Степа дежурил в эту ночь на крыше, охраняя здание своей школы.
Лишь вчера сюда привезли раненых. Их разместили по классам в первом этаже. По коридорам бегали санитары с носилками, у ворот дежурили красноармейцы с винтовками. Школа стала госпиталем.
Поэтому, придя сегодня на дежурство, Степа волновался, словно впервые поднялся на эту крышу темной осенней ночью. Слух и зрение его были обострены. Каждый шорох настораживал. Несколько раз обошел он свой участок крыши, окликая товарищей и расспрашивая их о том, как им дежурится.
— Все нормально, Степа, да вот озяб малость, — ответил Володя Еремеев, дежуривший по соседству.
Подумав немного, Степа сказал:
— Давайте, ребята, на чердак! Погрейтесь немного.
Ребята спустились на чердак, а Степа остался один на крыше.
Под ногами темнела улица, знакомая до мелочей, исхоженная, родная. Он и в темноте мог точно определить, где находится булочная, где газетный киоск.
Внизу лежал родной Ленинград, и Степа, чувствуя себя стражем этого притихшего города, не замечал ни ветра, ни стужи.
Вдруг ему показалось, что на противоположной — через улицу — крыше блеснул и погас огонек. Степа стал внимательно присматриваться. Однако ничего там больше не светилось.
«Померещилось», — подумал он, но уже никак не мог оторваться от того места, где блеснул огонек.
Но вот по небу, упираясь в тучи, прошелся прожектор. Пучок лучей скользнул по крыше, и Степа увидел: у дымоходной трубы притаился человек.
В это время прожектор уже снова шарил по грязно-серым тучам, словно пытаясь пронзить их. И Степа так больше ничего не заметил на погрузившейся в темноту крыше.
Прошло, наверно, много времени. Степа озяб и собрался уже на чердак погреться, когда снова на противоположной крыше блеснул свет.
В темноте огонь был ясно виден, он горел, как ночной костер в степи.
«Пожар?» — с тревогой подумал Степа. Он хорошо знал, что этот дом, разрушенный снарядом, пуст. В нем никто не живет. Откуда же огонь? Ведь там и дежурных никого нет…
«Надо милиционеру сказать», — решил Степа и позвал ребят.
Володя Еремеев и Костя Красин поднялись наверх и, увидев мерцающий огонек, сразу согласились со Степой:
— Да… Тут что-то неладно… Надо заявить…
Но Миша Корольков, худенький, низкорослый и обычно молчаливый мальчик, вдруг горячо выступил против:
— Конечно, милиционеру заявить легче всего. Сказал — и с плеч долой… А вот если бы самим проследить да поймать того сигнальщика!.. А так что — заявили, а сами в кусты…
Вой сирены не дал ему договорить, но было ясно: Миша Корольков считал их трусами.
— Подумаешь, герой! — обидчиво воскликнул Костя Красин.
А Володя Еремеев обычным для него шутливым тоном заявил, стараясь избежать спора:
— Все нормально! Поручим Мише Королькову проследить за сигнальщиком. Милиционеру тоже сообщить надо.
А Степа смотрел на крышу и словно не слышал, о чем спорили товарищи.
Все сильней и сильней гудели сирены: заводские, корабельные, уличные… Казалось, никаких звуков больше не существовало, кроме гудящих сирен, наполнивших собою эту темную, как деготь, ночь.
— А ну-ка, Миша, пойдем со мной, да быстро, — заторопился Степа. — А вы, товарищи, глядите в оба… Дело такое, сами понимаете. Воздушная тревога, а тут рядом с госпиталем — сигнальщик. Его нужно сейчас же…
Он не договорил. Загрохотала, заухала неподалеку зенитка, за ней вторая, третья…
Степа с Мишей стремглав побежали с лестницы вниз. У ворот их остановил дежурный.
— Куда?
— Мы с крыши… с крыши, — на ходу ответил Миша Корольков, показывая рукой.
— Мы — дежурные… с крыши, — торопливо ответил и Степа.
— Постой, постой! Какая крыша, причем тут крыша? — снова остановил их красноармеец.
— На соседней крыше огонь… — заикаясь и перебивая друг друга, ответили они и выскочили на улицу.
— Ну и ребятки, — пробормотал им вслед красноармеец улыбаясь. — Померещилось — огонь на крыше… В войну играют… А тут не до игры…
Ребята тем временем бежали к перекрестку. На полпути Миша Корольков вдруг заявил:
— Не пойду я к милиционеру, Степа. Иди сам, а я тут подожду.
Степа махнул рукой, мол, «как хочешь, некогда разговаривать с тобой», и побежал дальше.
Когда он вернулся с милиционером, Миши нигде не было видно.
«И куда бы он мог деваться?» — с досадой подумал Степа.
Исчезновение товарища срывало весь его план. Степа предполагал, что вместе с милиционером он поднимется на крышу, а Миша будет дежурить внизу, у чердачной лестницы. А теперь…
— Ну, где ж твой приятель? — спросил милиционер.
Он первым вошел в полуразрушенный дом и очутился у темной лестницы, ведущей на чердак.
— Сбежал, видать, твой приятель, — продолжал милиционер и добавил: — Ну, ты оставайся тут и смотри. Если кто-нибудь появится, проследи, куда он пойдет.
И милиционер бесшумно и вместе с тем быстро стал подниматься по ступенькам.
Степа, недовольный и расстроенный, прижался спиною к стене и стал наблюдать, прислушиваясь к каждому звуку.
Перед ним поднималась темная, узкая чердачная лестница, и никого не было на ней видно.
Вдруг Степа услышал какой-то шорох. Он встрепенулся, прислушался. Ему послышалось, что там, наверху, кто-то затопал, застонал. Степа оглянулся — никого вокруг не видно. Темнота и тишина стояли здесь, рядом, плечом к плечу, притаившись, как два злодея.
Колени Степы задрожали мелко и часто. Мороз прошел по коже. Степа шагнул вперед и немного успокоился. Через несколько секунд, окончательно овладев собой, он уже взбирался по лестнице.
Добравшись до чердака, Степа услышал громкий окрик милиционера:
— Стой!
И в ту же минуту какая-то длинная фигура прыгнула с крыши через слуховое окно на чердак. По крыше тяжело прогремели сапоги, и снова послышалось:
— Стой!
Тогда та же длинная фигура метнулась от окна к лестнице. Степа понял: это сигнальщик. Не раздумывая, Степа бросился ему под ноги, и тот со всего размаха грохнулся наземь, ударившись головой о дверной косяк.
Незнакомец глухо застонал, выругался, заворочался, но подняться на ноги не смог.
Милиционер был уже на чердаке и поясом связывал ему за спиной руки.
— Слушай, паренек, — сказал Степе милиционер, — там, на крыше, посмотри, не твой ли приятель. Опередил он нас с тобой, дружище…
Степа вскочил на крышу.
Возле дымовой трубы лежал навзничь Миша Корольков. В одной руке у него был зажат кирпич, а в другой — обрызганный кровью погасший фонарь, отнятый у сигнальщика…
Увидев товарища, он приподнялся:
— А этот где? Не убежал?
— Нет, не убежал, Мишенька, не убежал.
— Хорошо! — проговорил Миша счастливым голосом и, выпустив из ослабевших рук кирпич и фонарь, обнял Степу за плечи.