Большие часы

Джордж Страуд-8

Когда все разошлись выполнять свои поручения, я пригласил к себе Эмори Мафферсона. Его пухлое лицо, как всегда, хранило траурное выражение, мысли беспорядочно метались, карие глаза все время стремились выскочить из-под толстых стекол очков, и я уверен, что он дальше десяти футов ничего перед собой не видел, но все равно я чувствовал в нем серьезного журналиста и увлеченного исследователя.

— Как идет дело с Субсидируемыми? — спросил я.

— Нормально. Я все объяснил Берту, и мы заканчиваем статью вместе.

— Берт, конечно, все понимает?

Лицо Эмори помрачнело.

— Не хуже меня, — сказал он наконец. — А может, и лучше. Знаете ли, меня не покидает чувство, что в основе этой идеи лежит нечто здравое. Это новый, революционный взгляд на социальное обеспечение.

— Тогда что же вас тревожит?

— А как можно произвести революцию без революции?

— Да предоставьте это Берту Финчу. У него есть ваши записи, созданные для «Фьючеруэйз», а уж он сумеет интерпретировать факты так же широко, как вы это делали без него. А что, если впредь вы дадите ему продолжать дело самостоятельно?

Эмори вздохнул.

Если я правильно понимал его, то не единожды после ленча он не занимался научными исследованиями в библиотеке или не брал интервью у корифеев страхового дела, а проводил время в Белмонте, на стадионе «Янки», а то и дома в постели.

— Всему хорошему в свое время приходит конец, Эмори.

— Наверно, так оно и есть.

Я резко перешел к делу:

— В данный момент я вынужден выполнять особое поручение, не связанное с нашими внутренними делами. А меж тем произошло одно из самых сенсационных убийств года, дело это, без сомнения, раздуют, и рано или поздно нашему журналу понадобится пространный рассказ о нем.

— Полин Дэло?

Я кивнул.

— А я не хочу, чтобы «Краймуэйз» остался в хвосте. Вы вроде бы хотите перейти в нашу редакцию. Вот вам удобный случай положить начало нашему сотрудничеству. Отправляйтесь в Отдел расследования убийств на Центральной улице и собирайте там все сведения по мере их поступления. Как только соберете — звоните мне. Я сейчас выполняю другое задание, но хочу быть в курсе расследования убийства Полин Дэло на каждом его этапе.

Эмори казался еще более ошеломленным и озадаченным, чем обычно. Карие глаза, точно золотые рыбки, заметались под толстыми стеклами очков.

— Бог ты мой, неужели вы думаете, что я распутаю это дело один?

— Нет, конечно. Если бы мы хотели его распутать, то собрали бы человек тридцать или даже сорок. Просто я хочу, чтобы все сведения были собраны к тому моменту, когда с этим делом разберется полиция. Ваша задача только в том, чтобы держать нас в курсе событий. Регулярно докладывайте мне, и только мне. Все понятно?

Эмори облегченно вздохнул и сказал, что все понял. Встал, собираясь уйти. Мой личный частный детектив стоя казался лишь чуточку выше, чем сидя, и производил еще более жалкое впечатление.

— Есть у вас еще что-нибудь для меня?

— Ничего. Только то, что я сказал.

— А Берт не будет возражать?

Я сказал, что поговорю с Бертом, и Эмори ушел. Потом я сидел и смотрел на «Этюд о злобе» Луиз Паттерсон, висевший передо мной на стене, и думал, думал.

Подпись художницы была вполне разборчивой; даже если сдвинуть полотно чуточку вниз, рамка ее не скроет. Мне не хотелось этому верить, но в издательстве Джанота вполне мог найтись человек, который узнал бы Паттерсон по стилю. Убрать картину нельзя. Даже если я заменю ее другой, кто-нибудь может это заметить. Не обязательно Рой, журналисты или репортеры — просто любой сотрудник. Люсиль или еще чья-нибудь секретарша, какой-нибудь сотрудник научно-исследовательского отдела.

Ах, если бы этой картины здесь не было. А еще — если бы я не принес домой «Искушение святого Иуды».

Потому что новую картину видела Джорджетт.

Хаген был уверен в том, что, кто бы ни купил картину, через нее можно этого человека разыскать. Если бы Хаген счел необходимым, он мог бы настоять на более тщательных поисках, чем те, которые вел я, подключив к этому делу Дона Клосмейера. Я знал, что Дону не удалось бы четко проследить путь картины от художницы к торговцу, не говоря уже о дальнейшем ее пути. Но ведь Хаген в любой момент может принять и какие-то независимые от общего расследования меры, я и сам мог бы сказать, какие именно, и в этом для меня таилась опасность.

А «Искушение» надо бы уничтожить.

Если вдруг кто-то выполнит свое задание очень уж хорошо, если Хаген примет свои тайные меры, если какая-то истинная информация дойдет до него, прежде чем я устрою в цепи связи короткое замыкание, эта картина вобьет последний гвоздь в крышку моего гроба. Я должен от нее избавиться.

Я надел шляпу и прошел в кабинет Роя, неся в голове две наполовину сформировавшиеся мысли: сейчас же уничтожить картину, а потом поискать свидетеля, который подтвердил бы, что Джанот был на Пятьдесят восьмой улице Восточного района. И то, и другое могу сделать только я сам.

— Пойду проверю одну версию, — сказал я Рою. — Останьтесь на время за главного. Кстати, я поручил кое-кому держать меня в курсе расследования убийства Полин Дэло. Нам ведь нужно будет написать о нем в ближайшем номере, верно? — (Он задумчиво кивнул.) — Я выбрал Мафферсона.

Он снова кивнул, сухо и безразлично.

— Так или иначе, Джанот наверняка захочет, чтобы мы это сделали. И вот еще что: я распорядился приготовить список лиц, разыскиваемых полицией.

Скоро начнут поступать, нанизываясь одно на другое, различные сведения, упрощенные для быстрого восприятия. А я время от времени буду вмешиваться, чтобы сделать их еще проще.

— Вот такие дела, — резко бросил я через плечо.

Спустившись на лифте и выйдя на улицу, я перешел на другую сторону, где находился гараж. Решил взять свою машину, поехать на Марбл-роуд и тут же покончить с картиной.

В гараже встретил Билли, шофера Эрла Джанота. Он только что поставил на место хозяйский «роллс-ройс». Мне с десяток раз доводилось пользоваться этой машиной, и теперь шофер безразлично-вежливо поздоровался со мной:

— Добрый день, мистер Страуд.

— Привет, Билли.

Мы разошлись, и у меня мурашки вдруг побежали по спине, потому что я понял. Джанот безгранично доверяет только двум людям: Хагену и Билли, который сопровождает его повсюду, как безмолвная тень. Когда найдут неизвестного, если это произойдет, шоферу Билли будет поручено привести приговор в исполнение. Ему, и только ему. Он пока что ни о чем таком не подозревает, но я-то это знал наверняка.

Рабочий гаража старательно протирал и без того сверкающий «кадиллак». Я подошел, чтобы запомнить номер машины. Кто-нибудь где-нибудь да обратил внимание на «кадиллак» и на самого Эрла в тот самый вечер, как я надеялся, там, где, по словам Эрла, ни его, ни его машины быть не могло.

— Вам нужна ваша машина, мистер Страуд?

Я поздоровался с рабочим и ответил утвердительно. Я и прежде останавливался на минутку-другую, чтобы поболтать с ним о бейсболе, лошадях, виски или женщинах.

— Сегодня мне надо кое-куда съездить, — сказал я и выжал из себя улыбку. — Держу пари, с этой колымагой у вас немало хлопот.

Рабочий понимающе осклабился в ответ.

— Не то чтобы хлопот, — поделился он. — Но полицейские обшарили ее всю. Нас тоже. Мыли ее после субботы? Как долго ее не было в субботу вечером? Обратил ли я внимание на расход бензина, километраж, не заметил ли чего-нибудь необычного? Да, черт бы их побрал, разве мы когда-нибудь обращаем внимание на такие вещи? Но мы, конечно, знаем, что ее не мыли и не заправляли бензином.

Он крикнул другому рабочему, чтобы тот вывел мою машину, а я меж тем спросил:

— Наверно, шофера допрашивали с особым пристрастием?

— Еще бы! Вот только что приходили еще двое и приставали к нему с вопросами. Но шоферу не о чем беспокоиться. Как и мистеру Джаноту. Они куда-то поехали на обед, а оттуда — в другое место. К вашему другу мистеру Хагену. Как я понимаю, это нормально. Машину никогда не ставят в гараж ночью, особенно в конце недели, так что мы тут можем сказать? Да Бог с ними, с полицейскими. Но этот шофер мне не нравится. Сам не знаю почему. Не нравится — и все.

Он посмотрел на меня, я ответил ему понимающим взглядом, и тут мне подали мою машину. Я сел за руль и поехал, направляясь на Марбл-роуд. Но, проехав квартала три, снова стал размышлять, но уже совершенно по-другому.

Почему я должен уничтожать картину? Она мне нравится. И она моя.

Кто лучше как человек: Джанот или я? Конечно, я. Зачем же мне из-за него жертвовать своей собственностью? Да кто он такой? Средней величины колесико в больших часах.

Большие величины не очень-то любят живопись. А я люблю. Они бросили эту картину на свалку. А я спас ее от забвения. Стоит ли снова выбрасывать ее?

Бывают такие картины, которых можно было бы и не писать. И если уж их написали и они затерялись, вот тогда кто-нибудь вроде меня должен уничтожить их.

Точно так же, как Билли пошлют уничтожить меня. Почему я должен играть назначенную мне роль в этой смертельной игре?

Кому и чему я должен подыгрывать?

«Ньюсуэйз», «Коммерс», «Краймуэйз», «Персоналитиз», «Секс», «Фэшнз», «Фьючеруэйз» — все издательство кишело неудавшимися художниками, учеными, фермерами, писателями, исследователями, поэтами, адвокатами, врачами, музыкантами, и все они строили свою жизнь соответственно. Но соответственно чему? Бессмысленному, раздутому, наугад сформированному аппарату, который вынуждал их обращаться к психотерапевтам, загонял в сумасшедший дом, одаривал гипертонией или язвой желудка, убивал кровоизлиянием в мозг, инфарктом или вынуждал к самоубийству? Почему я должен платить дань этой зловещей машине? Уж лучше быть раздавленным, пытаясь поломать ее шестеренки, чем сгинуть, помогая ей работать.

К черту большие часы! Я всю жизнь был дилетантом по профессии. И весьма неплохим, как мне казалось. Так пускай я таким и останусь.

Приняв это решение, я свернул в переулок и поехал на Пятьдесят восьмую улицу. Пришел к такому компромиссу с самим собой: картину надо на какое-то время припрятать. Но уничтожать ее не стоит труда. В лучшем случае это даст лишь небольшую отсрочку. Так что игра не стоит свеч.

И я могу биться с часовым механизмом. Суперчасы будут идти вечно, они слишком массивны, чтобы их можно было остановить. Но у них нет мозгов, а у меня есть. И потому я могу ускользнуть от них. Пусть они перемалывают своими шестернями Джанота, Хагена и Билли. Те этого хотят. Жаждут страдания. А я не жажду.

Проехав Пятьдесят восьмую, я попытался представить себе путь Джанота. Либо он отпустил Билли и уехал отсюда на такси, либо велел заехать за ним попозже. Во всяком случае, Эрл обедал в доме Уэйна, что подтверждено, а затем, как мне известно, приехал сюда, а отсюда, должно быть, поехал прямо к Хагену.

И я поехал по направлению к дому Хагена. Увидел неподалеку две стоянки такси. Видимо, Джанот взял машину на одной из них, если только не остановил свободное такси где-нибудь между ними. Конечно, он был не настолько глуп, чтобы взять машину у самого дома Полин Дэло.

Скорей всего, он воспользовался той стоянкой, которая подальше. С нее можно и начать, показывая фотографию Джанота, затем проверить и ближнюю, а в случае необходимости перебрать всех диспетчеров курсирующих на линии такси и выяснить, какие машины работали здесь в субботний вечер. Для одного человека, правда, это непосильная работа.

Засекая время, я проехал от дома Хагена до дома Уэйна, потом повернул обратно и медленно вернулся на Пятьдесят восьмую. Весь путь Эрла я проехал за тридцать минут. Накинув еще полчаса на ссору, представил себе, что на все про все у Эрла ушел примерно час, и это соответствовало официальным сообщениям.

Правда, по дороге он мог где-нибудь остановиться, но это показалось мне маловероятным.

Стало быть, я мог рассчитывать только на водителя такси, который отвез Эрла к Хагену, или на привратницу в доме Хагена или Полин.

Не жирно. Но все же кое-что.

Я вернулся к «Джанот Билдинг», поставил машину в гараж и пошел в комнату номер 2619. Там никого не было, на столе — никакой записки. Тогда я прошел в комнату 2618. Там были Рой, Леон Темпл и Джанет Кларк.

— Что-нибудь добыли? — спросил Рой.

— Пока не знаю, — ответил я.

— Ладно, мы начинаем получать кое-какие сообщения. — Рой многозначительно кивнул на схему, вычерченную на классной доске, занимавшей половину стены. — Только что звонил Эд Орлин. Он без труда нашел заведение Гила и выяснил, что наш человек был там с блондинкой. Это интересно. По-моему, кое-что у нас уже есть.

— Отлично, — сказал я.

Я подошел к классной доске, на верху которой был начертан символ X.

В колонке, озаглавленной «Имена, клички», прочел: Джордж Честер (?).

Внешность: коротко остриженный шатен среднего роста и нормального телосложения.

«Спасибо, Эд», — подумал я.

Где часто бывает: антикварные лавки, Ван-Барт, Гил. Раньше заходил к Гилу почти каждый вечер.

Верно. Так оно и было.

Прошлое: реклама? Газетчик? Содержатель таверны в северной части штата?

Горячо.

Привычки: коллекционирует картины.

Характер: эксцентрический, неделовой. Явный пьяница.

Последнее Рой добавил на основании моих же выводов, когда я раскручивал дела Айлмена и Сандлера, но он считал их своими и потому высоко ценил.

— Это еще не все, — сказал Рой. — Леон и Джанет только что вернулись из коктейль-бара Ван-Барта. Мы как раз обсуждали добытые ими сведения, прежде чем занести их на доску.

Я посмотрел на Леона, и тот четко и точно изложил факты в свойственной ему беспристрастной манере.

— Это верно, — сказал он. — Прежде всего мы установили, что Честер действительно был в заведении в субботу вечером. Картину про Иуду он в гардероб не сдавал, но Ван-Барт слышал, как он говорил о ней с той женщиной, которая была с ним. А этой женщиной оказалась Полин Дэло.

Я изобразил на лице удивление.

— Вы в этом уверены?

— В этом нет никакого сомнения, Джордж. Ее узнали официант, буфетчик и гардеробщица по фотографиям, опубликованным в сегодняшних газетах. Это она была там в субботу вечером с человеком, соответствующим описанию у нас на доске, и они говорили о той самой картине, тут сомневаться не приходится. — Он довольно долго смотрел на меня, но я ничего не сказал, и он продолжал: — Мне кажется, это очень важно, а вам? Разве это не меняет сам характер нашего поручения? Я думаю, да. Утром кто-то поднял этот вопрос, и теперь оказывается, он был прав.

— Это логично, — заметил я. — А полиции известно, что Полин была там в субботу вечером?

— Конечно. Все служители бара сказали об этом.

— А знает ли полиция, что мы разыскиваем человека, с которым она была?

— Нет. Но они наверняка теперь тоже разыскивают его. Мы им ничего не сказали, посчитали, что это наше внутреннее дело. Что теперь? Мы ищем этого самого Джорджа Честера, но история с Полин Дэло — это просто ужас.

Я кивнул и снял трубку.

— Хорошо, — сказал я присутствующим. Когда услышал в трубке голос Стива Хагена, рявкнул: — Стив? Послушайте. Женщиной, сопровождавшей этого типа, была Полин Дэло!

На другом конце провода молчание продолжалось пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд.

— Алло, Стив! Это Джордж Страуд. Мы обнаружили, что женщиной, которая сопровождала интересующего нас человека, была Полин Дэло. Это о чем-нибудь говорит вам?

Я посмотрел на Роя, Джанет и Леона. На их лицах увидел лишь выжидательное выражение, никаких других чувств. В трубке услышал нечто напоминающее слабый вздох.

— Ни о чем конкретном, — тщательно взвешивая слова, ответил наконец Стив Хаген. — Мне известно, что она была знакома с этим посредником. Пожалуй, надо было сообщить вам об этом. Но сам по себе факт, что она была с ним в этот вечер, не касается дела, которым мы занимаемся. Нам нужно узнать имя и местонахождение этого человека, и мы обязаны это сделать. В нашем расследовании линия Полин Дэло — тупиковый путь. Ее убийство — одна история. А наша история совсем другая, не получившая освещения в прессе. Вам ясно?

Я ответил, что прекрасно его понял, а когда повесил трубку — повторил его объяснение собравшимся почти слово в слово.

Рой был удовлетворен.

— Да, — сказал он, — я же говорил, что наше задание связано с каким-то недавним кризисом, а теперь мы убедились, что так оно и есть.

Встав со стула, он подошел к доске и взялся за мел. Я смотрел, как в столбце «Связи» он написал «Полин Дэло» и повторил это имя также под рубриками «Антикварная лавка», «Гил» и «Ван-Барт». Затем начал чертить еще одну колонку.

— В то же время Леон и Джанет добыли и кое-что более осязаемое, — продолжал он. — Расскажите Джорджу сами.

Леон негромким размеренным голосом продолжал отчет:

— Когда они ушли из коктейль-бара Ван-Барта, оказалось, что наш незнакомец забыл там одну свою вещь.

Ни один мускул не дрогнул в моем лице, шевельнулись лишь губы:

— Да?

Леон кивнул на письменный стол Роя и глазами указал на конверт. Меня, словно течением, повлекло к нему, и я подумал, не разыгрывают ли со мной эти люди по указанию Хагена обдуманную странную комедию, неужели я дал маху и оставил в баре нечто, выдавшее меня с головой? Но на конверте ничего не было написано.

— Носовой платок, — словно издалека донесся до меня голос Леона. — Возможно, по нему удастся найти его владельца, потому что он явно дорогой и я разглядел на нем что-то вроде старой метки прачечной.

Конечно. Полин воспользовалась моим платком. Когда она опрокинула свой коктейль, я сначала сам взялся вытирать, потом передал платок ей. А она оставила его на столике.

Я перевернул конверт, отогнул незаклеенный клапан и вытащил платок. Да. Я тоже увидел полустертую старую метку.

— Я бы на вашем месте, Джордж, не стал к нему прикасаться, — сказал Леон. — Возможно, на нем отпечатки пальцев. Ткань очень тонкая и гладкая.

Значит, мне обязательно надо прикоснуться к платку. Я развернул его, тщательно и осторожно разгладил, разложив на столе.

— На нем, как я понимаю, уже полно отпечатков пальцев: официантки, кассира, ваших; так какая разница, если добавятся еще и мои. — С серьезным видом я принялся разглядывать хорошо знакомый квадратик тонкого полотна. Я был один из многих, кто покупал такие платки в магазине Блэнтона и Дента примерно год назад. На одном из рубчиков действительно была поблекшая, едва различимая метка прачечной, поставленная несколько месяцев тому назад, когда я провел неделю в городе и отдал кое-какие вещички в расположенную в центре города прачечную. — Да, мне кажется, по платку можно установить его хозяина.

Сложив платок, я сунул его обратно в конверт. Теперь я смогу объяснить, откуда на платке отпечатки моих пальцев, но изъять его из машины уже невозможно.

И я протянул конверт Леону.

— Пожалуй, отнесите его Сейнеру и Робертсу. — Это была большая коммерческая лаборатория, которой мы пользовались для подобных дел. — Что бы они там ни нашли, мы создадим еще одну группу, которая проследит эту линию. Я полагаю, Дик и Луэлла сменили вас у Ван-Барта?

— Да, конечно. Там говорят, этот человек заглядывает к ним раза два в неделю.

— Таким образом, мы засекли этого типа у Гила и Ван-Барта, — отметил Рой. — Как только он снова там появится, мы его заполучим.

Я довольно рассеянно кивнул.

— Да, конечно. В каком-то из этих мест он появится. А нам только этого и надо.

Я не помню, чем закончилось совещание. Кажется, Леон поехал к Сейчеру и Робертсу. Когда я уходил, Рой, помнится, делал новые записи на доске. Я сказал ему, чтобы он поел и немного отдохнул, когда закончит, а я уеду около семи.

Если специалисты действительно снимут с платка отпечатки пальцев, нам всем придется представить им свои, причем мне как и остальным. Об этом я позаботился. Но я долго-долго сидел в своем кабинете, пытаясь вспомнить, нет ли отпечатков моих пальцев на саквояже Полин. Тут уж едва ли что-нибудь объяснишь. Невозможно. Я силился снова прожить этот последний день с Полин. Нет, я брал ее саквояж только за ручку, а последней его несла Полин и, должно быть, стерла отпечатки моих пальцев.

Под вечер позвонил Дон Клосмейер.

— Слушаю, Дон, — сказал я. — Ну как дела с Паттерсон?

Ехидным педантичным тоном Дон начал неторопливо рассказывать:

— Пришлось немного потрудиться, но я ее нашел. Говорил с ней около часа, просматривал старые каталоги ее выставок, глядел на ее третьеразрядные картины и старался уберечь свои волосы от ее четверых детей.

— О’кей. Выкладывайте.

— Я выявил один весьма знаменательный факт. Луиз Паттерсон сама была той покупательницей, которая пыталась выторговать свою же картину в тот вечер. Кто-то из ее друзей увидел полотно в той лавчонке, сказал ей об этом, и она надеялась выкупить свое детище. Один Бог знает зачем.

— Понятно. Еще что-нибудь?

— Хорошо ли вы меня поняли? Это сама Луиз Паттерсон была в антикварной лавке в субботу вечером.

— Я это понял. Ну и что же?

— Уж она-то описала как следует того, кто купил картину. Вы готовы выслушать меня?

— Давайте послушаем.

— Заметьте, я передаю слова Луиз Паттерсон. Это был подтянутый самодовольный хлыщ; один из десятка миллионов штампованных мелких служащих. Шатен, карие глаза, высокие скулы, симметричные и гладкие черты лица. Щеки его выглядели так, словно он их скребет бритвой по пяти раз в день. Вес — сто пятьдесят или сто шестьдесят фунтов. Серый твидовый костюм, темно-синие шляпа и галстук. По ее словам, понимает в картинах и, несомненно, знаком с работами Паттерсон, которые коллекционирует, конечно же, из снобизма. Лично мне кажется, что эта дама слишком высоко себя ценит. Признает, что за последние десять лет о ней позабыли. Но это еще не все. Наш незнакомец — порядочный эксгибиционист. Воображает себя суперменом и соответственно ведет себя в жизни. Женщина, бывшая с ним, — настоящая красотка, если вам нравятся образцовые лесбиянки типа манекенщиц с Парк-авеню. Вот и все. Вы меня поняли?

— Да.

— Это чем-нибудь поможет?

— В какой-то мере, — сказал я.

— Я побродил по чердаку, где у нее студия и где она живет, — вот уж раздолье для мышей и термитов, целые акры полотен. Как художница она — ничто. — (Откуда Дону знать?) — Но ее картины напоминают мне о чем-то, что я видел совсем недавно. Если вспомню, что именно, это может дать нам еще одну ниточку.

Он засмеялся, я тоже, но взгляд мой был устремлен на висевший на стене напротив «Этюд о злобе».

— Может, вам это и удастся, но особенно не беспокойтесь. Завтра увидимся.

Когда он повесил трубку, я уставился на картину и глядел на нее минут пять, не видя ее. Затем взял нацарапанные мною заметки, пошел в пустой кабинет Роя и, как положено, записал сообщение Дона на доску. Вот уж поистине нелестное описание моей собственной персоны. После этого спустился в картотеку и взял три самые хорошие последние фотографии Эрла Джанота.

В начале восьмого Рой вернулся. Мы договорились о том, как будем сменять друг друга завтра, и я вышел, чувствуя, что сегодня с меня хватит. Но мне еще предстояла работа.

На стоянке такси, которую я днем выбрал как наиболее вероятную, мне впервые по-настоящему повезло. Да еще как! Водитель опознал Джанота как пассажира, которого вез в начале одиннадцатого в прошлую субботу. У него никаких сомнений не было. Он помнил, когда и где посадил его и где высадил. В квартале от дома Хагена.

Я знал, что это может спасти мою шкуру, но только как самое последнее отчаянное средство. Моя семья рухнет. На Марбл-роуд я приехал около полуночи. Джорджия и Джорджетт спали.

«Искушение святого Иуды» лежало там, где я его оставил, — в стенном шкафу на первом этаже; и за двадцать минут я сумел надежно спрятать его под другим холстом.

Его, конечно, нетрудно будет найти, если они до меня доберутся. А если дело дойдет до этого, мне все равно крышка.