Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 49

«Это ли граф?».

Тот человек, что стоял перед ним, вежливо улыбаясь, судя по очень дорогой одежде, вполне мог быть графом. Хотя одежда его была уже и не из тех, что сейчас носили в Вильбурге. А была достаточно старомодна. А ещё у него были хорошие зубы и кожа. И безусловно дорогие перстни поверх перчаток тончайшей выделки.

«Это и есть местный граф? И сколько же ему лет? Девятнадцать? Или двадцать?».

Волков недоумевал, но спросить у фон Флюгена не решился. Рядом с молодым, богато одетым человеком на лавке, лениво развалившись и облокотившись на стол спиной, сидел удивительный юноша. Почти мальчик. Был он необыкновенно красив: темные волосы, глаза как вишни, яркие красные губы. Этому всему позавидовали бы многие девушки, к тому же его одежда, как будто специально оттеняя его красоту, была белого цвета. Всё у него было белое. И замшевые сапоги для верховой езды, и перчатки, и панталоны. Лишь вздыбившийся лев на его колете был чёрен, да перо на маленькой белой шапочке. Даже покачивающаяся под левым ухом юноши большая каплевидная жемчужина, и та была белой. И, конечно же, серёжка та была очень дорогой, несмотря на то что обрамляло жемчужину вовсе не золото, а серебро.

«А это ещё кто? — Волков, признаться, не сразу смог отвести глаз от мальчишки. — Ну, это… фон Флюген, скорее всего, был прав. Очень похож на пажа. Более чем. Причём на пажа любимого и очень избалованного».

Пока граф ему улыбнулся, барон, несмотря на доспех и горжет, весьма учтиво поклонился и произнёс:

— Я барон фон Рабенбург, — Волков старался быть максимально вежливым, так как мог только догадываться о том, сколько людей привёл с собой юный граф, а ещё думал о том, что очень своевременно надел доспех. «Господь благоволит острожным и предвидящим». — Рад видеть вас, господин граф.

— И я рад, — отвечал молодой человек, которого теперь уже можно было считать местным графом. Он, кажется, не придаёт значения тому, что Волков и его люди были облачены как для сражения, фон Тельвис просто подходит к барону и протягивает ему руку. И Волков пожимает ту руку. А местный сеньор рассказывает без всякой напыщенности или важности, так, как будто говорит со старым знакомым:

— А к нам вчера к ужину явился один мой человек и рассказал, что какой-то господин хотел его повесить.

— Извините, господин граф, — сразу говорит Волков. — Тот человек был, как мне показалось… излишне фамильярен, и я…

— Ах, не извиняйтесь, дорогой барон, — оборвал его на полуслове местный сеньор, — прошу вас, не извиняйтесь, тот мой человек всегда дерзок, я про то наслышан, просто общается он целыми днями с крестьянами, да с горцами, да с купчишками, что платить не желают, — и тут он приложил руку к груди. — Так что это я должен просить у вас прощения за своего нахала.

И говорил это граф так искренне, что Волков, да и все его оруженосцы, что слышали этот разговор, стали проникаться к этому человеку приязнью. А граф продолжал:

— И когда он мне сказал о вас — а я как раз в то время ужинал с дамами — так мы посмеялись над его незатейливой жалобой и сказали, чтобы он впредь с благородными людьми вёл себя подобающе, авось не с купцами грызётся.

— Я очень признателен вам, господин граф, я рад, что тот мелкий случай на дороге предоставил мне возможность познакомиться с вами, — отвечал ему генерал. Ну а что в этой ситуации он мог ещё сказать? Тем более что этот юный сеньор не казался ему злым или хитрым, и уж каким-то колдуном и вовсе не выглядел. Наоборот, он представал перед генералом человеком открытым и мягким, и это впечатление барона подтверждалось поведением пажа графа. Мальчишка в белом был абсолютно расслаблен, в его поведении и позе явно проступало ленивое безразличие, паж даже и вида не делал, что слушает их разговор, он откровенно скучал и даже зевнул один раз.

«Сразу видно — сопляк-то избалован».

А граф меж тем и говорит барону:

— Вы рады тому случаю, и я имел счастье познакомиться с вами, но вот графиня… она же вас не увидит. А ведь именно она меня послала искать вас, так и сказала: езжайте, граф, найдите того барона, он должен быть где-то рядом, пригласите к нам хоть на день погостить, а то скука у нас тут неимоверная. Я ей говорил: может, послать кого из наших людей, но она упрямствовать стала: езжайте сами, а то он не согласится.

Рассказывал всё это фон Тельвис почти заискивающе, с нотками просьбы в голосе, и Волков уже понял, к чему он клонит. А граф и закончил:

— И посему, дорогой барон фон Рабенбург, я убедительно вас прошу быть моим гостем. Хотя бы один день. Дамы вам будут очень рады, так как они считают, что вы непременно спасёте их от скуки, от которой они умирают.

Ещё не дослушав его речей, генерал уже придумывал способы, чтобы отказать этому милому человеку. Во-первых, он не забывал слова фон Виттернауфа о том, что семейство это подозревается в колдовстве. А во-вторых, такой визит мог бы посчитаться бесчестным. Многие благородные люди решили бы, что принимать приглашение от человека, на которого ты через пару дней замышляешь напасть, — это не по-рыцарски. И поэтому генерал, изобразив на лице мину глубочайшего сожаления, ответил:

— Ах, как жаль, господин граф, что ваше приглашение я принять никак не могу. Так как собираюсь уже сегодня быть на границах ваших, где меня должны ждать люди.

— Вот как? — граф, это было сразу видно, расстроился.

И тут в первый раз за всё время их разговора подал голос прекрасный паж:

— А я и вам, и дамам сразу говорил, что этот господин к нам в гости не поедет… Он же военный, а военные всегда торопятся… Только зря таскались сюда… Вот теперь по жаре…

— Молчите, Виктор, — беззлобно прервал бестактную речь мальчишки граф и снова заговорил с Волковым. — Ах, как моя супруга и моя гостья расстроятся, я обещал им привезти вас. Они так скучают…

— Маркграфиня уж точно скоро сойдёт с ума от скуки, она из замка уже месяц не выезжала… — невесело добавил паж.

И тут Волков изумился. Он обернулся к мальчишке:

— Вы сказали маркграфиня?

Но на его вопрос ответил не мальчик, а его сеньор:

— А разве вы не слыхали про то, барон? — в его голосе было удивление. А потом прозвучала и гордость. — Её Высочество маркграфиня Оливия фон Винцлау уже целый месяц гостит у меня.

— Маркграфиня Винцлау… сама… ваша гостья? — продолжал удивляться барон.

— Так про это, кажется, все знают, — отвечал фон Тельвис с некоторым удивлением. — Разве вы про то не слышали?

— Нет, — генерал продолжал изображать удивление.

— Ах, — оживился граф, — Это как раз тот случай, когда несчастье одного становится счастьем для другого. Я вам сейчас всё расскажу. Вы же слыхали, барон, что её муж, маркграф Георг Второй фон Цоллерген, преставился, и она с тех пор пребывает в трауре. И посему ездила на богомолье в монастырь святой Радегунды, что находится здесь неподалёку.

— И что же? — живо интересуется Волков.

— И на обратной дороге она захворала, — почти радостно сообщает ему граф. — Представляете? И болезнь та оказалась тяжела, и вокруг нет ни одного приличного места, кроме нашего замка, вот ей и пришлось у нас поселиться.

— На месяц? — уточняет генерал.

— Около того, — отвечает хозяин ущелья.

— И что же то была за болезнь?

Тут граф стал мяться и улыбаться, кажется, ему было не совсем удобно о том говорить:

— Болезнь её была… пикантна.

— Да, животом она маялась сильно, — без всякой обходительности добавил паж Виктор. — Аж похудела от того.

— Признаться… — граф хоть и взглянул на дерзкого пажа возмущённо, но потом согласился с ним. — Да… Приезжавшие доктора пришли к выводу, что маркграфиня Оливия заболела холерой.

— Ах, какое несчастье! — воскликнул Волков. Он даже не знал, верить во всё это или нет. «Нужно было мне всё-таки заехать в Швацц, в её резиденцию, и пока Брюнхвальд тащил бы пушки сюда, выяснить всё, что говорят об этом в городе и во дворце!». Он понимающе покивал головой: — Холера — это ужасно! А откуда же вы приглашали для Её Высочества докторов, не от горцев ли?

— Ах, я вас умоляю, барон! — граф лишь усмехался от такой наивности гостя. — Ну какие могут быть у горцев доктора? Все доктора у горцев лишь для коров и овец, а горцы сами и не болеют ничем. Доктора к ней приезжают каждую неделю из Туллингена. И те доктора все как один говорили, что болезнь маркграфини проистекает от злых болотных миазмов или тухлой воды. Хотя я ума не приложу, откуда у нас тут могут взяться болотные миазмы, у нас и болот в горах не бывает, и вода горная всегда свежа, но раз доктора говорят, что холера, разве кто с ними будет спорить?

— И маркграфиня всё ещё больна?

— Не совсем, ей уже лучше, она уже выходит к столу, но пока ехать домой не может, ещё слаба.

Всё это было так неожиданно, и слова этого славного и, кажется, доброго человека казались ему такими настоящими. Не было в них никакой хитрости, которую обычно он чувствовал сразу. Также не было никакого изъяна во всей рассказанной истории. Тут генерал взглянул на пажа. Он так и сидел в непринуждённой позе, и вид его был всё такой же скучающий. И тут граф улыбнулся:

— И что же, барон, кажется, заинтересовал теперь вас мой замок? Интересно стало теперь моё приглашение?

— Да уж и не знаю, что тут сказать… — Волков засмеялся. — Спешу я, конечно, но быть представленным самой маркграфине…

— Дорогого стоит? — продолжал подначивать его фон Тельвис.

— Да, — сознался генерал. — Дорогого стоит.

— Ну так что? Вы принимаете моё… а вернее сказать, наше с маркграфиней приглашение?

— Да разве же можно такой чести противиться⁈

«Может, то всё глупость про злых колдунов, может, маркграфиня и вправду животом от холеры маялась, месяц проживая у графа и графини. Узнать это будет нетрудно, достаточно расспросить того же трактирщика Бауэра. Он должен был что-то слышать, например, про докторов, что ездят в замок из Туллингена. Да и про тех же сеньоров его. Хотя… Если напуганы местные людишки, если граф их твёрдо в кулаке держит, так никто из них и не пикнет против хозяина». С другой стороны, глядя на самого графа и его изнеженного и красивого пажа, уж и не верилось генералу, что этот сеньор может быть суров или даже хотя бы твёрд со своими людьми.

Конечно, нужно было всё сначала разузнать, но он боялся расспрашивать местных. Ведь скорее всего о таких расспросах сразу бы стало известно хозяину ущелья. А генерал рассчитывал подойти к замку как можно более неожиданно. Не будоража перед этим графа расспросами местных крестьян.

В общем, согласие на поездку в гости он молодому фон Тельвису уже дал и просил того чуть подождать, а теперь давал распоряжения остававшемуся на постоялом дворе Гюнтеру:

— Томаса я заберу, вдруг понадобится, не знаю, останусь ли у графа; если не приеду к ночи, не тревожься, а жди к завтрашнему дню господина полковника Брюнхвальда. Смотри не прозевай его. Скажешь ему, пусть идёт к замку, я там. А что делать ему, он и сам сообразит. Ты главное следи за сундуками, чтобы не шарили по ним, и за каретой тоже, так как поеду я верхом. Да, и за лошадями моими смотри, путь этот Бауэр им овса не жалеет, говори, что за всё заплатим. Пусть кормит, тут овёс и сено дёшевы.

Отдав все наставления и взяв себе из сундука денег побольше, генерал остановился и подумал: не снять ли ему с себя латы, а то в железах он выглядит так, как будто не доверяет своему новому знакомому. А потом решил, что… ничего. Поедет в латах, пусть это и выглядит глупо, а там, в замке, он от доспеха разоблачится, конечно же. За стол с дамами в железе садиться не комильфо.

Барон вышел и стал искать глазами людей, что приехали с графом, но, к удивлению своему, никого не нашёл.

«Граф приехал со своим пажом Виктором? И всё? Он, видно, уверен в людях своих, что ездит совсем без охраны».

И когда они поехали по дороге на запад, Леонид фон Тельвис у него и спросил с завуалированной издёвкой:

— Дорогой барон, а не будет ли вам жарко?

— Ничего, я привык, — отвечал Волков. — В дороге, которую не знаешь, хороший панцирь не помешает.

— Панцирь? — сеньор ущелья оглядывает его доспех снизу доверху, а потом говорит: — Я вижу, ваш доспех прекрасен, но пользуете вы его не для красы.

— Да, он спасал меня не единожды, — говорит генерал и спрашивает в свою очередь: — А вы, граф, вижу я в пределах своих в защите не нуждаетесь.

— В защите? — удивляется фон Тельвис. — Мне тут защищаться не от кого. Людей своих барщиной я не изнуряю, да и оброк с них беру невеликий, суд чиню над ними справедливый, и люди мои меня любят, а особенно любят мою супругу графиню, разбойников на моей дороге отродясь не было, а буйных горцев ещё дед моей жены присмирил. Уже полсотни лет с ними в мире проживаем. Так что защищаться мне тут не от кого.

Судя по тому, что этот сеньор ездил по своим владениям лишь с одной лёгкой шпагой да с изнеженным пажом, кажется, так оно и было. А вот генерал так даже дома у себя не ездил, два оруженосца были с ним всегда, даже в Эшбахте, редко когда один. А тут в дороге их с ним было трое, да ещё шесть кавалеристов опытных с сержантом. И все при доспехе, при оружии, как для войны. Хенрик с арбалетом, у фон Флюгена через плечо сумка с пистолетами, а фон Готту ничего такого не нужно, он предпочитал белое железо оружию дальнего боя. С ним был меч, кинжал, любимый им изящный клевец, да ещё и красивый балкер висел притороченный к седлу.

А граф стал показывать и рассказывать гостю обо всём, что попадалось им на глаза: и про весьма тучные стада на пастбищах, и про приплод, что они приносят в год, и про хороший лес, что растёт по склонам гор, и про сыры, что тут делают местные крестьяне, и про то, что как приедут в замок, он даст барону попробовать двадцать видов старого сыра, что хранятся у него в подвале. Потом говорил про виноградники и вина и сетовал на то, что вина у него вовсе не так хороши, как у соседей.

В общем, болтал граф без умолку и казался барону хоть и не самым умным, но очень добрым и гостеприимным человеком, который по-настоящему рад показать гостю свой удел.

Так за интересной болтовнёй они не спеша доехали до небольшого лесочка, после вдруг открылся длинный и пологий склон горы, и на том склоне и высился замок. Весь склон был залит солнечным светом, и от того замок казался белым.

— А вот и мой дом, — сказал Леонид Фаркаш, граф фон Тельвис.

— Он красив, — отвечал ему генерал, но сейчас меньше всего его интересовала красота замка. Волков уже издали стал присматриваться к стенам, к башням, к воротам, ко всему, к чему должен присматриваться старый солдат, видя укрепление, которое ему, может статься, придётся брать.

Они поехали по дороге, которая вела вверх, к воротам дворца и немного петляла среди прекрасного луга, на котором выпасались красивые, дорогие лошади, видно, из графских конюшен.

Всё это выглядело необыкновенно красиво; в солнечном свете горы, замок, эти луга смотрелись настоящим парадизом после его невзрачного и дикого Эшбахта с его глинистыми холмами и бесконечными кустарниками.

И тут ветер вдруг донес до него какой-то запах; запах этот совсем не соответствовал той красоте, что лежала перед глазами генерала.

То был запах… И тут граф как будто заметил, что гость чувствует что-то, и указал в сторону замка.

— Барон, видите белую скалу?

— Что возвышается прямо над замком? — уточнил Волков.

— Да, — продолжал фон Тельвис. — Отгадайте, отчего она так бела? Все скалы вокруг черны, а она одна бела.

— Боюсь даже предположить, — признался генерал.

— Там селятся орлы, — рассказывал граф. — Два десятка гнёзд на той скале, и бела она от их помёта. Орлы собирают дань со всех гор в округе. Зайцы, лисы, ягнята, даже волков и моих собак они считают своим прокормом, а остатки их пиров падают с горы вниз, в узкое место между скалой и замком, оттого иной раз в жаркий день ветер и выносит оттуда этот неприятный запах.

«Запах мертвечины».

Впрочем, над белой скалой и вправду кружили две огромные птицы. А пока генерал следил за птицами, граф ему и говорит:

— А нас, кажется, уже ждут!

— Что? — Волков перестаёт смотреть на орлов.

Фон Тельвис поднимает руку и показывает на одну из приворотных башен замка:

— Графиня фон Тельвис и маркграфиня Винцлау ждут нас.

И тут генерал и вправду замечает на левой от ворот башне, меж её зубцов, двух женщин в ярких платьях.

— Вон они, — продолжает граф, — видите, они машут нам, — и он тоже начинает махать дамам рукою.

Да, Волков их теперь хорошо видит.

Продолжение следует.

18.02.24 Санкт-Петербург.