Бетанкур

БАГРАТИОН

В Бородинском сражении был смертельно ранен генерал Багратион, что не могло не встревожить Августина де Бетанкура, хорошо знавшего, в каких отношениях находился генерал с родной сестрой Александра I Екатериной Павловной, женой его непосредственного начальника принца Георга Ольденбургского.

Бетанкур познакомился с Багратионом в 1809 году в Павловске за обедом на восемнадцать персон, и уже после первой встречи гордый испанец стал уклоняться от любой встречи с заносчивым князем, потомком древних грузинских царей, всем своим видом иллюстрировавшим слова французского короля Людовика XIV: «Человек для меня начинается с барона». В каждом жесте Багратиона сквозило, что он не только непременный член высочайшей свиты вдовствующей императрицы, но и близко приближенный ко всем членам царской семьи.

Жена Александра I Елизавета Алексеевна, находившаяся в постоянной конфронтации с Марией Фёдоровной и Екатериной Павловной, ненавидела Багратиона, называя его чернявым уродом. К Бетанкуру же Елизавета Алексеевна была благосклонна, часто на балах или за обедом беседовала с ним, что ставило его в сложное положение, так как Екатерина Павловна всегда очень ревниво относилась к этому. Бетанкур был по горло сыт интригами испанского двора, и влезать в тайны русского ему совсем не хотелось, но они сами вторгались в его жизнь.

Анна Джордейн узнала о связи Екатерины Павловны с Багратионом от жены американского посланника Джона Квинси Адамса. При этом в августе 1812 года Екатерина Павловна в Ярославле, куда для безопасности она переехала из Твери, родила своего второго сына Петра. Сам же молодой отец Георг Ольденбургский, являясь губернатором Тверской, Новгородской и Ярославской губерний, организовывал там ополчение и госпитали для раненых.

Узнав о смерти Петра Ивановича Багратиона, Екатерина Павловна сначала не на шутку встревожилась, а затем её охватил панический страх. Вот что она писала в письме от 13 сентября 1812 года старшему брату Александру: «Пишу это письмо, чтобы сказать вам о предмете, который для меня мучителен и сам по себе, и из-за его щекотливости. В конце концов, признание моих ошибок и стечение обстоятельств могут снискать мне прощение и ваше согласие на мою просьбу. Вчера вечером умер Багратион; тот, кто доставил письмо, видел его мёртвым, а один из его адъютантов говорил, что он на краю смерти: значит, это верно. Вы помните о моих отношениях с ним и что я вам говорила, что у него в руках имеются документы, способные меня жестоко скомпрометировать, попав в чужие руки. Он мне клялся сто раз, что уничтожил их, но, зная его характер, я всегда сомневалась, что это правда. Для меня бесконечно важно (зачеркнуто: “да, пожалуй, и для вас тоже”), чтобы подобные документы не получили известность. Я прошу вас милостиво приказать опечатать его бумаги и доставить их вам, и позвольте мне их просмотреть и изъять то, что принадлежит мне. Они должны находиться или у князя Салагова или при нём самом. Дело не терпит отлагательств; ради Бога, пусть никто не заглядывает внутрь, потому что это меня скомпрометирует чрезвычайно…»

Несомненно, это были любовные письма. Что ещё могло «скомпрометировать чрезвычайно» великую княгиню в глазах её мужа? Ведь став женой принца Ольденбургского, Екатерина Павловна всё ещё находилась в любовной переписке с Багратионом. Александр I дал указание найти эти письма, но они так и не были обнаружены. По всей видимости, Пётр Иванович их всё-таки уничтожил.