Битва во времени

47. Главный вопрос

Эту ночь все спали как будто спокойно — без знаков, видений, касаний низшего астрала. По крайней мере, Джантар не помнил, чтобы что-то снилось — хотя наутро и он проснулся со смутным тревожным чувством. И Ратона признался: что несколько раз просыпался среди ночи и не помнил — от чего, да ещё потом, почувствовав лёгкое жжение на внутренней поверхности бедра, заметил небольшой след, хотя трудно было понять, чего такого мог коснуться здесь, в мокрой от росы траве. Некоторую подавленность после пробуждения, как выяснилось, ощущали и остальные… Но и этим утром — всё вокруг выглядело совершенно не изменившимся и не разрушенным, и вскоре, быстро сумев справиться с этим ощущением и снявшись с места, они продолжили путь через сумрачный даже ясным утром горный лес по всё так же петляющей между невидимыми препятствиями тропинке…

Но тут, во вновь возникшем разговоре, стали проявляться уже новые сомнения — возможно, и бывшие причиной смутной ночной подавленности… Итак, они видели горного жреца — но прежде видели и человека из иного мира или будущего, а горный жрец ни малейшим намёком не дал понять, что ему известно о таких участниках происходящего с той или иной стороны. Хотя и тут объяснением могла быть краткость связи и невозможность выдать какие-то тайны… Но в любом случае — теперь был уже не миф, не предположение, не игра фантазии, вероятность чего ещё оставалась прежде. И в конце пути предстояла встреча с кем-то реальным — возможно, с представителями иной культуры, отделённой от них столетиями во времени, либо колоссальными необозримыми далями в пространстве. И в этом, втором случае — уж точно иного разума, иной цивилизации (хотя и явно ближе фархелемцам по мироощущению, чем членистые люди Иорары)… И уже Ратона предложил новую тему разговора: возможные пути плотноматериальной эволюции разумных в иных мирах — и известные из фантастической литературы идеи по этому поводу. Ведь надо было понять — с чем могут встретиться, с какими существами придётся иметь дело! Тем более, выяснилось — и прежде не один лишь Талир много размышлял, какими были бы разумные существа, их общественная организация, материальная и духовная культура, будь она приспособлена к иной среде обитания…

— … Я, например, уже думал, какой была бы цивилизация на планете двойной звезды… — признался Герм. — Иное чувство времени, биоритмы… Оборот вокруг одной звезды, другой, возврат в точку самопересечения орбиты — и опять… И что это для них: два чередующихся года, не равных по длительности — или один, в который укладывается единый природный цикл? Или — планета обращается вокруг одной, но и вторая светит так ярко, что часть года около их противостояния — на планете нет настоящих ночей? Или — вытянутая эллиптическая орбита вокруг обеих, похожая на кометную, и с такими перепадами климата — что большая часть года, длящаяся наши столетия, у её жителей уходит на зимний анабиоз, и лишь где-то его 50-ю, 100-ю или 200-ю долю они активны — коротким местным летом… Представьте: просыпаются на каких-то… наших полгода — через каждый наш век, а одна их жизнь — десятки тысяч наших лет! Непосредственно наблюдают вековые изменения элементов орбит — а возможно, и эволюцию звёзд…

— А потом — целые наши столетия планета несётся по холодному участку орбиты от одной звезды к другой, а они — в анабиозе? Нет, подожди… — усомнился Лартаяу. — Какая температура на ней в это время? Не только двуокись углерода — азот выпадет кристаллами льда? То есть — сама атмосфера должна каждый раз оттаивать? И — не ускорит это её диссипацию? Хотя, если компоненты двойной звезды ближе друг к другу — ну, как отсюда до Тиэлиракса — и таких перепадов температур нет, может быть относительно приемлемая зима — но приливы… Даже если приливное трение при пepeхoдax от звезды к звезде не разогреет недра планеты до… постоянных тектонических катастроф — так замедлит вращение, что сутки станут равны году…

— Не обязательно, — не согласился Герм. — Хотя в любом случае — какой-то резонанс во вращении уже не двух, а трёх тел: обеих звёзд и планеты. А то и четырёх — если у планеты большой спутник, как Тарменех у Фархелема…

— А биологическая сторона дела? — напомнила Фиар. — Какие физиологические механизмы могут обеспечить столь долгий анабиоз и потом — размораживание? И вообще, мальчики — правильно ли говорить об этом сейчас?

— Надо же знать, с чем придётся иметь дело… — ответил Герм. — Представить их возможное мироощущение, чувство пространства-времени… А видите — нам даже трудно представить: как это, когда часть года нет ночей…

— А может быть — и на планете одиночной звезды, — ответил Лартаяу. — Представьте: эклиптика наклонена к экватору больше, чем у нас — и полярные круги проходят не через океанские льды, а через населённый континент. И в каком-то городе — часть эклиптики относится к невосходящей области небосвода, а часть — к незаходящей. И, помимо обычного чередования дней и ночей… "месяц дня" — на стыке весны и лета, и "месяц ночи" — на стыке осени и зимы. У нас на южном побережье хоть час астрономических сумерек — короткая, но всё же ночь — а там центральная звезда системы около месяца не опускается под горизонт, и спустя полгода — столько же не поднимается… И даже — не всякая точка эклиптики может быть восходящей или заходящей в гороскопе, как у нас! А какая-то — заходит в самой точке юга… или севера, если другое полушарие — и эклиптика будто переворачивается: верхняя кульминирующая точка — в той же стороне неба, где полюс! И возникает уже новая точка пересечения с горизонтом — и быстро движется к востоку! А другая, напротив — соответственно от юга к западу! Причём у самого полярного круга — всё это происходит за мгновения. А чем дальше от него — тем больший участок эклиптики выпадает из гороскопов в качестве возможных точек восхода и захода — и меньше само разнообразие характеров людей того мира…

— И при рождении — кто-то должен присутствовать с хронометром, отмеряющим доли мгновений, — добавил Итагаро. — А уж вычислять сектора гороскопа — когда смещаются так быстро, или вовсе… сжимаются в точку севера или юга?

— Но это — как раз спорные вопросы, в которых мы не разобрались, — напомнил Герм.

— Характер человека скорее определяет то, в каком из 12 знаков при рождении был Эян… вообще — центральная звезда системы, — ответила Фиар. — Хотя что-то значит — и восходящая точка эклиптики, и расположение планет в секторах гороскопа… Но — почему так трудно понять это по астрологической литературе? Хотя кажется, там — уже не бред…

— А как это было бы при самопересекающихся или вытянутых орбитах… — задумался Герм. — У кого-то — на 6 дневных секторов пришлось бы делить совсем малую часть эклиптики, бывшую в тот момент над горизонтом, а у другого — почти всю. С ночными, правда — наоборот…

— Нет, почему? При виде с самой планеты — и вытянутая эклиптика выглядит на небесной сфере большим кругом, — не согласился Лартаяу. — Другое дело — сверху, перпендикулярно её плоскости. Тут действительно площади секторов будут намного различаться… Хотя верно, — спохватился Лартаяу, — при большом наклоне такой эклиптики к экватору — может быть или почти вся над горизонтом, или — под ним. А при самопересекающейся орбите вовсе — две отдельных системы секторов… А если обитаемая планета — спутник планеты-гиганта, такой, как Тиэлиракс? Представьте… её извилистую — относительно центральной звезды — эклиптику! Даже не знаю, что там считать годом, месяцем, сутками — ведь и планета-гигант обладает своим вращением… А если обращается вокруг звезды в одиночестве, без спутника — нет самого понятия месяца. А это — опять же другие биоритмы. А если… постоянная плотная облачность, как на Эринае, — назвал он единственную более близкую к Эяну, чем Фархелем, планету их системы, — не определено и понятие года…

— И даже — других небесных тел, — добавил Герм. — Разве что — через свой астрал или иные миры смогут узнать о них. А так — даже страшно представить эту их самозамкнутость в своём мире. Хотя какие-то биоритмы должны быть и у них. Во всяком случае — понятия дня и ночи…

— Если — не вечный день при синхронном вращении, когда сутки равны году, — ответил Итагаро. — А на обратной стороне — такая же вечная ночь. И только циркуляция атмосферы и общий парниковый эффект не допускают её полного вымораживания. Но уж там-то — разумным, похоже, придётся труднее всего. И пока другие цивилизации не откроют им истинные масштабы Вселенной — они даже не смогут представить её как реальность…

— Но и какой это будет для них шок, — добавила Фиар. — Крушение всей картины Мироздания, сложившейся издревле…

— И мы так думали применительно к нашему миру, — напомнил Ратона. — Высшие цивилизации опасаются шока при попытке открыть что-то всем нам сразу — и ищут способных воспринять. И те уже сами становятся тайнознающими, посвящёнными — которые не могут сказать это всем…

— Да, так нам казалось, — подтвердил Донот. — Хотя что-то явно не так…

— Конечно, не так! — согласился Талир. — Разве эти "традиционные верования" — сами по себе не шок? Тем более — когда их происхождение приписывается высшему разуму? Не лучше ли прямо объяснить нашему человечеству всё как есть?

— И вот, казалось бы — самый естественный порыв. Открыть всем правду… — задумалась Фиар. — Хотя… откуда известно: что иной разум воспримет как зло, а что — как добро? Вдруг те на самом деле — вовсе не из страха выполняют программу, которая, как кажется другим, подавила их волю? А просто… например, у них — как и у общественных членистых Фархелема! — некое распределение ролей разных особей, но это — уже в разумном обществе? Одни — в основном для продолжения рода, другие — строительства городов, третьи — обороны, четвёртые — добывания корма… Но при этом — никто не универсален, не может заменить другого — и сами их организмы устроены в чём-то по-разному! Жить могут — только сообща, единой колонией… И представьте: что будет, если кто-то захочет даровать им свободу в нашем понимании! А ведь ни из чего не следует, что такие существа не могут достичь высот технического интеллекта!..

— Так… у них и звездолёт — представляет собой такую колонию? — переспросил Герм. — И как и в чём они поймут нас? Тем более — вспомни гипотезу, что наши, фархелемские общественные членистые лишь в плотном мире проявляются как отдельные организмы — а их духовная, энергетическая сущность едина у целой колонии! То есть — как бы множество тел какой-то одной души! Правда — и не более, чем гипотеза, к тому же древняя…

— Даже не знаю, что сказать, — с сомнением начал Ратона. — Хотя в фантастике было всякое: разумные жители морских глубин, искусственных орбитальных городов, цивилизации машин, восставших против людей и заселивших безатмосферные планеты, даже — разумные космические облака. Но такое…

— Да, об иных биоритмах рассуждать проще, — согласился Герм. — А тут — уже иные понятия о самой личности. Даже в сравнении с Иорарой… Тем более — где и биоритмы те же, что у нас…

— Вот именно — один раз уже споткнулись, — ответил Лартаяу. — Вместо контакта — полное взаимное отвращение. И опять — будто одни в каких-то своих пределах… То, что узнали — чуть ли не убило саму мечту о контакте. И даже — как будто понятно, почему это скрывали. Хотя не раскрыть тайну — была бы катастрофа… Но видите — как мы не знали, что может нас смутить в ином разуме! Ну, то есть не нас, каймирцев — фархелемцев вообще. К чему мы были не готовы… А сейчас… Слушайте — нам хоть верится, что мы встретим иной разум? И теперь уже — такой, что нас поймёт?

— Верится ли мне? — задумался Джантар. — Даже не знаю… Когда тут и так уже трудно понять, во что верить…

— А поймёт ли… — так же задумчиво ответил Талир. — Но кто-то сам ведёт нас туда. А тут уж вряд ли только с одной стороны будут чётко определённые индивидуумы, а с другой — части единой колонии… Хотя — что ещё возможно? Например — кремниевая органика…

— А выдыхать такому существу пришлось бы двуокись кремния? — напомнит Минакри. — Которая газообразна лишь при температуре планетных недр? Или опять же, аммиачная органика… Ну, вместо воды — аммиак, а вместо азота тогда — что? Фосфор? А вместо фосфора — мышьяк? Или сера? А вместо серы — что? А главное, кислород для них — смертельный яд! Нет, с такой органикой — на нашу планету даже не сядут. Если она вообще возможна… Хотя придумать можно всякое — но до того ли сейчас…

— Давайте ближе к реальности, — ответил Джантар. — Потому что видел я уж точно не мыслящую плесень, и не колонию узкоспециализированных организмов. А это были люди, удивительно похожие на нас… И пусть даже — с планеты у двойной звезды, или с извилистой эклиптикой, но — люди, существа нашего образа мышления, которые познают и представляют мир так же, как мы. И даже если только внешне похожи на нас, а внутренний план строения, ближе к нашим членистым, щупальцевым или рептилиям, а не плацентарным живородящим — у них явно те же пространственно-временные масштабы восприятия мира, то же его ощущение…

— Будто и здесь, на Фархелеме дети и взрослые, лоруанцы и дмугильцы — существа не одного уровня в этом смысле, — возразил Ратона. — И как — с понятием ценности жизни, достоинства личности? И… вот тут, возможно, и есть главный вопрос… Поймут ли они — что нас беспокоит, когда мы хотим отстоять личную свободу, внутренний мир и программу жизни от посягательств? Вдруг у них нет самого понятия свободы и достоинства личности? Или они вообразят, что мы действительно ищем какого-то тупого блаженства, избавления от неприятных воспоминаний, и так далее в этом роде? И вообще давайте подумаем: что мы скажем им — не мифическим, а реальным?

— Ну, так уже заготовили вопросы, — напомнила Фиар. — Кстати, давайте повторим ещё раз. Проверим, хорошо ли сами помним…

— Так помним же… — не вполне уверенно ответил Джантар, припоминая свой вопрос. — Я как раз хотел спросить о целях, которые ставятся перед разумным существом в разных религиозных учениях. И почему всякий раз оказывается — мы что-то не так поняли. Хотя оно и исходит извне, а не от нас самих… — закончив, Джантар остался смутно не удовлетворён тем, что вспомнил… Но почему? Разве не этот вопрос он сформулировал в том разговоре?

— А хотел спросить: считают ли они нас равными себе? — вспомнил Итагаро. — И именно — в личном достоинстве. Да, и ещё — о расхождении религий в вопросах воздаяния…

— А я — о том, есть ли… или были когда-то у них самих — такие каноны… И вообще: принято ли у них канонизировать знание, преследовать отступников, есть ли жёстко установленные моральные догмы, на которые должен оглядываться каждый в любых изменившихся обстоятельствах… — будто и Ратона усомнился в своём вопросе. Хотя тогда — говорил именно это…

— А я — о ценности личности в их обществе, праве отстаивать свои интересы, — вспомнил Талир. — И — что есть для них сама личность: цель или средство…

— Я — о недобровольной жертве, — продолжил Герм. — И — как они относятся к решениям высших уровней, если те меняют судьбы конкретных личностей…

— Я — о предопределении и его пределах, — продолжил Донот. — И — как оно связано с самой природой времени…

— Ну, а я — о раздробленности нашего человечества и его причинах, — вспомнил Лартаяу.(Хотя что-то смутно насторожило Джантара — ему казалось, в том разговоре Лартаяу назвал другой вопрос. Но какой — Джантар почему-то не помнил…)

— А я — о самой природе зла, проблеме его возникновения во Вселенной, — продолжил Минакри. — И ещё — о взаимоотношении творца, и творения, праве творения на самостоятельность за пределами исходной воли творца, восстание его против этой воли — если она подавляет задатки и внутренние силы творения…

— Ну, мой вопрос, помнится, был скромнее, — напомнила Фиар. — Насколько доступно у них само знание, как построена система обучения, как и в каких направлениях развивается их наука…

— И не бывает ли она у них явной и тайной, — напомнил Талир. — И наверно, тогда уж: не надо ли и у них… выделить из интересующих тебя дел — одно, и ему одному отдать всю жизнь, а остальное, несбывшееся — похоронить, — попытался он дополнить её вопрос. — И есть ли само понятие специальности…

— В смысле — список учебных предметов определён произвольно, а не по интересам ученика или для конкретного дела? — поняла Фиар. — Да, наверно. Хорошее уточнение моего вопроса… А то действительно: теряется время, силы, здоровье, и получается слой не средне образованных специалистов — формально обученных полупрофессионалов… А как с этим — у их? Что ж, во всяком случае — помним наши вопросы…

— Или нет… — вспомнил Джантар. — Я ещё хотел спросить, как у них — с проблемой суда, воздаяния, определения какой-то вины… А то — что же получается, если давать оценку чьим-то поступкам будет некто иного уровня? Откуда ему знать — чего достоин тот, на чьём месте он не был? А существо сходного уровня — само бывает не выше и не мудрее того, над кем поставлено "по должности"… Но — дело в том, что мы, фархелемцы, сейчас как бы и предстаём перед кем-то во всём несовершенстве… И… вдруг нам придётся ставить вопрос так: не судите всех за грехи некоторых, не вмешивайтесь в то, чего не понимаете?

— Подожди… — остановила его Фиар. — Так мы — всё равно собираемся говорить с ними как с мифологическими владыками и судьями? Будто и есть — те древнефархелемские религиозные вожди, божества?

— Точно… — после недолгой паузы подтвердил Итагаро. — Всё равно после этой обработки в интернате — ожидаем предстать перед владыками, чьё верховенство — в том, что ты перед ними всегда неправ. Будто — не то судьи, не то экзаменаторы, а мы перед ними — оправдывающаяся сторона. И даже Фархелем — их собственность, за которую мы отвечаем перед ними. А это же, в конце концов — наша планета, наш мир…

— Правда, — спохватился Джантар. — Думаем, как нам оправдаться за свои недостатки. А не идём с достоинством — как представители мира, который сейчас в опасности…

Собственные слова наполнили сознание горестной, тревожной, но — твёрдой решимостью и уверенностью. В самом деле — как они оказались настроены за долгие месяцы интернатской учёбы, если даже тут, на третий день пути, в разговорах всё прорывались покаянно-оправдательные мотивы, ожидание обвинений с позиций непогрешимого верховенства, и даже — угроз всему, что осталось от их цивилизации? При том, что — и до сих пор не знали, насколько серьёзно происшедшее… А главное: шли туда, к ещё неведомому концу пути, вовсе не обвиняемые или подсудимые — представители своего мира! Пусть и не зная пока, с кем могут встретиться — но в любом случае шли не оправдываться, не просить о милости, а с вопросом: что на caмом деле произошло с их миром, их планетой, в чём причина этого, сколь велик ущерб, а главное — что делать дальше? И положение их было — вовсе не согрешившего подчинённого перед суровым начальством! Они шли говорить с кем-то от имени своего мира — как разумные с разумными, равные с равными…

— Да и те здесь — наверняка по просьбе самих горных жрецов, — предположила Фиар. — И именно — чтобы помочь нашему миру…

— Или скорее — сами предложи им помощь, — ответил Итагаро. — А то не представляю, как наши горные жрецы могли послать им зов. Или — тут уже… общая угроза, — после мгновенной, но особенно тревожной паузы добавил Итагаро. — Как нам, так и им…

— Думаешь… и такое возможно? — разнёсся голос Фиар над притихшей тропинкой — которая (как вдруг понял Джантар по заметно посветлевшему небу в просветах редеющего леса) выходила в долину или котловину, где лес сменялся горным разнотравьем. — Но что это тогда может быть?

— Не знаю, только предположил, — Итагаро, казалось, ещё больше встревожили собственные слова. — Хотя правда — о чём это я…

— А если всё же спросят: почему вы так привязаны к плотному миру, если потом все равно вернётесь в иные? — предположил Минакри. — Что ответим тогда?

— Спросим — а разве могут быть эти миры один без другого? И откуда следует — что в нашем мире недостижима никакая гармония, возможно лишь страдание? — не задумываясь, ответил Лартаяу. — И почему нам так упорно внушают: здесь — тяготы, там — блаженство, здесь — грехи и произвол, там — высшая справедливость? И мы должны не устроить этот мир к лучшему — а бросить, сбежать отсюда?

— А… вот же — самый главный вопрос, к которому сводятся все остальные, заготовленные нами! — воскликнула Фиар. — Вот то, с чем мы фактически идём к ним! Почему должны думать — что здесь всё обречено, и кто-то имеет право осудить и разрушить это в своих высших интересах? И тогда уж, опять-таки — в чьих? Кто считает себя вправе решить всё за нас, людей этого мира? И почему это обставляется так, будто кто-то постиг нечто высшее, достиг идеала практически во всём — хозяйстве, судоустройстве, образовании? Что где-то есть идеальные общины, сообщества, цивилизации, миры — а нас, непокорных, надо привести к этому силой? Заставить отказаться от мяса, денег, техники, перевести в иную форму существования, переселить в иные миры, а не пойдём добровольно — сокрушить тут всё, чтобы негде было оставаться, и поневоле потянулись туда?

Звонкая тишина повисла над всё более светлеющей, выходящей на редколесье тропинкой. Казалось, как-то сразу затихли все звуки леса — лишь слабый ветерок едва шевелил листву кустарника…

— А наше собственное мнение — ничего не значит и не стоит? — продолжала Фиар. — И если не признаём идеалом, например, полное обобществление личного имущества — то есть получается, и компьютеров, видеозаписей семейной хроники, тетрадей с записями лично для себя — так тоже смертный грех, за который нас надо покарать? Правда, там везде речь — только о мотыгах, лопатах, ездовых и вьючных животных — чего, кстати, наша культура и не знала, издревле был механический транспорт… А мясных животных — что, просто выпустить в дикую природу, на съедение хищникам? Они же специально, тоже издревле, выведены не для того, чтобы на равных конкурировать в дикой природе! Или опять же образование?: почему как идеал — почти рабская зависимость от учителя, зубрёжка колоссальных объёмов информации наизусть без осмысления, и членство в тайной иерархии со страхом разглашения чего-то? И кто это везде и всюду "лучше нас знает" такое — угрожая за ослушание гибелью всего нашего мира? А тут — уже точно не сказки и не легенды. Имеем дело с кем-то конкретным…

— Верно замечено, — согласился Итагаро. — Везде как идеал — предлагается что-то частное, сомнительное, малоприемлемое, а цена ошибки — судьба мира? И вот — что-то происходит в реальности… После того, как кто-то тысячелетиями играл в умах людей судьбой Мироздания, имеющего космическую протяжённость — именно на таких вопросах! Будто и тут кто-то бьётся у кого-то на крючке, обосновывая как идеал… хотя — почему именно это? Разве нельзя иметь компьютер, видеокамеру, наконец, дом — и быть высоконравственным разумным? Так почему вместо этого — рекомендуется жить примитивной общиной, ведущей первобытное хозяйство?..

"Но… что с нами? — внезапно подумал Джантар. — Почему вдруг говорим об этом?"

— И с образованием — тоже, — продолжал Итагаро. — Почему и наша старая жреческая школа со свободным доступом учеников к литературе, и современный институт — что-то нравственно низшее, а их мистериальные посвящения на каждой новой ступени и строжайшая иерархия — идеал? Хотя тут же — и ученик представлен как ничего не знающий, не имеющий, униженно молящий о милости? И отношения с кем-то высшим — описаны как примитивное попрошайничество и вымогательство? Он должен идти на поклон к тому, кто его не любит, не уважает, презирает всё, что имеет для него смысл — и вообще может в любой момент, просто под настроение, разрушить что угодно в неограниченных масштабах! Не помочь по доброй воле, не открыть какие-то истины — а покарать, отомстить непонятно за что, ударить в слабое место, заставить ощутить свою ничтожность… И… где-то там тысячелетиями не знали, что тут людей заставляют верить в такое?

— Подожди, — остановил его Герм. — Я, кажется, что-то чувствую… Но не могу понять — что…

— И я… — насторожилась Фиар. — И почему-то вспоминается — как мне пришлось гипнотизировать учителей, чтобы не попасть в интернат. И драка в школе — после которой впервые проявились мои способности…. Действительно страшная, как на настоящей войне. Несколько учениц 12-й группы под влиянием наркотика вообразили себя не помню кем… А я — рядом, в крохотной нише в стене, где и не спрятаться. Чудом не заметили…

— А я вдруг вспомнил: у нас в школе — имею в виду, ещё в Тарнале — одному мальчику в перерыве между занятиями… пригвоздили ножом ладонь к крышке парты, — с дрожью в голосе признался Герм. — Ни с того ни с сего. Так что и ношением оружия в школу — не всё просто. Одни и так носят, а другим "не положено"… И потом, как ни в чём не бывало — заставили продолжать обычные занятия. И я, уже не помню где и почему, употребил в письменном задании слово "параллакс" — а учитель, представляете, не зная астрономических терминов, подумал — нецензурное слово, побежал к директору со скандалом…

— У меня была такая же история со словом "гемолимфа", — вспомнил Лартаяу. — Тоже — пришлось перед всей труппой чуть ли не каяться, что — не ругательство, а название внутренней среды организма членистых. И пришёл домой в таком состоянии — что зачем-то выбросил из окна подушку… А мы жили ещё не в своём доме на окраине Амариоли — в центре города, на шестом этаже. Подушка чудом не порвалась — а то остатки было бы не собрать…

— И мне что-то хочется вспомнить… случаи, когда я был несправедлив, кого-то обидел, — сказал Талир. — И ничего такого не вспоминается — а вот хочется…

— И мне… — удивлённо призналась Фиар. — Вдруг я бывала неправа с этим своим гипнозом…

— Зато мне есть что вспомнить, — неожиданно резко заговорил Итагаро. — Все эти взрывы, пожары, обломки стен, смятые машины, кровь, развороченные тела… Потому что — должен был жить с этим подонком из военной прокуратуры там, где он… Просто сходство имени подвело… Настоящий отец скрывался в Шемтурси от ложных обвинений, вот и нашли замену с тем же именем — не знаю, зачем надо было, кто так решил… А в армии постоянно — несчастные случаи, кто-то по-дурацки гибнет. Себя ничуть не жалеют, сами как люди — слабые, то и дело срываются… И мало, что я с ранних лет видел эти ужасы и расследования — из-за постоянных скандалов хотелось бежать из дома. Не знаю, куда — просто бежать. Даже от матери… Поймите правильно — иногда уже не выдерживал. Совсем один уходил из дома куда-то в лес или тундру, разводил костёр из сухой травы, сидел и думал: долго ли продержусь там один, если что… Особенно — после случая, когда однажды среди ночи зажёг трубчатый светильник… Знаете, есть в армии такие химические источники света: как в той нашей взрывчатке — две камеры с перегородкой, заполнены разными составами. И когда трубку сгибаешь — перегородка переламывается, смешиваются — и за счёт реакции между ними трубка какое-то время даёт свет. И вот я только зажёг светильник, сел читать книгу по полупроводниковой технике — в своей комнате, никому не мешая — а он вдруг взбесился, ворвался и потребовал, чтобы я ложился спать. А реакцию, если началась, уже не остановишь — и свет от трубки так и пропадёт зря? А ему что — надо сорвать на мне настроение, показать власть надо мной… А я, думаете, знал, что эти трубки дома имелись вообще незаконно — ведь просто так, в быту, их использовать не разрешается? Вот и сказал так громко — что он уже перепугался, как бы не услышали соседи. Правда, и книгу сразу отобрал — так что больше я её не видел, а в тот раз дочитывал под одеялом что-то другое — и то в каком настроении… А — эти пьяные забавы с детьми, и не так уж редко — с чужими? Я же говорю — всё вымещают на детях. И потом в этих гарнизонных школах кто-то стоит весь урок, не может сесть — после побоев, или всадили из воздушного ружья заряд соли в мышцы бёдер, кто-то раздевается перед спортивным занятием — и тоже в полосах от розги или в волдырях, если заставили пройти через ядовитую траву… Да, кстати, Лартаяу — помнишь газетную вырезку, которую читали те наркоманы? Taк явно и есть — из армейского семейного быта! Я все годы не хотел рассказывать. Просто слов не находил — о таком… Он же и сам как-то, пока я спал — намазал мне ноги клейким составом, чтобы не ходил "где попало", мог — только по асфальту! А то приклеится ветка или камешек — и как вообще ходить? Представляете его логику? А этот клей тоже — что-то особое, военного назначения. Держится долго — и всё такой же клейкий, и оставляет следы, и от асфальта — ногу отдирать с трудом, и на работу к матери не пойдёшь — там пол гладкий, из пластика, от шагов — оглушительный треск. И обувь не наденешь — прихватит намертво. И — сколько я так ходил… Боялся даже: пойдёт какая-то реакция клея с кожей — и что тогда? Кто знает эти армейские тайны — что заготовили против врагов, каково оно действия… А. сейчас кажется — был бы тогда старше, взял бы что-то потяжелее и покрепче — и ответил ему на всё… И зачем им в этих гарнизонах жёны и дети? Пусть бы жили отдельно от всех, перегрызая один другому глотки… — Итагаро умолк, переводя дыхание. — А сейчас, знаете — даже представил, как какая-то боевая техника так и производит их на свет без участия женщин: взрослыми и в форме… Да… так ли уж несправедливо получилось с ними сейчас? Когда это зверьё в человеческом облике валяется повсюду в своей форме со штанами, полными… того, чего стоят…

— И я вспоминаю — как остался один, без прадеда, — признался Ратона. — Поехали вдвоём в пустыню, проверить мои способности на водоносных горизонтах, а как возвращались, в соседнем купе — ограбление. Ему стало плохо, меня тоже сняли с поезда — как был, с той электризующейся постелью — повели через вокзал по грязному мокрому полу, как задержанного беспризорника… И там, на вокзале чужого города, в изоляторе медпункта — хорошо хоть, в детприёмник не решились сдать из-за аллергии — ждал, что приедет бабушка. А сообщили почему-то — третьей жене отца, она приехала и повезла меня в Арахаге… 37-й год, правда, встречал там с надеждой — думал, всё равно уже разводятся, приют расформируют, я наконец поеду к бабушке… А сперва повезли — в тот второй приют, в Милирао — и помните, что там было…

— Нет, мальчики, подождите… — встревожилась Фиар. — Почему мы стали говорить о таком? Почему вспоминаем это?

— И то верно… — словно очнувшись, понял Талир. — Будто кто-то роется в памяти — и что-то тянет оттуда! Но — не то, что нужно сейчас!

— И не что попало — именно неприятное! — добавил Герм. — Но — зачем так препарировать наши воспоминания? И кто это делает?

— Или ему кажется, так он нас лучше поймёт, — предположил Ратона.

— А я в этом не уверен, — ответил Герм. — И — как доверять тому, кто роется в чужой памяти? И что хочет оттуда добыть?.. А давайте просто вспоминать из школьной программы! — вдруг предложил Герм. — Угол 1 равен углу 2, если угол 3 ещё как-то с чем-то связан… Или начнём производить в уме бессмысленные вычисления! Не объяснят толком, что им нужно — получат длинные ряды цифр…

— Мальчики, но может быть, так нельзя? — возразила Фиар. — Вдруг у них так принято начинать контакт? И это для них вообще — единственный способ достичь взаимопонимания?

— Но способны же они в принципе изъясняться словами? — переспросил Герм. — Или, думаешь — могут только эмоциями и образами?

— Но тогда это — уже не звездолётчики технических цивилизаций дальних миров, — ответил Джантар. — Разве что — копируют такую цивилизацию магически, интуитивно, пользуясь материей уплотнённого астрала…

— А вот на эти мысли — совсем никакого ответа, — сказал Минакри. — И тоже — почему?

— Странно, — согласился Талир. — А могли бы ответить — пусть эмоциями — если бы хотели. Значит, не хотят…

— Или мы уже сумели подсознательно закрыться от них, — предположил Минакри. — Но это пока, днём — а что во сне… Хотя идти ещё ночь — на сон остаётся вторая половина дня. И не заставишь себя — во сне тоже думать о каком-то абсурде. Например — чему равен объём унитаза, помоями из которого постился монах, пропорциональный собственной рясе… Да и какое впечатление можно произвести такими подсознательными блоками — на настоящих звездолётчиков или людей из будущего?

— Значит, этим вечером — не спать всем одновременно, — ответил Талир. — Кому-то — бодрствуя, следить за состоянием остальных. Правда, я и на краю диапазона не всегда слышу вас… Герм, а ты можешь сразу отличить на просвет, если что-то неладно?

— Даже не знаю, — ответил Герм. — Если бы у нас там был атлас изменений ауры при подобных состояниях… Обычный анатомический — и то не дали… Разве что могу предложить подсознательную установку: реагировать на мудрость — а не глумление, искренний интерес — а не испытания с двойным дном, серьёзное участие в судьбе нашего мира — а не игры вокруг него…

— Но сейчас — опять что-то как тянет исповедаться, пройти духовное очищение перед контактом, — вновь признался Лартаяу. — Или хотя бы — что-то вспомнить…

— Вот именно… А вдруг — мы интересуем их как личности? — неожиданно спросил Талир. — Где хотим работать, чем увлекаемся, какие проблемы решать? А я так и не успел сделать выбор — между археологией, палеонтологией, физиологией… Хотя мог ли представить — что сейчас, во времена компьютерной томографии, в мединститутах на лабораторных занятиях будут резать живых червей? Изучать биологию не живого неповреждённого организма — вскрытого располосованного полутрупа? А это — уже не то, что есть мясо животного, специально затем и предназначенного…

— И я как-то раньше не думала, — призналась Фиар. — Имею в виду — через что пропускают студентов в институтах. А не пройдёшь — не станешь врачом, останешься экстрасенсом без диплома…

— А как казалось, ещё немного — и начнут отбирать первых космолётчиков?.. — дрогнувшим голосом напомнил Лартаяу. — Я в 9 лет уже думал, куда подавать заявление…

— Внеатмосферная астрономия, поиски планет у других звёзд, — так же печально согласился Герм. — А теперь — объясняй людям "оттуда", почему всё это сорвалось?

— Думали, скоро будем обследовать Майрен и Эринай в поисках органической жизни, — добавил Лартаяу. — А получили — оглушение первобытностью… Дрова, канавы, погрузка камней, досок, ремонт школы своими силами, вражда явных и тайных банд… А что фактически пересидели в интернате — когда учеников в школах и прямо на улицах хватали, секли в общем ни за что? А чем они занимались в тех же школах…

— А я когда-то думал: ученик 12-й группы — уже готов участвовать в экспериментах по компьютерному моделированию памяти, обнаружению новых элементарных частиц, — вспомнил Итагаро. — А там — походы с военной дисциплиной, "трудовые отработки", какие-то странные массовые церемонии, постановки на темы чужого деревенского прошлого… И нам, каймирцам, просто дико разыгрывать такое на уроке в школе, да ещё — как учебное задание, за которое ставится оценка? Нам непонятны эти проблемы чужой нищеты, неустроенности, неспособности цивилизованно и сообща вести дела! Вооружённые переделы пашен, огородов, наследства, и об этом — целая литература! А вы тут, в школьном спектакле — извольте изображать бедных, притесняемых богатыми, выжимать из себя нелепые страсти там, где можно элементарно договориться! Будто у нас в современности нет проблем, которые нам ближе, понятнее, которые нас волнуют…

— Но программа по лоруанской литературе — почти вся на такие темы, — согласился Ратона. — Всё — старое и чужое. А человек, не понятый обществом — будто не проблема. Человек, которого боятся, отворачиваются из-за его необычности — будто не проблема. И поиск тех же микрочастиц, первооснов Мироздания, объяснение той же биолокации — менее интересны, чем конфликт звероподобных неграмотных людей? Которых различает лишь, что один богат, а другой беден, у одного в подчинении — целая свора, а другой — тиран только в своей семье! А ты выжимай из себя ненависть к тому и сострадание к этому — несмотря на то, как лично по тебе уже прошёлся такой "бедный"…

— И где уж тут орбитальные и подводные города — или хотя бы научные станции? — добавил Талир. — Прошлое — буквально душит современность Мыслить можно — лишь теми категориями, решать — те проблемы. А своё, подавленное, носить в себе — без исхода, без решения…

— И мы опять кому-то или чему-то поддаёмся! — спохватился Донот. — Ну, сами подумайте — что заставляет нас говорить всё это?

— Предстоящий контакт, — ответил Минакри. — И я думаю — что получается с этим резанием червей в мединститутах? И в общем — с открытой институтской и тайной жреческой наукой? Правда, у нас жреческая — и не была столь тайной, как в других культурах…

— Нет, а это… — с возрастающей тревогой не дал ему договорить Джантар. — Думаете… кто-то таким образом хочет лучше понять нас самих и нашу культуру?

— И правда — опять… Но тогда и закрываться от этого нельзя — наоборот… Хотя… — Итагаро, шедший с Лартаяу впереди остальных, остановился и замер в каком-то полушаге, едва отогнув нависшие над тропинкой ветви куста ягодного папоротника — за которым, как показалось Джантару, она круто перегибалась вниз, и на большом протяжении над долиной или впадиной сквозь поредевший кустарник виднелось голубое небо.

— А что там? — спросила Фиар, подходя следом. — Да, действительно…

И Джантар — подойдя к остановившимся в недоумении остальным, увидел сквозь редеющий лес на склоне крутого спуска уже как-то неровно, извилисто, словно с камня на камень сбегающую вниз тропинку — которая затем терялась где-то внизу, зато по ближнему краю широкого ущелья тянулась чёрная лента автодороги. Впрочем, он не сразу и понял, что это — в первый момент из-за странного сходства по цвету с рекой на Западном континенте в той записи ему показалось, что и здесь он увидел иссиня-чёрную поверхность воды… Противоположный же склон — был с трудом различим за кустами и деревьями, обрамлявшими самый выход к спуску и уступ слева от него — но, насколько видно, казался снова поросшим густым тёмно-зелёным горным лесом…

— А что делать — как-то спустимся… — начал Итагаро, осторожно ступая на крутой уклон тропинки.

Джантар, немного поколебавшись, но увидев, что Итагаро спускается уверенно, последовал за ним. Здесь уже на тропинке совсем не было травы, и сухая почва мягко крошилась, тонкими струйками осыпаясь из-под ног. Однако спуск был долгим и крутым — и все пока шли молча, то и дело притормаживая и даже хватаясь руками за ветки на самых опасных поворотах…

— И всё-таки — где они бывают, когда творится зло, — вдруг снова заговорил Итагаро. — Я имею в виду — высшие существа… И нам только говорят: человек свободен в выборе — но за его выбор с него же спросится. Например: с ученика младшей группы, в отчаянии схватившегося за нож — как со взрослого убийцы…

— Итагаро, о чём ты? — снова забеспокоилась Фиар. — Что… опять?

— Возможно, — согласился Итагаро, не забывая внимательно смотреть себе под ноги. Джантар, спускавшийся следом, вспомнил о ящиках с продовольствием и обеспокоенно взглянул назад — но Донот и Ратона как будто без проблем спускались по тропинке с одним, уже полупустым, а следом Минакри и Талир так же несли второй. — И всё-таки… — продолжал тем временем Итагаро. — Если человек в большинстве случаев не понимает, за что ему воздаётся — а воздаяние непонятно за что может скорее ожесточить, чем сделать лучше и совершеннее… В чём тут высшая справедливость?

— А дорога, куда спускаемся… — вдруг сообразил Джантар. — Её же не было в видении со стрелкой…

— Или действительно кто-то очень ловко играет на наших сомнениях… — продолжал Итагаро, будто не слыша его, и только не забывая отводить ветки в стороны. — Люди, мол, знают, что грешить нельзя — а не грешить не могут, такова их природа, устроенная вопреки высшим законам — но и снисхождения им за это не будет… Хотя откуда известно, что именно эти законы — высшие? Кто и как это решил? А с другой стороны — все эти гарнизонные подонки, аварии, записки с угрозами целой семье… Что тут считать справедливым воздаянием за что?

— И вновь мы — всё о том же, — напомнила Фиар. — Но почему? Что заставляет вспоминать это?

— Верно, — Итагаро удивлённо оглянулся, стоя уже в самом низу, у выхода с тропинки на асфальт. — Что же это такое…

— А дорога в самом деле — поперёк нашего пути, — сказал Лартаяу, спускаясь следом. — И что дальше? Джантар, как было на стрелке?

— Прямо вперёд… — со всё возрастающим недоумением ответил Джантар. — Никаких пересечений до самого конца… Действительно — как же это?

— И продолжения тропинки по ту сторону не видно, — добавил Лартаяу, пройдя чуть из-под полога ветвей к самой обочине дороги. — Сплошные заросли… А по краю — даже какой-то земляной вал… Куда нас завели? — Лартаяу недоуменно оглянулся. — Джантар, если бы ты мог прямо сейчас…

— Попробую… — ответил Джантар, упёршись рукой в шершавый, в косых чешуйчатых квадратах размером с ладонь, ствол ближайшего дерева, и закрыл глаза. Но в его сознании было странно пусто — кажется, как никогда раньше. Мелькали обрывки совсем неясных образов, фосфены, пятна света, пробивавшегося сквозь веки от колыхания листвы деревьев в слабом долинном ветерке — и всё…

— Или теперь уже — просто по сторонам горизонта? — неуверенно предположил Итагаро.

— Но… мы до сих пор на северо-восток и шли… — ответил Джантар.

— Значит, должно быть продолжение тропинки, — уже увереннее заключили Лартаяу. — Просто за валом не видно. Тем более, тот склон — пологий. Пойдём туда? Всё равно вокруг — никого…

— А асфальт, должно быть, горячий, — сказал Герм. — Видите, какая чёрная поверхность? Даже воздух струится. И через это — идти…

— Горячий… — подтвердил Лартаяу, ступив на дорогу и сделав несколько шагов. — Стоять, правда, трудно — но идти можно. А вот — как перебраться через вал, и где дальше тропинка… Или нет… Справа, я смотрю — ответвление от дороги! — воскликнул Лартаяу, глядя куда-то в сторону. — И как раз в нужном направлении! Отсюда — направо, а там — налево!

— Но на стрелке ничего подобного не было, — ответил Джантар, выходя на действительно очень горячий и даже липкий от жары (будто специально к рассказу Итагаро о том случае — вдруг подумалось ему) асфальт дороги. — И что за покрытие… — всё с большим беспокойством продолжал Джантар, следя за рукой Лартаяу. Долина по обе стороны тянулась почти до горизонта, лишь там постепенно теряясь в зарослях деревьев — и по всей её длине шла прямая, серовато-чёрная с какими-то смоляными блёстками, лента дороги. И лишь в одном месте, ещё сравнительно далеко, виднелся поворот налево, примерно в прежнем направлении их пути. Это было начало какой-то боковой дороги, врезанной в противоположный склон долины и ведущей куда-то дальше вверх — хотя склон там заметно понижался…

— Другого пути всё равно нет… — ещё более неуверенно сказал Итагаро, тоже ступая на асфальт. — А с этой стороны — дальше нет и обочины. И асфальт липкий… Правда, не так, как тот клей. Кстати же я его вспомнил…

— Зато — полоска тени от деревьев, — ответил Лартаяу. — Правда, совсем узкая, и то — пока тень не уйдёт с дороги. Так что пойдём быстрее…

Джантар наконец сообразил вернуться с раскалённого асфальта в тень под деревьями — и неожиданно для себя оказался во главе всей процессии. Остальные двинулись следом — в тени на самом краю дороги, где асфальт ещё сохранял прохладу и не казался липким на ощупь. Только Лартаяу почему-то продолжал идти по накалённой середине дороги в стороне от остальных…

— Лартаяу, ты действительно можешь там идти? — спросила Фиар.

— А почему нет? — ответил Лартаяу. — Ходили же как-то — по городу, и на прогулки во дворе интерната. Я даже замечал — мне бывает странно приятно идти по такой холодной или горячей поверхности, что кажется, сам едва могу выдержать, — вдруг признался Лартаяу. — А отводить ветки руками — так тоже…

— Но мы не можем позволить себе лишний риск… — начала Фиар.

— И всё-таки я тоже пойду там, — сказал Минакри, переходя из узкой неровной тени на асфальт. — Тем более — это и не угли. Хотя верно — асфальт какой-то липкий, — добавил он через несколько шагов.

— Так и вопрос — чем покрыт асфальт? — ответил Итагаро. — Ведь тоже — дорога к военному объекту. По крайней мере — бывшая. А вы так просто идёте по ней…

— Но тут уже нас в этих знаках ни о чём не предупредили, — неуверенно предположил Лартаяу. — И вы идёте по той же дороге — только в тени…

"И правда… — мысленно согласился Джантар. — Не предупредили… И стрелка дальше шла прямо. А мы — вместо того, чтобы искать продолжение тропинки — пошли в сторону…"

Он прислушался — и вновь ощутил лишь странную пустоту. Не было страха, беспокойства — но и прежней уверенности… Если их куда-то вели, и это так важно, как они думали — неужели не должны были предупредить и об этой шоссейной дороге, как предупредили о той, рельсовой? И — не указали бы сразу, как дальнейшее продолжение пути, этот поворот налево? А то, к примеру — откуда ведущий их некто мог знать, что они не станут взбираться на крутой, поросший густым колючим кустарником вал, пытаясь отыскать за ним продолжение тропинки?..

"Если ведут… — мысленно повторил Джантар. — А… если нет?"

…И, помнится, так же сомневались они год назад — на пути в Арахаге, и в самом телецентре… И сейчас — до сих пор не знали, что это было: чей-то продуманный, тщательно разработанный план — или цепь удивительным образом совпавших случайностей, породивших в итоге некое подобие плана? Но такое чудо вряд ли возможно дважды… И значит — тут тем более могла оказаться лишь странная случайность, по недоразумению принятая как знак свыше. Даже если срабатывание сигнализации на скале за деревьями — вторая такая случайность…

Или пусть — не случайность. Всего-навсего… очередной пример его, Джантара, ясновидения: стрелка, указавшая, как они пойдут дальше — сами, по собственной инициативе, без чьего бы то ни было плана, принимая и в дальнейшем лишь собственные мгновенные сновидения на почве подсознательных ожиданий за некие знаки!..

И — снова одни, без помощи и поддержки… Но теперь уже — в битве за судьбы всего их мира… Через год после того — как, так же положившись на чей-то наверняка мифический план, знаки, предчувствия — уже раскрыли тайну… Которая, как верно сказал Лартаяу — буквально убила во всём их человечестве надежды на контакт, мечты о нём! Пусть и вернув одну цель, одну веру — в свои силы и способности — при этом убила другую. А какое они имели на это право? Разве их дело — решать за всех такое?..

Вот именно… А сами — как-то и не задумывались над такими последствиями своего поступка. Хотя конечно — тогда ими двигала естественная любознательность, стремление понять происходящее, помочь своему человечеству не зайти в тупик — но что в итоге? Вековая, тысячелетняя мечта их же человечества — словно вываляна в грязи, изгажена этой баней-туалетом, унижена оскорбительной примитивностью и прагматичностью самой иорарианской культуры — в которой не нашлось ничего интересного для их цивилизации, как-то обогащающего её?..

Волна странного тягостного чувства нахлынула на Джантара. Не просто страх, не просто вина — что-то большее. И казалось — совсем уже не оставлявшее выхода, надежды, оправдания… Но почему? Ведь, с другой стороны — что было бы теперь, не раскрой они тайну? И всё же в сознании словно разрасталось убеждение — что они фактически извратили путь своей цивилизации. Они, девять самоуверенных подростков, вообразивших, что подобное им дозволено. И… вот зачем кто-то повёл их по стрелке — чтобы спросить за содеянное! Кто-то, возможно — поистине воплощающий высшую справедливость как этого, так и других миров…

Нет, но — по какому праву? И где был сам тот кто-то — когда власти этого мира говорили всем, что надвигается кризис, заканчивается ресурсы, стремительно глупеют сами люди — и даже познание мира выходит на принципиальные пределы? Чем и кому помогли те, высшие, что сами были готовы спасти? А тут вдруг — явились с каким-то судом, спросом за то, что уже свершилось?..

Или… опять — просто атака низшего астрала? Джантар, подумав об этом, даже встряхнул головой, будто отгоняя наваждение — и едва не задел лицом ветку, которую сразу не заметил…

Да, надо идти осторожнее… Хотя… они же действительно сделали это! Открыли своему человечеству тайну, не имея морального права…

Нет — а если бы не открыли? На что пошли бы власти всех стран их мира, кроме одной — во имя сохранения тайны? И к каким последствиям это могло привести?..

Или… суть главных, коренных проблем их цивилизации — вовсе не в этом? Зря они придали записи об Иораре такое значение?..

Да и — не сами же пошли в то подземелье. Их явно повела туда какая-то мистическая сила… И теперь у них — чувство страшной вины перед всем своим человечеством, а та мистическая сила — как бы и ни при чём?

И — по какому праву кто-то ведёт их на суд или допрос? После всего, что случилось, после трупов на улицах — и ужаса тех, кто остался, решивших, что действительно гибнет мир? И тоже — где были сами завлёкшие их сюда ложным знамением?

Нет, но… что теперь? Когда они — уже здесь, в горах, так далеко от цивилизации? По-прежнему идти, куда их ведут — и надеяться на мудрость и снисхождение? Что те — всё же сумеют отличить добросовестную слабость или ошибки от сознательного злодеяния? Как будто они, великие и мудрые — не могли отличить и так, не заставляя проделать такой путь…

А если и идти — то, как и говорили, не просителями или подсудимыми. Достойно — и со всеми заготовленными прежде вопросами. И eщё — с новым, только что пришедшим на ум Джантару… Зачем те — зная, как сейчас нужны в Тисаюме их знания, способности, убеждённость в борьбе со злом — вместо этого воспользовались их доверчивостью и мистической путаницей в умах, заставив пройти такой путь куда-то в самое сердце гор, и ничего даже толком не объясняя по дороге, давая лишь смутные отрывочные знаки? И это — когда сами они не могли не испытывать тревоги за судьбу своего мира, человечества — но и не могли понять, что происходит, нужна была надежда, совет, поддержка? Когда — просто подло и чудовищно играть в какие-то суды, посвящения, испытания, когда не до этой околомистической мишуры?..

Нет… Снова — что-то не то. Будто кто-то сознательно внушал нелепые, несправедливые ожидания — толкая к ответу злом на добро…

…Джантар, словно очнувшись от этого шквала мыслей, увидел идущих рядом Минакри и Лартаяу — и вновь ощутил под ногами неожиданно горячий асфальт. Ах да — последние остатки тени ушли с дороги, теперь вся она была освещена жаркими лучами Эяна, успев стремительно нагреться даже в бывшей течи… Но и — едва обернувшись посмотреть, не отстали ли остальные, Джантар вдруг понял, что снова борется с чем-то ужасным в своей душе. Что-то рвалось извне в его сознание, подавляло волю, угрожая сломить её — хотя мгновениями само казалось лишь чудовищным порождением бреда… А главное — что могли сейчас они сами? Что зависело от них, чем могли помочь хотя бы друг другу? Девять подростков, пусть с необычными способностями — здесь, в горах, в отрыве от цивилизации — когда что-то непередаваемо огромное, грозное и страшное, возможно, уже захватило мир? A кто-то — кому по непонятной причине доверились с самого начала — вёл их через горы с какой-то целью, завлекая труднопонятными знаками?

Совсем уж страшная догадка мелькнула в сознании Джантара…

А… если они сами же — и впустили в свой мир зло, которое угрожало ему? Сами, своими действиями — ещё тогда, в прошлом году? Или — самоуверенными надеждами узнать некую тайну своего мира? Возможно… даже совершив для этого какой-то иллюзорный подвиг? И именно это — уже с самого начала влекло их ко злу, к разрушению?..

Нет — а те? Где были сами высшие существа, которые знают всё наперёд? Почему не остановили их, не предупредили заранее? И даже сейчас их собственной мудрости хватает лишь на то, чтобы обвинять и судить кого-то уже по итогам свершившегося?..

Или… тут — уже что-то такое, перед чем бессильны и они? Но тем более: какой спрос с тех, кто сами — только люди, пусть не совсем обычные? В чём их вина, за что расплачиваться? За то, чего не предусмотрели те, высшие? И в чём какая-то роль самих высших существ? Сперва оставаясь в глубоком тылу битвы — затем, уже по её итогам, сорвать гнев на слабых, на тех, кто не были подготовлены, просто чего-то не знали?

Ho — можно ли сейчас так рассуждать? Ведь сама битва — реальна! И в ней нельзя позволить себе слабость… Но — и нельзя корчить из себя сильного, бесстрастно наблюдая за метаниями слабых! Тем более — с нескрываемой готовностью покарать кого-то потом, когда всё закончится? Будто самим — уже заранее известен исход битвы! Битвы за судьбу их мира…

Или… так и есть? Всё — как в канонах, по которым ещё от начала мира определена сторона, грядущая победить в этой битве? И значит, весь их путь, усилия — как и усилия всего их человечества в попытках решить что-то своим умом и волей — напрасны и бессмысленны? И сейчас в их мир действительно пришел кто-то такой, кому никто ничем не в силах противостоять? И даже… бывшие покровителя, которые привели их сюда этими знаками — теперь фактически враги у него на службе?

И… как же — они сами? Не будут бороться, сопротивляться? Просто сдадутся на милость того, кто захватил их мир? Но разве не долг разумного существа — отстаивать свою правду до последнего?

Хотя… вот именно — до какого "последнего"? И — до каких пределов простирается мощь зла, вторгшегося в их мир? И… что оно способно сделать с человеческой душой, не покорившейся ему? А тут — и образы ада из всех канонов… Но… и то — хоть какое-то существование, какая-то надежда! А если… действительно не будет даже и такого? То есть — вообще ничего?

Охваченный совсем уже невыразимым, не испытанным прежде ужасом, Джантар обернулся посмотреть, где остальные, идут ли по-прежнему за ним — и тут же налетевший откуда-то порыв ветра едва не сбил его с ног, и он увидел, что вокруг мечется какая-то серая мгла…

Но — как же это? Ведь только что был — жаркий и безветренный летний день…

Однако новый порыв ледяного ветра едва не бросил его на Герма, шедшего следом — остальных же он вовсе едва увидел. Летнего дня как не бывало — повсюду вокруг, скрывая их силуэты, кружилась пурга…

— Герм, давай возьмёмся за руки, — едва узнав свой голос, с трудом произнёс Джантар. — Все вместе, цепочкой. Чтобы не потеряться… И пусть они видят, что мы не разобщены, мы — едины…

— Джантар, о чём ты? — голос Герма тоже показался Джантару как чужим. — То есть… что это? Где мы?

— Мальчики, правильно, — прошептала Фиар где-то сзади. — Надо держаться вместе… Не поддавайтесь им…

А в воздухе — уже заметно похолодало. И асфальт, как вдруг понял Джантар, был не жарким — холодным… И листья на деревьях над обочиной дороги — словно исчезли, унесённые снежной круговертью. И Джантар, всё продолжая механически двигаться вперёд — задевал головой и плечами лишь жёсткие упругие голые ветки…

— Ну, что же вы? — донёсся сквозь вой ветра отчаянный крик Лартаяу. — Не дайте захватить себя всему этому! Надо сопротивляться!

"Не допущенный к тайне — не дойдёт… — всплыла в памяти Джантара строка из какого-то "священного" текста. — Пурга, половодье, смерч или ураган унесёт его — а вокруг будет ясный и тихий день, и никто не поймёт, что это было… А допущенный войдёт под сокровенные своды — и тайное знание откроется ему…"

"А… вдруг и вправду — только игра или испытание? Ведь что им — даже если мир в опасности… Для них всё — игра…"

— Держитесь… — едва ли не через силу прошептал он. — Не верьте… Всё это — только иллюзия… Они опять испытывают нас…

Его голос потонул в вое ветра. И, едва Джантар, с усилием приподняв голову, успел бросить взгляд вверх, в серое, заполненное снежным вихрем небо — как оно раскололось, разверзлось — и что-то огромное, чёрное и. страшное ринулось оттуда прямо на них. И ещё мгновение — эта глухая, пустая чернота скрыла собой и поглотила всё…