А как это сделать, если охота за ним в самом разгаре? Или отложить до лучших времен? До Киева? А что скажет на это она?..

Шли дни, а он все никак не мог завершить своих последних дел и уехать. Пятого декабря, сопровождаемый Тимофеем Шашириным, он спешил по Центральной улице на конспиративную встречу с одним товарищем. Короткий зимний день подходил к концу. Сухая морозная поземка гнала вдоль широкой улицы шуршащие белые шлейфы летучего снега. Холодало.

Оставив позади опасный успенский перекресток, где постоянно дежурили городовые, они невольно прибавили шаг. Навстречу, прячась в поднятые воротники, двигались редкие прохожие. Две солидные дамы в широченных ротондах, держась под руки, заняли чуть не весь тротуар. Друзья придержали шаг, чтобы пропустить их по чистой натоптанной дорожке, пропустили и тогда произошло невероятное…

Когда их привезли в тюрьму, во дворе собрались, кажется, все ее служащие и надзиратели, начиная со смотрителя и кончая последним золотарем. Крики, улюлюканье, глумливый смех и угрозы немедленной расправы посыпались со всех сторон. Так, под двойной охраной конвоя и разъяренной толпы тюремщиков они миновали площадь и вошли в уже знакомый им следственный корпус, где их ждали заранее приготовленные каменные норы-одиночки. В камере Гузакова вдобавок ко всему стояла внушительных размеров железная клетка, в каких в зверинцах содержат тигров и львов. Втолкнув его туда, один из надзирателей победно осклабился:

— Ну, тигра полосатая, отсюда, чай, не убежишь?

— Поди вон, крыса! — прозвучало ему в ответ.