Бетанкур любил Царское Село, отдалённо напоминавшее ему Аранхуэс: пруды, фонтаны, цветники, статуи античных богов и героев. И та и другая загородные резиденции строились как национальный ответ Версалю. Именно в Аранхуэсе Бетанкур встретился с государственным секретарем Испании графом Флоридабланкой, предложившим ему в начале 1784 года отправиться в Париж для изучения горной архитектуры. Несмотря на зиму, разговор их состоялся в бывшей летней резиденции испанских королей, в мавританской гостиной.
— Вам нужно будет отправиться в Париж, — устало, отрываясь от кипы документов и глядя на Бетанкура исподлобья, произнес граф Флоридабланка. — С вами поедет ещё несколько человек. Кто именно? Об этом вам сообщат позднее. Мне понравилась ваша записка об Альмадене, но у меня к вам вопрос. Сколько раз в этом шахтерском местечке вы посетили церковь?
Бетанкур задумался.
— Я вам отвечу, — продолжал государственный секретарь. — Вы посетили церковь всего два раза за всё время вашего пребывания в Альмадене. — Граф Флоридабланка очень внимательно посмотрел в недоуменные глаза Августина. — Вы хотите спросить, откуда я это знаю? Отвечу. От дона Хосе Рамона де Хиля, представителя Святой инквизиции. Из Альмадена пришел донос; в нём говорится, что вы занимались какими-то дьявольскими механизмами и не ходили в церковь.
— Да, — попытался оправдаться Бетанкур, — но создание механизмов — моя прямая обязанность. Без них невозможно откачать воду.
— Я вас не упрекаю, — спокойным голосом сказал государственный секретарь и медленно приблизился к окну. — Но вы же знаете, что в нашей стране ещё совсем недавно людей сжигали на костре за то, что они ставили под сомнение только саму мысль о влиянии колокольного звона на количество и качество урожая. Так неужели вы думаете, люди могут поверить, что человек, не связанный с дьяволом, может откачать воду из шахты глубиной более трехсот метров?
Двадцатишестилетний Бетанкур смотрел на государственного секретаря без страха, но и без понимания.
— Я просто хочу вас предостеречь на будущее, — дружески об няв за плечо молодого человека, сказал граф Флоридабланка. — С каждым вашим личным или общественным успехом количество ваших врагов будет расти в геометрической прогрессии. Поэтому нужно стараться жить по правилам: в церковь ходить чаще, а деву шек выбирать не из семей священников, а из каких-нибудь других, менее значимых местных фамилий. И мой вам совет, — понизив голос до шёпота, сказал государственный секретарь, — чаще хо дите в католическую церковь, но будьте от неё как можно дальше. Пользы в жизни вам от неё никакой не будет, а вот вред она может причинить значительный. Вы со мной не согласны? — глядя прямо в глаза посетителю, спросил дон Флоридабланка.
Бетанкур остался безучастен к произнесённой фразе, поэтому его аудиенция у государственного секретаря быстро закончилась. Выйдя в дворцовый парк, он столкнулся с художником Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентесом, который довольно холодно пожал ему руку. Было видно, что живописец чем-то раздосадован. Из разговора выяснилось, что, после того как Франсиско Гойя нарисовал портрет Хосе Моньино-и-Редондо графа Флоридабланка, он ждал от него протекции, но государственный секретарь остался к судьбе художника равнодушен, хотя работа живописца ему понравилась и он даже очень щедро заплатил за неё. Тогда Гойя ещё не знал, что в мире, который зовётся высшим или избранным, нет места страстям и порывам. Личная жизнь в свете не должна совпадать с тем, что нравится тебе: на первом месте всегда стоят рационализм и прагматизм.