Безмолвная весна

8. И не слышно пения птиц

На все большем части территории США приход весны уже не возвещается прилетом птиц, и раннее утро, когда-то звеневшее чудесными птичьими голосами, поражает странной тишиной. И эта тишина в царстве птиц, которые придают особый колорит, красоту и привлекательность нашей жизни наступила вдруг, скрытно и незаметно.

Однажды Роберт Кушман Мерфи, почетный хранитель птиц в Американском музее истории природы, один из виднейших орнитологов мира, получил письмо, полное отчаяния. Его написала домашняя хозяйка из города Хинсдейл в штате Иллинойс.

«У нас вот уже несколько лет (она писала в 1958 году) вязы опрыскивают химикатами. Шесть лет назад, когда мы только переехали сюда, повсюду было много птиц. Я поставила кормушку, и около нее всю зиму кормилось много кардиналов, синиц и дятлов, а летом кардиналы и синицы выводили птенцов.

После нескольких лет опрыскивания препаратом ДДТ в городе исчезли зарянки и скворцы; синицы не прилетают к моей кормушке вот уже два года, а в этом году не появились и кардиналы. На всю округу в гнездах, пожалуй, осталась пара голубей и выводок шалашниц.

В школе детей учат, что федеральный закон запрещает убивать и ловить птиц, и им трудно объяснить, почему птицы были убиты. Дети спрашивают: «Вернутся ли они когда-нибудь?» — и я не знаю, что им ответить. А вязы продолжают гибнуть, так же как и птицы. Делается ли сейчас что-нибудь? Можно ли сделать что-либо? Не могу ли я что-нибудь предпринять?»

Год спустя после распоряжения федерального правительства о массовом опрыскивании химикатами в целях борьбы с муравьями-соленопсисами жительница Алабамы писала: «Наша местность была настоящим птичьим заповедником в течение полувека. В июле мы как-то заметили: «А птиц-то стало больше, чем когда-либо. И вот на вторую неделю августа они вдруг исчезли. На смену пению птиц пришла жуткая тишина. Что делает человек с нашим прекрасным миром? Только через пять месяцев появились голубая сойка и крапивник».

Той же осенью, о которой писала жительница Алабамы поступили не менее мрачные сообщения с дальнего юга. Квартальный журнал «Филд ноутс», издаваемый Национальным одюбонским обществом и Службой охраны рыбных богатств и диких животных США, отмечал, что в Миссисипи, Луизиане и Алабаме появились необычные «белые пятна, загадочно лишенные каких бы то ни было птиц». «Филд ноутс» представляет собой сборник сообщений любителей птиц, которые потратили не один год, наблюдая птиц в своем краю, и красно осведомлены о нормальной жизни птичьего царства. По словам одной такой любительницы, она, проезжая по южным районам Миссисипи, не видела «полевых птиц на протяжении многих километров». Другая любительница из Батон-Ружа писала, что кормушки оставались нетронутыми «в течение многих недель подряд», а ягодные кусты у нее в саду стояли усыпанные ягодами, хотя обычно к этому времени их склевывали птицы. Третий любитель птиц сообщал, что из его окна, «через которое часто виднелось 40 или 50 красных кардиналов и много других птиц, теперь редко увидишь пичугу-другую». Проф. Морис Брукс из университета Западной Виргинии, специалист по птицам района Аппалачей, писал, что количество птиц в Западной Виргинии «невероятно сократилось».

Трагическим символом судьбы птиц, судьбы, которая уже постигла многие их виды и угрожает остальным, может служить история всем известной малиновки. Для миллионов американцев первая весенняя малиновка означает, что зиме пришел конец. О ее прилете пишут в газетах и радостно говоря за завтраком. И когда в лесах появляется первая зеленая дымка, число малиновок становится все больше и больше, тысячи людей наслаждаются на рассвете их пением. Но теперь все изменилось, и даже прилет птиц нельзя считать чем-то само собой разумеющимся.

Жизнь малиновки и многих других птиц трагически переплелась с американским вязом, неотделимым от истории тысяч городов от побережья Атлантического океана до Скалистых гор. Вязы растут на улицах и площадях городов, в селах и на территории колледжей, образуя величественные арки зелени. И вот вязы поразила болезнь, настолько серьезная, что многие специалисты убеждены в безуспешности всяких попыток спасти деревья. Конечно, потеря вязов была бы трагедией но вдвойне хуже будет, если в тщетной попытке спасти деревья мы ввергнем значительную часть птичьего населения в ночь небытия. И тем не менее так оно и происходит.

Так называемая голландская болезнь вязов была завезена в США из Европы в 1930 году вместе с древесиной, закупленной для производства фанеры. Болезнь эта грибковая. Грибок проникает в водопроводящие каналы дерева, распространяется в виде спор, переносимых соком дерева, и в результате действия ядовитых выделений и механической закупорки ветви сохнут и дерево гибнет. С больных деревьев на здоровые болезнь переносится жуками-короедами. В ходы, которые эти жуки прогрызают под корой мертвых деревьев, набиваются споры грибков, споры пристают и к жукам и попадают туда, куда жуки летят. До сих пор в борьбе с болезнью вязов стремились к уничтожению насекомых-переносчиков. Постепенно опрыскивание ядохимикатами стало обычной мерой во многих местностях, в особенности на Среднем Западе и в Новой Англии — оплотах американского вяза.

На опасность опрыскивания для птиц, и в особенности для малиновки, впервые указали два орнитолога Университета штата Мичиган, проф. Джордж Уоллес и его ученик Джон Менер. Еще в 1954 году Менер избрал в качестве темы своей докторской диссертации некоторые вопросы жизни малиновок. Выбор этот был совершенно случайным, ибо в то время никто и не подозревал, что малиновке угрожала опасность. Но уже в то время произошли события, которым было суждено изменить направление его работы и чуть было не лишить его исследовательского материала.

Скромное начало опрыскиванию в целях борьбы с голландской болезнью было положено на территории университета в 1954 году. На следующий год к университету присоединился и город Ист-Лансинг (где университет расположен). Опрыскивание на территории университета было расширено, и вскоре дождь ядохимикатов вместе с опрыскиваниями для борьбы с непарным шелкопрядом и комарами превратился в настоящий ливень.

В 1954 году, когда опрыскивание проводилось в ограниченных масштабах, все шло хорошо. Следующей весной малиновки начали возвращаться на территорию университета, как обычно. Подобно колокольчикам в «Потерянном лесе» Томлинсона, они «не ведали беды» и спокойно расселялись по знакомым местам. Но вскоре стало ясно, что стряслась беда. На территории университета стали появляться мертвые и умиравшие малиновки. Лишь немногие птицы продолжали искать еду или собираться в излюбленных местах. Лишь немногие свили себе гнездо и вывели птенцов. В последующие весны все повторилось сначала. Обработанная ядохимикатами площадь стала смертельной ловушкой, уничтожившей перелетных малиновок за какую-нибудь неделю. И каждая новая партия птиц лишь увеличивала число обреченных, валявшихся на земле в предсмертных судорогах.

«Территория университета стала кладбищем для большинства малиновок, отважившихся поселиться там весной», — отметил Уоллес. Но почему? Вначале он предположил, что дело в каком-то нервном заболевании, но вскоре стало, что, «несмотря на заверения органов, ведавших инсектицидами, будто их ядохимикаты безвредны для птиц», малиновки все же погибали от отравления; у них наблюдались хорошо известные симптомы: потеря равновесия, судороги, конвульсии и смерть».

Ряд фактов говорил о том, что малиновки отравлялись не столько из-за непосредственного контакта с инсектицидами, сколько из-за того, что они съедали земляных червей. Случайно земляных червей скормили подопытным ракам, и все раки мгновенно подохли. Подопытная змея, отведав таких червей, забилась в судорогах. А ведь весной земляные черви — это основная пища малиновок.

Основное звено в цепи загадок было суждено найти д-ру Рою Баркеру, работавшему в естественноисторической службе Иллинойса в г. Урбана. В работе, опубликованной в 1958 году, д-р Баркер проследил, каким образом судьба малиновки оказалась связанной через земляного червя с болезнью вязов. Деревья опрыскивают весной (из расчета 2–5 фунтов ДДТ на дерево высотой 15 метров, что составляет 23 фунта на акр там, где вязы растут густо), а также зачастую в июле примерно половинной дозой ядохимиката. Мощные опрыскиватели направляют струю яда на все части самых высоких деревьев, непосредственно убивая не только жука-короеда, но и других насекомых, включая тех, которые помогают опылению, а также хищных пауков и жуков. Яд образует прочную пленку на поверхности листьев и коры, не смываемую даже дождями. Осенью листья опадают, скапливаются влажными кучами и начинается медленный процесс перемешивания их с почвой. В этом им помогают земляные черви, поедающие листья, ибо листья вязов принадлежат к любимым блюдам червей. Поедая листья, черви проглатывают и ядохимикаты, которые накапливаются и концентрируются у них в организме. Д-р Баркер обнаружил отложения ДДТ в пищеварительном тракте, кровеносных сосудах, нервах и тканях тела червей. Несомненно, часть червей погибает от ДДТ, но остальные выживают, становясь «биологическими усилителями» яда. Весной возвращающиеся малиновки становятся еще одним звеном в общем цикле. Достаточно 11 земляных червей для того, чтобы одна малиновка получила смертельную дозу ДДТ. А ведь 11 червей — это незначительная доля ежедневного рациона птицы, которая съедает 10–12 червей за столько же минут. Не все малиновки получают смертельную дозу. Однако есть и другие последствия, которые могут привести к их исчезновению так же неотвратимо, как и смертельное отравление. Исследования указывают на угрозу стерильности, которая распространяется не только на птиц, но и на другие живые организмы. Теперь на территории Университета штата Мичиган площадью 185 акров весной можно встретить лишь 20–30 малиновок, в то время как даже по скромным подсчетам там бывало по 370 взрослых птиц, до того как начали применять ДДТ. По наблюдениям Менера, в 1954 году, птенцы были в каждом гнезде. К концу июня 1957 года вместо по крайней мере 370 птенцов (нормальная замена старым), порхающих по территории университета в поисках пищи, Менер обнаружил только одну молодую малиновку. Год спустя Уоллес писал: «Ни весной, ни летом (1958 года) мне не удалось обнаружить ни одной молодой малиновки на главной территории университета, и до сих пор я не встретил никого, кому бы повезло больше».

Несомненно, в какой-то степени сокращение потомства обусловлено тем, что пары малиновок умирают до того, как выведут птенцов. Однако в распоряжении Уоллеса есть факты, которые свидетельствуют кое о чем более страшном — о фактической утрате способности птиц к воспроизводству. Он, например, наблюдал «малиновок и других птиц, которые вили гнезда, но не откладывали яйца или же откладывали яйца, сидели на них, но не высиживали птенцов». «У нас есть наблюдения за малиновкой, которая просидела на яйцах неотрывно 21 день, но птенцы так и не вывелись. Нормальный инкубационный период длится 13 дней. Анализы показали высокую концентрацию ДДТ в семенниках и яйцеклетках гнездующихся птиц», — сообщил он на заседании одной из комиссий конгресса в 1960 году. «У десяти мужских особей содержание ДДТ составило от 30 до 109 частей на миллион в семенниках, а у двух женских особей 151 и 211 частей на миллион соответственно в зародышевом мешке их яйцеклеток».

Вскоре не менее печальные открытия были сделаны и в других районах. Проведя сравнительное изучение обработанных и необработанных ядохимикатами площадей, проф. Джозеф Хики и его ученики в Висконсинском университете обнаружили, что смертность среди малиновок достигла 86–88 процентов. Пытаясь установить размер ущерба, нанесенного птицам опрыскиванием вязов, Институт Кранбрука в г. Блумфилд-Хиллс, штат Мичиган, обратился с просьбой сдавать для анализа всех птиц, в отношении которых имелось подозрение, что они погибли в результате отравления ДДТ. Отклик на эту просьбу превзошел все ожидания. Через несколько недель установки глубокого замораживания в институте оказались заполненными, и от новых образцов пришлось отказаться. К 1959 году из одного лишь Блумфилд-Хиллса институт получил тысячу отравленных птиц или сообщения о наличии таковых. Хотя главной жертвой оказалась малиновка (одна из жительниц сообщила по телефону, что в этот момент у нее на лужайке лежит 12 мертвых малиновок), институт провел анализ на 63 различных видах птиц.

Таким образом, малиновка является лишь одним звеном в цепи истребления, тянущейся от опрыскивания вязов и даже опрыскивание вязов представляет собой лишь один из этапов обширной программы мероприятий, которые покрывают нашу страну ядами. Высокая смертность была отмечена среди примерно 90 видов птиц, включая виды, особенно хорошо знакомые жителям пригородов и натуралистам-любителям. В ряде городов, применявших опрыскивание, количество гнездующихся птиц в целом сократилось на 90 процентов. Как мы увидим ниже, под ударом оказались все виды птиц — питающиеся на земле, на верхушках деревьев, на коре и хищники.

Вполне правомерно допустить, что все птицы и млекопитающие, употребляющие в пищу земляных червей или другие почвенные организмы, рискуют оказаться в положении малиновки. Земляных червей едят птицы 45 видов. Среди них вальдшнеп, зимующий в южных районах, недавно подвергшихся основательной обработке гептахлором. В настоящее время в отношении вальдшнепа сделаны два важных открытия. Во-первых, явно уменьшился прирост за счет молодняка в Нью–Брунсвике. Во-вторых, анализ показал высокое содержание остатков ДДТ и гептахлора во взрослых обследованных особях.

Уже имеются тревожные сообщения о возросшей смертности среди более чем двадцати других видов птиц, питающихся наземными организмами: червями, муравьями, личинками и т. п.; их пища оказалась отравленной. В их числе 3 вида дроздов, голоса которых относятся к числу красивейших, а именно дрозд зеленоспинный, дрозд американский большой и дрозд-отшельник. Американский певчий воробей и белошейная зонотрихия, оживленно снующие по кустам и подлеску и с хрустом роющиеся в поисках пищи среди опавших листьев, оказались жертвами опрыскивания вязов.

Прямо или косвенно млекопитающие тоже могут оказаться вовлеченными в этот смертельный цикл. Земляные черви занимают видное место в пище енота; опоссум охотно ест их весной и осенью. Землеройки и кроты тоже не прочь поживиться червями и тоже могут передать яд хищнику, сове-сипухе. После сильных дождей в Висконсине как-то подобрали нескольких умирающих сов, которые, видимо, отравились земляными червями. В конвульсиях были найдены и другие птицы: филин виргинский, канюк, красноплечий ястреб-перепелятник и лунь болотный. Может быть, здесь имело место вторичное отравление птицами или мышами, которые аккумулировали инсектициды в печени или других органах.

Однако опрыскивание листвы вязов представляет опасность не только для существ, которые питаются почвенными организмами или хищников, поедающих их. Из сильно обработанных районов исчезли все птицы, которые кормятся насекомыми на верхушках деревьев. Среди них корольки красно- и золотоголовые, крохотные мухоловы и многие виды славок, многокрасочные перелетные стаи которых проносятся над верхушками деревьев весной. В 1956 году из-за поздней весны произошла задержка с опрыскиванием деревьев, так что оно совпало с прилетом особенно крупной партии славок. Последовавшее за этим гигантское отравление затронуло почти все виды славок, обитающих в этом районе. В Уайтфиш-Бэй (Висконсин) в прошлые годы можно было наблюдать перелет по крайней мере тысячи древесных славок желтоголовых; в 1958 году, после обработки вязов, наблюдатели заметили только двух. Итак, список жертв все растет, и в число славок, убитых ядохимикатами, входят те, которые больше всего очаровывают и привлекают слушателя: черно-белые, желтые, магнолиевые, с мыса Мэй; желтоголовые, чьи трели призывно звучат в Мэйтаймских лесах, зеленые, с крыльями, тронутыми пламенем; пенсильванские, канадские и черногрудые зеленцы. Эти птицы, питающиеся на вершинах деревьев, погибают либо от отравления насекомыми, либо косвенно — от недостатка пищи.

Нехватка корма сильно ударила и по ласточкам, носящимся в небе, очищая воздух от насекомых, подобно тому как сельдь вычищает планктон из моря. Вот что пишет один из висконсинских натуралистов: «Ласточкам приходится трудно. Все отмечают, что их стало гораздо меньше, чем 4 или 5 лет назад. Всего лишь года четыре назад небо над нашими головами пестрело ими. А теперь редко увидишь и одну. Причиной могут быть как нехватка насекомых в результате обработки ядохимикатами, так и отравленные насекомые».

Касаясь других птиц, тот же натуралист отмечает: «Еще одна крупная потеря — это оливковый тиран. Американского хотя и редко, но встретишь, а ранний работяга, обыкновенный тиран, исчез. Я видел одного этой весной и еще одного весной прошлого года. Об этом говорят и другие любители птиц из Висконсина. Раньше у меня бывало по пять или шесть пар кардиналов, а теперь ни одной. Раньше в нашем саду гнездовались крапивники, малиновки, шахашницы и совки, а теперь нет никого. Утром птичьих песен и не услышишь. Остались только голуби, скворцы и английские воробьи. Положение трагическое, и я прямо-таки возмущен».

Резкое сокращение численности синиц, поползней, различных дятлов, по всей вероятности, вызвано тем, что ядохимикаты замедленного действия, наносимые на вязы осенью, проникают во все, даже мельчайшие трещины в коре. Зимой 1957/58 года впервые за многие годы Уоллес не увидел у своей кормушки ни одной синицы или поползня. На трех поползнях, которых он обнаружил несколько позднее, можно было наглядно проследить все этапы связи между причиной и следствием: один поползень кормился на вязе, другой умирал от типичного отравления ДДТ, а третий уже лежал мертвый. Анализ установил, что в тканях мертвого поползня было 226 частей ДДТ на миллион.

Режим питания всех этих птиц делает их особенно чувствительными к инсектицидам. Кроме того, их потеря достойна всяческого сожаления по экономическим и другим, менее осязаемым причинам. Летом, например, каролинский поползень и пищуха обыкновенная поедают яйца, личинки и взрослые особи многих насекомых, наносящих вред деревьям. Примерно три четверти пищи синиц — животного происхождения, в том числе насекомые в различных стадиях жизненного цикла. Поиск пищи синицей описан в фундаментальном труде Бента «Жизнеописания североамериканских птиц»: «При передвижении стайки каждая птица тщательно осматривает кору, ветви и веточки в поисках пищи (яиц паука, коконов и других подобных форм насекомых)».

Важнейшая роль птиц в истреблении насекомых была установлена в ходе различных научных исследований, проводившихся в разнообразных условиях. Так, дятлы играют решающую роль в уничтожении лубоеда ели Зигельмана, поедая от 45 до 98 процентов его популяции, а также в уничтожении яблонной плодожорки. Синицы и другие зимующие птицы надежно охраняют плодовые сады от гусениц.

Но то, что нормально происходит в природе, не может иметь место в нашем современном мире, насквозь пропитанном химикатами: яды уничтожают не только насекомых, но и их главных врагов — птиц. И если потом количество насекомых опять начинает увеличиваться, как это почти всегда случается, птиц, ограничивающих их размножение, не оказывается. В своем письме в «Милуоки джорнэл» хранитель птиц Милуокского музея Оуэн Громм писал: «Величайшими врагами насекомых являются насекомые-хищники, птицы и некоторые мелкие млекопитающие. Однако ДДТ убивает без разбора, в том числе и естественных защитников и полицейских природы. Неужели мы станем жертвой наших собственных дьявольских средств уничтожения насекомых, которые могут дать лишь временные выгоды, но не защитят нас от вредных насекомых потом? Какими средствами сумеем мы бороться с новыми вредителями, которые неизбежно нападут на остальные деревья после гибели вязов, если их природные защитники (птицы) будут уничтожены ядами?»

Громм отмечал, что, с тех пор как началось опрыскивание деревьев в Висконсине, число телефонных звонков и писем о мертвых или умирающих птицах неуклонно возрастает. При опросе обычно выясняется, что в местности, где гибнут птицы проводилось опрыскивание или опыление ядохимикатами.

Взгляды Громма разделяют и другие орнитологи и работники по охране диких животных в большинстве исследовательских центров на Среднем Западе, таких, как Институт Кранбрука в Мичигане, Естественноисторическая служба Иллинойса и Висконсинский университет. Даже беглое ознакомление с письмами читателей почти в любой газете относительно опрыскивания ядохимикатами показывает, что население не только взволновано и возмущено применением ядохимикатов, но и зачастую лучше понимает его опасности и нелогичность, чем унциальные лица, приказывающие применять ядохимикаты. «Я со страхом думаю о тех днях, которые теперь скоро наступят, когда птицы будут умирать у нас на дворах», — пишет жительница Милуоки. Положение прямо-таки прискорбное… Мало того, это истребление явно не достигает цели, ради которой оно было задумано… Разве сможем мы спасти деревья, не спасая и птиц? Разве они не спасают друг друга по законам природы? Разве нельзя помочь сохранению равновесия в природе, вместо того чтобы нарушать его?»

Мысль, что вязы, несмотря на свой величественный вид, не являются «священными коровами» и не могут служить оправданием для нескончаемой кампании уничтожения всех форм жизни, выражается и в других письмах. «Я всегда любил наши вязы, которые казались мне неотъемлемой приметой нашего ландшафта, — пишет еще одна жительница Висконсина. — Но есть же и другие деревья… Нам следует позаботиться и о птицах. Можно ли представить себе что-либо более безрадостное и тоскливое, чем весна без пения малиновки?»

Несведущим людям выбор может показаться абсолютно простым — либо птицы, либо вязы. Однако дело обстоит не так-то просто. Мы вполне можем оказаться и без того и без другого, если не сойдем с проторенной дорожки. Опрыскивание ядохимикатами убивает птиц, но не спасает и вязы. Мнение, будто спасение вязов находится на кончике опрыскивателя, не более чем опасная иллюзия, которая втягивает один город за другим в трясину непомерных расходов, не давая результатов на длительное время. В городе Гринвич, штат Коннектикут, опрыскивание применялось регулярно в течение 10 лет. Затем в засушливый год создались условия, благоприятные для жучка, и число гибнущих вязов выросло на 1000 процентов. В городе Урбана, штат Иллинойс, где находится Иллинойсский университет, голландская болезнь впервые появилась у вязов в 1951 году. Опрыскивание было начато в 1953 году. К 1959 году, несмотря на шесть лет опрыскивания, на территории университета погибло 86 процентов всех вязов, половина из них — от голландской болезни.

В городе Толидо, штат Огайо, аналогичная ситуация заставила лесника Джозефа Суини реалистически оценить результаты опрыскивания. Опрыскивание было начато в 1953 году и продолжалось до 1959 года включительно. Однако Суини обнаружил, что распространение подушечницы виноградной по всему породу пошло еще быстрее после применения ядохимикатов, «рекомендованных книжками и начальством». И он решил лично проверить результаты опрыскивания против голландской болезни. То, что он обнаружил, потрясло его. Во всем городе Толидо, как он выяснил, положение было в порядке только там, где больные или подходящие для размножения грибка деревья были незамедлительно вырублены. Там, где положились на опрыскивание, болезнь вышла из-под контроля. За городом, где вообще ничего не предпринималось, болезнь распространялась не так быстро, как в городе. Эти факты показывают, что опрыскивание уничтожает природных врагов болезни.

«Мы прекращаем опрыскивание от голландской болезни. Из-за этого у меня возник конфликт с людьми, которые поддерживают любые рекомендации Министерства земледелия США, однако у меня есть факты, и я буду исходить из них».

Трудно понять, почему эти города Среднего Запада, где болезнь вязов распространилась лишь недавно, столь решительно пошли на широкое применение дорогого опрыскивания, явно не желая обратиться к опыту других местностей, которые лучше знакомы с этой проблемой. Например, у штата Нью-Йорк, безусловно, гораздо больший опыт борьбы с голландской болезнью, поскольку, как полагают, пораженная древесина попала в США в 1930 году через нью-йоркский порт. Кроме того, штат Нью-Йорк добился наиболее значительных результатов в деле борьбы с болезнью. И все-таки здесь не пошли на применение опрыскивания; сельскохозяйственные органы даже не рекомендовали опрыскивание в качестве массового метода борьбы с вредителями.

Каким же образом Нью-Йорк добился таких хороших результатов? С первых лет борьбы за вязы и по сей день здесь в проводятся жесткие санитарные меры, то есть быстро срубаются и уничтожаются все пораженные деревья. Вначале результаты были малообнадеживающими, но лишь потому, что не сразу поняли, что необходимо уничтожать не только больные деревья, но и те, в которых может селиться и размножаться жучок. Если до весны не сжечь зараженные вязы, срубленные на дрова, то весною из них выползут жучки — носители грибка. Именно эти взрослые жучки, просыпающиеся от зимней спячки в конце апреля — начале мая, переносят голландскую болезнь. Опытным путем нью-йоркские энтомологи установили, какие материалы, способствующие размножению жучка, играют важную роль в распространении болезни. Сосредоточив усилия на этих материалах, они не только добились хороших результатов, но и сумели значительно сократить расходы по санитарным мероприятиям. К 1950 году число больных деревьев среди 55 тыс. вязов в городе Нью-Йорке сократилось до 0,2 процента. В округе Уэстчертер санитарные мероприятия начали проводиться в 1942 году. На протяжении последующих 14 лет ежегодные потери вязов не превышали 0,2 процента в год. Борьба с болезнью методами санитарии принесла блестящие результаты и в городе Буффало, где имеется 185 тыс. вязов. Там ежегодные потери составили в последнее время не более 0,3 процента. Другими словами, при таких темпах вязы в Буффало вымрут за триста лет.

Особенно внушительные результаты достигнуты в г. Сиракузы. До 1957 года никаких активных мер там не принималось. С 1951 по 1956 год город потерял около 3 тыс. вязов. Затем под руководством Говарда Миллера, работающего в Лесном колледже Университета штата Нью-Йорк, была проведена решительная кампания по уничтожению всех больных вязов и зараженной древесины, могущей служить благоприятной средой для жучка. Теперь потери составляют менее одного процента в год.

Экономичность санитарных методов борьбы с голландской болезнью не раз подчеркивалась нью-йоркскими специалистами. «В большинстве случаев фактические расходы невелики по сравнению с вероятной экономией, — отмечает Дж. Мэттис из сельскохозяйственного колледжа штата Нью-Йорк. — Что касается засохших или сломанных ветвей, их все равно надо спиливать, так как они могут упасть и причинить материальный ущерб или даже травмировать кого-нибудь. А дрова можно использовать до весны, сняв с них кору и сохраняли их в сухом месте. Что касается умирающих или мертвых деревьев, быстрое удаление их в целях предотвращения распространения голландской болезни обычно обходится не дороже, чем если бы их спилили потом, так как в городах мертвые деревья так или иначе приходится убирать».

Таким образом, положение с голландской болезнью не такое уж безнадежное, если, конечно, принимаются разумные, грамотные меры. Несмотря на то что болезнь эту, коль скоро она пустила корни в данной местности, нельзя искоренить известными способами, ее можно подавить и сдерживать в разумных границах методами санитарии, не прибегая к способам, которые не только не приносят положительных результатов, но и приводят к трагической гибели птиц. Существуют и другие возможности из области генетики леса. Опыты свидетельствуют о возможности выведения вяза-гибрида, устойчивого по отношению к голландской болезни. Европейский вяз обладает исключительной сопротивляемостью, и в Вашингтоне было высажено много таких вязов. Даже в разгар болезни среди городских вязов ни один из вязов-европейцев не оказался пораженным.

Городам, где потери вязов особенно велики, настойчиво рекомендуется произвести пересадку здоровых деревьев из питомников или лесов. Важность этого мероприятия очевидна, и хотя среди пересаженных деревьев вполне могут быть стойкие европейские вязы, необходимо стремиться к тому, чтобы деревья были разными. Тогда никакая эпидемия в будущем не оставит город без деревьев. Залог здорового развития сообщества растений или животных заключается, по мнению английского эколога Чарлза Элтона, в «сохранении разнообразия». Несчастье, разразившееся в настоящее время, в значительной степени проистекает из неискушенности прошлых поколений в биологии. Даже лет 30 назад никто и не подозревал, что насаждение одной породы деревьев на больших площадях неизбежно приведет к несчастью. И вот все без исключения городские улицы обсаживались вязами; высаживались вязы и в городских парках. Сегодня вязы умирают, а с ними умирают и птицы.

Подобно малиновке, на грани вымирания находится еще одна американская птица. Это орел, символ Америки. Количество орлов за последнее десятилетие уменьшалось с пугающей быстротой. Факты говорят о том, что в среде обитания орлов происходит нечто такое, что лишило их способности к воспроизводству. Точная причина еще не известна, но есть данные, указывающие, что и здесь не обошлось без инсектицидов.

Наиболее изученными в Северной Америке являются opлы, гнездящиеся по побережью от Тампы до Форт-Майерса на западном побережье Флориды. Именно там бывший банкир из Виннипега, Чарлз Броли, завоевал себе славу орнитолога, окольцевав свыше тысячи молодых орлов в период с 1939 по 1949 год (за всю предшествующую историю окольцевания птиц было окольцовано лишь 166 орлов). Броли кольцевал молодых орлов на протяжении зимы, до того как они покинули родные гнезда. Позднее родившиеся во Флориде окольцованные орлы были обнаружены на побережье к северу от Флориды, в Канаде, вплоть до о-ва Принца Эдуарда, хотя раньше считалось, что орлы не мигрируют. Осенью они возвращаются на юг, причем их перелет наблюдался с такого выгодного пункта, как Хок-Маунтин (Ястребиная гора) в восточной части Пенсильвании.

В начале кольцевания Броли обычно находил на выбранном им отрезке побережья по 125 обитаемых гнезд за год. Каждый год кольцевалось около 150 молодых орлов. В 1947 году численность молодняка стала падать. В некоторых гнездах не оказалось яиц; в других яйца были, но птенцы из них не вывелись. За период с 1952 по 1957 год птенцов не оказалось примерно в 80 процентах всех гнезд. В заключительный год указанного периода занятыми оказалось лишь 43 гнезда. Лишь в 7 из них вывелись птенцы (восемь орлят); в 23 гнездах из яиц не вылупилось ничего; в 13 гнездах вообще не было яиц, и они использовались взрослыми орлами лишь как кормовые пункты. В 1958 году Броли удалось найти и окольцевать лишь одного молодого орла на 100 миль. В то время как в 1957 году ему удалось найти взрослых орлов в 43 гнездах, теперь он обнаружил их только в 10.

Смерть Броли в 1959 году прервала эту исключительно ценную серию непрерывных наблюдений. Однако сообщения Флоридского одюбонского общества, а также сообщения из Нью-Джерси и Пенсильвании свидетельствуют о том, что прежняя тенденция сохранилась и что нам, вероятно, придется подыскать новую государственную эмблему. Особенно важны сообщения Мориса Бруна, хранителя заповедника на Хок-Маунтин. Хок-Маунтин — живописная вершина на юго-востоке Пенсильвании, где самые восточные хребты Аппалачей образуют последнюю преграду западным ветрам и затем снижаются в прибрежную равнину. Ветры наталкиваются на горы и отклоняются вверх. Поэтому осенью там часто наблюдаются восходящие потоки, в которых ширококрылые ястребы и орлы без труда парят и покрывают многие мили в день при перелете на юг. Хребты и воздушные пути сходятся как раз у Хок-Маунтин, и птицы, летящие с обширной территории на севере, неизбежно пролетают через эту «горловину».

За двадцать с лишним лет своей работы в качестве хранителя заповедника на Хок-Маунтин Морис Брун больше наблюдал и описал ястребов и орлов, чем любой другой американец. Разгар перелета белоголовых орланов приходится на конец августа — начало сентября. Эти птицы, как полагают, родом из Флориды, и возвращаются они после летовки на север (поздней осенью и ранней зимой пролетают и более крупные орлы. Они, очевидно, принадлежат к северной породе и летят на зимовку в каком-то неизвестном направлении). В течение первых лет со дня основания заповедника, а именно с 1935 по 1939 год, из всех окольцованных орлов 40 процентов были в возрасте одного года. Их отличает однообразное темное оперение. Однако в последние годы эти птицы-подростки стали редкостью. За период с 1955 по 1959 год на их долю пришлось лишь 20 процентов общего числа, а в 1957 году на каждых 32 взрослых орла был всего лишь один молодой орел.

Результаты наблюдений на Хок-Маунтин хорошо согласуются с тем, что было установлено в других местах. Вот что сообщает Элтон Фокс, сотрудник Совета природных ресурсов штата Иллинойс. Орлы в его краях зимуют вдоль рек Миссисипи и Иллинойс. В 1958 году Фокс отметил, что среди 59 орлов был только один орел-подросток. Указания на то, что орлы вымирают, поступают и из единственного в мире заповедника для орлов на острове Маунт-Джонсон на реке Саскуиханна. Несмотря на то что остров находится всего лишь в 8 милях вверх по течению от плотины Коновинго и примерно в полумиле от берега округа Ланкастер, он сохранил первозданную дикую природу. С 1934 года единственное орлиное гнездо на острове находится под непрерывным наблюдением проф. Герберта Бека, ланкастерского орнитолога и хранителя заповедника. С 1935 по 1947 год гнездо регулярно использовалось орлами, которые столь же регулярно выводили птенцов. С 1947 года, несмотря на то что взрослые особи продолжали селиться в гнезде и откладывать там яйца, молодые орлята более уже не появлялись.

Таким образом, как во Флориде, так и на о-ве Маунт-Джонсон создалась одинаковая ситуация: орлы в гнездах селятся, яйца кладут, а молодняка нет. Этому факту можно дать лишь одно объяснение, которое согласуется со всеми приведенными фактами: какие-то изменения в среде обитания настолько нарушили способность орлов к воспроизводству, что пополнение их рода почти не происходит.

Такое же точно положение создали искусственно у других птиц различные экспериментаторы, в частности д-р Джеймс Девит из американской Службы охраны рыбных богатств и диких животных. Проведя серию теперь уже классических экспериментов по выяснению воздействия инсектицидов на перепелов и фазанов, он установил, что контакт с ДДТ или родственными с ним ядохимикатами может серьезно повлиять на способность к воспроизводству даже в тех случаях, когда птицам-родителям не было причинено никакого внешнего вреда. Контакт с ядохимикатами может произойти различными путями, но конечный результат всегда один и тот же. Например, на протяжении всего периода размножения в корм перепелке добавляли ДДТ; перепелка выжила, отложила нормальное число яиц, но птенцы вылупились лишь из некоторых. «Многие зародыши нормально развивались во время инкубационного периода, но погибали во время вылупления, — отмечает Девит. — А из тех, которые все-таки вылупились, более половины умерло пять дней спустя. В другой серии опытов, в которой взрослых фазанов и перепелов кормили пищей с добавкой инсектицидов на протяжении года, птицы вообще не дали яиц». К подобным результатам пришли также д-р Роберт Рудд и д-р Ричард Дженели из Калифорнийского университета. При добавке в пищу фазанов диелдрина «число отложенных яиц значительно уменьшилось, в то время как смертность среди цыплят резко возросла». По мнению исследователей, замедленное, но тем не менее смертельное воздействие химиката на молодняк объясняется тем, что диелдрин накапливается в желтке яйца, откуда он постепенно ассимилируется растущим организмом во время инкубации и вылупления.

Эта гипотеза нашла сторонников в лице д-ра Уоллеса и его ученика Ричарда Бернарда, которые недавно обнаружили высокую концентрацию ДДТ у малиновок на территории Университета штата Мичиган. Они обнаружили яд во всех опытных мужских особях, в развивающемся фоликулярном эпителии, окружающем яйцо, в яйцеклетках женских особей, в сформировавшихся, но не отложенных яйцах, в яйцеводах, в невысиженных яйцах из покинутых гнезд, в зародышах яиц, а также в только что вылупившихся и умерших птенцах.

Эти важные исследования показали, что ядохимикаты действуют на поколение, следующее за тем, которое находилось в контакте с ядом. Накопление яда в яйце, в желтковом веществе, которое питает развивающийся зародыш, фактически обрекает его на смерть. Именно поэтому в опытах Девита во многих случаях смерть наступала либо в яйце, либо через несколько дней после вылупления.

Проведение подобных опытов с орлами в лабораторных условиях наталкивается на непреодолимые трудности. В настоящее время ведутся опыты в полевых условиях во Флориде, Нью-Джерси и других местах. Их цель — установить причину появления у орлов бесплодия. Имеются косвенные свидетельства того, что причина кроется в инсектицидах. В местностях, изобилующих рыбой, рыба составляет основную часть корма орлов (около 65 процентов на Аляске, около 52 процентов в районе залива Чезапик). Почти не подлежит сомнению, что орлы, которых изучал Броли, были из тех, что питаются рыбой. Начиная с 1945 года указанный прибрежный район подвергался неоднократной обработке ДДТ, растворенным в нефти. Основным объектом опрыскивания с воздуха был комар соляных болот. Комар живет в болотах и в прибрежных районах, где орлы обычно добывают себе пищу. В результате обработки ядохимикатами погибло много рыбы и крабов. Лабораторный анализ их тканей показал высокую концентрацию ДДТ — до 46 частей на миллион. Подобно поганке на Клир-Лейк, в которой было обнаружено много ДДТ из-за того, что она ела озерную рыбу, орлы наверняка накапливают ДДТ в тканях своего организма. И подобно поганке, фазану, перепелу и малиновке, они все больше теряют способность к продолжению рода.

Сигналы об опасности, грозящей птицам, поступают со всех концов света. Сообщения отличаются в деталях, но все указывают, что пестициды несут смерть диким животным и птицам. Во Франции птицы и куропатки умирают сотнями в результате обработки виноградных корней мышьяковистым гербицидом. Бельгия, когда-то славившаяся изобилием птиц, лишилась своих куропаток в результате опрыскивания полей вблизи их гнездовий.

В Англии проблема эта приобрела специфический характер из-за укоренившейся практики протравливать семена инсектицидами до посева. Метод этот отнюдь не нов. Но раньше для этой цели применялись в основном фунгициды. На птицах эта обработка, очевидно, не сказывалась. Затем примерно в 1956 году перешли на сложную протраву: к фунгицидам стали добавлять диелдрин, алдрин или гептахлор, которые воздействуют на земляных насекомых. В результате положение изменилось к худшему.

Весной 1960 года английские организации по охране природы, в том числе Британское орнитологическое общество, Королевское общество охраны птиц и Ассоциация по защите охотничье-промысловой птицы, были буквально завалены сообщениями о гибели птиц. Вот что писал землевладелец из Норфолка:

«Вся местность похожа на поле боя. Мой егерь нашел множество мертвых птиц, в том числе и мелкой птицы: зябликов, зеленушек, коноплянок, лесных завирушек, а также воробьев. Нельзя без жалости смотреть на эту гибель животных». Один лесник писал: «От протравленного зерна погибли все мои перепелки, часть фазанов и другой птицы. Убиты сотни птиц. Я всю жизнь был лесником, и мне тяжело смотреть на это».

В совместном докладе Британское орнитологическое общество и Королевское общество охраны птиц отмечают 67 случаев массового уничтожения птиц — отнюдь не полный перечень того, что имело место весной 1960 года. В 59 случаях гибель была вызвана протравленным зерном, а в 8 случаях — опрыскиванием ядохимикатами.

Новая волна отравлений прокатилась на следующий год. В палате лордов сообщалось о смерти 600 птиц в одном поместье в Норфолке и о гибели 100 фазанов на ферме на севере Эссекса. Вскоре стало очевидным, что число графств, где наблюдалась гибель птиц, возросло (до 34 вместо 32 в 1960 году). Больше всего пострадал, пожалуй, Линкольншир, преимущественно сельскохозяйственный район. По сообщениям, там погибло 10 тыс. птиц. Однако смерть пронеслась над всей сельскохозяйственной Англией, от Ангуса на севере до Корнуэла на юге, от Англси на западе до Норфолка на востоке.

Весной 1961 года беспокойство достигло таких размеров, что палата общин создала специальный комитет, который провел расследование, опросил фермеров, землевладельцев, представителей Министерства земледелия и различных правительственных и неправительственных организаций, связанных с охраной природы.

«Голуби неожиданно падают с неба мертвыми», — заявил один свидетель. Другой сказал: «Вы можете проехать сто-двести миль от Лондона и не увидеть ни одной пустельги». «Ничего подобного не случалось ни в текущем столетии, ни когда-либо прежде, насколько мне известно. Создалась величайшая угроза диким животным и птице в стране», — отметил сотрудник ведомства по охране природы.

Оборудования для проведения химического анализа было явно недостаточно. Во всей стране только два химика могли выполнять необходимые анализы (один из них в правительственной организации, другой — в Королевском обществе охраны птиц). Свидетели рассказывали, что мертвых птиц сжигали на гигантских кострах. Во всех птицах, подвергшихся анализу, были обнаружены остатки пестицида. Исключением был бекас, который, как известно, семенами не питается.

Наряду с птицами жертвой могла оказаться и лиса, правда косвенно, поедая отравленных мышей или птиц. В Англии, где водится множество кроликов, лиса, безусловно, полезный хищник. Тем не менее за период с ноября 1959 по апрель 1960 года погибло по меньшей мере 1300 лис. Больше всего лис погибло в тех графствах, где практически исчезли ястреб-перепелятник, пустельга и другие хищные птицы. Это обстоятельство свидетельствует о том, что яд распространяется по цепи, начинающийся с животных и птиц, которые питаются семенами, и кончающейся пернатыми и четвероногими хищниками. Поведение пораженных лисиц напоминало состояние животных, отравленных хлорированными углеводородами. Они ходили кругами, полуслепые, пока не подыхали в конвульсиях.

Проведенное расследование убедило комитет в том, что угроза диким животным «достигла чрезвычайно тревожных размеров». Комитет рекомендовал палате общин потребовать от «министра земледелия и государственного секретаря по делам Шотландии немедленного запрета применения семенной протравы, содержащей диелдрин, алдрин, гептахлор или соединения аналогичной токсичности». Комитет также рекомендовал установить более строгий контроль за проверкой ядохимикатов как в лабораторных, так и в полевых условиях, до того как они поступают в продажу. Кстати, следует отметить, что такая проверка повсюду представляет собой «белое пятно» в области пестицидов. Заводы-изготовители ограничиваются проверкой пестицидов на обычных подопытных животных: крысах, собаках и морских свинках — и не проверяют их на диких животных, птицах или рыбах; кроме того, испытания проводятся в искусственных, контролируемых условиях. Результаты таких проверок вряд ли можно относить в полной мере к природным условиям.

Проблема защиты птиц от губительного действия протравленных семян стоит не только в Англин. В Соединенных Штатах особенно тяжелое положение сложилось в рисовых районах Калифорнии и на Юге. Вот уже несколько лет семена риса обрабатываются там ДДТ в целях защиты от жабронога и жука-могильщика, которые часто наносят серьезный ущерб рисовым сеянцам. Раньше у охотников в Калифорнии была великолепная охота на водоплавающую птицу и фазанов, которые в большом количестве водились на рисовых полях. За последнее десятилетие, однако, стали поступать сообщения о гибели птицы, в особенности фазанов, уток и черного дрозда, в рисовых районах. «Фазанья болезнь» стала распространенным явлением. Вот как ее описывает один из наблюдателей: «Птицы жадно пьют воду, падают парализованные и в судорогах умирают на берегах каналов и на перемычках рисовых полей». Болезнь появляется весной, когда засеваются рисовые поля. Применяемая концентрация ДДТ во много раз превышает смертельную дозу для взрослого фазана.

Время, а также появление еще более ядовитых инсектицидов увеличили опасность от протравленных семян. Теперь для протравы семян широко применяется алдрин, который для фазанов в сто раз токсичнее ДДТ. В восточной части Техаса применение алдрина на рисовых полях резко снизило количество древесных уток, этих похожих на гуся желто-бурых птиц, живущих на побережье Мексиканского залива. Есть основания полагать, что фермеры, выращивающие рис, найдя средство борьбы с дроздами, применяют инсектицид для двойной цели и наносят серьезный ущерб и другим птицам, живущим на рисовых полях.

По мере распространения привычки убивать, «искоренять» любое живое существо, которое доставляет нам хлопоты или неудобства, птицы становятся уже прямой, а не побочной целью отравления. Все большее распространение получает распыление с воздуха таких смертельных ядов, как паратион, для ликвидации сосредоточений птиц, нежелательных фермерам. Служба охраны рыбных богатств и диких животных сочла необходимым выразить серьезную озабоченность по поводу такой практики, указав, что «обработанные паратионом местности представляют собой опасность и для людей, и для домашних и диких животных». Например, летом 1959 года группа фермеров сообща наняла самолеты для опрыскивания паратионом пойменных лугов. Местность эта была излюбленным гнездовьем для черных дроздов, которые кормились на близ лежащих кукурузных полях. Вопрос можно было бы решить более простым путем — изменением агротехники, переходом на другой вид кукурузы, с более глубоко сидящими почками, труднодоступными для птиц. Однако фермеры были убеждены в преимуществах яда и направили самолеты в «рейсы смерти».

Возможно результаты устроили фермеров, однако среди жертв оказалось около 65 тыс. краснокрылых дроздов и скворцов не говоря уж о многих диких животных, смерть которых осталась незамеченной и незарегистрированной. Паратион не является ядом, специфичным для дроздов; он убивает всех. Кролики, еноты и опоссумы, которые могли водиться на лугах и которые, пожалуй, никогда не наведывались на кукурузные поля, тоже оказались приговоренными к смерти судьей и присяжными, не имевшими ни малейшего представления об их существовании, да и не хотевшими знать об этом.

Ну, а как дело обстоит с людьми? В садах Калифорнии, обработанных тем же паратионом, некоторые рабочие, убиравшие листья, подвергшиеся опрыскиванию за месяц до этого, потеряли сознание и впали в шоковое состояние, из которого их вывела только квалифицированная медицинская помощь. Мальчишки в Индиане, наверное, все еще любят бродить по лесам, полям и берегам рек. Если да, то кто охраняет отравленную местность и предостерегает путника, который может забрести туда в поисках нетронутой природы? Кто предупреждает ничего не подозревающего путника о том, что поля, куда он направляется, отравлены и что вся растительность на них покрыта смертельной пленкой? Тем не менее, несмотря на столь большую опасность, фермеры продолжают ненужную войну с дроздами и никто не останавливает их.

Чье же решение положило начало этому процессу отравления, этой волне смерти, которая распространяется, словно круги на воде от брошенного камня? Кто положил на одну чашу весов листья, которые, может быть, были бы съедены жуками, а на другую трагическую груду красочных перьев, безжизненных останков птиц, павших от слепых ударов инсектицидов? Кто решил — и кто имел право решать — за бесчисленные легионы людей, мнения которых и не спросили, что высшей ценностью является мир без насекомых, а следовательно бесплодный мир без прелести порхающих птиц? Решение было принято авторитарной личностью, временно наделенной властью, принято так, что этого не заметили миллионы, для которых прелесть и целесообразность природы по-прежнему полны глубокого значения.