Бисмарк

Глава 15 ПОСЛЕДНЯЯ ПАРТИЯ

Процесс смены поколений начался 9 марта 1888 года. Именно в этот день скончался 90-летний император Вильгельм I. Дальнейшее развитие событий больше всего напоминало сходящую с гор лавину, которая в конечном счете погребла под собой «железного канцлера».

Вильгельма I часто рисуют слабым и зависимым правителем, во всем шедшим на поводу у Бисмарка и лишь порой позволявшим себе робко вздохнуть о том, как непросто ему живется под властью столь могущественного слуги. На самом деле старый император, хотя и не был великим правителем, отличался определенной твердостью характера и умел подбирать подходящие кадры. Вначале 1860-х он сначала жестко отстаивал свою точку зрения в ходе «военного конфликта», а потом непоколебимо поддерживал своего министра, несмотря на доносившиеся со всех сторон требования отправить Бисмарка в отставку. Без «железного канцлера» Вильгельм I не стал бы императором, но и без своего монарха Бисмарк не стал бы «железным канцлером». Это был не просто весьма выгодный симбиоз; отношения двух деятелей приобрели со временем глубокую эмоциональную составляющую, и мы в какой-то степени можем даже говорить об их дружбе.

Как бы то ни было, кончина императора — пусть и вполне ожидаемая ввиду преклонного возраста — стала для Бисмарка серьезным потрясением. И не только потому, что он лишился своей главной опоры во власти. После смерти монарха канцлер до рассвета сидел у его ложа. Даже недавние разногласия с Мольтке оказались в один миг забыты. «Однажды заведенные часы службы не дают нам свернуть с пути», — сказал канцлер, пожимая руку шефу Генерального штаба[760].

На престол вступил кронпринц Фридрих Вильгельм, взявший себе тронное имя Фридрих III, На протяжении десятилетий с его приходом к власти связывались надежды на либеральные преобразования. Ожидалось, что новый император отправит в отставку Бисмарка, призовет новых людей и начнет масштабные реформы. На самом деле, как показывают современные биографические исследования, в неизбежности новой Либеральной эры есть серьезные основания сомневаться[761]. Убеждения кронпринца были неустойчивыми и во многом объяснялись влиянием окружения, в первую очередь энергичной супруги. Сам Фридрих III являлся приверженцем прусской традиции и семейных ценностей Гогенцоллернов. Кроме того, он не отличался ни сильной волей, ни твердым характером. «То, что либерализм императора Фридриха происходил от его невероятного политического слабоумия, в этом люди еще должны убедиться. Он был очень хорошим человеком, когда его не оглупляло тщеславие, не ослепляла страсть, не убеждали в чем-то другие люди», — говорил Бисмарк[762].

В любом случае, к моменту смерти старого императора стало уже предельно ясно, что правление нового не затянется надолго. В 1887 году кронпринцу поставили страшный диагноз: рак гортани. К моменту вступления на престол он уже полностью лишился голоса, едва мог ходить и выглядел бледной тенью самого себя, производя на окружающих весьма угнетающее впечатление. О каких-либо серьезных изменениях речь не шла; Бисмарк остался на своем посту. Канцлер всячески демонстрировал лояльность новому монарху, а с императрицей Викторией — одной из своих главных противниц при дворе — общался, по собственному признанию, «как влюбленный старик»[763].

Политический Берлин замер в ожидании смерти Фридриха III. Его старший сын, кронпринц Вильгельм, буквально сгорал от нетерпения, как и окружавшие его представители нового поколения, уверенные, что их час настал. В отличие от отца, Вильгельм не демонстрировал ни малейших либеральных наклонностей; он восхищался старой прусской традицией, окружал себя молодыми офицерами и мечтал стать самодержцем. Бисмарк достаточно рано, уже в 1882 году, высказал весьма точное суждение о юном принце: «Когда этот придет к власти, все изменится, он будет править сам, он энергичен и решителен, совсем не для советчиков из парламента, в чистом виде гвардейский офицер»[764]. В середине 1880-х годов «железный канцлер» постарался установить с принцем Вильгельмом надежный контакт, направлял ему меморандумы о состоянии внутренней и внешней политики, активно содействовал его отправке с важной дипломатической миссией в Петербург в 1886 году, познакомил с работой ведомства иностранных дел. Важным рычагом влияния стал Герберт фон Бисмарк, входивший в число ближайших друзей принца. «Железный канцлер» надеялся, по всей видимости, что тесное сотрудничество династии Гогенцоллернов с родом Бисмарков продолжится и после его смерти.

Принц Вильгельм относился к старому канцлеру с уважением и почтением, однако воспринимал его скорее как седого ветерана, все подвиги которого уже принадлежат прошлому. Еще более ярко выраженные антибисмарковские настроения существовали в окружении принца. Ключевую роль здесь играл граф фон Вальдерзее, принадлежавший к числу наиболее заклятых и опасных противников Бисмарка. Генералу удалось привязать к себе принца Вильгельма эмоционально и оказывать на него настолько большое влияние, что Джон Рёль метко называл Вальдерзее «эрзац-отцом» будущего императора[765]. Герберт ничего не смог с этим поделать и постепенно отдалялся от принца.

Фридрих III скончался 15 июня 1888 года; кронпринц Вильгельм вступил на престол. Начиналась пора больших перемен, в том числе кадровых перестановок. Смена поколений, которую откладывали уже неприлично долго, стала происходить с огромной скоростью. В августе с облегчением ушел на покой Мольтке; его место во главе прусского Генерального штаба занял Вальдерзее. Шеф Военного кабинета короля генерал кавалерии Эмиль фон Альбедилль был назначен командиром корпуса, ушел в отставку глава Тайного гражданского кабинета Карл фон Вильмовски. Целое поколение пожилых генералов и чиновников уходило со сцены, уступая место молодежи из окружения Вильгельма II. Однако Бисмарк считал, что его этот процесс не затронет.

Конфликт между Бисмарком и Вильгельмом II часто рисуется во вполне однозначном ключе: безмозглый юнец прогнал гениального государственного деятеля, потому что хотел сам порулить империей. Из-за этой глупости в Германии — особенно в ее внешней политике — все пошло наперекосяк и закончилось грандиозным крахом 1918 года. Эту картину начал рисовать еще Бисмарк, и ее убедительность росла вместе с его популярностью в последние годы жизни и после смерти, а также по мере разочарования германского общества в новом императоре. Гибель империи, казалось, окончательно подтвердила правильность такой трактовки событий.

Разумеется, во всем этом есть зерно истины. Вильгельм II действительно хотел править сам, не оглядываясь ни на кого и не прислушиваясь к авторитетным советам. «Полгода я потерплю старика, а потом буду править сам», — заявил он в кругу своих приближенных вскоре после вступления на трон[766]. Новый император обладал множеством недостатков. Получив при рождении травму — его левая рука была короче правой и практически парализована, — он уже в детстве отличался весьма беспокойным нравом и неспособностью держать свои эмоции под контролем. Не слишком удачное материнское воспитание довершило дело. Неглупый и одаренный, Вильгельм страдал от болезненного честолюбия и желания находиться в центре внимания. К упорной и целенаправленной работе он был неспособен, зато придерживался весьма высокого мнения о своих талантах, в чем его всячески укрепляли окружавшие его льстецы. Он считал себя способным разобраться во всем, вмешивался во все и ничего не доводил до конца. Он часто бросался из крайности в крайность, не терпел возражений, действовал импульсивно и необдуманно. В конце 1887 года, когда смертельная болезнь Фридриха Вильгельма стала очевидной, Бисмарк весьма негативно отозвался о перспективе вступления молодого принца на престол, назвав его «горячей головой, не умеющим молчать, слушающим льстецов и способным вовлечь Германию в войну, не подозревая и не желая того»[767]. Канцлеру пришлось даже осаживать Вильгельма, еще до смерти деда приславшего ему черновик своего будущего тронного послания к немецким князьям; Бисмарк посоветовал немедленно сжечь документ, способный вызвать громадный скандал[768].

Тем не менее в последовавшем конфликте был виноват не только Вильгельм II, но и сам Бисмарк. Более того, отставку последнего можно назвать весьма рациональным решением молодого монарха, а многое из того, что относят к числу ее негативных последствий, являлось на самом деле результатом деятельности «железного канцлера». По мнению некоторых исследователей, эта отставка и вовсе спасла империю от серьезного кризиса[769].

К концу 1880-х годов Бисмарк, похоже, окончательно уверился в собственной непогрешимости и все чаще допускал ошибки. Он по-прежнему много времени проводил в поместьях, пуская дела в Берлине на самотек — в то время как его противники развернули бурную деятельность. С конца мая 1889-го до конца января 1890 года онснеболь-шими перерывами находился во Фридрихсру, лишь изредка появляясь в Берлине. Канцлер был спокоен и хвастался в марте 1889 года, что молодой император во всем слушается его[770]. На практике это приводило к тому, что его влияние на Вильгельма II неуклонно падало. На первых порах, однако, молодой император нуждался в поддержке Бисмарка, который остался на своем посту, однако каждая неудача «железного канцлера» приближала момент расставания.

А неудач хватало. Осенью 1888 года были опубликованы отрывки из дневников покойного Фридриха III, касавшиеся событий Франко-германской войны. Бисмарк, который представал в этих текстах не с самой лучшей стороны, громогласно заявил, что речь идет о фальшивке, и возбудил судебный процесс против профессора Фридриха Генриха Геффкена, организовавшего публикацию. Геффкен вскоре был оправдан, и скандал нанес существенный ущерб авторитету «железного канцлера», в том числе в глазах монарха.

Самого Бисмарка это нисколько не смущало. Побывавший в Берлине в январе 1889 года Швейниц был поражен: «Самоуверенное и жизнерадостное высокомерие, жестокая бесцеремонность и осторожная хитрость — качества, которые князь объединяет в своем характере, — редко столь явно представали перед моими очами, как это случилось сегодня. Атака на сэра Роберта Морье, предпринятая негодным оружием, не только не привела к падению посла, но и сделала оного популярным в России, где его ненавидели, и заставила встать на его защиту всю Англию, где у него было мало друзей; заодно на его сторону встала независимая германская пресса. Не меньше осуждения вызвало поведение князя в печальном деле, связанном с дневником; утверждение о том, что это фальшивка, пресловутый доклад императору, публикация обвинительного документа и произвольных выдержек из приложенных к нему частных писем. Наконец, неудача Восточноафриканской кампании, конфликт в Дамараленде, потери нашего молодого флота от болезней и перенапряжения — все эти неудачи не в состоянии сломить или даже хотя бы расстроить князя. Он шутит по поводу Морье, […] смеется над корреспонденцией Геффкена, проклинает Самоа и Африку Чтобы показать берлинцам, что он не болен, не устал и не раздражен неудачными колониальными дебатами в Рейхстаге, он бодро гуляет в Тиргартене»[771].

Тем временем кризисные явления нарастали. В Рейхстаге «картель» стал давать первые трещины. Осенью 1888 года в парламент был внесен законопроект, вводивший пособия по инвалидности и пенсионное обеспечение. Вильгельм И желал таким образом предстать в виде «народного императора», заботящегося о своих подданных, Бисмарк — продолжить линию на «приручение» рабочих. Устанавливаемые им параметры социальной защиты являлись по сегодняшним меркам достаточно скромными, однако в условиях конца XIX века это было существенным шагом вперед. Пресса называла законопроект венцом социальной политики. Однако многие депутаты «картеля» были недовольны происходящим; в итоге 24 мая 1889 года законопроект приняли весьма незначительным большинством голосов.

В то же время Бисмарк считал необходимым сочетать «пряник» с «кнутом»; в этом вопросе он принципиально разошелся с Вильгельмом П. Когда в мае 1889 года началась общеимперская стачка горняков, кайзер принял делегацию рабочих, а представителям промышленников заявил, что собирается выступать в таких ситуациях в роли посредника и одинаково учитывать интересы обеих сторон. Стачка в итоге завершилась компромиссом, что вызвало недовольство Бисмарка, который считал более полезным не допустить «слишком быстрого и гладкого окончания этой забастовки со всеми ее печальными последствиями»[772]. Это было важно для того, чтобы облегчить продление Закона о социалистах, срок действия которого истекал в 1890 году. Проблема заключалась в том, что молодой император вовсе не считал такое продление необходимым. И в этом его поддерживали многие политические силы, считавшие, что внутренняя политика Бисмарка зашла в тупик.

Не лучше обстояли дела и с внешней политикой. Канцлер не стремился прислушиваться к чьим-либо советам и считал, что прекрасно владеет ситуацией. Швейниц писал в своем дневнике: «Среди всех высокопоставленных особ в Берлине императрица Аугуста осталась после смерти императора Вильгельма I единственной, кто расспрашивает меня, прибывшего из Петербурга, о вещах, которые я в силу своей должности знаю лучше, чем живущие в Германии. Это меня не изумляет и не пугает. После долгого успешного руководства государственные мужи придают мало значения донесениям, не касающимся конкретных вопросов; так было в последние годы Меттерниха и Наполеона III»[773]. Если вспомнить, чем закончили две упомянутые фигуры, намек опытного дипломата становится более чем прозрачным.

Швейниц также с тревогой отмечал, что международное положение Германии быстро и ощутимо ухудшается. «Повсеместно у меня складывается впечатление, что нас начинают меньше бояться, больше сомневаться в мудрости нашей политики и надеяться на сплочение наших врагов», — писал он в начале 1889 года[774]. В особенности это касалось отношений с Россией, находившихся в состоянии глубокого кризиса. Разлад былого альянса еще до отставки Бисмарка стал свершившимся фактом.

Понимая сложившуюся ситуацию, Бисмарк искал контакт с Великобританией. В январе 1889 года был предпринят первый зондаж на предмет заключения оборонительного договора против французской агрессии. Бисмарк подчеркивал, что это соглашение должно способствовать «не усилению на случай войны, а ее предотвращению»[775], и готов был предоставить своему партнеру для размышления любое необходимое количество времени. Одновременно он заявил в Рейхстаге: «Я рассматриваю Англию как старого и традиционного союзника, с которым у нас нет конфликтующих интересов»[776]. Однако после двухмесячного размышления британский премьер-министр маркиз Солсбери заявил, что не может ответить на германское предложение ни согласием, ни отказом. Тем не менее в принципе от сотрудничества с Берлином он не отказался. Бисмарк понял это совершенно правильно: как стремление при необходимости опереться на Германию против России, не давая ничего взамен.

Вильгельм не понимал и не одобрял тонкой дипломатической игры, которую вел канцлер. Он считал Германию достаточно сильной, для того чтобы не заботиться о плетении хитрой паутины дипломатических комбинаций. В этом он опирался на значительную часть немцев, не понимавших, почему великая держава должна вести себя как можно скромнее. Даже в ведомстве иностранных дел Бисмарка критиковали за его спиной за старческую боязливость и избыточную осторожность. К тому же к военным кайзер прислушивался в гораздо большей степени, чем к политическому руководству. Поэтому попытка Бисмарка в 1889 году улучшить отношения с Россией, включавшая в себя допуск российских ценных бумаг на Берлинскую биржу, вызвала резкое противодействие со стороны кайзера. Противоречия, однако, были более фундаментальными: Вильгельм II грезил о «мировой политике», приобретении новых колоний, строительстве сильного военного флота. Бисмарк же предпочитал осторожную игру на европейской шахматной доске.

В течение 1889 года отчуждение между Бисмарком и Вильгельмом II нарастало. Набирала мощь и коалиция, работавшая на свержение «железного канцлера». В нее входили деятели военной верхушки, честолюбивые молодые придворные, представители различных политических сил и «тайная оппозиция» в рядах государственного аппарата. Присоединились к этой коалиции и влиятельные фигуры, долгие годы работавшие вместе с Бисмарком и поддерживавшие его, однако считавшие, что в нынешних условиях политика «железного канцлера» ведет прямиком в тупик. К их числу принадлежали, например, один из лидеров правых национал-либералов Йоханнес Микель и дядя молодого императора, великий герцог Фридрих I Баденский. Общая усталость от многолетней «диктатуры канцлера» была очень сильна.

Острая фаза кризиса началась осенью 1889 года в связи с борьбой против социал-демократии. Наступил очередной срок продления Закона о социалистах, и Бисмарк ужесточил его еще больше, в частности, сделав бессрочным. В таком виде законопроект был неприемлем даже для входивших в «картель» партий, в частности для национал-либералов. Лидер консерваторов Отто фон Хельдорф[777] отправился во Фридрихсру, чтобы добиться уступок со стороны канцлера. «Князь категорически отказался, заявил, что он не терпит «поджимания хвоста» и «дезертирства», что наступает время «железа и крови» и так далее. Господин фон Хельдорф очень спокойно разъяснил, что речь идет о сохранении «картеля»; князь ответил, что он тоже этого хочет, но не согласился ни на одну из необходимых мер. Даже слабо разбираясь в чужих для меня вопросах, я понял, что мы движемся в тупик», — писал в своем дневнике присутствовавший при этой беседе Швейниц[778].

Чего добивался Бисмарк? Возможно, он специально провоцировал серьезный политический кризис, для того чтобы предстать в роли единственного человека, способного справиться с бурей, и тем самым привязать к себе молодого императора. К этому времени канцлер уже начал понимать, что его положение в опасности. «Новый помещик не находит общего языка со старым управляющим», — образно заявил Бисмарк в декабре 1889 года[779]. Добровольно уходить в отставку он не собирался. Политика стала настолько важной составной частью его жизни, что «железный канцлер» был просто не в состоянии отказаться от нее и удалиться на покой. Однажды он заметил, что пристрастия человека — словно форели, живущие в пруду; постепенно они поедают друг друга, «пока не остается лишь одна толстая старая форель. У меня с течением времени страсть к политике поглотила все другие страсти»[780].

Однако император не собирался идти на поводу у канцлера. Кризис и конфликт были ему совершенно не нужны. На заседании Коронного совета 24 января 1890 года Вильгельм II заявил, что готов пойти на смягчение Закона о социалистах. При этом он произнес длинную напыщенную речь, театрально встав на сторону рабочих, которых предприниматели выжимают как лимон, и заявил о своем намерении стать «королем бедных». Ничуть не впечатленный Бисмарк возразил ему, предупредив, что любые уступки приведут к печальным последствиям и, если император в столь важном вопросе придерживается иного мнения, то он, канцлер, зря занимает свое место. Затем он предложил высказаться присутствовавшим прусским министрам, которые заранее обязались поддержать своего шефа. Вильгельм оказался в изоляции. Это была победа Бисмарка, но победа пиррова. Честолюбивый император не простил канцлеру перенесенного унижения. Присутствовавший на заседании Люциус вспоминал: «Мы разошлись с чувством, что между канцлером и его господином произошел непоправимый разрыв»[781].

Император нанес ответный удар 4 февраля, опубликовав без ведома канцлера два указа. Один касался подготовки международной конференции по рабочему вопросу; второй обязывал ответственных чиновников начать разработку нового пакета социальных законов. Государство, писал Вильгельм, должно «так упорядочить время, продолжительность и характер работы, чтобы обеспечить сохранение здоровья, соблюдение этики, внимание к экономическим потребностям рабочих и их требованиям законного равноправия»[782]. Сделано это было явно в пику Бисмарку, который в тот же вечер счел необходимым публично дистанцироваться от распоряжений императора. «Боюсь, что мешаю Вашему Величеству», — заявил канцлер на аудиенции четыре дня спустя. Вильгельм II ответил молчанием, и Бисмарк попросил оставить ему хотя бы внешнюю политику. Кивнув, Вильгельм спросил: «Но военные расходы Вы ведь еще проведете через Рейхстаг?»[783]

Тем не менее канцлер продолжал упорно бороться за власть. Впоследствии многим эта борьба представлялась чем-то унизительным для выдающегося государственного деятеля, слабостью старика, неспособного достойно и своевременно покинуть свой пост. Однако на протяжении всей своей политической карьеры Бисмарку далеко не раз приходилось отстаивать свои позиции в условиях, когда, казалось, все вокруг были против него. В тех ситуациях он проявлял завидное упорство и выходил победителем; было бы в высшей степени странным, если бы в данном случае он повел себя иначе и сдался до того, как потерпел полное поражение.

Очередные выборы в Рейхстаг состоялись 20 февраля 1890 года. «Картель», и без того раздираемый внутренними противоречиями, оказался буквально разгромлен, потеряв в общей сложности 85 мандатов. За счет этого серьезно усилились левые либералы и социал-демократы, получившие почти 20 процентов голосов — лучший результат среди всех участвовавших в выборах партий. Их фракция в Рейхстаге выросла в результате с 11 до 35 депутатов. Итоги выборов знаменовали собой оглушительный провал внутренней политики Бисмарка. Фактически они окончательно предопределили его отставку; однако сам глава правительства еще не почувствовал, что проиграл войну.

Здесь имеет смысл еще раз остановиться на итогах той политики «кнута и пряника», которую канцлер проводил по отношению к германскому рабочему движению начиная с 1878 года. Традиционно считается, что она окончилась неудачей. Несмотря на Закон о социалистах и масштабное социальное законодательство, рост влияния германских левых остановить не удалось. Их партия не была уничтожена, а наращивала свое представительство в Рейхстаге, ее дух закалился в борьбе, а закон в конце концов (уже после отставки Бисмарка) пришлось отменить. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что рост числа приверженцев социал-демократии являлся объективным процессом и наблюдался практически во всех европейских странах. Вопрос же о том, помешал или способствовал Закон о социалистах развитию ревизионизма в рядах СДПГ, ее превращению из революционной в реформистскую, представляется спорным. Во всяком случае, именно в 1880-е годы сформировались те социал-демократические политики, которые в дальнейшем предпочли мирное сосуществование с монархической властью.

Однако Закон о социалистах потерпел явную неудачу, не достигнув заявленной тактической цели и не став той основой для консолидации всех правых сил, на которую рассчитывал Бисмарк и которая была необходима ему для проведения внутренней политики. «Картель» распался, и стоял вопрос о том, как действовать дальше. В качестве одного из вариантов напрашивался «правый блок» в составе консервативных партий и Центра. Однако для этого требовалось вести переговоры с католиками, к которым молодой император относился весьма негативно.

Бисмарк в такой ситуации вытащил из кармана старый рецепт: угрозу государственного переворота. На аудиенции у императора 1 марта, а на следующий день на заседании прусского кабинета министров он заявил, что «при необходимости германские князья и сенаты вольных городов могли бы принять решение о выходе из соглашения»[784]. Канцлер предлагал фактически разобрать Германскую империю по кирпичикам и собрать ее вновь, но уже на более консервативной основе. Если бы император последовал предложенным Бисмарком жестким курсом, то в результате оказался бы зависимым от старого канцлера, его успеха или неудачи. Однако именно такого развития событий Вильгельм II стремился избежать. К тому же монарх совершенно не собирался в самом начале своего правления устраивать острейший внутренний кризис и рисковать потерей популярности.

Действительно ли канцлер был готов «пересобрать» империю? По мнению ряда историков, Бисмарк прекрасно понимал неприемлемость своего предложения и использовал его как тактический ход, чтобы создать у молодого императора ощущение серьезной угрозы его правлению; на самом же деле он никогда всерьез не рассматривал вариант государственного переворота[785]. В любом случае, вопрос здесь заключается в том, как воспринял его слова монарх; у Вильгельма II имелись все основания отнестись к ним серьезно и реагировать соответствующим образом.

Действия Бисмарка в эти недели вообще оставляют ощущение довольно беспорядочных метаний. Объясняется это достаточно просто. Привыкший бороться со всеми, опираясь на нерушимую основу в виде доверия монарха, канцлер теперь оказался в ситуации, когда вынужден был сражаться с той силой, которую сам же и укреплял на протяжении долгих десятилетий. Получалось даже не сражение с перевернутым фронтом, а бой в окружении. В правительственном аппарате, о лояльности которого Бисмарк заботился на протяжении многих лет, ему оказалось не на кого опереться. Подтвердилась старая истина о том, что в решающий момент серьезную поддержку могут оказать только сильные, независимые, самостоятельные деятели — те, кого «железный канцлер» давно уже не терпел в своем окружении.

Информация о конфликте между императором и Бисмарком все шире проникала в прессу и становилась достоянием общественности. Однако мало кто рассматривал происходящее как непоправимое бедствие; большинство немцев — даже те, кто симпатизировал Бисмарку, — следили за развитием ситуации довольно равнодушно.

Ход событий тем временем ускорялся. 4 марта император отказался одобрить предложенный канцлером проект нового Закона о социалистах, заявив, что тот представляет собой ненужную провокацию, нарушающую внутренний мир, к которому стремится он, Вильгельм. «Тех, кто противостоит мне в моей работе, я уничтожаю», — многозначительно заявил император в эти дни[786]. 10 марта канцлер сделал отчаянную попытку обрести опору в парламенте, проведя переговоры с Виндтхорстом о возможном сотрудничестве. После разговора с Бисмарком лидер Партии Центра верно охарактеризовал ситуацию: «Я вернулся от политического смертного ложа великого человека»[787]. В том, что отставка «железного канцлера» не за горами, он уже не сомневался.

Одновременно резко активизировалась группировка, которая уже много месяцев работала над свержением Бисмарка. Граф фон Вальдерзее, по словам одного из современников, «говорил императору, что Фридрих II не стал бы Великим, если бы рядом с ним был такой Бисмарк»[788]. 6 марта Микель написал послание, основной смысл которого сводился к тому, что ведущие политические силы страны не поддерживают политику Бисмарка и не доверяют ей; 12 марта оно было передано монарху. 15 марта Вильгельм П явился в здание Министерства иностранных дел и потребовал к себе канцлера. Император начал разговор с упреков в адрес Бисмарка, заявив, что тот не имел права вести переговоры с Виндтхорстом без ведома и разрешения монарха. Предметом спора стал также Королевский указ 1852 года, в соответствии с которым прусские министры не имели права общаться с монархом без санкции главы правительства. Вильгельм настаивал на его отмене, канцлер яростно сопротивлялся, не упуская случая продемонстрировать молодому императору всю его неискушенность в политических вопросах. Разъяренный, Бисмарк нанес ответный удар, показав Вильгельму II дипломатические документы из Лондона, в которых сообщалось об оскорбительных высказываниях Александра III о молодом германском императоре. Судя по всему, «железный канцлер» уже не надеялся остаться на своем посту.

Два дня спустя Вильгельм в письменной форме обвинил Бисмарка в том, что тот недооценивает угрозу русского вторжения и вообще ведет совершенно неправильную политику по отношению к Петербургу. «Наши отношения с Россией, — писал канцлер в ответ, — по сегодняшний день настолько хороши и ясны, что не имеется никаких оснований для недоверия»[789]. В тот же день император попросил шефа Военного кабинета генерал-адъютанта Вильгельма фон Ханке[790] сообщить Бисмарку, что от него ожидают прошение об отставке, причем как можно быстрее. Нетерпение Вильгельма было настолько велико, что он несколько часов спустя отправил к канцлеру еще одного «парламентера».

Прошение об отставке появилось на свет лишь вечером 18 марта 1890 года. Это был последний из знаменитых официальных документов, написанных рукой Бисмарка. Канцлер не пытался, как это часто бывает в такого рода текстах, скрывать истинную подоплеку конфликта. Он написал все, что думал по поводу отмены указа 1852 года, полномочий главы правительства и отношений с Россией. Документ звучал как обвинение в адрес Вильгельма; император, практически открыто заявлял Бисмарк, пытается действовать как абсолютный монарх и игнорирует заветы своих великих предшественников. Вслед за канцлером в отставку подал и его сын Герберт; Вильгельм хотел удержать его, не желая выглядеть гонителем семейства Бисмарков, но потерпел неудачу.

Двадцатого марта главе правительства сообщили, что его отставка принята. Играя на публику, император осыпал уходящего государственного деятеля лавиной почестей, таких как титул герцога цу Лауэнбург и звание генерал-полковника кавалерии в ранге генерал-фельдмаршала. Бисмарк со свойственной ему язвительностью охарактеризовал это как «похороны первого класса»[791]. Кроме того, кайзер постарался, чтобы общественность узнала его версию отставки «железного канцлера» — император во всеуслышание заявил, что отпускает своего верного министра лишь с тяжелым сердцем после его неоднократных просьб. Еще много лет спустя он заявлял: «Долг перед короной заставлял меня расстаться с этим человеком»[792].

В близком кругу Вильгельм, однако, не скрывал радости. Вечером 18 марта он выступил перед представителями военной элиты с речью, в которой охарактеризовал Бисмарка как непокорного слугу: «Я не нуждаюсь в таких министрах; они должны повиноваться мне»[793]. Даже генералов, не очень благожелательно настроенных по отношению к «железному канцлеру», поразило, что Вильгельм не нашел ни единого доброго слова для человека, которому был во многом обязан своей императорской короной. «Новый господин еще заставит нас удивляться», — прокомментировал происходящее старый граф фон Мольтке[794]. Более того, монарх постарался как можно сильнее унизить Бисмарка. Уходящему канцлеру было, например, предписано вернуть государству зарплату за 11 последних дней марта, а его преемник генерал Лео фон Каприви[795] явился в служебную квартиру еще до того, как предшественник успел освободить ее. Впрочем, Бисмарк успел вывезти все свое многочисленное личное имущество, а вдобавок несколько ящиков с совершенно секретными служебными документами, которые отправил в свое поместье под покровом ночи.

Отставка Бисмарка не вызвала в политических кругах германской столицы никаких отрицательных эмоций. Господствовали скорее облегчение и надежда на то, что во внутренней политике империи наконец-то подует свежий ветер. Даже непосредственные подчиненные и прусские министры, на коллективную отставку которых в знак солидарности с ним Бисмарк тайно рассчитывал, все без исключения остались на своих постах. Вокруг уходящего канцлера образовался вакуум, прекрасно демонстрировавший все недостатки и слабые стороны проводившейся им на протяжении десятилетий политики. «Как страдали мы при этом режиме, — писала мать Вильгельма И вдовствующая императрица Виктория, — его влияние развращало его сотрудников и политическую жизнь Германии. Он сделал жизнь в Берлине почти невыносимой для тех, кто не стал его рабом»[796]. Негативные оценки только что завершившейся эпохи звучали из совершенно разных политических лагерей.

И все же далеко не везде реакция была такой. Беспокойство охватило в первую очередь европейские столицы. Здесь Бисмарка при всех оговорках рассматривали как человека, с которым можно иметь дело, поскольку он все-таки ведет Германию достаточно предсказуемым курсом и стремится сохранить мир, а не пускается в авантюры. Французская пресса, по сообщениям немецких дипломатов, считала отставку Бисмарка «событием, безрадостным для Франции, и высказывала мирной политике канцлера запоздалое признание». Из Петербурга германский военный атташе докладывал, что уход канцлера «произвел повсеместно удручающее впечатление»[797]. Казалось, вся Европа была едина во мнении, что отставка Бисмарка создала серьезную угрозу нормальному развитию международных отношений.

Когда отставной политик покидал Берлин 29 марта, проводить его пришли тысячи людей, так что эскорт лишь с трудом прокладывал путь через толпу. «Отъезд князя Бисмарка во Фридрихсру превратился в гигантскую овацию, — писал австро-венгерский дипломат, — Уже в три часа люди начали собираться на улицах и площадях, по которым князю предстояло проехать от Вильгельмштрассе к Лертскому вокзалу в Моабите. Когда в шестом часу экипаж, в котором он сидел, отправился от канцлерской резиденции, масса людей стояла практически плечом к плечу вдоль всего его пути на вокзал»[798]. Приветственные возгласы, овации, цветы, пение патриотических песен сопровождали Бисмарка до вагона поезда. Теперь, когда он перестал быть действующим политиком, его стали рассматривать как выдающегося государственного мужа из славного прошлого.

Так одновременно с окончанием карьеры «железного канцлера» началось победное шествие «легенды о Бисмарке», которая просуществовала долгие десятилетия и попортила еще немало крови и Вильгельму П, и некоторым его преемникам.