Бывшие. Верни мое сердце

30

Входим в просторный светлый зал. Люди уже рассаживаются на лавки, гул голосов постепенно стихает. За широким столом суда несколько человек в черных мантиях перебирают бумаги. Я замечаю Игоря — он сидит на скамье подсудимых, бледный и осунувшийся. Сердце щемит от жалости и невыносимой нежности.

Встречаемся глазами, в его взгляде загорается огонек надежды. Будто говорит: "Верю, родная. Знаю, не оставишь, вытащишь". И я еле заметно киваю в ответ. Мол, держись, любимый. Я с тобой до конца.

Адвокат усаживает меня на стул позади себя. Сам встает, поправляет галстук. Обводит зал цепким взглядом, откашливается.

— Уважаемый суд! Защита хотела бы представить новые доказательства по делу моего подзащитного — Нечаева Игоря Павловича.

По рядам проносится легкий гул, судьи переглядываются. Один из них, по-видимому председательствующий, строго смотрит на адвоката поверх очков:

— Что за доказательства? Почему не были приобщены к делу ранее?

— Видите ли, эти сведения стали известны защите совсем недавно, — не моргнув глазом отвечает Виктор Алексеевич. — И добыты, прямо скажем, не без труда. Но я настаиваю на их рассмотрении. От этого зависит оправдание моего клиента.

Судьи недовольно перешептываются, кивают. Наконец председатель произносит:

— Хорошо, представьте ваши доказательства. Суд удаляется на совещание для их изучения. Объявляется перерыв.

Стук молотка оглушает, заставляет вздрогнуть. Я испуганно смотрю на адвоката — что, и это все? А как же прения, баталии, пылкие речи защиты?

Но Виктор Алексеевич лишь подмигивает мне, одними губами шепчет: "Жди". И решительно идет сдавать бумаги секретарю. Я же остаюсь сидеть ни жива ни мертва, комкая в побелевших пальцах край блузки.

Игорь бросает на меня тревожный взгляд через плечо конвоира, пытается ободряюще улыбнуться. Но в глазах — напряжение и затаенный страх. Эх, знал бы ты, любимый, какие козыри у нас на руках! Авось, отобьемся…

Тянутся долгие минуты ожидания. По залу шныряют приставы, согнав зрителей и журналистов в коридор. Остаются лишь непосредственные участники процесса. Я сижу одна, как на иголках. Ощущение — хуже, чем на приеме у зубного. Такое же щемящее чувство беспомощности и неотвратимости судьбы.

Наконец судьи возвращаются. Рассаживаются, устало потирая переносицы. Лица непроницаемы, глаза равнодушны. Все как один — сфинксы, черт бы их побрал!

Председатель колотит молотком, призывая к порядку. Водружает на нос очки, щурится в бумаги:

— Итак, суд ознакомился с представленными защитой документами. Признаем, что доводы адвоката заслуживают внимания. Похоже, имели место нарушения при сборе доказательств. Упущена важная информация, которая могла бы существенно повлиять на ход следствия.

У меня аж дыхание перехватывает от этих слов. Неужели? Неужели мы смогли их убедить? И теперь Игоря освободят прямо здесь и сейчас?

Но председатель продолжает, и голос его звучит как удар колокола:

— Однако имеющиеся сведения не настолько однозначны и бесспорны, чтобы оправдать подсудимого полностью. Суд выносит решение — отправить дело на дополнительное расследование. С учетом смягчающих обстоятельств, меру пресечения оставить прежней — содержание под стражей. До окончания следственных мероприятий.

Стук молотка звучит как выстрел в самое сердце. Я ошеломленно перевожу взгляд с судей на адвоката, с адвоката на Игоря. Не понимаю… Не укладывается в голове… Как же так?

Игорь опускает голову, плечи поникают. Конвоиры подхватывают его под руки и уводят прочь. Напоследок он бросает на меня прощальный взгляд, полный отчаяния и обреченности.

— Простите… — выдыхаю одними губами, чувствуя, как к горлу подкатывают рыдания.

Но он уже не видит. Его широкая спина скрывается за дверью, и сердце мое разрывается на части…

Выхожу из зала суда на ватных ногах. Не соображаю, куда иду. В голове — гулкая, звенящая пустота. Обида. Разочарование. Злость — на весь мир, на несправедливую судьбу.

— Марина Александровна, подождите! — окликает адвокат, подбегая ко мне.

Останавливаюсь, невидяще смотрю на него. Зачем? Что еще он может сказать? Сочувствия и утешения мне сейчас только и не хватало!

— Понимаю, вы расстроены, — тихо говорит Виктор Алексеевич, участливо заглядывая мне в лицо. — Я и сам удивлен таким решением. Думал, судьи будут благосклоннее, все-таки столько всего нарыли… Но видно, не судьба пока. Дополнительное расследование — тоже неплохой знак. Значит, усомнились. Значит, готовы копать глубже. Не все еще потеряно, поверьте!

Молча киваю, скрипя зубами. Оптимизм адвоката кажется неуместным и фальшивым. Какое, к черту, "не все потеряно"? Да я своими глазами видела, с какой безнадегой смотрел Игорь! Для него приговор прозвучал как гвоздь в крышку гроба!

— Извините, мне нужно побыть одной, — чужим голосом произношу я, отстраняясь. — Спасибо вам за старания. Вы много сделали, правда. Но сейчас… сейчас мне нужно подумать. Свыкнуться как-то. Все случилось так неожиданно, знаете ли…

Адвокат понимающе кивает, похлопывает меня по плечу. На прощание дает визитку — мол, звоните в любое время. Буду держать в курсе. Уж кто-кто, а я от вас не отстану!

С горькой усмешкой киваю, пряча картонный прямоугольник в карман. Эх, Виктор Алексеевич, если бы все было так просто! Если бы одними звонками и визитами можно было исправить несправедливость этого мира!

Плетусь прочь из здания суда, не разбирая дороги. Прохожие шарахаются от меня как от чумной. Еще бы, такой видок — краше в гроб кладут! Зареванная, бледная, безумная какая-то.

И плевать. Плевать на все. Сейчас мне хочется лишь одного — забиться в свою норку, свернуться клубком и замереть. Дать волю слезам, излить всю горечь и боль, что разрывают грудь. А завтра… завтра будет новый день. И снова нужно будет вставать и идти. Куда-то. Зачем-то. С какой-то новой надеждой.

Но это завтра. А сегодня — сегодня можно просто побыть слабой. Любящей и страдающей женой, потерявшей последний якорь. Игорь, любимый, как же мне без тебя? Как выдержать очередную бесконечную разлуку?

Слезы застилают глаза, текут по щекам. Вытираю их рукавом пальто, всхлипываю. И бреду, бреду вперед. Туда, где дом, где ждет верный Леопольд и пустая холодная квартира. Где можно на время спрятаться от всего мира. И снова попытаться собрать себя по кусочкам…

Каблуки гулко цокают по промерзшему асфальту. Ветер треплет волосы, забирается под воротник. А в сумке лежит бесполезная теперь папка с документами.

Документы, от которых я ждала чуда. Надеялась разом решить все проблемы. Как наивно! Как глупо!

В кармане вибрирует телефон. Достаю, смотрю на экран. Номер незнакомый. Странно, кому это я понадобилась?

— Алло? — хриплю в трубку, удивляясь, как грубо звучит собственный голос.

— Марина? Это Александр. Ну что, что суд решил? Как все прошло?

Застываю посреди улицы, сжимая телефон побелевшими пальцами. Он! Тот, кто обещал помочь! Клялся содействовать! А сам — смылся в самый ответственный момент!

Меня накрывает волной ярости. Гнева и обиды — за себя, за Игоря, за наши разрушенные мечты. И я взрываюсь, не в силах сдержать горечь:

— Какого черта тебе надо? Где ты был, когда мы тебя ждали? В суде! Ты же обещал, клялся! А сам — испарился, растворился! Думаешь, прикрывать задницу визитками и звонками — это нормально? Да пошел ты… сам знаешь куда!

— Марина, погоди! Дай объяснить! Меня не было в городе, срочные дела! Я правда старался успеть, рвался к вам! Дослушай хотя бы…

Но я с силой жму на сброс. Не желаю ничего слушать! Хватит с меня вранья, лицемерия! Сыта по горло!

Засовываю телефон обратно, делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Истерикой делу не поможешь. Надо собраться. Надо жить дальше. Ради Игоря. Он там, за решеткой. И ему сейчас во сто крат хуже.

Вытираю слезы, расправляю плечи. Гордо вскидываю подбородок, топаю вперед. Ничего. Ничего, справлюсь. Переживу и это.

Любовь сильнее страха. Сильнее отчаяния и безысходности. Надо лишь верить. Надеяться. И ждать.

Игорь, родной мой… Я дождусь. Чего бы мне это ни стоило. Потому что люблю тебя. Сильнее жизни люблю.