Битва во времени

48. Осколки судеб мира

…Джантар долго ждал эту волну. Очень долго. Ещё с вечера он приготовил старую кинокамеру с перфорированной плёнкой, надеясь на обещанное в прогнозе волнение моря — но почти всё утро морская поверхность была покрыта мелкой противной зыбью, из-за которой он не получился бы на плёнке ни спокойно плывущим в тихой прозрачной воде, ни устремившимся к берегу в броске на гребне волны. А плёнка к тому же была последней — достать новую при нынешних проблемах с нехваткой самых необходимых ресурсов было негде. Но и старых съёмок — периода, когда Джантар, ещё не умея плавать, компенсировал этот свой недостаток таким катанием на волнах — у него не было, а спохватился он недавно, когда осталось использовать на это лишь самый остаток плёнки. Последней, исчезнувшей из свободной продажи… Но пока о тяжёлом и тревожном не хотелось думать — ведь кажется, только что пронёсшийся катер наконец поднял подходящую волну…

— Пускай! — крикнул Джантар, делая взмах рукой в сторону берега — и тут же пригнулся, ожидая, когда нависнет грозно загнутый на вершине гребень волны. Теперь — точно рассчитать момент, когда оттолкнуться ото дна, чтобы волна пронесла его как можно дальше — плёнки на вторую попытку не было. (Опять же — как не думать о таком…)

И всё-таки он ошибся, оттолкнувшись не вовремя. И волна, увы не понесла его к берегу на себе — нахлынула как-то cвeрхy, попала в глаза, в уши, и он, ничего не разбирая сквозь застлавшую глаза водяную плёнку, больно ударился коленями о прибрежную гальку, а волна продолжала тащить его по всё более крупным камням, чего он никак не ожидал…. Он наконец с усилием притормозил рукой, упёршись в гальку — и с досадой на неудачу этой последней возможной съёмки, преодолевая внезапное головокружение, попытался подняться с уже очень больших здесь, довольно далеко от линии берега, камней…

— Кажется, вышло удачно, — сказал Лартаяу, опуская кинокамеру и глядя на счётчик плёнки. — А то — всё равно было бы уже не повторить.

— Думаешь… удалось? — спросил Джантар, с усилием приподнимаясь. — А я уже думал… — и тут взгляд скользнул по пустой скамейке на набережной под деревьями. — Но… где они?

— Ах да, ты не видел… Твой брат вырвался и побежал, когда я предупредил его кое о чём, — объяснил Лартаяу. — И сразу схватил все ваши вещи. У меня только камера и осталась, мне даже некуда её положить…

— Но почему? Что тут произошло? Хотя я не очень удивляюсь — но всё-таки? О чём ты его предупредил?

— Чтобы не болтал лишнего о том, что можно говорить не всем, — понизив голос до шёпота, объяснил Лартаяу, оглядываясь по сторонам. — И ты будь с ним осторожнее, не рассказывай, чем увлекаешься. Хотя я сам не знаю, почему внешний разум — какая-то особенно запретная тема…

— Вот как? — удивился Джантар. — Я сам давно уже оставил эту идею… И что он тебе сказал?

— Будто ты специально занимался сбором данных об этих прозрачных фигурах в скафандрах, которые несколько лет назад видели многие люди. И всё — среди каких-то бандитов или сумасшедших. Нет, сам я не могу поверить, чтобы ты связался с бандитами — даже из-за этого, — сразу уточнил Лартаяу. — Наверно, он хотел поднять твой авторитет перед малознакомым человеком. А чем можно поднять — по мнению таких людей, как он — сам понимаешь…

— Да, вот и имей с ним дело… — не мог не возмутиться Джантар. — Я просто собирал газетные вырезки об этих случаях. И ему так во всём доверял, даже разницу в возрасте не учитывал…

— Джантар! — донёсся издалека голос матери. Он обернулся — и увидел за парапетом набережной, уже у самого поворота на одну из улиц, и её, и брата, неестественно быстрыми и широкими шагами удалявшегося куда-то в сторону центра города. У Джантара невольно сжались челюсти, когда он представил капризно-злобное выражение лица брата в этот момент. — Джантар, мы пойдём вперёд, а вы нас догоните!

"Откуда он у меня такой? Вот если бы… какой-то другой — тоже каймирец… А то и двое, — почему-то подумал Джантар. — И оба — старших… А этот — младший, лоруанец — несчастье всей семьи. Остались тут из-за него — вдвоём, с камерой…"

— Но почему ты оставил эту идею? — спросил Лартаяу, осторожно положив камеру на гальку, чтобы натянуть синюю в мелких клетках рубашку — с которой приятно контрастировал цвет его не такой тёмной, как у Джантара, кожи.

— А аргументация "Постановления о вредоносных слухах" тебя не убедила? — переспросил Джантар.

— Нет, аргументация убедительная, — ответил Лартаяу, вновь поднимая камеру. — А то правда, если они — иной материальности, как могут ходить по планете, не проваливаясь под грунт? И, если хотели контакта — почему их видели только по ночам у военных заводов, тюрем, притонов, но ни разу — в научных институтах, правительственных зданиях, или просто днём на многолюдных улицах? То есть — что же, получается, их интересует? Да ещё сами слухи о них — в каком-то религиозном плане…

— Вот и говорю, — подтвердил Джантар. — Будто забыли происхождение религий на самом Фархелеме. И требуют какой-то "свободы веры", даже не думая — веры во что?

— Ладно, одевайся — и пойдем… — начал Лартаяу — и обеспокоенно спросил — Или… где твоя одежда? Он и её взял с собой?

— Какая одежда? — не сразу понял Джантар. — Я так и пришёл сюда! Ты, что, не видел? Нет, но… — внезапное подозрение заставило похолодеть. — У вас не действуют эти новые законы об одежде?..

— Как же не действуют… — тоже в испуге ответил Лартаяу. — А ты не знал?

— Так что, и здесь… — переспросил Джантар, eщё не вполне веря в услышанное. — За то, что им с их светлой кожей уже в 10 лет хочется закутаться с ног до головы…

— И с нас тоже — штраф до 20 бэни, или… — подтвердил Лартаяу. — Причём "или" — даже скорее всего. Где родителям взять двадцатку на каждый раз, когда захочешь отдохнуть от лишней одежды?.. И — при своём росте — как докажешь, что тебе ещё нет 16-ти? Там более, уже вправду есть…

— И это — здесь, в Тисаюме? — ещё раз потрясённо переспросил Джантар.

— Так военные власти распорядились… Нет, свои-то, каймирцы, не выдадут, если что — но если уж эти решат, что ты так куда-то не туда зашёл… И ладно бы хоть "честно" — 20 ударов по телу, и всё — а то на практике обнаглели вконец. Ещё вымажут чем-то так, что плавки не наденешь — и делай, что хочешь. Или тут же второй раз поймают — и ещё 20 ударов. Я уж не говорю про шланг… в задний проход, а второй конец — в кран с водой, и дальше — сам понимаешь… Так "поддерживают порядок"… И за что — всё это? Что им делают мирные дети, не состоящие ни в каких бандах — чтобы с ними так бороться? А члены банд, о которых все знают — как раз в обуви, в штанах, бывает даже — от военной формы… И им можно зайти куда угодно…

…—А если бы те ещё сразу, в 80-е — знали, что сейчас будут вот такие? — Джантар отвёл взгляд от мозаики на фасаде здания в начале Вокзального проспекта — и посмотрел вслед только что свернувшей в сторону продолжения набережной группе из восьми лоруанцев, чуть старше их, в действительно полувоенной одежде. — И из-за них — такие законы? С каким чувством шли бы тогда в бой?

— Ах, эти, — понял Лартаяу. — Несчастные в своих семьях, чем-то обделённые, и всё такое… А попробуй свяжись, поверь, что действительно несчастны, попробуй помочь…

— А то и предложить побег из семьи, где им будто бы так плохо, — добавил Джантар. — Я однажды пробовал — так и повторять неудобно, что услышал в ответ. Они же в любом случае согласны унижаться перед теми, от кого зависят. И неспособны понять, что младшие не виноваты в их неприятностях…

— И ты так и написал в своём обращении в газету? — вдруг спросил Лартаяу.

— Откуда ты знаешь? — остановился от неожиданности Джантар.

— Пока ты был в море, я говорил с твоей матерью. Она мне так напоминает мою… — вздохнул Лартаяу. — Тем более — вспомни, с кем живу сейчас… И тоже рассказал ей — как послал в газету письмо по вопросам охраны природы, и что из этого вышло… А твой брат тут же и заявил, будто ты собирал свидетельства бандитов и сумасшедших… Хотя ладно, не надо об этом. Лучше скажи — что это за новая гипотеза и откуда она?

— Будто всё наше человечество вообще происходит не отсюда, — объяснил Джантар. — Результат переселения на Фархелем части какого-то другого человечества… И все фазы его истории в точности повторяются здесь — хотя всё знали заранее. Я имею в виду — знали хранители древних книг… То есть, сперва будто бы ещё сохранялась видимость технической цивилизации — но потом, как стали рожать по десять детей и расселяться по планете, так и пошло: опять — первобытные общины, рабство, мелкие государства, частный бизнес… И к тому времени подлинная история уже забылась — а религии остались и выдавались за историю. И всё это стало известно будто бы лишь потому, что Хальбир в каком-то раскопе нашёл эти древние книги и сумел их расшифровать. Или даже какой-то его предшественник, Вин Барг — но тот вообще полулегендарный… Хотя лично я — очень сомневаюсь. А то подумай: если в этих книгах — тем более отпечатанных на специальном пластике, который вообще не гниёт и не портится — есть уже готовые схемы космического транспорта и вся прочая информация для таких полётов — казалось бы, что мешает нам воспользоваться этой готовой информацией? И добраться до ресурсов соседних планет и пояса астероидов — если тут нам уже не хватает своих? А об этом и речи нет… И потом — где сама история той планеты, хоть какие-то её факты? Почему мы о них ничего не знаем?..

— Подожди, — вдруг остановил его Лартаяу. — В чём дело? Что вы так смотрите? Возраст определяете? Дайте пройти, мы же вас не трогаем!

— Ах, ты… — раздалось спереди. Джантар даже не сразу понял, в чём дело — взглянув вперёд, он едва успел увернуться от человека с орденами на груди, который бросился на него, но промахнулся и влетел в стекло витрины, мимо которой они проходили. Стекло опасно завибрировало, но устояло. — Как ты со старшими разговариваешь? — продолжал кричать человек с орденами, бросаясь уже на Лартаяу и замахиваясь каким-то предметом. — Вы это куда собирались?

— Джантар, где же твои? — Лартаяу едва успел отскочить от нападавшего — и тот, упав, растянулся на асфальте. — Почему мы их не встретили?

— На помощь! Сюда! — истерично завопил кто-то совсем поблизости. — Тут дети бьют взрослого! Героя войны, с орденами!..

Грохот собственного сердца перекрыл для Джантара все звуки. Лишь одна мысль рванулась из пелены внезапного ужаса: где — мать и брат, уж какой он ни есть? Как получилось, что они с Лартаяу столько прошли по Вокзальному проспекту, не встретив их? И… что теперь?

— Они врывались в дома! Резали наши семьи! — кричал нападавший, успев подняться и встать в позу, которая, похоже, казалась ему величественной, хотя выглядела довольно нелепо. — А теперь смотрите, в каком виде ходят по городу! А мы в их годы сами кололи дрова для школьной кочегарки! — продолжал он орать какую-то сумбурную чушь. — И честно проливали свою кровь на войне! А они подняли восстание, когда одного такого повесили за трусость!

"Но не могут все не понимать, что это — сумасшедший, — грохот сердца, казалось, мешал даже думать, со всё возрастающей тревогой вглядываясь в лица мгновенно собравшейся толпы. — Неужели они не видят?"

— Да, воспитали молодёжь на свою голову, — злобно процедил кто-то рядом. — Теперь их только новая война уничтожит…

— Но что вам сделали именно мы? — стараясь не терять достоинства, спросил Лартаяу, хотя голос у него дрожал. — О каком восстании вы говорите, в чём нас обвиняете?

— Смотрите, сами ничего не стоят, а рассуждают… — пополз за спинами собравшихся трусливый шёпот. — И это — тут, днём, на виду у всех…

— Но вы хоть видели, кто на кого напал? — сделал Лартаяу ещё попытку обратиться к собравшимся. — И если он с орденами — мы, что, не имеем права защитить себя?

— А какое у вас право поднимать на него руку? — возмутился кто-то. — А если сам получил от взрослого — так, наверно, за дело!

— Значит, взрослому можно ни с того ни с сего бросаться на подростка — даже если тот падал с седьмого этажа, и чудом остался жив? — не выдержал Лартаяу. — И он, у которого едва срослись переломы, не имеет права защищаться?

— Ну, это же надо так врать… — раздалось из ошеломлённо затихшей толпы. — Сами — никто, а как равняют себя с героями войны…

— Нет, я не о себе — о нём, — объяснил Лартаяу, указывая на Джантара. — И это — правда. Он не может защищаться сам…

— А вот мы сейчас посмотрим, что вы можете, а что не можете… — заговорил, протискиваясь в круг собравшихся, человек в странной форме, похожей на военную — протягивая через согнутую ладонь какой-то длинный предмет. — И с какого этажа вы упали на самом деле… Держите их, мы сейчас им покажем, чего они стоят…

— Оставьте его, мы сказали вам правду! — в отчаянии крикнул Лартаяу. — Остановите их, кто-нибудь! Если вы сами — люди…

"Что делать? — в ужасе пронеслось в сознании Джантара. — И как… не потерять достоинство? Когда вправду кости едва срослись…"

А кто-то уже успел повалить его на асфальт, другие крепко схватили сзади за руки, а ещё кто-то стягивал плавки — и даже не то страшно, что просто разорвав их при этом…

…— Они же вам правду сказали, — негромко, но чётко прозвучал в потрясённой тишине голос Рут Хиефа. — И — что у него не совсем срослись переломы, и сам он ни на кого не нападал. И что он — сын Таюльме Фаярхай, тоже правда. А этот якобы герой войны — действительно сумасшедший. Теперь вы понимаете, что сделали?

— Была бы здесь Фиар, она бы помогла, — страшным дрожащим голосом вырвалось у Лартаяу. — Это моя знакомая, я хотел и его познакомить с ней… А теперь… Что — только из-за болевого шока?..

— Ну, разве же мы знали, — донеслось из не успевшей разойтись толпы. — Казалось, они действительно его ударили… А эти — в какой-то форме. Мы думали — имеют право…

— Но сами вы — люди или не люди? — Рут Хиеф едва мог говорить спокойно. — И… стояли и смотрели на такое… И всегда вам, путь что — виноваты дети. Пока здоровы и бесплатно работают без всякой необходимости — потому что до денег, видите ли, не доросли — так хорошие. Пока сдирают в кровь руки о хлебный папоротник, из последних сил роют канавы, таскают камни — хорошие… А посмели защитить себя от подонков, которые завоевали такое "благо", формально без детского труда — уже плохие? Хотя что говорить… После того, что случилось… А матери как сказать? Он же и приехал сюда поправить здоровье…

— Их бы… самих — под пресс, и давить, как гниль… — глухо, но гневно произнёс кто-то. — Всех этих националистов, "дружины нравственного надзора"… Или самих — погнать на поля, рыть канавы… Почему мы их терпим, какие еще жертвы нужны, чтобы поднялись — и отплатили за всё? Зачем нужны здоровые выродки, которые ходят по улицам своими патрулями и позволяют себе такое?

— И говорят, мы — народ, опозоривший себя восстанием… Хотя — не против Фаалокра, или лоруанского народа — против таких выродков, которые вешали людей ни за что… А теперь — им за то, что они воевали, всё можно?

— И будто мы тоже не воевали… — добавил третий голос. — А дети… Какие они предатели, что вам сделали? И кто вообще придумал этот позор целого народа за одно-два восстания?..

— Где мой сын? — донёсся встревоженный голос матери. — Что с ним? Пустите меня к нему, дайте пройти…

"И это — обо мне? — вдруг понял Джантар. — Но я же — не там. Я… здесь. Наверху. А это — что… тоже я? То есть — моё тело?.."

(Обрыв. Возврат в исходную точку.)

…Подойдя к мрачной тёмно-серой полуцилиндрической стене пропускного поста полицейского управления, Джантар нерешительно остановился. Он и раньше чувствовал, что решимость угасала, пока приближался сюда, специально сделав такой крюк по дороге домой из школы — а теперь вовсе растерялся… Входить или нет? Нести сюда кассету — или нет? Ведь не знал, действительно ли она — извращённого содержания… Хотя в старших группах такими записями торговали почти открыло — но эту он просто подобрал в коридоре, и сам её не смотрел. И могла ли кассета, столь дорогостоящая для школьника — просто упасть незамеченной? То есть — не подстроено ли специально, чтобы Джантар подобрал её, пошел с ней сюда… А вдруг там ничего особенного не окажется? И какая репутация укрепится за ним, Джантаром? Нет, надо сперва просмотреть самому. Если только расчёт не строится на этом — ведь кажется, лишь у него, единственного на всю группу, дома есть видеомагнитофон, о чём и знает едва ли не вся группа… Правда, Джантар пока и не имел случая пользоваться им самостоятельно, и даже не знал, подойдёт ли к нему эта кассета. А главное — куда девать брата? Ведь тот проявляет дворовые повадки лишь дома — а сам во двор, скорее всего, не выйдет. Нo и не подсыпать же ему в обед снотворное, слабительное или рвотное, чтобы как-то отвлечь…

…К счастью, брата дома не оказалось. Но и удивляться, почему именно сейчас он решил выйти один, было некогда — и Джантар, быстро, хоть и не без труда, найдя инструкцию к видеомагнитофону, стал разбираться в ней…

…— А вам известно, с какого возраста и по какой учатся в школе дети, согласно закону? — произнёс один из двоих, наконец появившихся в кадре после недолгого мелькания полустёртых изображений. Он был в форме с какими-то необычными знаками различия, нелепо "торчавшей" на нём острыми углами — и вообще ситуация на экране больше всего напоминала допрос.

— Но я же вам объяснял, в чём дело, — ответил другой, сидевший спиной к объективу, так, что Джантар мог видеть лить затылок и сравнительно длинные тёмные волосы. — Я раньше созрел как личность, и мне уже нечего было делать в школе…

— Я вам сам объясню, в чём дело, — перебил человек в форме. — Вы хотели избежать года обязательной работы сразу после школы, а затем — призыва на военную службу, и вместо этого — сразу поступить в институт!

— Но свидетельство об окончании школы с отличием — без того давало мне такое право, — не смутился второй. — И я просто не понимаю, что вас смущает…

— И вы утверждаете, что не занимались ни с кем из частных учителей, и в семье вас специально не накачивали какими-то противозаконными препаратами, чтобы вы развивались быстрее?

— Нет, я же объясняю — естественное раннее развитие, — повторил допрашиваемый.

— Для естественного развития существуют установленные законом сроки! — ещё более резко перебил тот, кто вёл допрос. — А тут, смотрите — он стал перебирать бумаги, лежавшие перед ним на столе, — вас пришлось освобождать от обязательных трудовых отработок из-за физического недоразвития организма…

— А как быть, если я — уже сложившаяся личность с ещё детским телом? И взрослый студент — например, с протезом или после травмы черепа — вполне мог быть освобождён от этого таким приказом. Но не ставится же под сомнение право таких студентов учиться в институте из-за того, что нездоровы физически — а чем я в этом смысле отличаюсь от них?

— Возрастом! — побагровел от гнева тот, в форме — похоже, не очень умевший владеть собой. — Потому что закон для всех одни, и не допускает подобных исключений!..

"Но что это? — не мог без возмущения подумать Джантар. — Где? В какой стране происходит такое?"

… — Да, так получилось, что я остался один, без родителей, — подтвердил допрашиваемый. — Нo не понимаю — зачем мне подсунули этого "опекуна"? Разве я, уже студент, не мог самостоятельно разобраться во всех своих делах? Да, и он тут же стал пытаться воспитывать меня как какого-то скучающего дурака — хотя я был до предела загруженным студентом мединститута, и мне было не до забав с его приятелями… А он и в медицине совершенно не разбирался, говорить с ним было не о чем…

— И вы решили подлым приёмом избавиться от старшего товарища, в отличие от вас, честно отдавшего обществу долг на военном флоте?

— Но какого "старшего товарища" — если это чужой мне человек? И сам я даже не знал о его преступных делах. Вы лучше спросите об этом тех, кто решили, что уголовник — подходящий опекун для студента…

"Ho что, не бред? — с возрастающим недоумением подумал Джантар. Один и тот же человек оказывался то "старшим товарищем" студента, то вором и мошенником. — Что за фильм, где и зачем могли придумать такое?"

— А вы не думали, что научные тонкости — ещё не всё, надо знать жизнь, усвоить мораль? — от слов, вдруг прозвучавших в записи, Джантара бросило в озноб. Почти то же сказал ему учитель в школе…

— И для этого все мои идеи должны перегореть во мне — вместо того, чтобы я мог их реализовать? Тем более — врач и на войне нужен как врач. И я не понимаю, что потеряла бы армия…

— Нет — а если бы все рассуждали, как вы? — нетерпеливо переспросил офицер, ведущий этот странный допрос.

— Но какие "все"? Кто из моих сверстников к этому возрасту сложился как учёный? Кто из них ставил такие проблемы, и был готов взяться за их решение? Да, я отдаю себе отчёт в своей уникальности, вот и ставлю вопрос: что потеряла бы армия, если бы у таких — совсем немногих — людей, как я, была возможность реализовать себя там, где это принесёт стране наибольшую пользу?

— Значит, вы — пророк с особой миссией, а другие пусть делают за вас чёрную работу? Так вас следует понимать?

— Нет, свою работу я сделаю сам, — твёрдо, не смущаясь, ответил допрашиваемый. — Но я знаю, где могу быть полезен, и что хочу сделать для человечества. А меня призвали в армию солдатом, в подчинение к тем, кто в возрасте, когда я уже заканчивал школу — развлекались, привязывая к хвостам диких раков и панцирников пустые консервные банки, а в возрасте, когда учился в институте — известны полиции как наркоманы… И вы говорите: я не знал труда, дисциплины — а они разве знали?..

…— Что ж, давайте вернёмся к тому, что вы написали в своем послании военному министру… Итак, факты якобы издевательств командиров над солдатами, которые вы приводите, не подтвердились — хотя вы настаиваете, что они были запуганы, и потому отказались от своих слов. И остаётся только — то, что вы написали от себя… У вас хватит духу повторить это здесь, для записи?

— Да, я смогу повторить, — ещё более уверенно ответил допрашиваемый. — Потому что это — правда… В мире накоплены такие запасы химического и бактериального оружия, которых хватило бы для уничтожения нескольких человечеств, подобных нашему — а нам словно и того мало. Уже идут работы над военным использованием внутриатомной энергии — хотя известно, что именно такое её использование погубило планету, бывшую нашей прародиной… Но у наших предков хоть был звездолёт — который неизвестно сколько тысяч лет спустя, уже готовый развалиться, доставил их сюда, в систему Эяна, на Фархелем — и то долетели живыми лишь те, кто при старте были детьми, а потом уже в полёте переросли размеры своих камер, ведь рост организма продолжался и в анабиозе. А мы удивляемся сгорбленным и искривлённым скелетам в древнейших захоронениях… А — как люди потом страдали от несовпадения биоритмов двух планет, отравления непривычной пищей, заразных болезней, которые не умели лечить, и от которых не было иммунитета! И всё-таки — создали здесь, заново, уже нашу нынешнюю цивилизацию!.. Для того ли — чтобы мы, их потомки, сделали непригодной для жизни ещё одну планету, но теперь уже — не имея звездолёта, и не зная, куда ещё можно переселиться! Неужели мы не понимаем, что дважды такое чудо не повторяется? И лоруанский воин — если ему дорого то, на страже чего он стоит — должен осознавать необходимость скорейшего установления прочного мира, а не рассуждать о каком-то продолжении боевых традиций — ведь, если будут эти традиции, значит, будут и армии, и угроза войны! А сейчас — и сама война была бы уже не та, что прежде! Но командиры в армии будто и не способны задуматься: нормально ли, что такие огромные массы разумных существ постоянно заняты подготовкой к уничтожению друг друга? Для них важнее, чтобы именно за ними, в их род войск, шли всё новые поколения, и учились быть "настоящими мужчинами" — то есть такими защитниками страны, которых я увидел неспособными защитить и себя… И тем более непонятно — чем вызвана необходимость заставлять людей постоянно вскакивать, просить разрешения сесть, встать, обратиться к кому-то, зачем стричься наголо, выдавая неправильную форму черепа, зачем на каждом шагу давить взысканиями и запретами людей, только вступающих в жизнь, зачем ломать их человеческое достоинство? И даже, случись действительно ещё та, старая война — кем войдёт такой солдат на территорию поверженного врага? Освободителем — или мстителем за свои личные обиды?..

"Так… фантастика? — подумал Джантар. — Вообще не на самом деле? Нo — что имеется в виду? Какая страна, время? Но — "лоруанский воин"… Как же так?"

— … А теперь давайте вернёмся к вашим великим идеям… — снова начал офицер, ведущий допрос (после того, как в кадре его на несколько мгновений загородил другой — но тот, лишь взяв откуда-то с подоконника графин с водой и почти сразу поставив oбpатно, тут же ушёл из кадра). — Итак, в чём они состояли?

— Во-первых — влияние концентрации половых гормонов на психическое развитие личности, — стал отвечать допрашиваемый. — Я же объяснял: в раннем подростковом возрасте её рост создает ощущение подъёма душевных сил — но потом, с переходом через некую точку оптимума, наступает уже чувство упадка жизненной энергии, чрезмерной самонадеянности недавних планов и надежд, развивается эмоциональная неустойчивость, могут подавляться творческие способности…

— Вот вам и плоды скороспелого взросления на всём готовом, — удовлетворённо констатировал тот, кто вёл допрос. — А всё потому, что вы не прошли настоящую жизненную закалку…

Это задело Джантара за живое. Сколько подобного — с позиций наглой "заслуженной" полуграмотности — довелось слышать ему самому, в свой адрес…

— Так это понимаете вы, неспециалист, а я понимаю иначе. И потом, есть реальная проблема — подростковая преступность. Миллионы людей каждый год, вступая в кризисные возрасты, не могут понять, что с ними происходит, не всегда умеют совладать с собой — а их судят и сажают в тюрьмы вместо того, чтобы понять их проблемы…

— То есть у вас уже всё человечество оказывается кучей психопатов? И лишь вы один всё знаете? И это ещё — только "во-первых"… А — что "во-вторых"? Вот эти привидения в скафандрах? — внезапно спросил офицер, ведущий допрос. — Вы их всё-таки видели или нет?

— Я не говорил, что я их видел. Я говорили только, что интересовался проблемой контакта. Но тут главный вопрос — что мы хотим узнать от жителей иных миров, и что — рассказать им о себе. И это — уж наверняка не то, что дают сами по себе наблюдения дальнего космоса, не та информация, которую Вселенная и без того постоянно, на всех частотах, излучает о себе, — уже оживлённее заговорил допрашиваемый. — Всё это любая достаточно развитая цивилизация может воспринять самостоятельно. Другое дело — локальные особенности Вселенной, планетных систем, жизни на конкретных планетах, культур и устройства общества их обитателей… Но — нынешняя шумиха… Нет, в это я не верю. А то подумайте — сколько материалов и какие запасы рабочего тела пришлось бы израсходовать на такой межзвёздный полёт…

— В каком смысле рабочего тела? — почему-то оскорблённо переспросил офицер — и так уж буквально вспотевший от натуги, пытаясь понять смысл слов допрашиваемого. — Что это значит?

— Ну, горючего, за счёт истечения которого движется реактивный летательный аппарат, — объяснил тот. — Так вот, я говорю: построить звездолёт размером с астероид, израсходовать колоссальные запасы вещества на сам полёт — и ради чего? Чтобы просто ходить под окнами тюрем и военных заводов, ни с кем не вступая в контакт? Что-то не то…

…— Так на какое конкретно своё нездоровье вы ссылаетесь? Вы помните, что утверждали на медицинской комиссии? И сможете повторить это сейчас?

— Смогу… И это даже не нездоровье — просто особенность организма. Да, у меня во всех клетках организма есть добавочная хромосома, благодаря чему некоторые железы сформированы необычным образом, и дают необычный спектр гормонов. Так что я фактически — человек не такого "обычного" мужского пола, как вы, — спокойно, бесстрастно прозвучал ответ — хотя Джантара от этого бросило в озноб. — И потому — какое отношение вообще имею к вашему "мужскому долгу"? Если просто — сам мой организм устроен редким, уникальным образом? И возможно — именно потому мне так очевидно то, на что не обращаете внимания вы, обычные люди…

— Но вам же на медкомиссии предлагали операцию? Разве не так?

— Да, но что сделала бы со мной такая операция? Всё равно, как если попробовать насильственно сделать женщину из вас. И вы пошли бы на это во имя какого-то долга, не сочтя чрезмерной жертвой для себя?

— Хорошо, давайте оставим эту тему… Итак, вы — не сумасшедший, вы можете работать. Но почему теперь для этого обязательно хотите уехать из Лоруаны? Почему не хотите работать на благо страны, которая дала вам всё?

— Так пусть не отнимаем самый продуктивный возраст, не требует быть солдатом, хотя я для её же блага могу быть учёным! И я не требую каких-то особых условий — только необходимое, чтобы работать. Но не заставляйте меня делать то, что мне не по силам, не подчиняйте тем, у кого нет десятой доли моих знаний и опыта…

— А запись-то я выключил! — с каким-то злорадным торжеством провозгласил офицер, вставая из-за стола. — И в ней ты для общественности остался таким, как нужно — а теперь пойдёт допрос по-настоящему… — он склонился над тем, кого допрашивал, почти вплотную (так казалось на экране), приблизив к его лицу своё — потное, багровое, трясущееся от злобы. — Ты думал, сможешь запутать своими тонкостями человека, который не жил на всём готовом, как ты, а с ранних лет работал в шахте, чтобы прокормить семью, и потому не учился? Но сейчас мы с тобой так поговорим, что ты сразу вспомнишь, на каком гормоне тянули тебя, чтобы ты в том возрасте уже закончил школу… И что за диагнозы тебе придумывали какие врачи… Всё выложишь, так что и до них доберёмся… А потом сделаем из тебя такого же человека, как все — даже если тебя для этого придётся зарезать…

"Но… что он собирается делать? — пронеслось в сознании замершего от ужаса и ненависти Джантара. — И — что это вообще? И… как — запись выключена? — сообразил он. — Если вот же ещё идёт…"

— … Да вы сами нездоровы, — с потрясающим спокойствием прозвучал ответ в записи. — У вас в глазах синие прожилки наркомана, готового упасть в обморок… Или нет, это уже серьёзнее! Зелёные прожилки… Вы давно пили из графина на окне?

— Минут десять… — ярость офицера как-то сразу, мгновенно, сменилась растерянностью. — А… что?

— А что вот столько ещё и проживёте… Это — токсин из группы тех, что вырабатывают моллюски экваториальных морей. Симптом верный, противоядие науке неизвестно. Вы же не хотели, чтобы наука развивалась дальше — вот покажите, как умирают солдаты без её помощи…

— Это Флаариа! — истерично завизжал офицер, выхватывая откуда-то пистолет. — Он только что был здесь! И это он подсыпал яд! — кричал офицер уже где-то за пределами кадра. — Куда он пошёл? Я его сейчас…

— Остановите его! — крикнул тот, кого он допрашивал, оборачиваясь ещё к кому-то, и в этом кадре Джантар наконец увидел лицо: совсем молодое, со светлой кожей, но — мягкими и плавными чертами, ничуть не похожее на лицо преступника. — Флаариа не виноват! А ты, — продолжал он после того, как снова хлопнула дверь (и кто-то выбежал из комнаты, но оставался третий, к кому он обращался), — если eщё раз посмеешь кого-то ударить на допросе, у тебя изо рта полезут нецензурные слова, а из других мест — то, что ими называется. Потому что с вами только так и можно… А пока пойди и сними охрану на всех этажах…

— А я? — робко переспросил ещё кто-то. — Я не дотрагивался до графина?

— Ах, да… Быстро ешь бумагу, она впитает яд! Можно — моё судебное дело, бумага как раз подходящая… А ну, посмотрим, что здесь, — тот, кого раньше допрашивали, встал и склонился над бумагами, быстро передавая ещё в чьи-то руки, которые, появляясь в углу кадра, жадно хватали их. — Да у вас против меня ничего толком нет, одни слухи… Ну, а потом проснёшься — всё забудешь…

"Ну, надо же — как он их! — не мог не восхититься Джантар. — Но всё-таки — фантастика? Или… на самом деле? Но где? В какой стране?"

— А что ты смотришь? — тут же заставил вздрогнуть раздавшийся за спиной голос брата. — Где ты это взял?..

…— Так это могло быть на самом деле? — переспросил Джантар, не в силах поверить тому, что услышал от матери. — И ты сама слышала про этот случай?

— Да, Джантар, сама слышала. И хорошо, что он владел гипнозом, и смог бежать… А тебя смутила подробность про хромосому и железы? Хотя ты мог не знать — но это правда. Такие люди бывают. Редко — но бывают. И я даже знаю его фамилию — Тинилирау… И такая гипотеза о заселении нашей планеты тоже есть… Правда, сам он как-то слишком уверен в ней. Для студента мединститута — слишком… Но насчёт возрастных периодов — прав. Есть такая медицинская проблема — и мы о ней знаем. И как к ней относятся полуграмотные люди — ты тоже слышал…

— Нет, но… Неужели наша, лоруанская полиция или армия… — Джантар от потрясения не находил слов. — Не где-то там на Экваторе — а наша… И… они способны на такое? За то, что его организм как-то иначе устроен?..

(Обрыв. Возврат в точку ветвления…)

…— Да, но откуда же мы знали, — в ужасе произнёс Тайлар. — Чтобы — за один просмотр… Я нашёл кассету на полу в коридоре, принёс домой, мы стали смотреть, начиная со второй дорожки, только потом перевернули на первую — а там надпись: за просмотр этой записи лицами без соответствующего допуска — длительный срок тюремного заключения… И что… детям — тоже? Но мы даже не знали, что это, когда начинали смотреть… Думали — просто какой-то фильм…

— Ну, мы никому не скажем, — попыталась успокоить его бабушка, — но и вам надо ни в коем случае не проговориться. Да, кто мог подумать… Чтобы вам с этого возраста — носить в себе такую тайну…

— И наша полиция действительно может… — сквозь дурнотный ужас начал Джантар. — Нас обоих, в таком возрасте? За то, что это просмотрели?

— Для того, наверно, вам это и подкинули, — ещё больше поразил его ответ матери. — Что ж, придётся быть откровенными с вами до конца… Вы знаете, что происходит сейчас у меня на работе. Кража использованного серебра от просветных плёнок, расследование неудачной операции — начальник полиции города уверен, что это убийство… И следователь, который ведёт оба дела — постоянно напоминает мне что-то похожее, про шахту или завод. Как будто вообще серьёзная работа — это только у них: на шахте, в заводском цеху, в полиции… А мы — медики, инженеры, учёные — будто и не работаем. И сами — в каком-то долгу у них за их неудачное прошлое, бедных родителей, малое образование. И если такие получают власть над людьми — это уже страшно… Да, мы не можем больше держать вас в заблуждении. Эта полиция и эта власть — способны на всякое. И потому… Джантар, я знаю, ты работаешь над какими-то письмом или обращением, которое собирался куда-то послать… Может быть — хоть теперь расскажешь?..

…— Вот, смотри, — Джантар достал из ящика своего письменного стола тетрадь в потрёпанной, потерявшей определённый цвет обложке — и раскрыл на странице, где кончались столбцы простейших примеров на сложение и вычитание, выведенных его когда-то ещё неустоявшимся почерком, и начинался чёткий убористый текст, написанный совсем недавно. — Но не думай, что я хотел послать прямо вот этот текст. Тут — основные тезисы…

— Так, что тут… — тетради уже были в руках у матери. — "…Школьники перегружены зачастую ненужной информацией, им просто не хватает сил и времени на добросовестное выполнение домашних заданий, не говоря о занятиях любимым делом. Так формируется привычка к недобросовестности в работе… Недостаток физический активности и постоянное психологическое напряжение на занятиях ведут к серьёзным расстройствам здоровья… Использование детей на одной лишь тяжёлой и примитивной работе не способствует развитию самостоятельности… Взрослые, странно неоткровенны с детьми, обижаются на самые естественные вопросы, усматривая в них что-то постыдное… Даже учителя в школах не понимают, что возводят в норму физическое насилие, когда формируют у детей прежде всего не интерес к знаниям и не уважение к человеческой личности, а умение "дать в морду", забывая, что дети — не дикие животные, а в перспективе — такие же взрослые, как они сами. В результате использование в детской среде доводов разума при решении любых спорных вопросов считается позорной трусостью, так же, как и откровенный рассказ взрослым о своих проблемах со сверстниками. Однако при этом детям бывает даже негде собраться вместе без того, чтобы взрослые, которые не желают их понимать, сами не лезли в их дела против их воли… Так возникают полуподпольные группировки отвергнутых детей, в которых главенствуют, как правило, не самые умные и честные, а те, кто наиболее склонны подавлять своей волей других… На занятиях по литературе ученикам приходится выворачивать наружу свои самые сокровенные мысли, заранее зная, что они встретят всеобщее осуждение и осмеяние…"

— Тут у меня немного сумбурно сгруппировано, — объяснил Джантар. — Это же только намётки, черновики. Потом хотел переписать иначе…

— Так, что дальше: "…Принудительные шествия непонятно куда и с какими целями, участие в невразумительных собраниях и церемониях, просмотры с последующим насильственным обсуждением под надзором учителей каких-то далёких от реальных проблем современного детства спектаклей и фильмов, о которых ни у кого на самом деле нет своего мнения…" И правда — бывает, — согласилась Таюльме Фаярхай. — Дети всех наших врачей удивляются, зачем нужно… А — это, в скобках? "…Положительный персонаж всегда говорит только об учёбе, отрицательный — почти никогда о ней, однако положительный учится плохо, но зато — надёжный товарищ, а отрицательный учится хорошо, но затем обязательно кого-то предаёт, у положительного семья происходит из батраков или чернорабочих, у отрицательного — из образованных слоёв общества, положительный, как правило, физически здоров, отрицательный — чем-то болен…" Да, Джантар, всё очень верно замечено. Вот так мы с тобой оказываемся в "отрицательных"… Что ещё: "…Армия также подавляет самостоятельность и человеческое достоинство, не столько закаляя, сколько деформируя личность, воспитывает трусость и автоматическую подчиняемость…" И видишь — как раз к этой записи… Ну, а дальше — твои предложения: "…Производительный оплачиваемый труд в пределах детских сил, разделение старших групп по интересам, отмена домашних заданий… Не закреплять в законах обязанность, детей помогать родителям в старости, поставить это в зависимость от того, какими они были родителями… Ввести психологический и генетический контроль за вступающими в брак, судебную ответственность за воспитание детей… Родителей — наркоманов и психопатов казнить, удалять органы размножения…" Ну, тут уж — не знаю… И с производительным трудом — тоже… Это ты вряд ли нажмёшь не ту кнопку — а другие? Которым ещё и не выдадут, например, защитные очки для работы на станке… И с "недостатком физической активности" сам себе противоречишь — какой же её недостаток при изнурительной чёрной работе?

— Нет, я имею в виду — такой, чтобы поддерживала и развивала детский организм, а не изнуряла его, — уточнил Джантар. — И труд — по выбору, к какому кто приспособлен…

— Да я-то понимаю — но тут бы уточнить… Хотя что я говорю… — спохватилась Таюльме Фаярхай. — Кому, какой власти ты собирался отправить это послание? Тем, кто как раз хочет повторить в вас собственное детство? Это же они — в большинстве вышли из бедных семей, батрачили, занимались чёрной работой — и думают, что так и надо…

(Поворот ветви. Уход вектора в сторону. Возможен разрыв…)

… — Что ты говоришь? Опомнись! — Джантару показалось, в крике его лёгкие вытолкнули из себя весь воздух — хотя умом он понимал, что такое невозможно. — О какой это стране? О нашей Лоруане?

— Но это — тоже лоруанский офицер, — с печальным вздохом ответила Таюльме Фаярхай. — И это государство держало его у себя на службе. Хотя оно же и рассуждает о строительстве какой-то лучшей жизни, это верно… Но и то — как рассуждает? Если высшую правду жизни постигает только тот, кто прошёл через бедность, угнетение — значит, и сейчас, уже в новых поколениях, надо пропускать через это всех? И смотри — сколько проблем и недостатков ты сам отметил в своём письме? И подумай: как может быть всё по отдельности — плохо, а вместе — правильно? Разве из зла складывается добро?

— Джантару, наверно, не так надо объяснять, — снова вступила в разговор бабушка. — Их же сейчас как учат: нет просто добра и зла — есть интересы высших и низших слоёв общества, бедных и богатых…

— Но вы посмотрите с точки зрения бедных! — уже совсем не веря себе, в отчаянии воскликнул Джантар. — Они, что, так и должны были оставаться безо всяких прав?

— А разве справедливо — чтобы так много теряли те, кто ничего им не должны? И полуграмотные командиры вешали своих же — за что? Что оглушило взрывом — и побежал не туда, или — взяли в плен спящим, или — не выдержал пыток, от которых тот же командир сломался бы ещё раньше? А от какой такой религии они собирались нас "раскрепостить"? Разве мы верили во что-то подобное их богам? И разве знали — что такое их храмы для них самих? А они — бросались растаскивать научное оборудование, которое надеялись выменять на продовольствие, жгли архивы, библиотеки, которые тоже приняли за символы какого-то угнетения… И что — за их бедность и неграмотность им надо было дать разрушить всё? И это их считать соратниками в борьбе за лучшее будущее? Тех, кто пошли воевать с одной лишь целью — мстить, грабить, разрушать, оправдываясь собственной бедностью? Не сознательно, не за правду, не за идею, как мы — с одной только злобой?

— Heт, но как же так, — совсем неуверенно начал Джантар. — Ведь было угнетение…

— Смотря как его понимать! Если, например, один табунщик целую осень собирает мох по горным склонам, чтобы зимой было чем кормить молодняк, а другой, недолго думая, кормит помоями, теряет всё стадо и нанимается в батраки к первому — это угнетение? И потом тот перед ним же виноват — потому что богатый? А город — должен принять и где-то устроить всех таких? Иначе — они снова имеют право жечь, грабить, разрушать? Хотя и мы тогда думали: все они включатся в общее дело как равные, станут честно работать на общее благо без угнетения… Казалось: вдруг это люди, которым быть бы учёными, врачами, политиками — а ими возмущаются: они… ленивы как крестьяне! И хотели дать им всё, что было у нас самих…

— И что теперь? — снова заговорила Таюльме Фаярхай. — Тысячи заводов выпускают миллионы ненужных вещей низкого качества, перегоняют в брак ценнейшие ресурсы планеты — потому, что в деревне они жить и работать не хотят, а в городе — не могут? А отходами этих производств отравлены почва, реки, моря, атмосфера… И что, сделало это их самих хоть немного лучше? Когда тут, на городской работе — им всё дай, и дай, и дай что-то сверх положенного, пойди на риск нарушить закон и ответить за это… Oтoрви что-то от семьи, дома, детей, и дай им, которые сами побогаче тебя — как какую-то дань, оброк. Или жди от них подлости… На ремонт какой-нибудь техники — дай, на ремонт самого здания и автомобилей — дай, на пpoкладку видеофоннoй связи между палатами и комнатой для посетителей — дай… И всё — из фондов, для этого не предназначенных. Или — ремонтируй всё своими руками, которым нельзя терять чувствительность и точность движений. Или — они сделают всё так, что техника откажет прямо на операции — за то, что к ним не "проявили уважение", не унизились этой подачкой… Я уж не говорю о переписке с доносами из какого-то института, что разработанный у нас протез внутреннего уха будто бы никуда не годится — только потому, что разработан не их группой, не в их ведомстве! А суды потом ничего не желают понимать… И ты сам читаешь — в газетах, кого и за что судят. Судят глухих, слепых, парализованных, судят женщин, у которых есть дети… Судят за то, что ответил на удар в драке, не объехал пьяного пешехода — который сам лез под колёса, собирался продать за границу собственное изобретение — которое не нашло применения здесь; или — не знал, как освободить явно больного человека от армии при том, по какому ограниченному списку диагнозов это возможно — и с отчаяния оформил просто карликовый рост как синдром с недоразвитием психики… А как, бывает — сами приходят в обычной гражданской одежде в разные учреждения, рассказывают жалостные истории, в которые трудно не поверить, просят помочь в обход закона — и когда кто-то соглашается, вдруг достают свои жетоны! Или — где-то в толпе, среди людей, вдруг начинает вести себя как хам, кто-то возмущается — а он и тут вдруг достаёт свой жетон: "Вы арестованы"! А — за что? Кого так "разоблачают"? Тех, кто согласился помочь малограмотному бедняку, или встал на пути хулигана — которых изображали? Или — сами устраиваются куда-то на работу, будто бы с настоящими документами… Вернее — внедряются, как когда-то в тыл врага, но это сейчас, в наши, мирные лоруанские учреждения — для каких-то расследований! Да, им дано и такое право… А на работе и есть — много всяких нарушений, нечестных людей, не всегда знаешь, как и с кем себя вести. И вдруг — тот, кого все принимали за санитара или шофёра, достает полицейское удостоверение! И попробуй угадай — кого и в чём сочтёт виновным? А с ним раньше и обращались как с санитаром или шофёром — не зная, кто он на самом деле… И так — могут обмануть любое учреждение, и до поры до времени не узнаешь, кто работает рядом с тобой. Сколько людей о таком рассказывали… То есть — страшно должно быть вообще и работать, и просто жить? И ты думаешь, можно что-то доказать такой власти — просмотрев эту запись? Есть законы о хранении тайн и их разглашении — и потом уже ничего не докажешь…

— Но… как же так? — вырвалось у Джантара. — И… куда смотрит народ?

— Вот именно… — горестно вздохнула Таюльме Фаярхай. — Есть плохие люди — но народ всегда прав. Будто не из них же он значительной частью и состоит… И как — раньше даже преподавателей инститyтoв увольняли со скандалом, с позором: за слишком сложные теории, которых не мог понять студент "из народа", как его ни натаскивай на подготовительных курсах… Или — заставляли преподавать какой-то бред, но попроще, чтобы те могли понять… А потом — они всё равно сшивали встык вену с артерией… Не все, конечно — есть у нас специалисты высокого класса, тоже из крестьян… Но почему потомственный врач — это как-то… ниже и подозрительнее, что ли? Ну, если все — одинаковые граждане?..

— И будто я уже не рассказывала тебе про Сагилайскую тюрьму, — добавила бабушка. — Как мы в одном рейде отбили у каких-то временных властей деревню Сагилао — а там поблизости оказалась тюрьма. И освободили оттуда всех — и думали: бывшие арестанты или разойдутся по домам, или останутся там вести хозяйство, уже как община свободных тружеников… А потом, уже зимой — как будто в другой, совсем непохожей местности — опять захватили тюрьму, стали открывать камеры, вывели арестантов во двор, хотели объявить и им, что теперь они свободные граждане, могут идти куда хотят, и вдруг смотрим: в толпе — знакомые лица! Причём — и некоторых охранников мы уже где-то видели в качеств арестантов! И те тоже нас узнают, странно так ухмыляются… И что оказалось — мы опять были в Сагилао, только не узнали места, потому что лежал снег… А в тот раз — их бандитские главари решили: никто никуда не уходит, все остаются на месте, сами они — как начальство и охрана, остальные, как раньше — арестантами, и будут по-прежнему исполнять приговоры любой власти, какая займёт эту территорию! И что ты думаешь — власть несколько раз менялась, а они и принимали осуждённых кем попало, и даже выпускали, у кого подходил срок, но правда, и расстреливали, и вешали — всё согласно приговорам! И что было делать — пришлось оставить тюрьму тюрьмой, уже под законной властью и с законной охраной. А из тех главарей — двое после войны опять попали туда же… Вот так-то, Джантар, им нужна свобода. Просто страшно по ошибке поднять таких людей на борьбу за неё…. И у них везде — свои, бандитские организации, против которых бессильно само тюремное начальство. Распоряжаются деньгами, оружием, имеют связи в полиции… А мы по-прежнему думали, что это — бедные и несчастные первобытные люди, которым надо помочь войти в цивилизацию… Когда уже само государство — и то зависит от крупных банд! Ведь тюрьмы — тоже производства, есть дaжe продукция, которую выпускает всего одна тюрьма в стране — а тюрьмой распоряжается банда. Да, вот и открыли дорогу свободному от денег труду… А насчёт права на судебную защиту — Лахтанхор Махрантай хорошо сказал: формальные права есть, но в каком состоянии будет человек, пока дождётся реализации этих прав? Через что пройдёт, пока докажет, что не убивал, не воровал, не получал что-то обманом? А это — его жизнь, жизнь его родных и близких… Так что, пока люди болеют неврозами и психозами, ошибаются, забывают и факты, и вещи, наконец, просто сводит личные счёты — такая судебная система сама по себе опасна…

— Значит, так и есть… — с какой-то внезапной обречённостью произнёс Джантар, отворачиваясь к окну — за которым с затянутого серыми облаками неба падали крупные капли, оседали на ещё безлиственных ранней весной спиралях деревьев, и грохотали по подоконнику, будто обрывая что-то своей дробью у него в душе. А … он-то ещё думал обо всех этих нелепостях переходного периода: когда кочевые племена наскоро переводили на оседлость, переселяя в сооружённые из какой-то особо горючей древесины дома — а по юртам оставшихся кочевников ходили специальные дружины, сваливая всё, что найдено как заготовленное для какого-то традиционного праздника, в выгребные ямы; детям в тропическом климате — как школьную форму выдавали зараженные червями ватники; взрослых — заставляли маршировать с пением каких-то странных гимнов о всеобщей готовности умереть; правительство Морокоду собралось уже было переводить все языки страны на лоруанский алфавит (остановило эту реформу лишь то, что звук "ч" пришлось бы передавать тремя буквами); и даже — предполагалось (страшно представить!)… полностью истребить чинхурное дерево как биологический вид, невзирая даже, что каймирцы тысячелетиями употребляли отвар его коры в качестве повседневного напитка: переселенцы из Центральной Лоруаны, видите ли, пристрастились жевать незрелые побеги как наркотик!.. И как он только теперь вдруг понял: нет, не было целью этих "реформаторов" общее благо! Иначе — в таком количестве не уничтожали бы своих, голословно заподозренных в трусости, и — в буквально животной ненависти ко всякой культуре, образованию — не подселяли в дома даже известных учёных каких-то нищих и уголовников, и — вначале так громогласно отрекшись от денег и торговли — сами подали бы обществу пример, как без них жить, a не расплодили заново организованную преступность, воспитав тупыми стяжателями даже собственных детей! И уж конечно — не заполонили бы все учреждения толпами низких людей, в своей примитивной хитрости даже неспособных понять, что значит "работа на общее благо", не парализовали бы всякую созидательную деятельность — мелочной групповой вознёй, а развитие науки — "насущными нуждами простого человека" (для которых, однако, тоже мало что делается)… И это они, сами пожившие вдоволь — всё призывают молодёжь в давно ненужную армию, возлагая на только вступающих в жизнь людей какой-то долг ненависти и смерти, а те ещё должны быть благодарны, почитать их за такую жизнь, как они устроили новым поколениям… За — едва посильный для детей бесплатный труд, отравленные реки, дикую судебную систему, переполненные подонками общества учреждения… Хотя — и не мириться же со всем этим! Надо что-то делать…

(Обрыв. Продолжения нет. Возврат в точку ветвления.)

…— Так… вся аргументация "Постановления о вредоносных слухах"… — потрясённо произнёс новый знакомый. — Ну, что Вселенная сама на всех частотах даёт о себе знать… Оттуда, с допроса Тинилирау? Да, ну и тайну ты узнал… Теперь ты для властей опасен, чуть ли не как сам Хальбир в своё время… Или Вин Барг…

— Но почему? — не понял Джантар, сразу похолодев от такого сравнения. — Ведь то — был настоящий переворот в умах. Такой, что и сравнить не с чем — а это…

— И правда… Я даже пытаюсь представить, как было — и не могу… То думали, Фархелем — плоский диск или купол, неподвижно лежит посреди Внешней Воды, и вдруг он — шар, летящий с огромной скоростью в безвоздушном пространстве… Нет, но и это — тоже… Казалось, уже контакт, и вдруг — сплошной обман. Никаких привидений в скафандрах — только слухи и фотомонтажи. А Тинилирау объяснил всё как есть, и ты знаешь это… Хотя я и сам — носитель тайны, — неожиданно признался новый знакомый. — Назову своё настоящее имя — сразу поймёшь, чей прямой потомок: Лартаяу Аларифаи… А живу — тут, в соседнем доме, у совершенно чужих людей…

— А… почему так? — поражённо вырвалось на этот раз у Джантара. Что-что — а такое он никак не ожидал услышать.

— Дорожная авария, — объяснил Лартаяу. — Где-то под Колараафой… Остановились на дороге среди леса — уже не помню, зачем. Я отошёл в сторону, а вся семья — в автомобиле…И вдруг — какой-то подонок с полной цистерной горючего. Тоже из этих несчастных неудачников, которых кто-то воспитывал без отца, бросают жёны, ругает начальство, кто-то требует долги, и всё такое — вот им и надо "забыться", "расслабиться", и в таком состоянии — сесть за управление… И не лучше — просто вырывать им те органы, из которых лезут все пороки? — голос Лартаяу задрожал. — Чтобы не отнимали ничью жизнь в этом "расслаблении"… Да, я ненавижу таких вот бедняков и неудачников. Ненавижу, — твёрдо повторил Лартаяу. — Из-за них в один момент потерял семью, дом, имя, биографию — всё… Вот только — сам не сгорел заживо в том взрыве. И как дошёл до Кoлapaaфы — yжe не помню… И — куда попал после этого, в какую семью… Взрослые — полуграмотные, не брезгуют наркотиками, сын — результат этого их пристрастия, внешне на человека мало похож… Ну, а чего, по мнению властей, достоин подросток, потерявший семью? Места на свалке отбросов общества? А мне и бежать некуда… Тем более, все новые знакомые — тоже здесь. Я потом и тебя познакомлю с ними…

(Обрыв ветви. Продолжения нет. Возврат в точку ветвления.)

…— А насчёт такого послания… — продолжал Лартаяу. — Так и я уже посылал в газету письмо: что нельзя торопиться проесть все ресурсы планеты, а потомков посадить на голодный паёк, нельзя отравлять почву, воды и атмосферу атомами тяжёлых металлов, а надо взяться за разработку технологий их комплексной утилизации, нельзя травить на полях паразитических членистых так, чтобы от этого гибли целые леса и реки — тем более, зачем вообще поля, если можно обойтись фитотронами, как в Чхаино-Тмефанхии… И что ты думаешь — за мной явились прямо в школу, потащили в полицию, и заставили опознавать кого-то по сборному портрету! Он будто бы внушал кому-то такого рода "подрывные идеи" — до которых я сам додуматься не мог! А как поняли, что всё же мои собственные мысли — начали втолковывать что-то насчёт цен, зарплат, городского и сельского труда, чьего-то права что-то иметь… Я делал вид, что соглашаюсь — хотя, скажу прямо, несли они какую-то чушь. Но потом и того показалось мало… — тяжело вздохнул Лартаяу. — А знаешь, на что они считают достойным пойти в этом случае?

— И что же? — с тревогой переспросил Джантар.

— А вот представь: ты ещё веришь в справедливость государства, закона — по крайней мере, не ожидаешь, что они там сами вроде школьных хулиганов… — начал объяснять Лартаяу. — И потому — не можешь поверить, когда вдруг слышишь: "Снимай штаны"… И всё равно их с тебя срывают, и прямо так ведут куда-то — через всё здание, двор, потом ещё мимо каких-то камер с арестантами в пристройке… И попробуй вырваться — за спиной руки схвачены так, что не повернёшься, и у того, кто держит, одна ладонь — размером с обе твоих. А тебе, помимо прочего, ещё просто страшно — не знаешь же, что собираются делать. И вот — заводят в открытую камеру, ощупывают со всех сторон, будто примериваясь — и начинают хлестать изо всей силы. По ягодицам, по ногам… И с каждым ударом напоминают — что ты всё имел, а вот им пришлось тяжело работать, чтобы прокормить семьи… И потом — едва можешь добраться домой. А назавтра родители — которые пока тоже верят в закон и справедливость, и потому сами в шоке — вместе ещё с кем-то из полиции приходят туда разбираться… а там, оказывается, работают совсем другие люди, которые тебя и в глаза не видели! А кто были те? Непонятно. И вообще, никаких свидетелей этому происшествию нет… А ты потом — ещё сколько времени не можешь ни сесть, ни встать без посторонней помощи, ни надеть школьную форму, ни снять её с себя… А вообще не идти в школу — так надо объяснять, почему… А как такое объяснишь? И что думать самому, во что верить? В какие законы, в какую справедливость?..

(Смешение ветвей. Сброс данного фрaгмeнта. Возврат в более раннюю точку ветвления.)

…— Так, понимаешь, они решили, будто у меня — что-то патологическое… — с тяжёлым вздохом стал объяснять Лартаяу. — Противоестественное удовольствие от обнажения этой части тела и ударов по ней. Хотя я просто неуютно чувствую себя в лишней одежде… А эти "опекуны" поставили меня перед выбором: или одеваться, как они — хотя так я теряю сознание от духоты и перегрева, или… то, что им рекомендовала в противном случае сама государственная власть в лице "инспекции по делам несовершеннолетних"… И какой мне оставили выход? Договариваться с ними, чтобы хоть не били по одним и тем же частям тела? А то, пока подготовлю побег куда-то, сколько еще пройдёт времени — а мне и оставаться весь день дома не дают, надо куда-то выходить! Представь — даже есть там не разрешили: ходи в столовую, только чтобы там не оставался! А это и в городе неизвестно как пройти — везде же подстерегают эти банды и вымогают деньги, которые мне дали на обед! И вся надежда — на тех, с кем я познакомился уже здесь. Я познакомлю и тебя с ними… Нет, но всё равно — не знаю, как пока быть дальше. Просто укрыться от этих психопатов у кого-то дома, что ли? Тем более, им кто-то подсунул не то газетную статью, не то полицейскую сводку, как другие взрослые "воспитывают" своих детей. А там, я мельком видел — какие-то зажимы, прижигания, втыкания игл, кого-то жалили ядовитыми червями, натирали чем-то едким, чтобы были химические ожоги… И тем, кто способен на такое — отдают детей, оставшихся без родителей?..

(Ошибочный выбор точки ветвления. Смыкание фрагментов иным образом.)

…— Я же говорю — они решили, будто у меня… что-то патологическое. И даже не объяснили — что именно подозревают. А знаешь, как они пытаются избавить человека от такой патологии, если заподозрят?

— И как же? — с тревогой переспросил Джантар.

— Например: делают будто по ошибке инъекцию, от которой тело распухает, в одежду уже не влезешь — и тут надо идти на какие-то процедуры через всю больницу. Вот и идёшь… Или просто — разрезанная кем-то одежда падает с тебя в самый неподходящий момент, а потом говорят: это сделал другой сумасшедший… В туалет вообще зайти страшно — в любой момент могут подстроить всякое. И это у них называется — "сформировать естественный человеческий стыд через момент позора"… А потом — даже хотели гипнотически закодировать на отвращение к виду собственного тела… Представляешь? А я и не знал, в чём меня подозревают — чтобы понимать, в чём оправдаться, что попробовать объяснить о себе… И в общем, посоветовали этим "опекунам" — передаю дословно: "применять меры физического воздействия к другим частям тела"…

— И… отсюда — переломы? — уже совсем потрясённо спросил. Джантар.

— Отсюда, — тяжело вздохнул Лартаяу. — Разве психопат поймёт, что такой палкой можно и убить? А потом — знаешь, как ответил на суде, зачем это сделал? "Не за что-то — а просто чтобы человеком стал"! Точно, как пишут в газетах… И вообще, видел бы ты, как проходил этот суд — какой-то базарный торг между судьёй и подсудимым! И он прямо там давал указания жене: что мне запретить, в какую часть дома не пускать, чего мне не покупать — а их знакомые тут же обещали ревностно следить за этим! Исполнением приговора не суда, а подсудимого — который до моего совершеннолетия и из тюрьмы будет иметь какие-то права на меня!.. Ну, и сторговались на том, что никакую домашнюю работу я делать не буду — всё равно кости ладоней неизвестно как и когда восстановятся, и одеждой я обхожусь той, что имеется, но в доме мне доступна одна моя комната, и фактически — только на ночь, для сна. И есть мне там нельзя — а денег на обед в столовой дают столько, что, если бы меня больше никто ничем не поддерживал, пришлось бы просто голодать. О книгах-, журналах, информации — и не говорю. А я всё-таки — человек, а не животное… И вот эта банда следит, чтобы меня целый день не было дома — но хорошо хоть, не проверяют, где провожу это время. Так что, не будь к кому здесь пойти — что бы я делал? А особенно, кажется, хотят посмотреть — как я выйду из положения в холодное время года… И что ты думаешь: говорят, уже близок предел самой цивилизации, кончаются, ресурсы — вот в людях и проявляется всё потаённое, что раньше скрывали. И одни срываются на других — вместо того, чтобы сообща искать выход. И более всего ненавидят — тех, кто верит, что выход есть, и его ещё можно найти…

(Снова смешение ветвей. Возврат к прежнему варианту с коррекцией узловой точки.)

…— Да, вот вам и откровения мудрецов старых времён, — сказал Донот, перелезая за Итагаро через парапет, отделяющий пляж от набережной. — Думали, действительно — великие истины и пророчества, бросились искать по архивам, библиотекам — и что? Какие-то общие дворцы-казармы, одинаковая для всех одежда и режим дня, каждый по очереди — то в начальстве, то на чёрных работах, и ни у кого — ничего своего, всё общее… И это кто-то мог считать идеалом? Конечно — общество чувствует, что над ним просто надругались…

— И тогда тоже говорили: прежде была "элитарная" наука, принижающая "простого человека", — вспомнил Джантар, — а вот они предлагают какую-то новую, справедливою и понятную массам. И добьются даже — что вода в море изменит цвет и вкус, хищные животные превратятся в безвредных для человека, и тому подобное… Но это надо почти ничего не знать о природе, чтобы предлагать такое! И пытались уже — простой перековкой делать серебро из бериллиевой бронзы, и ругаться в уме, чтобы строящийся дом рос сам собой… Но это всё — абсурд. А до теории Фаалокра не доберёшься — во "взрослые" библиотеки нас не пускают…

— А, в доступных источниках — набор крайних эпитетов, — добавил Лартаяу. — С одной стороны — всё великое, героическое, сплочённое, с другой — жалкое, упадочное, корыстное, элитарное. А в реальной жизни — опять торговля, взятки, разложение от роскоши… И опять взрослые жалуются на "упадок веры" — и ждут, что придёт какая-то "сильная рука"…

— И ладно бы уж тогда — принадлежащая мудрому мозгу, — ответил Донот. — Но правда — как познакомиться с теорией Фаалокра?..

— Ну, как — аккуратно взорвать это секретное хранилище, — с неожиданной горячностью предложил Минакри. — Именно аккуратно, чтобы ничего не повредить, только нужный нам сейф сам взлетел вверх и встал на краю дыры. Хотя, если серьёзно…

— Смотрите! — остановил его Итагаро, указывая куда-то вперёд. — Опять эти наши соседи… Донот, Талир, видите ситуацию? И ты, Фиар, тоже… Остальные — назад…

… — Итак, вы спровоцировали драку, — с холодной бесстрастностью констатировал офицер военной прокуратуры. — И вам ещё повезло, что никто не был ранен, все сами ушли отсюда. Но и за что, как одеты — ещё по 20 ударов каждому…

— И вы способны трак поступить с тем, у кого едва срослись переломы? — потрясённо переспросил Итагаро. — Мы же только защищали его…

— Не унижайтесь перед ними, — прошептал Лартаяу. — Я выдержу… А потом, когда-нибудь, мы им ещё ответим на всё…

"Но… неужели могут — прямо тут, на глазах у матери? — подумал Джантар. — И за что?.."

(Сбpoc ветви. Обрыв. Продолжения нет. Возврат к исходной точке ветвления.)

…— Так — что делать? — не выдержав, переспросил Лартаяу. — В эти банды уже призывают, как в армию, и они колоннами ходят по улицам что-то громить — а мы не имеем морального права противопоставить им сонные пули и взрывчатку? И только будем смотреть и ждать — до чего дойдёт перенаселение, отравление природы, издевательства в школах, в армии, в институтах? Хотя человек, получив потом доступ к сложной технике или оружию — не забывает, как с ним обращались раньше! И что, если вдруг сорвётся? А взрослые — терпят, как тупые животные… Терпят, что их детей эти банды облагают данью из их же взрослого кармана, "посвящают" в школьники, студенты, солдаты — говорят, уже заставляя… плевать на портрет Фаалокра! Или — разбирать руками помои, или даже — кто-то садится "посвящаемому" на голову, и надо в таком положении черпнуть ртом воды из унитаза!.. Но и поднимать на борьбу — кого? Взрослых лоруанцев из образованных слоёв? Так они сами разобщены, организацию из них не создашь! Барахтаются в этой грязи и дрожат каждый за себя… Или… просто убивать этих тупых, по-бандитски мыслящих руководителей? Не уговаривать, не пытаться переубедить — убивать? Ведь уже не до личных амбиций отдельных подонков — когда мир в опасности!

— А теория Фаалокра… — растерянно добавил Минакри. — Действительно, где она? Везде только разъясняется, как доказывать бедным и угнетённым, что они — бедные и угнетённые, поднимать массы на борьбу, кого и почему временно ограничить в каких правах — но где сама цель? Какой и кому виделась мирная жизнь после разгрома всех врагов? Или цель — воевать вечно, ожидая, что из войн мистическим образом вырастет изобилие? И тоже вопрос — ведь на новом техническом уровне прежнее изобилие уже не будет казаться пределом! А речь будто идёт — о "последнем изобилии", изобильнее которого уже не бывает! То есть опять же — изобилие как тупик, конец всякого развития? Не понимаю… А это колониальное житьё, как у членистых, без малейшего проявления индивидуальности — тем более… И в этом кто-то мог видеть идеал?

— А на практике: сразу же — подневольный труд на здоровых дармоедов, — добавил Донот. — И это — начало конца всех общин! Кстати, как и мы сейчас надрываемся на отработках вместо здоровых взрослых — под видом какого-то там воспитания! Вот вам и весь идеал…

— Действительно, мальчики, что получается, — поражённо прошептала Фиар во вдруг наступившей тишине. — Искали у этих "мудрецов" идеал, а он и есть — в нашем нынешнем положении…

— Ну правда, основная идея была — чтобы, кто производят материальные блага, сами всем и владели, — добавил Герм. — Но кто знал, что они готовы повалить за кем угодно как вождём — а потом его же проклинать за содеянное во главе с ним?..

— То есть опять же весь упор — на личность правителя? — переспросил Лартаяу. — Опять за них должен думать кто-то один? И потом — он же виноват за всех?..

— И опять уже — всё больше ищут старой веры, каких-то традиций, — напомнил Ратона. — Будто там, в прошлом, есть ответ… Например, в том же священном каноне — где якобы при сотворении первого человека ему сразу было сказано: "Не жуй срам ближнего своего"… То есть, надо думать — "стыдные" части тела, а то иначе сами богословы понять не могут! И к этому — обратиться как к высшей истине?

— Вот я и говорю, — подтвердил Донот. — Хотя — давайте пока смотреть распечатки об экспедиции…

(Возврат к точке ветвления. Возможен обрыв. Есть неясности.)

…— Вот это — Ратона Иагана, — представил Лартаяу ещё одного мальчика. — Но не смотри, что он — в комбинезоне со шлемом. Это он выдаёт себя за члена никому не известной банды. Просто — так безопаснее… A это — Донот Риеф, — представил он другого, в чёрной, практически "взрослой" одежде, и с портфелем в руках. — Наше прикрытие по линии актива молодёжной партии… А это — Итагаро Ларакадона…

— А… что с ним? — вздрогнул Джантар, увидев, что вся нижняя половина груди Итагаро обмотана широкой бинтовой повязкой.

— Я не хотел сразу говорить, — после паузы объяснил Лартаяу. — Хотя всё равно узнаешь… Нет, это — не в Моаралане, это раньше. Ему какие-то подонки вырезали на груди нецензурное слово. А теперь никак не удаётся убрать…

— Так — из кого набран медперсонал, — ответил Итагаро (и Джантар снова вздрогнул, встретив его взгляд). — И вообще, видел бы ты эти гарнизонные больницы… Вываривают в обыкновенном ведре старые тряпки на бинты, сшивают раны простой швейной ниткой, как обезболивающее — даже детям — дают наркотик… А шрамы на руках у Минакри ты видел? — спросил Итагаро — и Джантар уже в третий раз вздрогнул, увидев, какими грубыми рваными рубцами перечёркнуты его тонкие запястья. — Это — от допроса в полиции за тот взрыв. Они там, если не в чем сознаваться — вот так за руки подвешивают… И у Донота — видишь, шрам на лице? В той драке в подвале раскололи какую-то кость черепа, только чудом срослась. И то — пришлось ехать в Шемтурси на операцию. У нас же в Лоруане такой сделать не могут… Потому что все — "из низов", "из трудовых слоёв общества"! Как будто "трудовые" — это только чернорабочие, воры и хулиганы! А ты молись на взрослое поколение — за то, что вытащило их из грязи и устроило "счастливую" жизнь. И тебя "воспитывают" в тех же детских организациях, как дурака или дикаря, только вышедшего из леса…

(Фрагмент нереальной ветви. Обрыв. Продолжения нет. Возврат к одной из прежних точек ветвления.)

…— Да, редко нам удаётся поплавать в море, когда оно — чистое, без выбросов… — сказал Лартаяу, укладывая камеру в сумку Герма. — Это тебе в первый же день так повезло. А завтра — ещё где-то пускают секретный цех…

— Осторожно, мы тут не одни, — обеспокоенно предупредил Джантар.

— Ах да, твой брат, — понял Герм. — То есть — и не брат на самом деле, а так… Всё — из-за графы "семейное положение". Не состоишь в браке — не будешь заведовать отделением в больнице, нет взрослого мужчины в семье — нет особого режима… Вот и приходится терпеть дома чужих людей… — продолжал Герм, зашнуровывая нелепые тяжёлые ботинки, бывшие отныне частью регламентированной законом детской формы одежды. — Или сам станешь такой "добавкой" к чужой семье… И всё-таки — как ты добился? — спросил он, переводя взгляд на массивные металлические браслеты на щиколотках Лартаяу. — А то… видишь, в чём должен ходите я — но ты, наоборот, не имеешь права это надеть?

— Так — приговор "суда по делам несовершеннолетних", — напомнил Лартаяу. — Такое применение нашли современной технике. Сигнальные браслеты, связаны с компьютером в полиции… И уж не то, что мимо них ничего не наденешь, чтобы не прервать связь фотоэлементов — надо cмoтрeть, чтобы между ними случайно что-то не оказалось. Правда, хоть водонепроницаемые, и на саму воду не реагируют, плавать можно… Но вообще — попробуй пойми логику этих новых судов! Могут же назначить — и домашний арест с таким браслетом на руке, или — там же, в зале суда, наденут на щиколотки планку, которая даже не сгибается — и ходи с ней два или три месяца! И одежду всё это время не снять, а стирать — так прямо на себе… Или — сам должен являться в такое-то время в полиняю, чтобы получать по 20 ударов… Они же как рассуждают: только взрослые могут что-то понять, и их, если наказывать, то достойно, а детей — опозорить, унизить. И если для взрослых всё чётко оговорено в законе — детям могут придумать что угодно, лишь бы потом остался здоров и полноценен как взрослый. Хотя иногда и позора никакого, одно неудобство — но иногда…

— А надолго всё-таки? — спросил Герм. — И за что конкретно?

— Думаешь, понимаю? Не было же ничего особенного… Просто мои "опекуны" смотрели передачу с излияниями какого-то "уважаемого человека" о его собственном детстве — и поняли всё буквально. А что ты хочешь — психически нездоровые люди! И снарядили в школу — так, как тот полвека назад ходил в свою, деревенскую… А я с отчаяния решил: ну, и пойду как есть — хоть привлеку внимание, заставлю задуматься о моём положении в такой семье! А учителя только страшно оскорбились, зато ученики подняли дикий восторг — и вот… Но и то верно — повезло, если сравнить, что бывает с другими. А надолго ли… До совершеннолетия, — всё так же спокойно добавил Лартаяу. — Формально — до окончания школы, фактически — до 20 лет. Во столько оценили мой "грех"… А что? Ты бы предпочёл: зимой — как я, в рубашке с набедренной повязкой, или летом — как ты сейчас?.. Но сам — не рискуй, — тут же предупредил Лартаяу. — Неизвестно же — что и как поймут. Ещё могут — и гипнотически закодировать от какого-то порока, и сделать татуировку, к каким частям тела применять "меры физического воздействия", чтобы не испытывал патологического наслаждения, или — те же кандалы, планки, розги… А эти аресты на несколько суток — откуда почти все возвращаются психически сломленными? Кран в задний проход, и всё такое… Сам понимаешь, в какое время живём. Агония цивилизации, конец ресурсов, все пороки вылезли наружу… А нам надо жить — и искать выход. Это пусть взрослые думают, что мы снимаем своё достоинство вместе с одеждой… Подождите… — Лартаяу умолк, прислушавшись — и Джантар услышал далёкий, но явно приближающийся по набережной рокот мотора, заставивший насторожиться и его…

…— Но у меня — водонепроницаемые браслеты, — спокойно и с достоинством ответил Лартаяу. — А так — что мы нарушаем? Мы все — на особом режиме…

— Нет, кто позволил вам находиться здесь? — гаркнул полицейский — и, подскочив к Лартаяу, так рванул за руку, что он едва не упал — а сумка, отлетев в сторону, с не оставляющим никаких надежд звоном ударилась о парапет. — Сейчас, когда все школы отправляются на трудовые отработки? Вы думали — одни такие умные, да? Чтобы не работать и не учиться, как другие? Куда их теперь? — повернулся он к другому, стоявшему у фургона на набережной.

— Куда и всех, — распорядился тот. — Проверять, чем больны на самом деле. Посмотрим, как заговорите, когда вам начнут что-то вырезать…

— Он разбил камеру… — едва слышно, сведёнными судорогой губами, прошептал Герм. — Спасти бы хоть саму запись…

— Ты что там шепчешь? — третий полицейский наотмашь ударил Герма по лицу — и сразу, не дав упасть, нанёс удар коленом в промежность. Герм, согнувшись, коротко вскрикнул и повалился на прибрежную гальку. — Быстро тащите всех внутрь!

"А мы сомневались… — пронеслось в потрясённом сознании Джантара. — Когда надо не убеждать, не уговаривать — убивать! А что теперь?.."

(Опасное смешение ветвей! Срочный поиск новой точки ветвления на прежнем стволе.)

…—Значит, всё… — горестно произнёс Минакри, едва Фиар погасила фонарик, и лишь приоткрытая щель люка слабо рассеивала тьму подвала. — Теперь между школой а армией — малейшего промежутка не оставили. И велосипеды конфисковали — хотя члены банд носятся на моторных лодках, и никто не спросит их, где берут топливо. И записи по своим интересам — имеют на чём сделать. А ты попробуй купить в торговом центре хоть что-то без взрослых! Боятся, что из всего станем делать бомбы или ножи… Сами объели планету — и ещё трепыхаются, хотят что-то кому-то доказать: кто больше имеет… Готовы рваться к личному достатку чуть не по головам друг друга… Опутали всё уголовными взаимоотношениями, каждый на своей работе что-то должен какой-то банде, вынужден нарушать закон, что-то нечестно оформлять, доставать — рискуя потерять работу, честь, здоровье, жизнь… а виноваты мы? В общем — какой выход, кроме подполья, нам остаётся?

— И как ты представляешь это подполье? — не выдержал Герм. — Если и по поддельным документам — та же "взрослая" жизнь? Так же лгать, воровать?

— Тогда уж… хорошо бы иметь запасное тело — как своё орудие там, — сказал Лартаяу. — Подключиться к мозгу какого-то слабоумного — и пусть он как бы будет тобой там, во внешнем мире. Проходит трудовые отработки, служит в армии, состоит в банде — но и пользуется всеми взрослыми правами от твоего имени — а рискует только собой. А самому — где-то жить так, как достойно человека…

— Да, мальчики, что уже приходит на ум, — печально согласилась Фиар. — А где была Чхаино-Тмефанхия — там эпидемия… Там — Чуждый Разум, Абсолютное Зло… Там теперь — Граница…

— И что, нас даже не пропустят в ту сторону? — внезапно решился Герм. — Да, там эпидемия, там — Чуждый Разум… Но мы не хотим этого рая для взрослых, мы сами избрали тот ад! А здесь мы просто не нужны! И какой Чуждый Разум хуже и несправедливее к нам — чем обыкновенный человеческий?..

Мёртвая тишина повисла в подвале…

…—Так и говорю: сказать, что у нас с собой — контейнер с "болезнью святого натрия"! — ответил Итагаро. — И мы идём с одной заразой — туда, где давно уже есть другая! А у них нет вакцины, против неё! Лежат ампулы с какой-то жидкостью для вида — и только! Ревизор повертит в руках, понюхает, посмотрит, что формально хранится как вакцина — и уйдёт… Но никакую инфекцию этим не вылечишь…

— Вот и дадут залп — по тому, кто пойдёт с таким контейнером через полосу асфальта! — возразил Минакри. — Чтобы сгорел вместе с инфекцией! И вообще, с этой эпидемией что-то неладно. Они даже компьютерную связь отключили. Полностью изолировали страну…

— А главное, мальчики — неужели некому остаётся поддерживать нашу культуру здесь? — спросила Фиар. — И мы только можем бежать куда-то? А как же — сам Каймир, как же вся его история? И… вдруг суть этого Чуждого Разума или Абсолютного Зла — вовсе не в какой-то инфекции, а — в том, что человеческий мозг получает объёмы информации, которое не в силах переработать? И во что мы превратимся, если пойдём туда?

— И то верно, — согласился Минакри. — А тут, в отчаянии от обычного человеческого разума, до чего додумаешься… Хотя разве знаем мы — как нас поймёт тот, другой? Наше положение, тревогу, то, с чем идём к нему? Враг нашего врага — не обязательно наш союзник…

(Опасный срыв! Отдельные фрагменты… Быстрый просмотр имеющихся альтернатив на прежних стволах…)

…— Но там видят какую-то технику, животных, людей, — напомнил Итагаро. — И, в конце концов — не всё и погибло. Есть леса, реки… Да и люди, что остались — им хоть известно, почему их не пускают на эту сторону?

— Но ты не отвлекайся, веди автобус, — ответил Донот. — Мы должны вовремя быть на месте, чтобы контейнер не отправили без нас. И то — ехать в закрытом контейнере, как груз… И водитель не будет знать. А тут ещё — эти банды на дороге…

— И правда, не зря ли решились на такой вариант? — согласился Джантар. — Полиция, вымогатели — все будут останавливать. И могут полезть проверять груз — а мы будем в контейнере… Хотя другого пути, похоже, и нет. Автобус-то из пригорода не выпустят…

(Крайне опасно! Обрыв.)

…— Смотрите, — Донот подошёл к установленному в центре подвала ящику, где мерцал тусклый огонёк, и выложил рядом с подсвечником ворох плоских предметов. — Вот документы для нас всех — какие удалось достать в этом разгроме. Правда, с фотографиями сложнее — не похожи мы на этих солдат. Но давайте думать — кто из нас кем будет. В смысле — чьи подходящие фотографии у нас есть, и куда мы их будем клеить…

— А как отклеить эти, чтобы ничего не повредить? — спросила Фиар. — Нагреть воду прямо здесь, на свече — и над паром? Если вообще так отклеятся… И эти рельефные штампы: часть — на самой странице, часть — на фотографии? Чем их тут продавливать, чтобы были похожи на настоящие — даже если сумеем переклеить фотографии? Хотя и оставлять как есть — бессмысленно…

— Можно — принадлежностями от пулемёта, — предложил Итагаро. — Там в прикладе есть такой круглый пенал с ними. Но рисковать сейчас, в темноте, с такими гравёрными работами… А — в темноте цвет кожи, возможно, и не разберут! Я имею в виду — на фотографии… Так где автобус?

— Стоит у платформы, — ответил Донот. — Да не волнуетесь — снаружи такой ливень, кто там заметит…

— Ливень, — повторил Итагаро. — Знать бы, какие в нём ионы… Ладно, разбирайте документы, запоминайте, кто есть кто — и пойдём…

— А вообще как там было? — спросила Фиар, быстро перебирая документы. — Только говори быстрее…

— Ну, как… — начал Донот. — Я сразу попал в морг, возить трупы — вот только это и видел. А там — такой ужас… Следы ожогов, переломов, разорванные внутренности, торчат обломки костей, у некоторых — просто не хватает рук, ног, головы… И тут уж — точно не случайные травмы. Сознательно… Для трансплантации "физически развитым", что ли? Вот вам теперь — ценность жизни… И то, чему противостоим, и чем рискуем…

…— Вот, ехали по женским документам, — бесстрастно сообщил вошедший в автобус солдат кому-то снаружи — деловито разрезая у всех по очереди одежду взмахом штыка вдоль спины. И каждый коротко, но резко вскрикивал — и после того, как одежда падала на пол автобуса, на спине проступал кровью длинный прямой разрез. А защититься никто не мог — все стояли в проходе, прикованные к верхним поручням… — Что будем с ними делать?

— Так он же умрёт! — испуганно воскликнул кто-то впереди. — У него кровь не свёртывается!

— А тебе что? — ухмыльнулся солдат. — Кто он для тебя? Ты о себе думай. Как докажешь, зачем стране твоя жизнь — если всего уже не хватает на всех? Это раньше вас, больных и слабых, жалели — а теперь кому вы нужны?..

"Но как отсюда выбраться? — с ужасом подумал Джантар. — Да ещё с кассетой… Или как хоть спрятать, чтобы никто не нашёл?.."

(Обрыв.)

…Да, это была та самая ночь. Едва проснувшись от близкого рокота моторов, Джантар сразу узнал её… А руки — уже сами искали в шкафу переделанный из детского игрушечного пружинный пистолет, коробку зарядов к нему (острых, с шипами на концах, семян вьющегося стрелоцветника, вываренных — по древнему тайному рецепту улфаонтских жрецов ещё 72-го века — в смеси сока трёх видов растений, которые и найти здесь, в городе, стоило немалого труда), пинцет для зарядки ими пистолета (случайно уколоться — глубокий шок!), баллон с каким-то газом (подобран на месте перестрелки полицейских с бандитами), груз на тонкой прозрачной нити, и наконец, тетради с проектами преобразований элбинского общества — а ведь ещё нужно было взять в кухне съестные припасы, и уложить всё в заплечную сумку… И главное — неслышно, чтобы не проснулся психически больной "усыновитель", с которым теперь жил, потеряв семью в результате кровной мести… Но, хорошо хоть ещё — знал, к кому бежать…

…— Итагаро, открой! — крикнул Джантар, едва уловив движение за дверью. — Итагаро, я понимаю, ты меня не знаешь, но поверь — случится что-то ужасное! Я точно знаю, я предвижу события…

…— Вот он! — заорал один из полицейских, в мгновенном броске перемахнув перила.

Джантар успел нажать спуск баллона — но не отскочить вверх по лестнице, и полицейский навалился на него, прижав к больно впившимся острым рёбрам ступенек. Джантар хотел ударить его ногой в живот, но промахнулся, и теперь обе ноги были зажаты неподъёмными, как стальные колонны, ногами полицейского. Тогда он, уже сам задыхаясь от газа, правой рукой спустил курок — посылая иглу скорее наугад, чем прицельно, и одновременно пытаясь достать полицейского грузом на нити — но от неверного движения левой рукой нить обмоталась вокруг локтя самого Джантара. Однако полицейский вдруг захрипел, обмяк — и Джантар, с усилием оттолкнув его от себя, увидел в свете фонарика торчащий из спины нож…

— Брось колючку! — завопил кто-то внизу. — Не трогай! Такие колючки находили…

— А-а-а!.. — не дал ему договорить истошный вопль, мгновенно перекрыв прочие голоса. Вот куда угодила колючка из пистолета Джантара! Просто упала вниз — и кто-то из полицейских неосторожно поднял её…

— Газы! Назад! — ещё двое или трое, бегущие в разных направлениях, столкнулись и покатились по лестнице.

— Быстро наверх! — Итагаро схватил Джантара за руку. — Там — ход через чердак! Правда, там кто-то скрывается — но, может быть, не заметят…

…— Восемь тел, — сосчитал Итагаро, когда Джантар, всё ещё в приступе неожиданной ярости, опустил пистолет стволом вниз. — И как, не страшно с непривычки?

— Не насмерть же — только обезврежены. Хотя сами по себе — уже не люди, — неожиданно хрипло ответил Джантар. — Говорю — видел, как хватают и слепых, и мутантов, и с протезами. И кого — на отработки, а кого — даже не знаю куда. И потом объяснят это борьбой с бандами. А бандам — хоть бы что… Ну как, поехали за остальными? А то бандитская следственная группа явится… Полиции не до нас — а эти могут… А нам ещё надо захватить локомотив. Мне потому тебя первым и указали, что ты чувствуешь электросхемы…

… — Значит, все — в разных городах? — переспросил Итагаро, заводя мотор. — И ты точно знаешь, где кого искать? Хотя, если — ясновидящий… А вообще, говоришь — через Границу? Ту, с большой буквы, за которой — Чуждый Разум? И с самого заселения планеты — люди вообще не бывали?.. И уверен, что это — правильно? И там — тот самый иной разум, который перенёс наших предков с планеты-прародины?

— А как жить тут, под этими взрослыми? — в отчаянии вырвалось у Джантара. — Чуть что — розги на виду у всей школы, карцерная кабина на ночь… А естественные физиологические потребности организма куда на эту ночь денешь? Или не бери с вечера ни крошки, ни капли в рот — или всё к утру будет в штанах… А вчера пришёл донос: кто-то "поднял руку на взрослого" — и всю группу собрали: выдайте, кто виноват, нет — будете отвечать все! А кого выдать, если никто не понимает, в чём дело? А "отвечать" — на площади перед школой, на виду у прохожих… И личная вина, личное достоинство — не в счёт? Главное — кто-то из взрослых обижен, а детская судьба стоит немного. Особенно — когда кончаются ресурсы… А Чуждый Разум — всё-таки разум. И — зачем-то собирает достойных людей, даёт им знаки…

(Обрыв.)

… — Проснулся? — прозвучал высокий, приятный, явно тоже детский голос из темноты. — Подожди, сейчас мы тебя освободим… Кстати — ты помнишь, что случилось?

— Помню, как всех хватали ещё под утро, — ответил Джантар, сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть от боли, с которой восстанавливалось кровообращение. — И сразу — в поезд… А… где это мы сейчас?

— Нежилой дом в каком-то городе, — ответил другой голос в стороне. — Не знаю, в каком. Квартира примерно на 10-м этаже… А главное — почему? Что мы им сделали?

— И как связали, — добавил третий. — Руки с ногами — сзади, за спиной. И если бы я не перетёр верёвку протезом… А за что… Так мы все тут, оказывается — и экстрасенсы, и с какими-то тайнами. И все — оставшиеся без родственников…

— И я, — горестно признался Джантар. — После кровной мести — тоже не знаю за что. И как всё обставили — одного за другим арестовывали. Из-за кражи серебра от просветных плёнок на работе, торговли кассетами в школе… А потом, в тюрьме, находили мёртвыми. И каждый раз говорили — самоубийство…

— Да тут у всех так… — столь же горестно подтвердил ещё кто-то. — Ну, давайте знакомиться подробнее? И вообще — надо выбираться отсюда…

…— Итак — решили? Страна Оборотней? — ещё раз спросил Джантар, повторяя название аномальной зоны. — Точно? Никаких сомнений?

— А что делать? — в свою очередь, переспросила Фиар. — У нас нигде никого не осталось. А Чуждый Разум — всё-таки разум. Не эти взрослые звери… Я только вышла посмотреть на звёзды, а меня — в другую семью… Под предлогом, что родители не так формируют мою личность. И больше я их не видела…

— А представьте, что значит — видеть голых людей сквозь одежду! — добавил Герм. — Если тут и никаким судом не осуждён — а "выписке из психбольницы не подлежит"? Пожизненно, понимаете? Будто сам — уже и не человек! И как докажешь, что видишь их вовсе не так? Да и чего стыдятся? Кого из них уже так не видели — в школе, на медосмотре, в полиции, и мало ли eщё где?

— Нет… а как там жить? — всё ещё сомневался Итагаро. — Нам, современным городским людям? Мы, что, будем вести первобытное хозяйство? Или этот Чуждый Разум — думаете, специально собирает зачем-то избранных людей? Чтобы переселять ещё куда-то, или как? А этот мир — уже обречён?..

… — Проводник, включи свет! — раздражённо донеслось снаружи. — Ничего не видно! Куда тебе этот труп положить?

— Какой труп? — растерянно переспросил Донот, выходя в "вестибюль" вагона в чужой форме проводника — которую взяли, как и сам вагон, под видом конвоя инфекционных больных, чтобы добраться до Страны Оборотней.

— Ну, ты же всё равно какую-то заразу везёшь, — на пол тяжело и гулко упало что-то мягкое. — Вот тоже и довезёшь до Рурамы. А там назовут пароль — отдашь…

…— Мальчики, вот белая краска, — Фиар торопливо протянула из-за переборки банку. — Быстро рисуйте на окнах треугольники. Видите, на мосту пассажиров грабят…

— И вокзал как горит… — добавил Лартаяу.

Действительно — на мосту метались огни фонарей, и то одна, то другая не понравившаяся бандитам вещь летела вниз прямо на перрон — будто никто не замечал, что рядом вздымались огромные языки пламени. И даже здесь, в вагоне — воздух был ощутимо наполнен треском и гарью. А вагон двигался медленно, по инерции — просто их, "заразных больных", кто-то решил оттолкнуть подальше по свободному пути…

— А за кустами по той стороне уже вешают кого-то, — изменившимся голосом прошептал Итагаро. — Понимаете — самым настоящим образом вешают! Пока те подонки не могут решить, военному или гражданскому коменданту должна подчиняться станция… А рассуждали: больные хотят стать специалистами, хотят учиться — а вдруг война… И — на что годны эти здоровые?..

— И тут же — воры с мешками бегут, — добавила Фиар, глядя в окно по другой стороне вагона. — И их никто не остановит…

— Смотрите! — воскликнул Минакри. Джантар бросился к окну — и увидел, как медленно, в целом облаке искр от обрывающихся проводов, в ночную тьму падала верхушка огромной oпopы электролинии… А вагон тем временем — сметя какие-то ворота, уже с грохотом нёсся через пахнущий свежей гарью заводской двор…

(Смешение ветвей. Неопределённость. Обрыв.)

…— Джантар, вставай, — тревожно прошептал Ратона. — Проверка документов… Тут теперь, оказывается, суверенная Уиртэклэдия…

…— Сворачивай! — крикнул Ратона, едва автобус выскочил на лётное поле. — А то врежемся в ангар!

— Куда я сверну? — в отчаянии ответил Лартаяу. — То есть — как? Я же говорю — помогите убрать водителя!..

А ангар стремительно приближался, вырастая на глазах — и Джантар заранее представлял, как огромная металлическая масса, сорванная с опор при столкновении, начнёт валиться сверху, накрывая автобус…

(Обрыв.)

…— Я кое-что выяснил, — начал объяснять Минакри — как только дмугилец с оружием (которого им пришлось подвезти), наконец перестав что-то громко восклицать, то и дело хлопая его по плечу, неожиданно вышел из автобуса. — Там у них спрятан катер, который собираются использовать для родовой мести кому-то. Утопить с кем-то на борту — и чтобы того осудили… Вот на этом катере — и пересечём Границу. Знать бы раньше, что она так охраняется…

… "Да, вот так "счастливая" идея — с катером… — подумал Джантар, видя перед собой Лартаяу, лежащего на груди с поднятыми кверху и скованными вместе руками и ногами — и понимая, что так же выглядит со стороны и он сам, и остальные. — Но и то — со взрослыми нарушителями хоть как-то считаются, а что будет с нами?"

— А вы думали — вас, больных, будут особенно жалеть? — с ничего хорошего не предвещающими интонациями произнёс голос сзади. — Это раньше так было. А теперь, когда всего не хватает на всех — кому вы нужны… Ну, и что с вами сделать?..

(Обрыв.)

… — Так ради кого мы своей честью рискуем? — вскочил со своего места второй пилот, пытаясь перекричать грохочущий звон рассекаемого винтами воздуха за бортом. — Мы думали, вы — действительно конвой с заразными больными! А вы нас преступниками сделали!

— Да, мы — не заразные больные! — ответил Джантар, вставая ему навстречу — и сам удивляясь твёрдости собственного голоса. — Но — и не "симулянты", как вы говорите! Просто — нам очень нужно в Страну Оборотней. Там — Чуждый Разум собирает тех, кого отвергла реальность по эту сторону Границы. Тех, чью жизнь вы сделали невыносимой… И вы здесь — всё равно вымрете, задохнётесь и захлебнётесь своей отравой, которой изгадили этот мир! Человечество продолжится — там! Вот и подумай: чего ты стоишь с такой своей честью и долгом, ради чего готов пожертвовать собой и другими?

— Ну, я же говорю — сядь! — поддержал Джантара первый пилот. — Давай хоть посадим самолёт — а разбираться будем потом!

— Выходим из тумана! — воскликнул Лартаяу. — Смотрите — и дорога тут есть!

Джантар бросился к иллюминатору… И действительно — пелена тумана, мгновения назад обволакивавшая самолёт, вдруг прорвалась, вспыхнула ярким, хотя и рассеянным, светом Эяна — и под крылом возникла густо-зелёная поверхность воды с перекатывающейся ажурной сеткой волн, а чуть ближе, под самым днищем — какая-то насыпь с серой лентой дороги, направление которой почти совпадало с курсом полёта…

— Долетели… — Джантар судорожно прижался щекой к неожиданно прохладному белому ободу иллюминатора. Сквозь громовые удары пульса в висках он даже едва слышал гул моторов. В нем всё еще вихрилась буря эмоций. Он не мог поверить, что вышел победителем из словесной схватки ценой в одиннадцать человеческих жизней… А главное — что они уже достигли цели, снижались над Страной Оборотней…

(Обрыв. Продолжения нет.)

… Джантар почти через силу, с досадой, заставил себя открыть глаза. Заснул… Здесь, на посту ночного сторожа школы — где теперь работал, живя по чужим документам какого-то Гулуры Марани, сошедшего с ума, а затем пропавшего без вести (и это было всё, что смогли сделать для него какие-то знакомые родителей в официальных властях Лоруаны — после того, как в результате дикой и чудовищной кровной мести непонятно за что погибла вся семья) — заснул в первую же ночь этой своей работы. И — как страшно и мучительно было вырваться из сна в реальность… Ведь это лишь там, во сне — он снижался в самолёте над Страной Оборотней, зная, что она примет и его, и каких-то знакомых — которых здесь, наяву, у него не было. А было — тёмное, будто застывшее в тревоге, школьное здание, где, кроме него — ещё несколько оставленных в другом, запертом и от него самого, коридоре (а там — в карцерных кабинах) неизвестно в чём провинившихся учеников. Нет, не будь положение столь отчаянным — ни за что не пошёл бы па такую работу… Но… что это?..

С недоумением Джантар включил лампу — и все прочие мысли сразу покинули его сознание. Ведь то, что лежало перед ним — было не просто чьей-то ученической тетрадью (хотя мало ли таких брошенных тетрадей можно найти туг в любой момент)… Нет, здесь — после чьих-то арифметических заданий, написанных ещё совсем нетвёрдым детским почерком, и грозного требования "Переписать!" прямо поверх них — начинался совсем другой текст: хотя и торопливым, но чётким почерком… его самого, Джантара? Когда он мог сделать это? Неужели — сейчас, во сне? Вернее — в каком-то бессознательном состоянии, шоке от недавних перемен, круто повернувших жизнь?..

— "…Приказ по Министерству политической и нравственной полиции…" — шёпотом прочёл Джантар. — "…Принять срочные меры к розыску особо опасных несовершеннолетних с феноменальными способностями, могущих представлять чрезвычайную общественную опасность — согласно прилагаемому списку… Артарау Архапаро — условно, Манагр Гманод — условно, Гулура Марани…" Как — Гулура Марани?..

…Шок прошёл нескоро. Однако, подняв с пола выпавшую из руки тетрадь и быстро перелистав, Джантар убедился: да, это — о нём! Пусть чудовищно искажённая, перевранная — всё же его биография! И — ещё чьи-то, подобные ей… Восьмеро товарищей по несчастью! У всех тоже — потеря семьи, пугающие кого-то особые свойства организма, подозрения в безнравственности… И уточнения: кто — ещё "может быть использован в военных целях", а кого — вовсе "живым не брать"… И — не зря же он получил это послание! Надо найти и предупредить их всех!..

(Обрыв. Отдельный фрагмент. Продолжения нет.)

…"Так что же делать? — с тревогой и горечью подумал Джантар, отгибая занавеску, чтобы взглянуть на пустынную ночную улицу. — Да, я сбежал. С поста ночного сторожа. Из школы, которую среди ночи грабили ученики вместе с учителем… А я и не представлял, что так бывает. И что мог сделать — безоружный, беззащитный, даже без связи? Телефон заперт в другом коридоре… И зачем — такие сторожа, которые ничего не могут? Но и доказать я ничего не смогу… Правда, квартира опечатана снаружи, тут меня как бы нет — но меня ищут. А продукты кончаются… И что теперь?.."

"Ты — один из девяти… — внезапно прозвучало как бы в самом его сознании. — Найди остальных — и идите… Учителя Света ждут вас…"

— Кто это? Кого я слышу? — от неожиданности громко спросил Джантар — и вздрогнул скорее даже от того, как caм голос заметался эхом в пустой квартире. — Кто говорит?

"Космический Разум, — пришёл ответ, подтверждая, что это не галлюцинация. — От тебя и остальных зависит судьба человечества. Тебе будут даны знаки. Иди же искать их…"

— А… я смогу? — ещё больше растерялся Джантар. — Я сам — в опасности, мне угрожают. Я же мог видеть преступников… И как искать кого-то — если у меня нет даже "взрослой" одежды? Не положено — до 20 лет…

(Обрыв.)

… "Так — что делать? — думал Джантар. Он собрался было встать с постели, чтобы утолить голод хоть несколькими глотками воды, но слабость и озноб заставили вновь закутаться в одеяло. Ведь он даже не закрыл с вечера окно — и занавеска яростно металась под порывами холодного осеннего ветра… — Надо же: остался в 17 лет под опекой дмугильца на год моложе! И закон не нарушен, у них совершеннолетие — в 16… Но его уже неделю нет дома. А самому и во "взрослой" одежде не выйти — соседи знают, что нет 20-ти, сразу донесут… А выйти в торговый центр как есть — тем более ничего не продадут: детям — "не положено". А впереди — 18 дней… Как "растянуть" на них остатки продовольствия? Или… съесть всё быстро, за один раз — и бежать? Но куда, к кому? У меня же нигде никого не осталось… И что делают в полиции с бежавшими, если поймают?.. Ирония судьбы… Я тут работаю над проектом Статуса разумного существа, размышляю над основными правами: первая группа прав — на жизнь, личную безопасность, целостность телесной, духовной и энергетической сущности, реализацию программы саморазвития личности на общее благо; затем вторая, способствующая реализации первой — право на пользование информацией, имущество, жильё, отдых, медицинскую. помощь, свободу мыслей и их высказывания, признание обществом личных достижений каждого, охрану среды обитания человечества… А сам — своих прав защитить не могу. Здесь, в реальной жизни, полнота имеющихся в законах прав зависит — сколько кому лет, какой он расы… А банды, которыми оправдывают такое положение — и так уже скупили себе на службу нищие и оттого продажные государственные организации, и честный человек постоянно сталкивается с фактом, что многое поделено и захвачено нечестными… Полиция — и та клянчит у бандитов остатки топлива для своих полудохлых фургонов. Но сама — всё ещё непомерно возвышается над теми, кто не состоит "при ком-то", не теряет чистую совесть…"

"А разве ты сам ничего не можешь? — вдруг прозвучало как бы внутри головы. — Ведь ты — один из девяти избранных. И должен найти остальных…"

— Но… кто говорит? — вздрогнув от неожиданности, переспросил Джантар.

"Космический Разум, — мгновенно пришёл ответ, давая понять, что это была не галлюцинация. — От тебя и остальных зависит судьба человечества. Ты должен их найти. Тебе будут даны знаки, как это сделать. А сейчас выйди на балкон."

— На какой балкон? — переспросил Джантар. — Они же снесены… По религиозным соображениям. Два года назад, по всей Элбинии…

(Обрыв.)

…Аппарат связи надрывался, в запертом коридоре, всё сигналя и сигналя — а Джантар стоял в недоумении, не зная, что делать. Ведь коридор был заперт и от него, ночного сторожа школы — хотя фактически он отвечал за саму жизнь оставленных в карцерных кабинах учеников. Отвечал, имея доступ далеко не во всё здание… А ломать дверь — так опять же, с него и спросится… Нет — а если ему намерены сообщить что-то важное? Вдруг надо срочно что-то паковать, эвакуировать, вырезать из хранящихся в библиотеке учебников "крамольные" страницы? Хотя — что решает он, сторож? Но тот, кто посылает вызов — наверняка знает, что здесь больше некому ответить! Нет, надо разобраться…

Джантар закрыл глаза — и вскоре расплывчатые образы стали обретать чёткие контуры. Он видел в каком-то тусклом свете склонившегося над микрофоном на том конце мальчика примерно его возраста, судя по чертам лица — тоже каймирца, а по длинной причёске — особорежимника, каким недавно был сам Джантар. Ведь "обычные" школьники теперь стриглись коротко… А главное — он уже был в каком-то из прежних видений! Нет, это не могло быть просто так. И Джантар, решившись, изо всей силы надавил плечом на дверь…

— Гулура Марани? — прозвучало из аппарата связи. — То есть… Джантар Фаярхай? Не удивляйся, я знаю. Понимаешь, я — тоже избранный. Меня зовут Итагаро Ларакадона… А всего нас девять. И нам надо срочно найти остальных. Так что ни о чём не спрашивай — просто иди и жди меня на берегу. Там, куда обычно ходишь купаться… Не удивляйся, я и это знаю. В общем, встречаемся там…

…— Вот ты какой, — услышал Джантар даже раньше, чем на фоне нависшей над пляжем заводской стены появилась едва заметная фигура — и стала медленно приближаться. — Хотя я так тебя и представлял…

— А… где твоя одежда? — вырвалось у Джантара первое, что пришло на ум, когда он увидел: новый знакомый был только в плавках и расстёгнутой на груди рубашке, из-под которой виднелась ещё широкая полоска поперёк груди, похожая на бинт. — Не прямо же так ты бежал от самого дома…

— Прямо так, — подтвердил Итагаро. — Те, у кого я живу — запирают одежду на ночь, чтобы не ходил купаться в море. Нo я всё равно ходил — до этой ночи… Понимаешь, здесь, — Итагаро поднял что-то похожее на портфель, — секретный приказ по министерству политической и нравственной полиции Элбинии — о "физической ликвидации" девяти особо опасных подростков-экстрасенсов. И двое из них — мы…

— Но как… — вырвалось у потрясённого Джантара.

— Я умею телепатически связываться с компьютерами, — объяснил Итагаро. — И иногда даже просматриваю, что там ходит по секретным сетям. Вот и наткнулся… Так что давай не терять времени. Пойдём в одно подземелье на окраине города. О нём я тоже случайно узнал таким образом, — объяснил. Итагаро. — И все — уже там, ждут только нас. А оттуда будем прорываться в Чхаино-Тмефанхию. Где мне наверняка и это уберут… — вздохнул Итагаро, проведя свободной рукой вдоль бинта на груди. — Ах да, ты не знаешь — что у меня там за татуировка и кто её сделал… Хотя что говорить, сам увидишь. Ладно, пойдём…

— … Но — в чём дело? — спросил Джантар, когда они наконец вышли на загородную дорогу. — Чем это объясняется?

— Даже трудно понять, — ответил Итагаро. — Противоречит элбинской религии, морали, существующим представлениям о мироустройстве — хотя тут же сказано, что экстрасенсорные способности приписаны нам ошибочно. А то по их вере таких способностей быть не может — но чем-то же мы им опасны… Вот и сказано: узнавали государственные и военное секреты, подделывали школьные документы, чтобы избежать наказания, вели себя крайне безнравственно, и тому подобное…

— А как не захочешь избежать — если видишь заранее, что кого-то поведут голым и со связанными руками через всю школу во двор? — не выдержал Джантар. — Или наоборот, во всей одежде — в эту карцерную кабину на ночь? Но и то — если видишь нечётко, и остаётся возможность, что это — не ты? А если чётко — что уже тут изменишь? Не другого же каймирца вместо себя подставлять! Так что — и деваться некуда… Правда, можно ещё распознать заранее провокацию — чтобы не тебе подкинули украденный у кого-то учебник, или украли не твой, или не твоё домашнее задание в тетради оказалось испорчено, или не тебя увидели там, где потом кто-то напакостит… Но и то — не всегда срабатывает. Если ты — отличаешься, и в твоём позоре видят удовольствие…

(Обрыв. Возврат в одну из ещё более ранних точек ветвления.)

…— Открывайте, а то высадим дверь! — повторил разбудивший Джантара голос, и последовал удар, от которого, казалось, не то что дверь — сама спальня заходила ходуном, заставив содрогнуться.

— Но мы заперты снаружи! — крикнула Фиар. — Ключ должен быть у вас!

— Флаариа! — донёсся из-за двери удаляющийся крик. — Где этот дурак со своими ключами? Быстро найти его, и пусть откроет дверъ!

— Но… что происходит? — ничего не понимая, спросил Джантар. — Это… как его… новый "начальник объекта"? И что ему нужно? Сейчас, среди ночи?

— А бывший директор — уже "дурак с ключами"… — добавил Ратона, приподнимаясь на своих деревянных нарах (он спал не на кровати, как все).

— Я говорил, сразу надо было бежать, — напомнил Итагаро. — А что теперь?..

— Ну, что… — ответила Фиар. — Кажется, будет обычных тюремный интернат для детей-преступников. Экстрасенсов-то по этой вере вообще не должно быть. И уже готово пополнение из обыкновенных осуждённых. Достроят нары второго уровня, наденут на всех кандалы…

— Разденут донага, — добавил Итагаро, и вдруг спохватился — Ой… Фиар, а как же ты? Интepнaт формально мужской…

… — Граната! — воскликнул Талир. — Он несёт её сюда! Но я заставлю выронить…

Джантар не успел ни закрыть руками уши, ни как-то иначе среагировать на слова Талира. Раздался не просто грохот — все звуки сразу исчезли, вытесненные чем-то, что было и не тишиной, и не звуком — тугой, давящей отовсюду волной, от которой, казалось, не закрыться никак и ничем. Погас свет, с потолка посыпалась штукатурка — и совсем уже на краю слуха прозвучал отчаянно дикий, истошный вопль, которые сам по себе мог свести с ума…

…— Вызов с пульта! — донёсся с проходной голос Донота. — Я отвечу… Начальник объекта слушает, — заговорил он уже "взрослым" голосом по-лоруански. — Понял… Выстроить всех во дворе — и ждать фургона…

… — Так — куда пойдём? — ещё ничего не понимая, спросила Фиар. — В Чхаино-Тмефанхию? Но там же эпидемия…

— Да я не о том! — вырвалось у Джантара. — Я только что видел!.. Они решили "ликвидировать" интернат… вместе с нами! Никакой фургон не придёт, сюда какую-то бочку сбросят! Кажется, с вертолёта! Для того и требуют, чтобы выстроились! Чтобы все были в наличии — и никто, включая охрану, не остался в живых! Что будем делать?

— Уходить через тоннель в подвале! — без колебаний ответил Итагаро. — Не зря же мы его обнаружили!..

— А вместо себя — соорудим какие-то чучела и поставим во дворе, чтобы нас не искали? — сразу предложил Джантар. — Или — уже некогда? Просто уходим, и всё? А здесь и так ничего не останется…

…— Ратона, быстрее! — Талир протянул Ратоне руку, помогая выбраться из узкого прохода на склоне горы, куда выходил тоннель. — Надо успеть отойти подальше!

— Нo мы и так — под защитой стены… — ещё тяжело дыша от возбуждения, неуверенно ответил Герм.

— А если взрыв будет такой силы, что стена на нас же и рухнет? — возразил Ратона (и тут Джантар услышал в ночной темноте приближавшийся треск винтов). — Слышите? Вот они… Так как, Джантар, безопасно здесь?

— Не знаю… — прошептал Джантар. — Я видел только бочку — и сам взрыв…

А звук винтов приближался — но Джантар по-прежнему ничего не видел на фоне ночного неба. Должно быть, вертолёт шел без опознавательных огней, так что, кроме Талира, видеть его никто не мог. Хотя звук раздавался уже совсем близко… Джантар замер в ожидании…

…Глухой удар прошёл волной через всё тело, от ног к голове, передавшись через грунт — но и это было ничто по сравнению с грохотом, который раздался мгновение спустя. Снова, как тогда, в разрыве гранаты — всё вокруг будто оглохло. И в этой тишине — oкpестность озарилась багровым светом, и расплывающиеся в дыму обрывки языков пламени прорезали мрак неба над стеной…

Взрывом из учительской вынесло сейф, а с самого здания — сорвало кусок крыши с трупом солдата, который будто сидел на нём, и из него, какого-то синюшного в багровых отсветах ("Как из газовой камеры", — почему-то подумал Джантар…), медленно и беззвучно вываливались внутренности. Следом взлетела заградительная решётка из помещения для охраны, снесла верх сторожевой вышки — и, кувыркаясь, полетела дальше, почти не потерев скорости от столкновения с разлетевшимися, багрово растворяющимся в сером небе фейерверком, хрупкими конструкциями… А над головами — всё летели кирпичи и доски, падая где-то в отдалении и отдаваясь слабыми толчками. Джантару захотелось лечь в траву, прикрыв голову руками, но умом он, кажется, понимал, что уже излишне — все опасные осколки давно пролетели, в вихрях воздуха над слабо освещающими остатки вышки языками пламени — кружились лишь мелкие щепки, обрывки военной формы, листы бумаги и куски штукатурки, медленно оседая…

Но Джантар никак не ожидал того, что произошло следом… Он увидел, как Итагаро встал, беззвучно указывая за склон горы — откуда сквозь гул в ушах едва доносился удаляющийся треск вертолёта — и тут же новая вспышка озарила склон, а мгновение спустя издалека донёсся новый удар…

— И вертолётом пожертвовали… — глухо долетел голос — он даже не разобрал, чей. — Чтобы уже точно — без свидетелей…

— Слишком страшна была для них наша тайна, — ответил Талир, доставая из кармана очки. — А теперь — официально нас как бы и нет. Пойдём…

— Но куда? — переспросила Фиар. — Мы так и не решили…

— В то подземелье, — твёрдо ответил Талир. — Помните, видели в стороне, когда ходили ловить актиний? Там — точно искать не будут…

…— И что вы видели? — нетерпеливо спросила Фиар, встречая Лартаяу и Талира у входа в подземелье, уже четвёртый месяц кряду бывшее их домом и укрытием. — Как там, в городе?

— Да что мы там видели… — начал Лартаяу. — Только вошли в город — сразу пришлось бежать от толпы, которая как-то мгновенно собралась и ринулась на нас. Даже не знаем — почему… Едва успели вскочить на первый попавшийся балкон — а те пробежали мимо. Но тут повезло — кто-то сразу ушёл из той квартиры, мы остались одни. Вот весь день и сидели там, слушая городскую трансляцию…

— А за углом — что-то давили катками для асфальта под молитвенное пение, — добавил Талир. — Я так понял — бытовую технику, ещё вполне исправную. Детские велосипеды, фотоаппараты, видеокамеры… Представляете такой "акт высшей справедливости"? Что не имели некоторые — не будет ни у кого. Но это ещё что… Вы бы слышали — передачу с ответами на вопросы людей, пока мало сведущих в этой новой вере…

— Представьте… — потрясённо заговорил Лартаяу, хотя для него это уже не было новостью. — Кто-то спрашивает: насколько родители ответственны перед новым, элбинским государством за жизнь своих детей? Ответ: за обладающих "пророческим даром во славу Элбэ" — отвечают абсолютно; кто здоров и подлежит призыву в армию — в общем тоже, как за государственное имущество — так прямо и сказали; за "просто" здоровых — уже меньше; ну, а освобождённые от чего-то, инвалиды и экстрасенсы — элбинскому государству не нужны, с ними можно поступать как заблагорассудится, лишь бы были соблюдены "моральные нормы"… В общем, среди детей есть "пророки" — как бы высшая каста, а экстрасенсы — наоборот, хуже всех… Ещё вопрос: как быть с заразными больными, с теми, у кого нарушена свёртываемость крови, и вообще — в случаях, когда телесное наказание может представлять собой смертельную угрозу? Ответ: закон есть закон, несмотря на его суровость. Попал под заразную розгу — бывает, сам виноват, не повезло… Насчёт студентов и рабочих на заводах: почему теперь и с ними так обращаются, пока им нет 20-ти? Но тут уже не знаю, верно ли услышал… То ли — кто-то, единственный во всей группе, должен теперь полностью раздеваться на спортивных занятиях, как мы на медосмотре, то ли — решётки у входа на завод специально подключены к электросети, чтобы в ботинках без подмёток сразу било током… А в ответ — главы и страницы Канона Элбэ, по которым, получается: всё — правильно и законно… А потом — интервью с восторгами: как хорошо, что такую веру можно исповедовать открыто, теперь за неё не преследуют! И ни слова — о том, каково под этой верой другим… В общем — поняли, что делается?..

(Продолжения нет. Обрыв.)

…— Ну, вот он, фильм "Девять ночей ужаса", — наконец устало произнёс Итагаро, поворачиваясь от найденного тут же, в подземелье, терминала. — И — как раз о событиях в Моаралане. Итак, сейчас проверим…

Все уселись на пол и замерли перед экраном, на котором всё напряжённее и тревожнее звенел электронный луч…

…Вздох замер в груди Джантара… На экране, в углу какого-то двора, ограждённого ярко-белой стеной с синей полоской неба у верхнего обреза кадра — стоял в напряжённой позе, не решаясь сдвинуться с места… Талир! Но вот он, сделав неуверенный шаг, судорожно упёрся рукой в стену, чтобы не упасть — и Джантар оторопел, увидев: на экране у Талира… не было ни левой руки — заканчивавшейся бинтовой повязкой выше локтя, ни левой ноги — заменённой выше колена протезом в виде простой палки (на котором он, очевидно… учился ходить?)…

— Этого мальчика зовут Талир Менг, — бесстрастно заговорил, уже не оставляя сомнений, дикторский голос. — Здесь, в больнице, где производилась эта съёмка, врачи отказали нам во встрече с ним под предлогом расстроенного состояния его психики. Однако в архивах нашей телестудии, отбирая материал для этого фильма, мы случайно обнаружили вот эту запись — сделанною, очевидно, любительской видеокамерой в вагоне санитарного поезда…

Изображение резко изменилось, померкло, задрожало — Джантар не сразу понял, что видит интерьер вагона, подпрыгивающий в такт рельсовым стыкам. Но вот изображение ещё как-то смазанно сдвинулось — и появилось лицо Талира, в серой больничкой постели на вaгoнной полке…

— Меня зовут Талир Менг, мне 14 лет, — срывающимся голосом (от одних интонаций всё сжалось внутри) заговорил Талир на экране. — И вот смотрите, что они со мной сделали, — Талир поднял культю левой руки с проступающей сквозь бинты кровью. — И подумайте: кто они вообще — люди или нет? Нужно было вести их к цивилизации — или нет? А солдаты, которых уже на второй день видели пьяными и без оружия… Зачем они нужны? Зачем такая армия, которая никого не защищает, а только стоит и ждёт приказа?..

— Ненависть порождает ответную ненависть, — прокомментировал диктор на фоне кадров уходящего вдаль поезда (наверняка другого, доснятого позже). — Такие мысли рождаются в сознании, раздираемом физической и душевной болью. И всё-таки — правда: где же была армия, когда происходило такое?..

(Ни в коем случае не допустить! Обрыв…)

…— Но как же так? — повернулась Фиар к Талиру. — Ведь, если у тебя руки и ноги — на месте, то… кто это?..

(Парадокс. Обрыв.)

…— И что дальше? — спросил Герм. — Сидим в подземелье, рассуждаем об отвлечённых проблемах… А перед нами — практически бесконтрольный выход в компьютерную сеть!

— И что ты предлагаешь? — спросила Фиар. — Провокацию очередной массовой смуты? Просто будоражить людей, толкать безоружных на борьбу с вооружёнными?

— Тем более, видите — они всё это терпят, — согласился Минакри. — А насильно к своему пониманию счастья никого вести не будешь. Нет, надо возвращаться на Каймир. Здесь, в этой Внутренней Лоруане, нам делать нечего…

— Я тоже так думаю, — согласился Итагаро. — Пользоваться, пока не определились с охраной границы. А то — видите, что я получаю по компьютерной сети. Сами не знают — кто гражданин, кто не гражданин, кто тут не принял их веру, а кого — считать уже отрёкшимся, кого — оказавшимся тут случайно, кого — проникшим намеренно. А ответственность — повешение, пожизненное заключение… И посольств, представительств — в этой новой столице, Гаталаяри — уж точно никаких…

— Но пoкa надо выходить почаще, — предложил Джантар. — А то тут, в убежище, и без отопления странно тепло — но нельзя терять закалку и готовность к движению. Добрались сюда без зимней одежды — а уходить, возможно, в любой момент. Правда — сейчас, по раскисшей дороге… А тут и отмыться нечем. Вот и ждём более поздней осени…

— Зато сколько звёзд, — Лартаяу поднял взгляд и провёл рукой в воздухе, будто очерчивая край широкой туманной полосы Экватора Мира, через зенит с северо-запада на юго-восток. Казалось — даже рельефно выступали все его клочковатые неровности и прогалы… И сами звёзды, достаточно яркие, чтобы быть видимыми отдельно — казались висящими в воздухе где-то совсем неподалёку, но на разных расстояниях. И пусть Джантар понимал: это лишь иллюзия, вызванная неприспособленностью зрения человека к трёхмерному, объёмному восприятию необозримых космических далей, потому просто яркие звёзды казались близкими, а слабые — далёкими — сама иллюзия была такой сильной, что не исчезла от этой мысли, да Джантар и не хотел, чтобы она исчезла — с восхищением вглядываясь в так неожиданно "рельефное" небо со знакомыми рисунками созвездий. Одни — были как бы подчёркнуты видом обычно не различимых слабых звёзд, другие — напротив, потеряли обычную чёткость в бесчисленной звёздной россыпи… И так не хотелось думать — что здесь, на планете, под этим раскинувшимся над головами великолепием Вселенной, их окружало новоявленное, отделившееся от рассыпавшихся буквально на глазах Лоруаны, а затем и Уиртэклэдии, государство Элбиния — с обществом, утратившим человеческое подобие из-за вдруг обретённой, непонятно откуда взявшейся "веры"…

(Обрыв.)

…— Так тебе удалось… — прошептала Фиар, войдя в занавешенную светомаскировкой библиотеку интерната. — Но… как ты это сделал?

— Это — пока наша собственная иллюминация, — ответил Итагаро. На экране компьютера по довольно простой программе перемещались в разных направлениях квадраты разных цветов — но, отражаясь от особым образом установленных трёх зеркал, давали на потолке удивительную картину разноцветно светящейся круговерти. — А… то — я включу за две минуты до конца года…

…Гулкий, мелодичный звук словно всколыхнул в едином порыве души и ауры всех девятерых — и прежнее нечёткое изображение на экране, которое не успели рассмотреть (кажется, подножие самой Фхлавиормской телебашни с заснеженной площадью перед ней), отступило во тьму, однако тёмный фон почти сразу стал заполняться вращающимися искрами света. Сперва они были похожи на снежинки (хотя — непривычной, четырёхлучёвой формы, каких не бывает в природе), но затем стали обретать цветные оттенки — и вот уже постепенно удлиннявшиеся лучи слились в единый фон переливающегося туманными блёстками глубокого, почти рельефного, красного и синего света, на котором из этих блёсток постепенно, медленно и торжественно складывались цифры: 7842… И — только вполне оформившись из этой светящейся пыли, как звезда из первичного газового облака, эти цифры вдруг обрели чёткие очертания и вспыхнули неожиданным ярко-зелёным светом, а позади на фоне красных и синих переливов стала развёртываться из центра экрана туманно-серебристая спираль как бы искрящейся метели… Но увы, кадры шли беззвучно — хотя Джантару казалось: он как-то иначе, не физически, а посредством своих способностей, слышал и музыку, в которой протяжный шум метели сочетался с уводящими в космическую даль переливами, и всё это перемежалось звонкой дробной капелью как бы падающих откуда-то с высоты звуков, которые Джантар привычно называл для себя "каплями звёздного света"…

— С Новым годом, мальчики! — дрогнувшим голосам прошептала Фиар.

"С Новым годом!" — мысленно повторил Джантар…

…— Ну, вот и всё, — заговорил Итагаро перед неожиданно погасшим экраном. — Четыре минуты… Две — в прошлом году, две — в этом. Надеюсь, никто не успел поймать нашу связь…

— Да, как и где встречаем Новый год, — уже грустно прошептала Фиар. — И это же, по их вере, само по себе — серьёзный проступок. А такая нелегальная компьютерная связь — уже преступление. О катании с гор — вовсе думать забыли…

— И о чём продолжаем думать — здесь, в интернате, — добавил Джантар. — Как законодательно оформить понятия добра и зла, как воспринимали бы мир существа иной физиологии, какими могли быть орбитальные, подводные, более совершенно устроенные "обычные" города… Обсуждаем — философские, астрономические, биологические гипотезы. И всё — без выхода в реальность, просто чтобы не сойти с ума от тупой зубрёжки…

— Точно, — согласился Лартаяу. — Взрослые решили — мы только и достойны сумасшествия, угасания в нравственных муках, истощения их интеллектуальным убожеством… Я и говорю — чего ждём, надо бежать! Проблема только — не к кому. У нас там, снаружи, никого не осталось…

(Обрыв.)

…— Добрались, значит… — прошептал Тайлар, пропуская Джантара с балкона в комнату — будто сам ещё не мог поверить. — Но — что дальше? Где вас спрятать — и вообще… И — будто мы сами так уж свободны… Никак не вылезем — из этих постов, трауров по никому не известным мученикам за свободу Уиртэклэдии… И в такие дни даже свет за полночь включать нельзя — видишь, сидим за маскировкой? По городу — днём и ночью ходят какие-то процессии, которым лучше не попадаться. В школе — перед занятиями заставляют повторять по-уиртэклэдски что-то дикое: о вечном упокое чьих-то душ!.. И как чувствуешь себя, сказав это вслух? А не скажешь — получится, не уважаешь этих "борцов за свободу"!.. Да, а вам хоть "половое воспитание" не преподавали?

— Нет… А… что это? — вздрогнул Джантар.

— Ну, что… Общие занятия с женской группой из другой школы, — объяснил Тайлар. — Их заставляют по-всякому унижаться перед нами, по правилам старого этикета, нас, соответственно — перед ними… И потом взрослые довольно ухмыляются: привили-таки детям моральные нормы! А я, например — чувствую себя вывернутым наизнанку и оплёванным до последней клеточки! — не смог сдержаться Тайлар. — И как потом кто-то сможет создать свою семью, пройдя через такое? И будто никто не понимает, что мы — другое поколение, а лично я — и из другой культуры!..

(Обрыв. Возврат к точке ветвления 6680. Оставшийся альтернативный вариант.)

… — Да, вот как бывает даже здесь… — сказал Лартаяу, едва они вышли из полицейского участка. — И разбираться не станут. Я тоже однажды хотел выбежать в служебный вход торгового центра — от наркоманов, которые не знаю зачем погнались за мной. И не заметил, что вход — служебный… А в результате — угодил сюда вместе с ними же, — от Джантара не ускользнуло, как его брат ещё сквозь слёзы посмотрел на Лартаяу с тяжёлой злорадной ненавистью. — А это значит — сразу полностью раздевайся, и жди в камере "исполнения приговора", видя через решётку, как это делают с остальными. Лупят изо всей силы, лезут руками в промежность, и всё такое. Смотри и думай: что ждёт тебя?.. А что — мы для них не люди… Люди — только вот эти, — добавил Лартаяу, указывая огромную мозаику на фасаде здания, замыкавшего площадь на набережной с правой стороны. — Которые раньше, видите ли, бедствовали, голодали, а потом война их "освободила"… И, как сказал Морокоду: все стали равны, только дети "объективно не равны взрослым". И случайное изречение, как догма, ревностно проводится в жизнь…

— Бедствовали они, как же, — не смог сдержать возмущения Джантар — забыв даже, что брат, идя рядом, слышал это. — А мы тут ждём, что из-за нехватки продовольствия любой магазин вскоре станет охраняться по-военному… Да нам и сейчас могут не продать даже хлеб — без взрослых. В общем: готовьтесь жить в обрез, на пределе всего, под надзором и по пропускам на каждом шагу — и это навсегда, безо всякого просвета! Ведь те прежние, героические поколения, презиравшие точный расчёт — в своей гонке приобретательства прожрали всё, что могли… И где там трудности и лишения тех крестьян — если сравнить, что ожидает нас? И всё равно они — подвижники, а мы — кто? Хотя что, собственно, победили? Саму планету, её природу, ресурсы? И что завоевали? Сословные привилегии себе, бывшим, нищим?..

…— Я и предлагаю больше не сомневаться, — твёрдо сказал Минакри. — Если полиция так поступает с детьми — что за грех пустить такую запись через дачный терминал её начальника? И в сети останется его код, а не наш! Нo и подключаться к секретной сети — конечно, не из дома Герма, и не от "опекунов" Лартаяу. Ему ведь тоже надо где-то жить. Вот и подумать — откуда, чтобы свести риск к минимуму…

— Так… прямо из полиции! — сообразил Итагаро. — Как говорится — прятать лучше всего на виду! Но — как там оказаться подростку рядом с компьютером нужного уровня… Точнее — каких жертв это потребует…

— Во всяком случае, в фильмах о военном детстве — не увидишь, — согласился Лартаяу. — Там всё — только в величественном и героическом плане. Ну, или трагическом — но тоже не позорном… А ты, что, рискнул бы? Специально лишний раз пройти такое?..

… — Подождите, я выясню, что там, — встревоженно произнёс Герм, когда посреди просмотра записи раздался сигнал аппарата связи.

— Герм, это ты? — донёсся из соседней комнаты голос Итагаро, непонятным образом перекрывая голос диктора в записи. — Прекратите просмотр и немедленно уходите! Куда, не знаю — хотя бы в подвал к Фиар! Тут в общежитии один знакомый сказал родителям: будет "акция с населением"! Прямо сейчас, этой ночью! И похоже, началось! А что за акция… Ресурсов на всех не хватает — возможно самое худшее…

— А ты? — Фиар стремительно подбежала к аппарату связи. — Хоть сможешь идти, если надо?

— Не знаю, — ответил Итагаро. — Наверно, долго не встану после того, что со мной сделали. Но потому — как бы и не опасен. Думайте о себе…

… — Так вот, что я узнал, — сказал Донот. — Каникулы прерваны, с завтрашнего дня возобновляются занятия. Школа переходит на военную организацию, я — командир своей группы. И кто не явится на занятия — расстрел!.. Так и сказали, со всей со всей серьёзностью, — добавил Донот, обводя взглядом притихшую комнату. — Всего на всех не хватает, "слабым" места нет… И видите — кого сочли слабым и недостойным жизни. Правда, мы с вами — уже готовое ядро подполья… Но кто поедет в Чхаино-Тмефанхию с кассетой? И учтите — миссия труднейшая и опаснейшая. А исчезнуть отсюда — риск и для семьи… Итагаро не сможет, он ещё не встаёт, Фиар нужна здесь, чтобы ему помочь…

— А я и так здесь — незаконно, — вдруг решился Джантар. — Был с семьёй в отъезде — а семью выслали обратно без меня!

— А я просто живу у чужих людей, — добавил Лартаяу. — Терять особенно нечего…

— А я сбежал со сборного пункта, — напомнил Ратона. — На чужом велосипеде. Хотя иначе не получалось… Но и то — уже преступление. А остальные — давайте не рисковать своими семьями. Поедем мы втроём…

— Значит, только стемнеет — пойду готовить автомобиль своих "опекунов", — уже решительнее заявил Лартаяу. — Хотя тут главная проблема — заменить номерные знаки…

"Да, как бывает, когда доходит до дела, — подумал Джантар. — Никаких торжественных клятв, громких лозунгов — просто некогда или не до того. Тут-то уже не легенда — реальная жизнь…"

…— Быстрее заводи мотор! — прошептал Ратона, стремительно появляясь из темноты больничного двора.

— А что такое? — встревоженно спросил Лартаяу уже под рокот мотора.

— Им мало, что мы доставили раненого с места аварии! — объяснил Ратона, вскакивая на заднее сиденье. — Нужны данные, кто его привёз! Так что домой к Джантару — и то нельзя! Сразу в объезд — и из города!

— Но как ты им назвался? — спросил Джантар, мгновенно поняв всё — хотя внутри что-то дрогнуло. Он так надеялся побывать дома…

— Никак не назвался! — ответил Ратона, когда Лартаяу уже разворачивал в сторону ворот. — Сказал, пойду за документами — и всё…

…— Так… что он швырнул нам под колёса? — с отчаянно колотящимся сердцем спросил Джантар, оборачиваясь назад, где полицейские только что вели наперерез им семью из четырёх человек.

— Не знаю, не рассмотрел, — ответил Лартаяу. — А чего ты ожидаешь? Будто вправду — защита и надежда честных людей?..

— … И правильно! — надрывался тем временем чей-то голос в автомобильном радиоприёмнике. — А то — что за учёба, если дети только и смотрят, кто во что одет? И как чувствуют себя родители, которые не могут что-то купить своим детям? И потом на взрослую работу молодёжь приходит без знаний, без опыта, без заслуг, но с чрезмерным представлением о собственном достоинстве! Попросишь о чём-то — сразу воспринимается как оскорбление! Да ещё — тут же открой им секреты производства, до которых мы, старшие, доходили годами! Но мы в своей молодости не гнушались выполнять любую просьбу старших — и через это стали людьми!..

— И какие "просьбы"? — не смог сдержаться Лартаяу. — Будто не ученик, не сотрудник — личный слуга! Бегать за покупками, в столовую за обедом, ещё по каким-то их делам…

— Ho чтобы теперь — такое… — добавил Ратона. — Вот показали истинное лицо эти "заслуженные"… И всякий раз воспроизводится среда бывших угнетённых — и говорят: именно так, через это, "стали людьми"…

…— Остановитесь, вы превысили скорость! — снова взвыл где-то за поворотом полицейский мегафон, заставив Джантара похолодеть.

— Не останавливайся! — воскликнул Ратона, перегибаясь с заднего сидения к самому уху Лартаяу. — Давай прямо наверх, через парк! Колараафа — мой родной город, я этот лабиринт хорошо знаю! И там у одной стены как свернём — "превысим" их на полном ходу! За розги, переломы, эту "акцию" — за всё! Я скажу, где…

…Автомобиль наискось влетел в ограду и запрыгал по кочкам газона, обрамлявшего лётное поле — сама же ограда, постепенно выворачиваясь из грунта, продолжала рушиться дальше. Позади — вовсю полыхал смятый ударом о столб автомобиль недавних преследователей…

— Быстро туда! — Ратона указал в сторону, где вдалеке стоял маленький самолёт, подсоединённый гофрированным шлангом к серебристой заправочной цистерне. — Другого выхода нет!..

…— Спокойно! Оставаться на местах! — неожиданно громко и твёрдо заговорил Ратона, наклоняясь к микрофону радиосвязи. — Нам нужно просто вылететь в Тмеинжех! При нас капсула с "болезнью святого натрия"! — он высоко поднял один ив двух экземпляров записи. — Но мы не хотим никому зла! Просто выпустите нас из своего рая в наш ад!..

…Обороты винта всё ускорялись. Джантару казалось, уже достаточно, и это ускорение вот-вот должно прекратиться — но лопасти, уже перестав быть видимы, всё продолжали набирать скорость, и всё более громкий звенящий гул наполнял кабину самолёта… Но вот наконец — самолёт двинулся с места, покатился по взлётной полосе, чуть подпрыгивая на стыках бетонных плит и набирая скорость…

Момент отрыва Джантар не заметил — хотя смотрел, казалось, очень внимательно. Просто — аэродромные постройки и деревья вдруг стали проваливаться вниз, быстро уменьшаясь в размерах… А вcкope — вдалеке, за посеревшими от бронзового заката островершинными контурами густого мелколиственного южного леса, показалась широкая свинцово-серая гладь дельты Фиоланы со множеством поросших серовато-жёлтой травой островков. А ещё дальше, почти у самого горизонта — трудноразличимые в вечерней дымке постройки уже на чхаино-тмефанхской территории… Сердце Джантара учащённо забилось: это была окраина Тмеинжеха…

…— Так вы обманули нас? — резко обернулся со своего места второй пилот. — И нашей жизнью распорядились по-своему? Вы, которые просто не захотели жить, как все…

— Хватит разыгрывать героя-патриота! — спокойно ответил Ратона. — Да, инфекции у нас нет… Но насчёт "как все" — вы, здоровые люди, лучше бы поостереглись рассуждать… А главное — хоть знаете, что мы везём?

— Но это же… через границу… — продолжал второй пилот, будто не слыша. — И на семью позор… За что? Лучше бы просто застрелили…

— Да подожди, не был ты ещё за границей, — попытался успокоить его первый. — И что мы такого сделали? Нам разрешили их доставить…

— Так… вот я и не буду там! — неожиданно вскочил, ударившись головой в потолок, второй пилот — и, к ужасу Джантара, стал пытаться, преодолевая напор встречного ветра, открыть дверь кабины. — И ты прыгай, если тебе твоя честь дорога! А они пусть гибнут сами!

— Ратона, быстро надувай лодку! — закричал Лартаяу. — Видишь, придётся прыгать!..

…Ветер с утроенной силой загудел в ушах, казалось, уже оглохших от гула мотора и перепадов давления. Чувство равновесия подсказало Джантару, что лодка летела под острым углом к поверхности воды, почти не гася скорости, несмотря на то, что он всем весом навалился на неё — а в глазах ещё cтoяли мгновения, когда он, как заворожённый, смотрел на приближавшуюся поверхность воды, оценивая расстояние до неё, и ветер застилал слезами глаза и сбивал дыхание… И он даже успел испугаться, подумав, не выбросились ли они в момент, когда потерявший управление самолёт снова шёл на подъём — но тут и последовал удар. Сереющие сумерки впереди озарила внезапная вспышка, упругое днище лодки содрогнулось от взрывной волны, как-то сразу замедлившей её полёт — а затем все трое, скользнув вместе с лодкой вниз, едва не перелетели через голову, выпустив борта из рук и подняв фонтан брызг. Впрочем, труднее всего пришлось Лартаяу — он-то был посередине, держась не за саму лодку, а за руки обхвативших её Ратоны и Джантара. И у него, у Лартаяу, была кассета…

… — Вас, что, взрывом оглушило? А вообще вы… откуда?

Джантар открыл глаза… Поблизости, у поворота протока, висела в воздухе плоская металлическая платформа со скруглёнными углами. Над палубой на массивном чёрном резиновом основании возвышалась белая кубическая надстройка с иллюминаторами необычной квадратной формы — а снизу её как бы поддерживала бешеная круговерть мелких брызг. "Воздушная подушка", — понял Джантар. У самого ограждения платформы стояли два человека в рубашках тёмно-синего цвета с короткими, выше локтя, рукавами, и на груди обоих ярко выделялись по две золотисто-зелёных, как бы самосветящихся, семиконечных звезды — знак пограничной охраны Чхаино-Тмефанхии…

— Оттуда, — подтвердил Лартаяу. — Но пилоты передумали — и выбросились по дороге. А нам пришлось прыгать с лодкой…

— Не вы одни сейчас так перебираетесь оттуда, — ответил человек на платформе.

— Но мы — не просто так, — стал объяснять Лартаяу. — Мы — с посланием самому президенту. Что-то гипнотически введено в нашу память — и должно проявиться при личной встрече с ним…

"Хотя тут могли бы не врать… — подумал Джантар. — Легенда для лоруанских спецслужб, на случай поимки ещё там… Да, а… где кассета? — спохватился он. — Её хоть не потеряли?"

— Кассета у меня, — шёпотом успокоил его Лартаяу — и Джантар понял, что какую-то часть этих слов произнёс вслух.

— Даже так? — удивлённо переспросил пограничник. — Что ж, придётся организовать вам проезд до Фхлавиорма. Кыйрам Кимур сейчас свободен? — чуть повернулся он к другому — и, видимо, получив утвердительный ответ, продолжил — Это наш знакомый, он встретит вас там, — пограничник указал куда-то, где на фоне розового закатного неба уже светились огни кварталов, — на конечной остановке трамвая. Если не знаете — городской рельсовый электротранспорт. В общем, увидите. Там будет светящийся стенд с картой маршрутов, и рядом — поворотный круг трамвайных путей. И вам — ехать 3-м маршрутом из конца в конец, на вокзал рельсовой дороги. О местах на поезд до Фхлавиорма мы договоримся. А там уже вас встретят…

"Как здесь это просто… — подумал Джантар. — Никаких подозрений, обвинений. А в любой другой стране — сразу в кандалы, в камеру…"

…Едва они вошли внутрь, ярко-голубое со светлыми вкраплениями пластиковое покрытие салона (трудно было отделаться от впечатления, что это какой-то минерал) подействовало на Джантара успокаивающе. Он устало опустился в упругое светло-коричневое кресло у окна. Трамвай сразу двинулся и стал набирать скорость, чуть вздрагивая на стыках…

— Здесь по городу проезд бесплатный, — объяснил Кыйрам Кимур, помогая Ратоне выпустить воздух из лодки. — И дальше, до Фхлавиорма, всё уже согласовано. Наверно, важное у вас дело…

— Но как вообще всё устроено, — ответил Джантар, глядя на мелькающие за окном дома с углублёнными в стену балконами и витринами первых этажей (с разноцветными вывесками над ними), дворы которых разделяли небольшие скверики со скамейками под навесами, увитыми лианами. — Карта города, отправление — точно по расписанию. И сам город — в зелени. Не чувствуется, что Приполярье. С Аpaхaгe и не сравнить…

— И вы так учились: неважно, понял или не понял, всё — строго к сроку? — спросил Кыйрам Кимур. — Лишь бы удобнее учителям? И проверочные работы — не через компьютер, а сидя в классе под их надзором? Как будто вы не хотите этих знаний, вас надо заставить? И устные — не в свободной беседе? Дословно изложи элементарное, и всё — как будто у учителя рефлекс на готовые формулировки? Не понимаю…

— Но так мы учились, — подтвердил Лартаяу. — И всё, что знаем — за счёт самостоятельного чтения… А теперь, говоришь — только подтвердить это здесь? И сразу — законченное общее образование, и все права?

— Туг с этим проблем не будет, — подтвердил, в свою очередь, Кыйрам Кимур. — Сам директор Института Проблем Разума прошёл такой путь. Может быть, слышали — Ларакадо Тинилирау? А — всего несколько лет как здесь…

…— Так и есть… — снова заговорил Ратона, разворачивая газету. За окном вдалеке словно застыла красноватая от косых закатных лучей поверхность Южного океана, подёрнутая мелкой рябью. — "…Множество бессмысленных трагедий… По недоразумению в одном только Тисаюме расстреляно 40 военнослужащих… В городах применяются отравляющие газы… Морги переполнены трупами… Возросло количество уголовных преступлений, так как правоохранительные органы заняты почти исключительно охраной детей и инвалидов… Войска стран Шемрунта и Экватора приведены в повышенную готовность…" Да, и вот, смотрите: "…никаких рациональных причин для происходящих перемен нет… Все разговоры о нехватке ресурсов предназначены в основном для сокрытия неспособности руководства Лоруаны перевести экономику на путь безотходных технологий, ликвидировать ненужные и вредные производства, отказаться от политики "всеобщей занятости" с одной стороны, и презрения "заслуженных" старших поколений к новым духовным запросам молодёжи — с другой… Безудержная военизация всех сторон жизни лоруанского общества отчётливо продемонстрировала полное идейное банкротство курса на ускоренное введение традиционных обществ в современную цивилизацию с последующим мелочным уравниванием всех членов получившегося "суммарного" общества в правах и обязанностях…" Всё точно, — Ратона с тревогой отложил газету в сторону. — Но… как там все наши…

…— Вот и Фхлавиорм, — приглушённо сказал Джантар, чувствуя, как учащённее забилось сердце. — Подъезжаем…

Кварталы многоэтажных домов, несколько минут назад лишь издали маячившие верхними этажами над бескрайней выгоревшей степью — всё ближе подступали к рельсовой дороге. Джантар обратил внимание на непривычную, не прямоугольную, а вытянуто-ромбическую компактную планировку — но тут же представил, как они рассекают остриями внешних, (как правило, не жилых, а производственных) зданий проносящиеся равниной степные ветры, и сразу перестал удивляться…

— А с какой стороны будет Дом Советов? — спросил Лартаяу. — Если мы его увидим. А хотелось бы посмотреть — как он будто плывёт над городом. Или это — только в кинохрониках…

…— Ну, вот и Институт Проблем Разума, — сказал водитель.

И правда — едва миновали склон горы, в долине справа от дороги показалось сравнительно высокое цилиндрическое здание. Джантара удивило необычное — не по этажам, а спиральное — расположение окон. Должно быть, внутри вместо лестничной клетки поднимался пологий пандус — продолжаясь и в заостренной пристройке над крышей…

— Здесь вы встретитесь с президентом и директором института. Они уже ждут вас…

…— Никакого гипнотического кода на самом деле не было, — объяснил Джантар, едва лёгкое замешательство от встречи наконец улеглось. — Это я так сказал ещё в шоке. Не забывайте, откуда мы. И чего там стоят подобные тайны…

— Что ж, давайте смотреть запись, — сказал Тинилирау, нажатием кнопок на пульте перед своим рабочим столом задёргивая шторы и выдвигая — Джантар не понял, откуда — огромный настенный экран…

…— Да, подобного не предвидел никто, — наконец заговорил Лахтанхор Махрантай уже на фоне пустых кадров. — И сколько в фантастике рассматривалось всевозможных сценариев контакта — но кто мог думать о таком… Однако вам придётся сразу узнать и ещё кое-что. Дело в том, что это — уже не новость для нас. И пусть сама наша страна по непонятным причинам была исключена из программы исследований, и Инал Юкар и Мхейн Фатл так и не побывали там — это не значит, что увиденное вами сейчас осталось тайной для руководства Чхаино-Тмефанхии. Тайной, которую мы были вынуждены хранить все эти годы…

— Но — почему? — переспросил, как громом, поражённый этими словами Ратона. — Значит… всё — зря? Весь наш путь сюда — напрасен? Если вы уже знали это…

— И не знали, что с этим делать. Ведь оно было тайной всех правительств и высшего руководства спецслужб планеты. И они были готовы на всё, чтобы воспрепятствовать её разглашению. Вплоть до уничтожения целой страны, которая решилась бы это сделать…

— Но почему? — вырвалось и у Джантара. — Что тут такого?

— Вы просто не представляете, как половой инстинкт влияет на психику взрослых людей других рас, — ответил Тинилирау. — Насколько зависят от него, как он ломает их волю, чего требует для удовлетворения. И сломанные детские судьбы, и возрастные срывы, психологическая дисгармония самих взрослых — в основном отсюда. И мы, психиатры — постоянно сталкиваемся с этим в нашем Институте. Но все такие пациенты — по причине определённых генетических различий — бывают лишь "светлых" рас, вам это совершенно не свойственно. И тут — тоже своя, очень непростая, психологическая коллизия. И вот представьте: таким очевидным образом вскрылось, чего всё это стоит. А это же — фактически болезнь… Генетически запрограммированная, привычная за тысячелетия, принятая во многих культурах как норма — но всё же болезнь. Хотя в лоруанских школах — самая ходовая тема разговоров, не так ли?

— Да… Вот чего я никогда не понимал… — признался Джантар. — Всё у них крутится вокруг каких-то патологических удовольствий… Но… что же делать?..

— Удовольствий… — повторил Тинилирау. — Скорее — наркомании. Эйфорического ощущения, которое требует повторения раз в 3-4дня — и заставляет ради этого ломать сбою и чужую жизнь. В подлинных причинах чего они вам, конечно, не признаются…

— Через… сколько? — даже побледнел Лартаяу. — И они… вынуждены делать это… с такой частотой? И всё… потому?..

(Обрыв. Продолжения нет. Связующих линий нет. Есть отдельные фрагменты. Возврат в точку 6680. Первоначально скорректированная ветвь как единственно возможный вариант…)

…И вновь что-то заметалось в поисках чего-то… Что-то стало рваться, соединяться заново, складываюсь в какую-то новую мозаику… И тут же, сразу — понадобилось что-то вспомнить, что-то понять…

…Но… был же тот случай на стройке? Был. Хотя — без переломов. Обошлось ушибами… И инцидент у фонтана на площади — обошёлся простой дракой… И — не было в семье у Джантара… чужого ребёнка из-за вынужденного второго брака матери! А — два родных брата, Кинтал и Тайлар… Так… в каком кошмаре ему привиделось всё это: чужой младший брат, карцерные кабины в школе, где он якобы работал ночным сторожем, "законы об одежде" с телесными наказаниями за неисполнение? Не было же ничего такого… И семья Лартаяу не погибла — все они за границей, в Гимрунте… И не было — татуировки на груди у Итагаро, той страшной травмы у Талира…

…Ах да — Граница… И тоже — откуда кошмар с какой-то особенной Границей с большой буквы, отделившей от остального человечества не то всю Чхаино-Тмефанхию, якобы поражённую эпидемией, не то — некую Страну Оборотней, где Чуждый Разум собирал для переселения куда-то… "избранных" — из числа экстрасенсов, потерявших всю семью? Не было же и этого…

…А запись об Иораре? Было… А подземелье, бегство через полстраны — в трёх поездах и двух автобусах? Тоже… Но не добрались до Чхаино-Тмефанхии — всё разрешилось по эту сторону, в телецентре в Арахаге…

…А та, другая запись — о Тинилирау? Которую нашёл в школе не то он, не то Тайлар? И шок такой страшной ответственности за разглашение тайны — глубоко затаённый с ранних лет? Вот тут — непонятно… Хотя скорее не было — ничего похожего не находили и не смотрели. Реален лишь сам Тинилирау — чхаино-тмефанхский учёный лоруанского происхождения, однажды упомянутый в связи с "безнравственными и опасными" экспериментами!.. А — разговоры о Сагилайской тюрьме, проблемах на работе у матери, непростом "переходном периоде" в истории Лоруаны — перед войной, и потом, в правление Морокоду? Да, было, но — в разное время и по другим поводам. И никакое письмо ни в газету, ни в правительство он в итоге не послал…

… Но зато — был детдом в Кильтуме, и сейчас — этот интернат. И ужас недавних дней — с толпами в ожидании конца мира, проект судебной реформы в Элбинии, неожиданная встреча с Сириолой Кивау, трёхдневный путь в горах по этой странной тропинке, загадочные знаки на этом пути…

И была — какая-го битва за судьбу всего их мира… И всё, что изучали в интернате, было частью чьей-то борьбы за их души — ведь сами не так уж мало значили в этой борьбе…

Нo главное — он, Джантар Фаярхай, был самим собой, помнил всё это, думал и чувствовал, как прежде! Что-то нереальное пронеслось — и ушло, и вернулась реальность. Их настоящая жизнь, мир, который помнили как свой…

Всё теперь встало на место. Всё…