…На счастье — они замерли от неожиданности. На секунду, не больше, что самое удивительное — в очень красивых позах. Генерал от разведки выглядел достаточно строго в этом свитере — есть всё-таки какой-то шарм в изъеденных оспинами щёках. Он стоял, чуть наклонив голову, пока ещё как равный смотря на хатамото, но уже опуская руки для вежливого поклона. Кадомацу заметила, что они оба были одинакового роста, а Сакагучи — почему-то сильней похож на брата. У него тоже двигалась рука — к мечу, роняя чашку…
— Извините, дядюшка, дайте руку! — и, схватив огромную, как квадрат татами, ладонь Наран-хана втиснула огромного северянина живой ширмой межу родственником покойной жены покойного принца и его жертвой. Благо, великан-тёмник как нельзя лучше подходил для этой роли — ростом он был с Божественного Каминакабаро, а в плечах — вдвое шире знаменитого борца.
— Дорогуша, что случилось⁈ — не понимал тот: — Да, я тебя сегодня уже поздравлял⁈
— Разумеется, дядя Наран, — нервно ответила принцесса, и вздрогнула — упала и разбилась чашка Сакагучи: — Вы играли в лотерею Златы? И кто вам достался⁈
— Ну что ты, девочка, какие мои годы, я же женат!
— А вы, господин Сакагучи⁈ Чей бы вы поцелуй больше всего хотели бы получить⁈
«Да хоть мой!» — лихорадочно думала она: «Главное, сбить его с толку, а потом разведём!» — и ощутила на себе чей-то взгляд.
Обернулась. Афсане, повесившись на шее у младшего Намуры (художник который), изгибая брови, смотрела на своего любовника, но иногда, из-за движений её опоры, на линию взгляда попадало плечо, крыло или шея её хозяйки. Девушка отвернулась обратно — Сакагучи нервно снимал защёлку с ножен.
— Вот как на вас моя охранница смотрит. Наверное, плохо поцеловал. Или наоборот, хорошо, так, что никак не может забыть⁈ — а сама так крепко сжала локоть дяди, что даже он почуял неладное, и взглянул на именинницу.
— Простите, Госпожа Третья, — наконец подал голос начальник хатамото: — Но среди нас есть некоторые, кто приложил все усилия, чтобы этот праздник не состоялся!
Все притихли и переглянулись. Мацукава поднял подбородок.
— Некоторые, — крепнувшим голосом продолжал демон: — … для кого нарушить слово — раз плюнуть, для кого вероломство — образ жизни, кто недостоин чести называться мужчиной, и, я… — он, стараясь сохранить торжественность момента, плавно потянул оружие из ножен.
— Ну, всё про меня рассказал! — всплеснула руками именинница (вот так, он удивился!): — Ну что тут добавить… Ну да, я не мужчина, я слабая и хитрая женщина — а что мне остаётся делать? Уж простите меня… Да, я обманула и отца и мать, сбежала из-под венца, пряталась среди ракшасов — но иначе, было бы нам так весело⁈ Жаль, никто не пришел из моих друзей-ашигари, много бы сплетен наслушались! И честное слово: да, это я была против того, чтобы этот праздник состоялся, и изо всех сил отговаривала Злату-тян, но большое спасибо, что это не удалось! Господин Сакагучи⁈
— Да, но… — он уже вытянул клинок до половины.
— О, ваш знаменитый меч! Не разрешите посмотреть⁈ — он не хотел его отдавать сначала, но зелёноглазая демонесса так посмотрела на него, что пришлось подчиниться.
— Как он называется?
— «Пушечное Лезвие», госпожа.
— Интересно. Всегда хотела спросить, почему⁈ — меч был широковат и тяжеловат, из породы тех длинных клинков, которые изматеришься из ножен доставать. На лезвии были непривычные фигурные наплывы, слегка меняющие баланс для удобства обнажения и одновременно могущие служить ловушками для вражеского оружия.
— Наверное, за звук при взмахе. Похож на свист летящего снаряда.
— А может, потому, что он тяжелённый, как пушка⁈ Очень непривычная форма лезвия. Кто его изготовил?
— Мастер Кен Нарита.
— О, да, у нас оказывается мечи-родственники! И мою «Сосновую Ветку» и «Воротный Столб», тоже изготовил высокочтимый господин Нарита.
— Нет, только «Воротный Столб», госпожа. «Сосновая Ветка» — это работа его отца.
— Правда⁈ И тот, и другой — Кен, неудивительно, что я перепутала… — ей уже легче удавалось сохранять непринуждённость разговора. Разумеется, знаменитейших в Империи кузнецов-оружейников, она перепутала специально: — Всё-таки, немного странный меч. Тяжело его чистить после боя⁈
— Госпожа, я воин, а это — моё оружие. Чтобы с честью исполнять своё предназначение, я должен относиться к нему нежнее, чем к женщине.
— Интересная фраза… Афсане, ты слышала⁈ Кажется, у тебя появился повод для ревности… — и, не отдавая оружия, повернулась к генералу Мацукаве: — Господин генерал, а вы, согласны с утверждением господина начальника хатамото⁈
Самурай первым делом вежливо поклонился:
— Госпожа, вы такой же воин, как и все мы, и не мне вам объяснять…
— Но всё-таки!..
— Госпожа, оружие спасает жизнь друзьям и отнимает её у врагов. Уже за одно это оно достойно уважения. К тому же, где вы видели столяра с тупым рубанком, кузнеца со ржавым молотом, рыбака с дырявой сетью⁈ А война — это такое же ремесло, и инструмент воина — меч.
— Знаете, господин Мацукава, горестно слышать в мирное время, что война стала ремеслом.
— Госпожа, Ваше Высочество, а разве сейчас не война⁈
— Война, но чужая, генерал. А в Крае Последнего Рассвета под благословленным правлением Избранника Аматэрасу — моего высочайшего отца, пока что царят мир и процветание. Разве не так⁈
— Что ж, если вам так угодно думать (эта фраза была намного тише и сказана в намного менее вежливом стиле, чем остальная речь старого солдата)… Но и в мирное время бывает необходимо защищать жизнь и честь своего господина, охранять его земли и богатства…
— … а если не хватает — захватывать у тех, кто послабее! — раздраженно закончила за него принцесса. Окружающие с удивлением посмотрели на девушку: — Нет, мой отец был прав, в отношении вас, самураев — может вы и хороши на войне, но в мирное время — только источник беспорядка и разбоя на дорогах!
— Госпожа…
— Возьмите свой меч, господин Сакагучи! Господин Макото, то, что я сказала, не имеет отношения к вам, вы… вы уже доказали, что относитесь к лучшей части своего сословия, просто… — она попыталась сделать весёлое выражение лица, встряхнула головой:
— Извините… — и сразу же: — Как вам понравилась последняя шутка госпожи Златы⁈
Мацукава посмотрел в сторону, но вынужденный отвечать, разомкнул губы:
— Простите, госпожа, это магия, а я — солдат. Я предпочитаю честный бой обману, — ответил нагадец после долгой паузы.
Сакагучи раздраженно фыркнул за спиной принцессы.
— Обману⁈ Господин генерал, но ведь это всё-таки была шутка, а когда шутят, и надо обманывать!
— Нет, Ваше Величество, я имел в виду не шутку, а магию, говоря об обмане.
— Магию⁈ Как вы можете называть её «обманом»⁈
— Ну, скажем, не обманом, а нечестным приёмом, недопустимым на войне. Заранее извините, уважаемая госпожа Злата. Просто, понимаете в сражении, всё должно решаться честной силой — оружием, голыми руками, боевыми машинами… а магия — она всё путает. Это уловка трусливых.
— Почему вы так думаете? — усталым голосом спросила колдунья
— Ну… тот, кто силён, не станет пользоваться всякими там штучками. Он возьмёт меч, и решит всё в честном бою. К тому же магия — это ведь не для каждого, не так ли⁈
— Подобные рассуждения я слышала у гандхаравов против боевых машин, — прокомментировала нага.
— Погодите, — вмешалась Метеа: — А с чего вы взяли, что искусство воины — проще магии⁈
— Ну, госпожа… это же и так видно! — не выдержав, заступился за своего врага Сакагучи.
— Почему же «видно»⁈ Господин Сакагучи, неужели вы тоже считаете, что… Нет, давайте по-другому: возьмём обыкновенного крестьянина и дадим ему меч. Как скоро он станет солдатом?
— Ну, где-то три месяца тренировок и пара настоящих сражений, — самурай опередил хатамото.
— А до этого, он опасный противник?
— Вы смеётесь? В руках новобранца меч даже оружием назвать стыдно — как бы себя не поранил!
— А хотите, я любого за час научу вас паре заклинаний, которые сделают вас опаснейшим из противников⁈
— Ну… я тоже знаю пару фехтовальных приёмов, которым можно научиться за это время, — пожал плечами невозмутимый хатамото.
— Вот, — взяла в поддержку телохранителя принцесса: — Значит, магия не так сложна⁈ Наоборот — действительно хороших фехтовальщиков порой бывает сложнее найти, чем хороших магов… Так что теперь вас не устраивает в волшебстве⁈
— Не знаю даже, госпожа… С грубой силою проще — знаешь сразу, что, куда, и как будет… А с магией — на что напорешься — неизвестно никогда. Больше располагает к обману…
— Так значит, — заключила Злата: — В вас говорит просто мужской шовинизм: «Что не могу завоевать — отрицаю». Жаль. Я была лучшего мнения о вас пан генерал.
— Господин Мацукава, — дополнила именинница: — Выбор: сила или магия — это выбор того же оружия. Кто-то предпочитает лук, кто-то — меч, кто-то — волшебство. Уверяю вас, в благородном искусстве войны в сотни миллионов раз больше узаконенного обмана, чем в тайной науке колдовства. Поверьте мне…
…Потом, оправдываясь, генерал-самурай ненароком сослался на людей — что, мол, вот тоже, магии не признают, даже изоляцией не пользуются, и девушки ещё и накинулись на Стхана, еле от них отбившегося…
…Где-то во время, или после этого разговора, Мацуко сходила, в третий раз переоделась — несмотря на малое количество происшествий, дело клонилось к закату. На этот раз на ней были многоцветные, летящие одежды, по моде апсар, с декольте и разрезанным подолом, и в разрезе юбки нет-нет, да и проглядывала стройная нога. Принц Стхан заметил по этому поводу:
— Вы замечаете, что как наша «новорожденная» переодевается в более скромные наряды, разговоры становятся гораздо конструктивнее⁈
— На что это вы намекаете? — заступилась за подругу Злата.
— Ну, понимаете, прозрачные платья эти… а тут все мужчины…
— И что?
— Ну, определённо, это мешает думать. Ну, сами понимаете, зрелище даже кусочка обнаженной женщины у здорового мужчины вызывает к жизни совсем не те резервы…
— Понятненько… — протянула колдунья, и быстрым движением хвоста вдруг сняла с себя корону: — Пожалуйста! Ну что пробудили ваши резервы? Смелее, перед вами же полностью обнаженная, красивая, стройная девушка — целиком, а не по кусочкам!
— Э-э…
— Вас мало, пан принц? Ха, друг-Метеа, ну-ка задери подол!
Принцесса смерила её взглядом.
— Ну что смотришь? Не видишь — другу-Стхану нужно «резервы» включить!
— Так это проще можно сделать. Азер, у тебя хатака ещё осталась⁈
— Уйдите, вы, дурочки! — возмущался начальник человеков, отталкивая от себя суккубу, уже развинтившую флакончик: — И пошутить с вами нельзя!
Нага весело прощёлкала что-то на своём языке. Принц ответил: «Вот именно». Кадомацу вздохнула и сказала:
— Ладно, я пойду, пока, переоденусь! Без меня никакой аморалки не устраивайте! (вот тогда и сменила платье — после, а не до разговора! Её ещё провожали удивлёнными взглядами — откуда она амальское слово «аморалка» узнала?)
Переодевшись, дочь императора зашла на кухню. Там было холоднее, чем в атриуме, превращённом в гостиную, но у некоторых печей можно было согреться. Инвалиды под руководством присланного отцом повара уже вовсю готовили ужин. Девушка походила между столов и плит, отдавая кое-какие приказания — главное было, чтоб и инвалиды, и повара и техники присоединились к ним за праздничным столом, а то ведь ещё хватит скромности здесь поужинать. Ну и что скромничать — в кулинарии она понимала не хуже некоторых, и её советы и правда были только на пользу угощению.
…Разобравшись с делами и донельзя очаровав несчастных инвалидов, Мацуко вышла с кухни, и внезапно, лоб в лоб, столкнулась с Тардешем. Она подняла, защищаясь руку, но потом испугалась, что поранит его, отвела, и вышло так, что они на миг чуть ли не обнялись.
— Госпожа ведьма⁈
— Извините, драгонарий-сама, я вас не заметила.
— Ничего… Я вам ничего не ушиб, не отдавил⁈ — потом, после паузы: — А вам идёт это платье.
Демонесса стыдливо опустила глаза долу, заметила выглянувшее в разрез бедро, первым побуждением было его прикрыть, потом сообразила — «чего это я!» — и постаралась произвести противоположное действие.
— Господин драгонарий, ну… прямо вы…
— Да ничего… — потом, после опять паузы: — Вы не обиделись на меня за то, что я испортил всю затею Златы⁈
— Да… что вы! Я вам, наоборот, должна сказать спасибо, что не воспользовались положением!
— «Воспользовался положением»⁈
— Ну, драгонарий-сама, вы же видели, в каком Гюльдан состоянии! А она ещё суккуб, с рождения к этому привычная… Для меня такой коктейль из алкоголя и гормонов был явно передозом. Не знаю, ещё чуть-чуть, — и я бы поцелуем не ограничилась…
Она прикусила губу и побледнела. Проговорилась! Но господин драгонарий пришел на помощь:
— Да, разило от неё… хоть табличку ставь: «Огнеопасно»! — кивнул призрак: — Вы…
Они смотрели друг на друга и стояли близко-близко, так что она могла почувствовать его холод, а он — её жар. Метеа вздохнула — вздохнул и Тардеш, Тардеш выдохнул — так же, осторожно, выдохнула и Метеа… Её грудь буквально на длину ресницы не касалась его наградных лент, они ещё раз вместе вздохнули, потом драгонарий предложил:
— Давайте вернемся, а то нас, наверное, уже потеряли…