Бывшие. Уже не вернуть

Глава 45

— Хочу, — хрипло заявляет он. Скупо. Кратко. Но совершенно не сдержанно.

Нил напряженно выдыхает мне в волосы, сильнее смыкая руки. На мгновение мне даже кажется, что он прижимается губами к моей голове, пока его сердце отбивает бешеный темп.

Этот чувственный плен, как водоворот, из которого не выбраться, и уже укрывает с головой, а я почти позволяю бурному потоку завладеть своим телом. И разумом…

— Помнишь, ты когда-то сказал, что долго еще не сможешь дать мне то, к чему я привыкла? — горечь просачивается в голос, от нее леденеет кровь, и я не могу больше сдерживаться, потому что это настолько больно, это настолько мучительно, что терзает безостановочно! Томит, пытает и изводит! Голос мне отказывает, срываясь, горячие слезы текут по щекам, а Нил все продолжает крепко прижимать меня к ритмично вздымающейся груди. — Сказал, что, возможно, никогда не заработаешь на дом, подобный тому, где я жила. А я… ответила… что…

Горло хватают спазмы, мне воздуха мало. Громкие рыдания сотрясают меня и, наконец, находят выход на свободу.

Спасительные защитные объятия ослабевают. Нил разворачивает меня лицом к себе и вновь обнимает, не отодвигаясь ни на сантиметр.

— Ты сказала, что и не хочешь себе такой дом, — дрожащим голосом, на выдохе продолжает за меня Нил, — А хочешь другой. Поменьше. Уютный, теплый. Из дерева, что внушает тебе чувство защищённости и безопасности.

Я мочу его рубашку, без возможности взять себя в руки. И, еле-еле выговаривая слова, продолжаю:

— И… я… попросила… Дыма, чтобы он… помог мне… с макетом. И он помог начертить, и человека подсказал, кто смастерит и соберёт это сокровище… Дым сам… договаривался. Он участвовал, потому что я очень просила! А ты не так понял все! Мы хотели успеть! Поэтому постоянно на связи были! Правки вносили по ходу дела, мастер нам еще кое-что переделывал, мы согласовывали… Нил… ну… я же не могла тебе тогда все это рассказать! А ты просто сорвался и уехал! Оборвав все! Все абсолютно!

Меня трясет от отчаяния. Вновь вернулось то самое непонимание.

— Вот как ты мог отвернуться от меня?! Да еще и в такой тяжелый момент! Неужели ты ни разу не задумался? Не пожалел? Ну неужели я никогда ничего для тебя не значила, что ты потом даже не нашел в себе желания мне хотя бы позвонить?

Слова идут и идут непрекращающимся потоком, с ним выходит многолетняя скорбь, которая так и не успела выветриться и раствориться. Она вновь отравляет все во мне, каждую клеточку.

Я поднимаю на него глаза, мысленно заклиная дать мне ответ хотя бы на последний вопрос. Кажется, это срабатывает.

— Хотел, конечно. Но не позволил себе, — раздаётся мне на ухо тихий шепот. От горячего мужского дыхания внутри меня странный трепет мерцает яркими всполохами. — Если бы хоть на секунду я засомневался, хоть на мгновение решил бы, что все еще нужен тебе, я бы забрал тебя. Но… происходящее ослепило. И я… я, кажется, упустил самое главное. Потерял, растоптав все, что мы успели построить.

Фраза его срывается, он не может продолжать, его кадык резко дёргается. Нил поднимает голову и смотрит куда-то в сторону.

— Я даже представить не мог, что ты ждала меня. И что билась об лед, пытаясь исправить то, что я сделал. Я считал тебя маленькой, трусливой девочкой, испуганной эгоисткой, которая выбрала легкий путь, не гнушаясь ничем. А на самом деле… это я оказался слабым. Беспомощным. Неспособным услышать тебя и сделать правильные выводы. Это я все испортил. А ты оказалась намного сильнее меня в свои восемнадцать. Я не представляю, что ты чувствовала, когда я был тебе так нужен, а я не вывез. Не вывез… И хлопнул дверью. И я… сейчас удушить себя готов за это.

Эти слова подобны исцелению. Как свидетельство того, что я смогла пробиться сквозь толщу его равнодушия. И где-то в глубине души он не тот окаменелый осколок, каким кажется. Лицо его темнее тучи. Он смотрит в окно, еще не в состоянии прийти в себя.

— Я горжусь тем, кем ты стал. Рада, что у тебя всё получилось, — провожу ладонью по его щеке. Потемневший взор в потрясенном неверии останавливается на мне. Словно небо рушится Нилу на голову, но он продолжает оставаться на месте, боясь выпустить меня из плотного кольца своих заботливых рук. Мне так нужно притронуться к нему. Потому что, когда я выйду отсюда, я вернусь в свою реальность. Туда, где Нилу ни при каких обстоятельствах уже не найдется места. — Но мне никогда не были нужны от тебя деньги. Только ты сам, — выговариваю скорбно. Напряжение между нами почти вибрирует в воздухе. — И я считаю, что они того не стоили.

— Пожалуйста, не плачь, — бормочет он, стирая губами мои слезы, — пожалуйста…

Губы его твердые, холодные, и сердце его зачерствело, и так хочется отогреть... Почувствовать на себе ещё хоть раз остроту его поцелуя, хотя бы раз отпить его дыхание, не порезавшись до крови. Утонуть в его сожалении, разделить нашу общую боль от потери желанного малыша, которую мы так и не смогли поделить надвое. Каждый сам тащил. В одиночестве. Сомнений нет никаких, я вижу, что ему тоже больно. Голос Нила совсем охрип и теперь звучит трагичной низкой нотой. Его правая ладонь теперь нервозно поглаживает мое плечо, Нил закусил нижнюю губу, дыхание предает его. Грудь ходит ходуном.

— Я почти обезумел тогда.

— Ты увидел то, чего никогда не было.

— Ариш… Если б ты знала, как я раскаиваюсь в этом. Я представляю, как ты меня ненавидишь.

— Наверное, так же, как и ты меня.

Мы просто смотрим друг на друга, но что-то меняется внезапно. Неуловимо. Хватка его сильных пальцев усиливается. Он глядит на меня, как завороженный. Я и сама не могу отвернуться. Мы снова те. Молодой парень и девушка. Будто нет ограничений. Будто нет между нами восьми лет горя и страданий. И все это куда-то девается, не растворяется, но постепенно меркнет. А я вдруг вздрагиваю от соленых капелек, медленно скользящих вниз по шее. Холодно там, где они соприкасаются с моей кожей.

Опускаю раненый взор. Потому что греюсь в его объятиях. И ничего не могу с этим поделать.

И губы его так близко. А сердце мое трепещет и кричит, что оно не со мной уже. А у него. В его руках. Все это время было. Умчалось вместе с ним, и теперь не хочет ко мне возвращаться.

Он опускает голову. Щека к щеке.

Нил едва заметно поглаживает носом мой висок, невесомо целуя. Меня пробирает. В Ниле я интуитивно чувствую неуловимую перемену. Он напрягается еще больше, налегая на меня.

— Прости, — бьет тихий шепот за ушком. — Прости… — надламывает меня отчаянный поцелуй в подбородок. — Прости, — добивает мягкое прикосновение к правому уголку губ. — Прости, — окончательно ломает меня едва уловимое движение языка. — Виновен…

Он сам вынес себе приговор.

Я захлебываюсь чувствами, потому что его рот впивается в мои губы. Я отпиваю его скорбь. Я глотаю его страдания. В ответ он встречает мою боль, готовый забрать ее себе всю без остатка, но сам же и причинил… Он целует меня, вымаливая прощение так чувственно и нежно, подушечками больших пальцев взволнованно стирает не останавливающиеся слезы.

Это очищение. От той ненависти, что поселилась глубоко внутри. От страхов и злости, которые были живы во мне. Это освобождение и исцеление, без которых дышать было невозможно эти восемь лет.

Это как беспамятство, дремота. Как сон. И так тепло в этом забытье, а снаружи ревущий ветер, холод и зной. А снаружи наша реальность.

Так хочется вернуться назад. Где он целовал меня самозабвенно. Сладко. Чувственно. Как будто для него существует всего одна женщина — я.

И вновь эта слабость. И вновь дурман. И вновь дышу им, освободившись от трагической скорби.

И Нил сжимает меня в объятиях, порочно, греховно, преступно. И руки его шарят по моему телу, молчаливо заявляя, что этот мужчина меня никуда не отпустит.

— Нил, — шепчут отголоски моего разума, громогласно заявляя, что мы совершаем ошибку, когда его губы впиваются в мое плечо. — Нил… — беззвучно кричат остатки гордости, когда молния моего платья неумолимо расходится. — Нил… — корчатся в агонии остатки совести, когда чуть шершавые ладони скользят по обнаженной спине, будоража, волнуя, завораживая. — Нил… мы не должны…

— Да. Мы больше ничего никому не должны. Ничего…