Борцы

8

— Тяжёленький у вас саквояжик — соответствует вашим размерам,— почтительно-фамильярно сказал Верзилину гардеробщик.

Верзилин шёл с тренировки, поэтому спросил об умывальнике.

— Будьте любезны, пожалуйста, вот эта дверь,— гардеробщик откинул портьеру, склонился в поклоне.

Вытирая руки, машинально глядя в зеркало, Верзилин неожиданно отметил с удивлением: «А я ведь стал поправляться... Смотри-ка, шея-то скоро будет, как... у Вани Татаурова...»

Странно, почему этот человек, которого он видел в жизни раз, вспоминается ему сейчас каждый день?

Задумавшись, Верзилин не обратил внимания на почтительно согнувшегося гардеробщика.

Зал ресторана оказался пустым. Официанты поднялись, ожидая, за чей столик сядет посетитель. Тёмные деревянные панели усиливали полумрак. Был тот любимый Верзилиным предвечерний час, когда вот-вот включат свет.

Неторопливой походкой человека, знающего себе цену, Верзилин шёл по залу, словно по манежу.

Самым уютным местом ему показался столик в углу, подле небольшой фарфоровой вазы.

Официант неслышно положил перед ним карточку закусок и обедов, деликатно замер в стороне.

Верзилин с удовольствием отметил, что выбор большой, поесть можно хорошо.

— Яички свежие? — спросил он официанта, полуобернувшись.

— Не извольте сомневаться.

— Два сырых. На закуску,— он задумчиво побарабанил пальцами, спросил: — А что вы скажете насчёт куриного бульона?

— Первый сорт.

— Тогда возьмём его... Ну, а что бы вы лично себе ещё заказали?

— А я, имея вашу комплекцию, заказал бы всё, что есть в нашей кухне,— пошутил официант.

— О,— сказал Верзилин,— у вас большие аппетиты.

— С вашего позволения, это ваш аппетит.

— Да вы, я вижу, шутник... Давайте попробуем ваш бифштекс. А к нему в гарнир — зелёный горошек добавим. И скажите, чтоб гарнир без перца. Как думаете, не хуже?

— Перец, конечно, он что? Одна видимость. Пищи в нём нет.

— Вот именно. Пищи в нём нет, а пить после него хочешь.

— Под яичко зубровочки подать? — спросил официант.

— Нет, зубровочки не надо. Давайте так договоримся — стакан молока.

— Что ж, оно и лучше без вина. Я и сам не любитель.

— То-то, приятель. А?

Поклонившись, официант удалился неслышными шагами.

За окном виднелись мрачный красный брандмауэр, телеграфный столб и деревянный забор, на котором лежал грязный снег.

«Что я так разговорился? — подумал Верзилин. — Давеча с хозяйкой, сейчас с официантом. Старею? Или настроение хорошее?.. И с чего бы ему быть хорошим? Рука болит, на манеж не вернуться...»

Глядя на стеклянную стойку, на тёмные бутылки на ней, повторил несколько раз задумчиво: «На манеж не вернуться... На манеж не вернуться...» — словно стараясь себя уверить в этом. Однако настроение себе этим испортить не смог.

Официант поставил перед ним хлеб и две рюмки с яйцами. Разбивая скорлупу, Верзилин сказал:

— А пусто что-то у вас, а?

— Не на бойком месте — поэтому-с.

— Не прогораете?

— Никак нет. Попозже публика будет. И немало.

Официант принёс на подносе серебряный судочек, начерпал бульона в тарелку. Почтительно спросил:

- Свет не включить?

— Если можно — так оставьте... Так уютнее.

Бульон был действительно превосходный.

Когда дошла очередь до второго, Верзилин неожиданно для себя спросил:

— А пожарная часть у вас далеко тут, или как?

По-прежнему ничему не удивляющийся официант ответил:

— Рукой подать.

— Рукой подать?.. Ну а на Охте — пожарной части нет?

— Никак нет.

— Значит, если там загорит, от вас едут гасить?

— Так точно, от нас, с Выборгской.

— А к примеру, на днях завод у Тригельмана сгорел, в Полюстрове... Так это ваши гасили?

— Наши,— уверенно ответил официант.

Отложив в сторону вилку, Верзилин спросил:

— А если мы кого-нибудь пошлём до пожарной части и вызовем одного человека? А? Возможно это сделать?

— А почему нет? Всё в наших руках... Записка будет?

— Нет, записки не будет... А надо вызвать пожарника по имени Татауров... Иван его зовут... И сказать, зовёт, мол, человек, с которым они у Тригельмана познакомились...

— Это мы устроим.

— Конечно, у них распорядок. Могут не отпустить.

— Это уж известно.

— А может, и отпустят.

— Это уж как есть.

Верзилин проводил официанта глазами; принялся за бифштекс, подбирая корочкой соус.

«Эк, разговорился! — упрекнул себя с усмешкой.— А почему, чёрт побери, мне не поговорить? Больше полугода молчал... Этак и совсем можно разучиться говорить».

«Не приведут»,— неожиданно решил он огорчённо и понял, что всё время думает о гладиаторе.

И так каждый день... А ведь никаких определённых планов на счёт этого детины у него нет...

«Нет есть, есть! — неожиданно одёрнул он себя. — Я натренирую его, сделаю из него борца и выпущу на манеж. Я отдам ему всё, что знаю. Это будет второе рождение Ефима Верзилина. Я ему дам своё имя. Выступления его будут блестящими, как фейерверк!»

— Бутылку коньяку! — сказал он подошедшему официанту. И когда тот повернулся, чтобы выполнить приказ, спросил: — Ну как? Придёт?

— Ушли-с.

— Хорошо. Давайте вино. Да побыстрее.

Сейчас он торопился, горлышко бутылки брякало о стекло пивного бокала, когда он наливал коньяк.

Выпив, он ещё раз наполнил бокал и ещё раз выпил. И только после этого расправился с остатком бифштекса.

— Ещё порцию!

— Может с перчиком?

— А! Всё равно. Давайте с перчиком...

Пахло лавровым листом, перцем, томатом.

«Не приведут»,— тоскливо подумал Верзилин, сердито отвернулся, взглянул в окно.

Он не пил уже несколько лет и думал сейчас, что хмель ударит ему в голову, но, к своему удивлению, пока опьянения не почувствовал.

«Я потому и разговорился, потому и шикую, потому и духа не теряю, что наконец-то нашёл выход»,— подумал он.

— Пришли-с,— почтительно произнёс над ухом официант.

Здоровенный детина, по костюму напоминающий приказчика, стоял в рамке освещённых дверей и приглядывался к полумраку зала. Для Верзилина гладиаторская каска и брезентовый костюм были так неотделимы от Ивана Татаурова, что он сначала не узнал парня.

— Не зажечь свет? — спросил официант.

— Иван, будь ты неладен, иди сюда! — крикнул Верзилин.

— Доброго здоровья,— сказал Татауров, и лицо его расплылось в улыбке.

— Иди, иди.

— А я-то не пойму, кто меня звал...

— Да садись, садись... Ишь ты какой... богатырь... Прибор один. И порцию бифштекса. И бутылку вашей хвалёной зубровки... Ну, так как дела, гладиатор?

— Чего это?

— Гладиатор, говорю.,. Это я так тебя тогда прозвал. Потому что каска у тебя золотая... как у гладиатора.

— Дак что — отдыхаем... пока пожара нет.

— А отдохнуть-то ты, видно, любишь?

— Дак ведь кто не любит... это самое... ежели... — сказал неопределённо Татауров и положил огромную руку на белую скатерть стола. На тыльной стороне его ладони была вытатуирована бабочка.

— Ты в пожарные, наверное, пошёл, чтобы меньше работать, чем в другом месте? — спросил Верзилин.

— Ученьями мучают... Уйду... В охрану, на завод к примеру. Там только сиди...

— Так зато и платят за одно сиденье меньше... Эх, Ваня, тебе бы грузчиком работать — зарабатывал бы, наверное.

— Работал.

— Ну и что?

— В охрану пойду. Там, как в пожарной, харчи и одежда готовая, а только сиди...

— А ты лучше ко мне иди.

— Куда это? — подозрительно спросил Татауров. — Грузчиком?—Верзилин откинулся на спинку стула и громко рассмеялся.

— Борцом.

— В цирк, значит? — спокойно поинтересовался парень.

— Ишь, шея-то... как у быка,— через столик пригнул его к себе Верзилин.

— Так ведь и у вас... не хуже... тоже как у этого зверюги,— показал парень на бутылку, принесённую официантом, и позвякал пальцами по зубру, роющему землю копытами.

— Дай-ка я тебе молочка от этого зверюги налью.

— Благодарим покорно. Как раз после баньки — хорошо.

— Ну, после бани, сам Пётр Великий говорил: хоть укради, да выпей.

— А себе?

— И себе налью. Ради встречи почему не выпить?.. Бифштекс готов?

— Будьте любезны... Лимончика к коньячку не изволите?

— Так что, Ваня? Идём ко мне?.. Нет, не в цирк... сперва. Сперва не в цирк. Сперва — ко мне. А? Я из тебя борца сделаю. А потом — бороться. Во всех цирках... Даже у Чинизелли. Знаешь цирк Чинизелли? А?

— Знаю.

— Вот даже у него будешь бороться... Так постараемся, всех победишь... И Александра Мальту победишь... и других. Ничем больше не будешь заниматься, только борьбой... Как в Древней Греции... Эх, Ваня, вот где ценили силу, ловкость и красоту человеческого тела... И памятники победителям ставили, и на фресках изображали... всё равно как фотография... и на вазах... Свет включите, пожалуйста... Эх, жалко... это разве вазы... А ещё древние считаются... Одни орнаменты... Цветы разные да птицы. А есть вазы, где борцы изображены... или дискоболы... Одним еловом, спортсмены... Выпьем за спортсменов, Ваня... Так хорошо... Эх, давно я не пил, поэтому и опьянел, наверное... Я тебе такие вазы покажу... И памятники тоже... Скульптуры, иначе говоря... Эх, Ваня, пойдёшь ко мне? А? Ну, скажи?.. Ты ведь боролся когда-нибудь?.. Конечно, я так и знал. Такой богатырь не мог не бороться... Так по рукам? Идём? А? Я тебя от всего освобожу... Деньги пока ещё есть... Путь твой будет блестящим, как фейерверк. Везде портреты... И в магазинах, под стеклом. Даже у Елисеева... И в газетах, и в афишах... аршинными буквами... А звать тебя будут Ефим Верзилин... Потому что я так хочу. Слыхал о таком борце?.. Слыхал... Ах ты, дорогой мой гладиатор... Дай я тебя поцелую...