Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 10

Её близость будоражит его. Но он успокаивает себя и думает о том, что если бы она ещё и с деньгами могла управляться, не транжирила бы их бездумно, то умом могла бы и с Бригитт посоперничать. Наконец он спрашивает у неё:

— А граф где?

— Спит. Были сегодня на конной прогулке. Умаялся. Уже засыпал, когда домой возвращались.

— На какой ещё прогулке? — насторожился Волков. Он прекрасно понимал, что несколько родственничков из фамилии Мален готовы будут заплатить, чтобы юного графа не стало. Заплатят, и много. И то будет плата обоснованная. Титул и имение Маленов стоят гораздо больше. — За городом, что ли, были?

— Не волнуйтесь, братец, — сразу стала успокаивать его Брунхильда, — с нами было семь человек охраны. И один из них ваш бывший человек. Человек, что вас боготворит.

— Кто таков? — интересуется барон.

— Славный молодой человек, Курт Фейлинг. Всё время о вас говорит, о всех ваших походах знает.

Конечно, Волков помнил храбреца Курта Фейлинга. Но это генерала не успокаивало.

— Фейлинги всегда за Маленов стояли, и если ты не знаешь, то прежний глава рода хотел с нами породниться, так Малены его отговорили, и он побоялся их ослушаться.

— То раньше было! — уверенно говорит женщина. Она ещё и едва заметно улыбается при этом.

— Глупая! — Волков говорит это почти беззлобно. — Малены заплатят за убийство графа гору золота. И Фейлинги тебя предадут. Потому и говорю тебе, чтобы ты переезжала к Кёршнерам. Там вам будет безопаснее. Или ты думаешь, что сможешь управлять влиятельной фамилией тем, что у тебя под юбкой?

И тут Брунхильда вдруг засмеялась. Казалось бы, испугаться его слов должна, а эта гусыня смеётся в голос. И тем ещё больше злит генерала.

— Чего же ты смеёшься, глупая?

— Тем, что у меня под юбками, я и герцогом управляла, вас с ним помирила, а тут Фейлинги какие-то! Да и не только я тому виной, что Фейлинги теперь нам будут служить. Но и вы.

— Я? — не совсем понимает генерал.

— Конечно, вы… — продолжает красавица. — Тут все носы по ветру держат. Все знают, что вы нынче в большой милости у Его Высочества. И пока та милость не закончилась, я хочу дом у Гейзенбергов отобрать, хочу во владение поместьем, что принадлежит моему сыну, вступить. Довольно уже Маленам нас грабить. Я опекун графа. Мне до́лжно управлять имениями его. И Фейлинги мне в том обязаны помочь, и начну я с городского замка. Себе его хочу.

Тут уже Волков смотрит на неё с некоторым удивлением. Совсем не та это Брунхильда, разбитная и весёлая красавица пышная, что порхала когда-то при дворе курфюрста. Эта была женщина с глазами цепкими, внимательными, насторожёнными.

И заметив его взгляд, красавица и спрашивает:

— Отчего же вы на меня так смотрите?

— Удивляюсь тебе. Как быстро ты поумнела. Откуда ум вдруг взялся?

— Поумнела сразу, как только от двора отбыла. Ещё до отъезда вдруг поняла, что нам с графом и деться некуда. Первым делом стала думать, куда ехать. К вам в Эшбахт? Так ни ваша жена, ни ваша фаворитка меня никогда не жаловали, чувствовали бабьим чутьём, что ли, подвох…

— Ничего, приехала бы, я бы тебе дом поставил. Или поехала бы в Грюнефельде.

— Ну, когда совсем некуда будет податься, так и сделаю. Хотя, по мне, жить в такой глуши, как ваш Эшбахт или Грюнефельде, так лучше вообще не жить, — смеётся Брунхильда.

— Избалована ты двором, — качает головой генерал. — Жила уж очень хорошо: кухня герцога, его погреба, его портные, лакеи… Сколько он тебе давал серебра на расходы?

— Ах, мелочи, — Брунхильда пренебрежительно машет рукой, — когда двести, а когда и вовсе сто…

— Сто монет в месяц?

— В месяц, в месяц, — говорит красавица.

— Мелочи! — смеётся генерал. — Да у меня за сто монет пять младших офицеров целый месяц жизнью рискуют на войне, — он качает головой. — Сто монет ей мелочь!

— В общем, как от двора меня просили, так я сразу поумнела, — продолжала Брунхильда. — Поневоле умной станешь, как подумаешь, что кучеру и горничным платить нечем будет.

— А секретарь твой где? — вдруг вспомнил барон. И от воспоминания этого как оскомина его лицо перекосила.

— При мне, — спокойно ответила она.

— Деньги ему всё даёшь?

— Так нету теперь денег, только содержание. Он всё понимает, теперь не просит многого. Стал опасаться меня, слушаться. Думает, что погнать могу. Раньше, когда во дворце жили, спесив бывал, теперь нет такого. Тихохонек.

— Денег нет, а пир городской готова оплатить, — вспомнил Волков.

— Так половину Хуго обещал оплатить, — отвечает графиня. — И пир тот не для веселья я собираю. Хуго сказал, что на пиру мне легче себе будет сторонников набрать… — она секунду помолчала и добавила: — Вернее нам, нам с вами, братец. Так что надобно вам на пиру быть, раз уж приехали, и епископу нашему тоже. Езжайте, братец, к нему, просите, чтобы был.

Тут она, конечно, была права, его взлёт при дворе вовсе не обещал ему вечной силы в Малене. Долгого успеха при дворе никто гарантировать не может; Брунхильда, да и фон Фезенклевер, всесильный канцлер и фаворитка принца, тому яркие примеры. Волков отлично понимал это. Как и то, что многие знатные фамилии города всё ещё во многом поглядывали на сильный клан Маленов. И с этим нужно было что-то делать.

— С епископом поговорю…

— Вот за то спасибо вам, братец, — она довольна и целует его в щёку.

— И во сколько же тебе обойдётся бал и пир? — спрашивает он.

Красавица пренебрежительно морщит носик:

— Не так уж и много. Пока что восемь сотен, если придётся ещё вина хорошего покупать и рыбы, то всё равно уложимся в тысячу. А половину Хуго обещал возместить. Бал — это вообще его придумка.

— А деньги на бал, это… это из тех, что я тебе давал? — уточняет генерал.

— Нет, конечно, — она отвечает так, словно он сказал какую-то глупость. — От тех денег давно ничего не осталось.

Тут барон снова начинает злиться.

— Опять занимала?

Но графиня сразу не отвечает, молчит.

— Ну⁈ — настаивает Волков.

— Уж и не знаю, как ответить, — наконец произносит Брунхильда.

— Говори уже, — злится генерал. — Откуда деньги?

И тогда, вздохнув, она и произносит:

— Я в Ланне была.

Волков даже и не понял поначалу, о чём эта женщина говорит.

— В Ланне? И что? — и только после этих нелепых вопросов до него стало вдруг доходить. — У кого ты там была?

— У племянницы нашей, — отвечает ему Брунхильда.

— И что же она? — спросил генерал с замиранием сердца.

Агнес. Никогда из мыслей его, из его сознания она никуда не исчезала. Хотя и вспоминать о ней генерал не любил, а если и вспоминал, так лишь в том духе, что надо ждать из-за неё неприятностей. Рано или поздно, но неприятности, связанные с нею, так или иначе случатся. Генерал очень любил Ланн. Его роскошь, его богатые храмы, красивый дворец местного курфюрста, широкие площади, улицы, где без труда разъезжались две кареты. Любил его красоту, его распутных и жадных горожанок, которых запросто можно созвать в купальни на обед. И не ездил туда генерал, сам себя обманывая тем, что архиепископ на него, должно быть, зол. На самом же деле не ездил он туда, чтобы не услышать неприятные новости о своей «племяннице». Боялся узнать о каких-нибудь её проделках, боялся, что окажется она в лапах ушлых монахов да начнёт там болтать почём зря. Так и до него доберутся. Дядя её, всё-таки. Да и саму «племянницу» он видеть не очень-то желал. Наверное потому, что отлично понимал, кто она есть на самом деле. Писала она ему редко, пару раз в год. Писала коротко: дескать, всё у меня, «дядя», хорошо. Дом ваш в порядке, тут все опять о ваших победах судачат, и я молюсь за вас.

И он отвечал ей так же коротко, всякий раз думая, что скоро из Инквизиции приедет к нему эмиссар и начнёт задавать о «племяннице» нехорошие вопросы. Вот и сейчас он ждал, что Брунхильда начнёт про Агнес рассказывать что-то такое, что он и слышать не захочет, но та стала его своими речами удивлять:

— Она? Да она живёт исправно. И меня приняла как родную.

— Вы же раньше без ругани и минуты прожить не могли, — вспоминает генерал.

— О, — графиня машет рукой, — то когда было. Теперь мы уже не дети малые. В общем, встретила она меня и была со мной ласкова, как никогда не бывала. Правда…

— Что?

— Правда, в доме своём мне отказала, мол, тесно нам там с графом будет, но зато оплатила мне большой дом рядом со своим. Я в нём неделю прожила. Местным нобилям меня представляла… Да! Оказывается, она в Ланне все первые семьи знает, все её там уважают, и даже среди святых отцов она известна своим умом и знанием писания, а она меня при всех величала «тётушкой».

— А ты, видно, за зельем к ней ездила? — догадался генерал. Он вдруг понял, что то, как его сейчас влекло к ней, могло быть и следствием той поездки.

— Да, за зельем, — отвечала Брунхильда вполне буднично — и тут же успокоила барона: — Но ещё его не использую, нужды в нём пока нет. Хуго и без зелья от меня млеет.

«Врёт — не врёт? Врёт, наверное. Вон как близко ко мне подошла и голову на плечо укладывала. То неспроста. Видно, и меня зельем дурманит. Не иначе… Вот паршивая баба!».

И он спрашивает у неё строго:

— А ещё ты попросила у неё денег?

— Спросила, — отвечает графиня. — Так она и не отказала. Дала.

— А откуда Агнес их, деньги эти, берёт, ты не спросила? — с некоторой долей удивления интересуется Волков.

— Что за вздор! — усмехается Брунхильда и смотрит на него чуть снисходительно. — Зачем же мне про то спрашивать? Дала — и слава Богу.

— Расписки ты ей писала? — не обращает на её усмешки внимания генерал.

— Нет, — красавица качает своей головкой. — Ничего не писала, а она и не просила. Дала ларь с деньгами, и всё. Как близкой родственнице. Говорит: как будут, так вернёшь.

— И сколько тебе дала эта близкая родственница?

— Пятьсот монет, — отвечает графиня.

— И ты эти пятьсот монет тут же решила потратить на бал и обед? — говорит генерал с упрёком. — А жить дальше на что будешь? Или думаешь, Фейлинг тебе ещё даст?

Но Брунхильда почему-то сразу не ответила. Выждала несколько мгновений и лишь потом произнесла:

— Так она дала мне пятьсот золотых.

— Золотых? — теперь-то барон точно был удивлён. Может, потому снова задал вопрос, на которой красавица ему уже отвечала: — И ты даже не спросила, откуда у неё столько золота?

На этот раз графиня лишь поглядела на него и даже не сочла нужным ему отвечать. А у него в голове вопросы, вопросы…

«Откуда же у Агнес деньги? Чем промышляет? Неужели на зельях столько зарабатывает, что вот так запросто может Брунхильде без всяких расписок дать пятьсот золотых?».

— И что же… Нобили местные её привечают? — наконец спрашивает генерал у своей «сестрицы».

— Привечают. Ручки целуют, кланяются. И мне кланялись низко, — вспоминала Брунхильда.

— Тебе-то — понятное дело. Ты носишь великий герб, ты мать графа Малена, а она кто? — недоумевает Волков.

— А она моя племянница, а ещё племянница знаменитого на всю округу генерала. Любимца двух курфюрстов. Победителя еретиков, — напомнила ему графиня. — Дня не было, чтобы кто-то из нобилей Ланна про ваше здравье не осведомился, дорогой братец.

И это было ему понятно, но вот откуда Агнес берёт деньги… После рассказов Брунхильды он ещё больше стал волноваться по поводу своей «племянницы».

«Ох, не к добру всё это, ох, не к добру…».

А графиня, увидав его озабоченный вид, стала его гладить по щеке рукой и приговаривать:

— Полно вам, братец, полно волноваться. Вы в большой силе, я теперь тоже в силах, нечего нам с вами бояться. Некого, — и, понизив голос, она добавляет: — А если кто-то нам встанет поперёк, так мы можем и ведьму нашу попросить. Она сказала, что поможет, если на то нужда будет.

Волков глядит на неё так, как будто в первый раз видит, и в который уже раз за эту беседу удивляется:

«Нет, она точно поумнела! Как только от двора её герцогиня отвадила, так сразу поумнела!».