Человек с Золотым Торком

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Дом Там, Где Сердце

Солнце взошло только через час или около того, когда я наконец покинул свою уютную квартирку, расположенную на закрытой территории в одном из лучших районов Найтсбриджа. Еженедельная аренда этого места стоила больше, чем семья присылала мне ежегодно, но однажды я оказал хозяину услугу, и теперь он платит за всё. А я в свою очередь молчу о том, что именно делала суккуб в той квартире до того, как я изгнал её. (Скажем так, мне пришлось сжечь кровать и вымыть стены смесью святой воды и лизола).

На светлеющем небе всё ещё виднелись багровые полосы, птицы пели во весь голос, шумные твари, и день был пронзительно свеж, от предвкушения грядущих событий. Обычно я не люблю утро, но эта ночь была действительно превосходна, благодаря Кремниевой Лили. Под треск разряжающихся тахионов она исчезла из моей постели около часа назад, оставив мне воспоминание о подмигивании, улыбке и запахе её душистого пота на моих простынях. Чёрт побери, они знают, как жить в двадцать третьем веке… Я сделал несколько глубоких вдохов свежего утреннего воздуха, резко зевнул и рассеянно отряхнул свои синие джинсы, белую рубашку и потрёпанную чёрную кожаную куртку. Достаточно хорош для семьи. Обычно я не думаю о том, чтобы вставать в то же время, что и все остальные, как человеку которому нужно зарабатывать на жизнь, но мне предстоял долгий день. Я открыл гараж под своей квартирой одним словом и жестом, и вывел машину на мощёный двор. Я завёл двигатель, и он бодро взревел, и мне пришлось ухмыльнуться, когда я подумал о головах, отрывающихся от подушек в квартирах по всей площади. Если мне приходится рано вставать, то и всем приходится рано вставать!

Я пронёсся по почти пустым улицам Лондона, игнорируя красные огни и ограничения скорости и удивляясь множеству свободных - бесплатных парковочных мест. Лондон после рассвета - это совсем другое место. Несколько завсегдатаев вечеринок всё ещё ковыляли домой, сжимая в руках опустевшие бутылки из-под шампанского и находили опору… - случайные дорожные конусы, и я весело махал им, проезжая мимо. Мы, сумеречные люди, должны держаться вместе.

Я вёл свой спортивный автомобиль Hirondel, модель с откидным верхом светло-синего цвета, опустив верх, и ветер ласково трепал мои волосы, когда я выезжал из Лондона и направлялся в юго-западную сельскую местность, направляясь домой, чтобы встретиться с семьей. Я почти не спал и лишь наспех позавтракал молочными хлопьями и подгоревшими тостами, но нет ничего лучше ночи прекрасного секса, чтобы избавиться от похмелья. Я ехал по шоссе M4, через луга, открытые поля и возделанную сельскую местность и наслаждался поездкой. Я с вожделением подпевал Greatest Hits группы Eurythmics, CD в плеере крутился, исполняя гармонии, которые я не мог взять. У этой Энни Леннокс убийственный вокальный диапазон! Hirondel - это модель 1930-х годов, прекрасно отреставрированная, но она также имеет множество современных дополнений и некоторые необычные опции, любезно предоставленные семейным Оружейником. Он твёрдо верит в то, что каждый член семьи должен быть всегда готов к нападению врага. Он также верит в то, что нужно принимать превентивные меры, до того, как у них появится шанс сделать это с вами. В результате его талантливой работы камеры контроля скорости меня не видят, мой номерной знак - Corps Diplomatique, так что копы меня не беспокоят, а любая машина, совершившая ошибку, подъехав слишком близко, может внезапно столкнуться с серьёзными проблемами с двигателем. Для тех, кто настаивает на том, чтобы приблизиться слишком близко, у меня есть носовая и кормовая скорострельные электронные пушки, огнемёты и генератор ЭМИ. Мне кажется Оружейник насмотрелся шпионских фильмов. Я предпочитаю верить в то, что я двигаюсь как адская летучая мышь и оставляю врагов позади, чтобы они глотали мой выхлоп.

Я свернул с шоссе M4 недалеко от Бристоля, напевая под нос песню Леонарда Коэна: I’m Your Man, и быстро оставил позади главные дороги, направляясь в глубь сельской местности. Я вёл машину по всё более узким дорогам, пока оживлённые трассы не остались далеко позади, а узкие дороги не стали просто грунтовыми дорогами, на которых уже не было ни разметки, ни кошачьих глаз - столбов освещения. Утренний воздух был чистым и бодрящим, наполненным ароматом свежескошенных трав и безошибочным запахом, выдающим присутствие коров: Юго-запад - это молочная страна. Маленькие городки сменялись ещё более маленькими деревнями и хуторами, пока наконец узкая дорога по которой я ехал внезапно не упёрлась в грунтовую колею, глубоко взрытую тяжёлыми сельскохозяйственными машинами. Я ехал дальше, теперь уже медленнее, следуя по извилистой дороге через тёмные и мрачные леса, в общем мраке которых золотые копья солнечного света пробивали себе дорогу, как лучи прожекторов, полные танцующих пылевых мотыльков. Я резко затормозил, чтобы избежать столкновения с барсуком размером со свинью, который перебегал дорогу и у него хватило наглости одарить меня злобным взглядом, прежде чем скрыться в подлеске. Благородные олени с глазами сверкающими в тени, молча наблюдали за мной со стороны.

Я завернул за крутой поворот, и дорога резко оборвалась у высокой каменной стены, утопающей под многовековой порослью ползучего плюща. Любой другой дал бы по тормозам и начал молиться за свою душу, но я просто ехал дальше. Каменная стена угрожающе возвышалась передо мной, ужасающе твёрдая и неумолимая, заполняя всё поле моего зрения, а затем я оказался в ней, и вне её, иллюзия безвредно рассеивалась вокруг меня, касаясь моего лица клочьями призрачной каменной кладки, словно кончиками морозных пальцев. (Для Друда это иллюзия. Для всех остальных это сплошная каменная стена. И если вы врежетесь в неё, не приходите к нам плакать. Так вам и надо, за то, что вы пытались найти нас).

Яркий солнечный свет залил машину, когда я оставил иллюзию позади себя и поехал по длинной гравийной дорожке между двумя длинными рядами вязов и дальше на обширную территорию Холла.

Здесь были идеально уложенные газоны, искусно подстриженные и достаточно длинные, чтобы на них можно было посадить самолёт. Дождеватели разбрасывали свои жидкие дары, наполняя летний воздух влажной дымкой. За лужайками располагались лабиринты живой изгороди и цветочные сады, со вкусом изготовленные декоративные фонтаны в величественном Викторианском стиле, с водой льющейся из классических статуй, и даже наше собственное озеро с плавающими на нём лебедями.

Когда я приблизился к особняку, по ухоженной лужайке пронеслись павлины, возвещая о моём прибытии своими пронзительно хриплыми криками. С одной стороны стоял старый колодец желаний, его красная крыша покоробилась и облупилась. Мы забетонировали его, за чрезмерную дерзость. Крылатые единороги паслись перед соседними конюшнями, вскидывая свои благородные головы в мою сторону; их кожа была настолько идеально белой, что казалось, будто она сияет. Вокруг особняка патрулировали бдительные грифоны, следя за ближайшим будущим, готовые к любой атаке - идеальные стражи и сторожевые псы. К сожалению, они питаются исключительно падалью и любят сначала повозиться с ней, поэтому их никто никогда не гладит и не пускает в дом.

Дом моей семьи всегда был красочным, подобно аду. В водопаде живёт ундина, в старой часовне обитает призрак (хотя моя семья с ним больше не общается), а в нашем саду время от времени появляются феи. Но если вы умны, вы не даёте им спуску. Особняк зловеще маячил, подобно предстоящему визиту к дантисту; возможно это необходимо, но вы просто знаете, что всё закончится слезами. Мои чувства при виде старого дома после столь долгого перерыва были настолько смешанными, что я даже не знал, с чего начать. Куда бы я ни посмотрел, знакомые достопримечательности бросались в глаза, вызывая ностальгию по прошлым временам, когда мир казался намного проще. Здесь прошло моё детство, годы моего становления. Я вспомнил, как плыл по озеру в лодке, сделанной из паутины и запечатывающих заклинаний, под голубым небом и ярким солнцем, которые встречаются только в воспоминаниях о ранних детских годах и лете. Я вспомнил, как в четыре года гонялся за павлинами на своих коротких толстых ножках и плакал, потому что не мог их поймать. Я помнил, как танцевал на крыше в волшебных сапогах фейри, летал на единорогах, и как… как я просто лежал на траве с хорошей книгой и просто дремал бесконечными летними днями…

Я также помнил бесконечные уроки в переполненных школьных классах, бесконечную суровую дисциплину и холодную вежливость, молчаливое угрюмое сопротивление моих подростковых лет, когда я упрямо сопротивлялся диктату, руководству, лепке, их опеке. Бесконечные споры со всё более старшими членами семьи о том, как должна проходить моя жизнь, и ужасное чувство, что я раздавлен и ограничен их жесткими ожиданиями того, кем и чем должен быть Друд. Моя потребность быть самим собой в семье, где подобного никогда не допускалось. В конце концов я не столько ушёл, сколько сбежал, и, к чести Матриарха, она отпустила меня. Я помнил побои, сердитые громкие голоса и, что ещё хуже, режущие холодные слова разочарования. Отказ от угощений, привилегий и привязанности, пока я не научился обходиться без них, просто назло семье. Я научился быть самодостаточным на своём горьком опыте. Закаляя меч, вы отбиваете шлак от стали, и я стал предельно твёрдым.

Теперь меня вызвали обратно, без объяснений и предупреждений, и холодный узел тревоги и паранойи закручивался в моём животе. Ничего хорошего из этого не могло получиться. Во всяком случае, ничего хорошего для меня. Часть меня хотела просто остановить машину, развернуть её и выехать обратно. Просто ехать и ехать, уехать из Англии, затеряться в тёмных уголках мира и забыть, что я когда-то был Друдом. Но я не мог этого сделать. Семья не забудет. Они объявят меня изгоем, отступником, угрозой безопасности и не остановятся, пока не выследят меня. Кроме того, даже после всех споров и разногласий я всё равно верил в то, за что выступала семья. Я всё ещё верил в то, что нужно бороться за правое дело.

Я направил машину по длинному крутому повороту, и дом выплыл передо мной и стал доминировать над сценой. Огромный, разросшийся старинный особняк был построен во времена Тюдоров, но за прошедшие столетия его значительно перестроили. Центральное здание попрежнему имело традиционный чёрно-белый дощатый фасад, с большими окнами из свинцового стекла и выступающей двускатной крышей; его окружали четыре больших крыла, массивных и внушительных в старом стиле эпохи Регентства, в которых размещалось около пятнадцати сотен спален, все в настоящее время заняты нашей родней. Здесь каждый - Друд. Крыша поднималась и опускалась, подобно морю серой черепицы, в комплекте с фронтонами, горгульями и декоративными водосточными желобами. Не забывая об обсерватории, взлётно-посадочной площадке и огромном полотне антенн и приёмников, это могло бы шокировать даже гремлина.

В особняке моей семьи много комнат, и в них найдется место для каждого. До тех пор, пока вы подчиняетесь. Особняк в плане отопления подобен прожорливой свинье, зимой в нём адски сквозит, но семья не верит в центральное отопление, потому что считает, что оно делает нас мягкотелыми.

Я вырос с мыслью, что носить длинное бельё полгода - это нормально. А в самых тайных комнатах особняка моя семья определяет судьбу мира. Семь дней в неделю и без выходных за всё хорошее…

Конечно, это не первый дом моей семьи. Друды были древней семьёй ещё во времена Тюдоров. Поэтому, по мере того, как возрастало наше влияние и престиж, мы развивались и становились всё более могущественными. Но к этому времени особняк уже так долго был нашим домом и центром деятельности, что трудно представить нас в другом месте. Вы не найдёте особняк ни на одной официальной карте, как и маршруты, ведущие к нему.

Я чувствовал, как многочисленные слои научных и магических защит отодвигаются в сторону, чтобы пропустить меня, когда я вёл машину по длинной, посыпанной гравием дороге, завесы то опускалась то поднималась передо мной, отдергивались, а затем снова наглухо смыкались позади меня. Кто-то наблюдал за мной с того момента, как я преодолел каменную стену, и ещё какое-то время. В какой-то момент из газонов поднялись роботы-пулемёты, чтобы проследить за моей машиной, но потом нехотя снова ушли в землю. Это была новинка. Но, конечно же, всегда есть защита, которую вы не сможете увидеть или почувствовать, та, что выбьет вас из колеи. Любой, кто придёт сюда за нами, незваным, рискует погибнуть, и для этого есть многочисленные средства, каждое из которых мучительнее предыдущего. Семья всегда весьма серьёзно относилась к своей частной жизни. Когда вы защищаете и оберегаете мир так долго, как это делаем мы, у вас обязательно появятся серьёзные враги.

Холл и его обширная территория окружены и пронизаны слоями защитных средств, включая целую кучу чучел. Мы создаём их из бывших врагов. Если вы будете слушать на нужной сверхъестественной частоте, вы сможете услышать их крики. Не связывайтесь с Друдами. Мы принимаем это близко к сердцу… Мы разозлимся и отмудохаем вас!

Я с шумом остановил Hirondel прямо перед входной дверью, в вихре - брызгах взбитого гравия, и припарковался прямо там, просто потому что знал, что не должен был этого делать. Я выключил двигатель, а затем некоторое время сидел, глядя в пустоту и постукивая кончиками пальцев по рулю, слушая крики павлинов и медленное тиканье остывающего двигателя. Я не хотел этого делать.

Я не покидал Hirondel, оттягивая момент, когда мне придётся войти в свой старый дом и вернуться в холодные, чуждые объятия моей семьи. Однако, рано или поздно вам придётся войти в приёмную дантиста и просто покончить с этим… Я захлопнул дверь машины, насладился эхом, а затем запер её. Не потому, что это было необходимо, и уж точно не потому, что это помешало бы тому, кого они наверняка пошлют, переместить её. Я просто хотел дать всем понять, что никому здесь не доверяю. Особняк возвышался передо мной, как окаменевшая приливная волна. Вблизи он выглядел ещё больше, чем я помнил, более угрожающим. Я чувствовал, как его масса, его веками накопленные обязательства и ответственность, пытаются поглотить меня, подобно чёрной дыре, но у парадной двери я замешкался.

Я должен был сразу войти и предстать перед Матриархом, как того требовали обычаи и традиции, но я никогда не любил делать то, что должно… И поскольку я всё ещё был более чем раздражён и обижен тем, что меня так неожиданно вызвали обратно, я решил, что Матриарх может подождать, пока я немного прогуляюсь.

Я повернулся спиной к входной двери, беззаботно напевая, и прошёлся мимо многочисленных арочных и витражных окон в передней части дома. Я чувствовал их присутствие, как давление множества наблюдающих глаз, поэтому я решительно смотрел прямо перед собой. Гравий громко хрустел под ногами, когда я направился мимо восточного крыла, обогнул угол и впервые улыбнулся, увидев старую семейную часовню.

Она была чётко отделена от остальных зданий и скрыта от посторонних глаз - приземистое каменное здание с крестообразными окнами. Она выглядела как Саксонская, но на самом деле была причудой восемнадцатого века. Теперь у семьи есть своя часовня внутри Холла, приятная, спокойная и милостиво многоконфессиональная, а старое здание было оставлено гнить. В настоящее время его занимает призрак семьи, Джейкоб Друд, - старый, закоренелый и сварливый козёл. Он мой пра-пра-прадед, я думаю. Генеалогия никогда не была моей сильной стороной. В целом, моя семья не поощряет пребывание призраков, иначе бы мы погрязли в них. Если кто-то из них всё же возвращается в особняк, потеряв жизнь на фронте, их быстро отправляют в Загробный мир. Семья смотрит строго вперёд, она не оглядывается назад, и в Холле просто нет места для сентиментальности. Джейкобу позволили задержаться в часовне по каким-то техническим причинам, которые я никогда не понимал, в основном потому, что те немногие люди, которые знают, просто слишком смущены, чтобы говорить об этом. У всех семей есть странный скелет в шкафу, и у нас есть Джейкоб. Семья демонстративно не общается с ним в течение многих лет, и ему всё равно. В основном он просто сидит в своём призрачном нижнем белье, просматривая воспоминания о старых телевизионных шоу на телевизоре без начинки. Время от времени он призрачно следит за тем, чем занимается семья, просто потому, что знает, что не должен этого делать.

Мы с Джейкобом всегда прекрасно ладили. Мне было восемь лет, когда я открыл его для себя. Кузен Джордж бросил мне вызов - заглянуть в окно запретной часовни, а я никогда не мог устоять перед вызовом. Меня поймали (разумеется), наказали (разумеется) и сказали, что часовня и её обитатель строго по запретом. После этого я едва дождался встречи с ним. Я просто знал, что мы будем родственными душами. Поэтому я улизнул той ночью и фактически устроил засаду старому призраку в его же логове. Он предпринял несколько неловких попыток отпугнуть меня, но его сердце не лежало к этому. Он долго ждал, когда в семье появится ещё одна чёрная овца вроде него. Мы быстро прониклись взаимной симпатией, и после этого никто не мог разлучить нас. Семья попыталась, но Джейкоб вышел из часовни и направился прямо в личные покои Матриарха, и что бы там ни было сказано, после этого мы двое были предоставлены сами себе. Джейкоб был, пожалуй, единственным настоящим другом, который у меня был в то время; и конечно, единственным, кому я мог доверять.

Он поддерживал меня во всех моих ранних бунтарствах и был единственным, кто всегда был на моей стороне. Именно он сказал мне убираться, при первой же возможности. Он принял меня; сказал, что я напоминаю ему его самого в подростковом возрасте. Что на самом деле было довольно тревожно.

Часовня выглядела такой же приземистой и уродливой, как и всегда: нетёсаные камни, скрытые под густым плющом, который угрожающе зашевелился и закрутился, когда я подошёл к открытой входной двери, - часть системы раннего предупреждения Джейкоба. Я погладил плющ и ласково с ним поговорил, и он снова расслабился, когда узнал мой голос и вспомнил. Дверь, как всегда, была полуоткрыта, и я уперся в неё плечом. Тяжёлое дерево громко заскрежетало по голому каменному полу, подняв облако пыли. Я несколько раз кашлянул, чихнул и заглянул во мрак. Ничего не изменилось. Скамьи всё ещё были сложены у дальней стены, дабы освободить место для огромного чёрного кожаного откидного кресла Джейкоба, а рядом с ним стоял старомодный холодильник, который почему-то всегда был полон неземной выпивки. Перед креслом стоял массивный старый телевизор, на котором были навалены настоящие кроличьи уши в качестве приёмников - усилители. Джейкоб не оглянулся, когда я подошёл. Он безвольно развалился в своём огромном кресле, серая истончённая фигура, которая то появлялась, то исчезала, когда его концентрация ослабевала. Он выглядел старше смерти, его лицо было покрыто множеством морщин, костлявый череп украшали лишь несколько длинных прядей волос.

В настоящее время он был одет в выцветшие шорты-бермуды и футболку с надписью: ” Мы тоже делаем ЭТО…”

Он допил остатки пива и выбросил банку; она исчезла, не успев коснуться пола. Джейкоб резко махнул в мою сторону серой рукой, оставляя в воздухе тонкие эктоплазменные следы.

- Заходи, Эдди, заходи! И закрой за собой дверь. Эти сквозняки разрушают мои старые кости.

Я стоял рядом с его креслом, сложив руки на груди. - И что это за кости, ты, отвратительный старый ревенант?

Он хмуро посмотрел на меня из-под кустистых белых бровей. - Когда станешь таким же древним, как я, парень, тоже будешь страдать от болей и болячек. Это нелегко, быть таким старым. Или все бы этим грешили.

- Как у тебя может что-то болеть? Ты мёртв. У тебя больше нет настоящего тела.

- Правильно! Глумитесь! Если я мёртв, это не значит, что у меня нет чувств. То, как семья обращается со мной в эти дни, заставляет меня ворочаться в могиле.

- Ты был кремирован, Джейкоб.

- Ладно, в урне! - Он выключил свой призрачный телевизор, щёлкнув пальцами, и наконец повернулся, чтобы улыбнуться мне.

- Чёрт, как хорошо, что ты вернулся, парень. Ни у кого из нынешнего поколения не хватает духу войти и поговорить со мной. Как давно это было, Эдди? Я сбился со счёта…

- Прошло десять лет, - ответил я.

Он медленно кивнул. - Ты здорово возмужал, парень. Хорошее снаряжение, пофигизм, и ты выглядишь так, будто можешь постоять за себя. Я не зря тебя учил. Но какого чёрта ты здесь делаешь, Эдди? Ты сделал то, что не смог сделать даже я; ты сбежал.

- Семья вызвала меня домой, - ответил я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал легко и беззаботно. - Я надеялся, что ты знаешь, почему.

Джейкоб фыркнул и откинулся на пологую спинку своего кресла. В его руке появилась призрачная трубка; он задумчиво присосался к мундштуку и выпустил густые облака эктоплазмы, которые взлетели к затянутому паутиной потолку. - Нет особого смысла спрашивать меня, парень. В последнее время семья держит меня на расстоянии даже больше, чем обычно. Конечно, это не мешает мне следить за ними… Он неприятно усмехнулся.

- Тебе нужны все последние сплетни, Эдди-бой? Ты хочешь знать, у кого кто был, кто опять облажался во время выхода, а кто вернулся обдолбанный и разбил автожир о посадочную площадку, на крыше?

- Расскажите мне всё, - попросил я. - Я думаю, мне нужно знать всё.

Джейкоб взмахнул своей трубкой, и она распалась на дрейфующие потоки эктоплазмы. Он распрямился в своём кресле и устремил на меня пристальный взгляд, его древние глаза пригвоздили меня к месту. - Начнём с того, что в семье появилась новая фракция. Она получила большую поддержку, особенно среди молодежи. По сути, это сводится к стратегии: “Давайте достанем их, пока они не достали нас”. Эта новая фракция громогласно заявляет о достоинствах превентивных ударов и нетерпимости ко всем выявленным плохим парням. “Не беспокойтесь больше о проблемах, когда они возникают; вешайте всё на плохих парней, независимо от того, имеются ли доказательства их вины, или нет…”

- Если мы объявим открытую войну, - медленно произнёс я, - наши враги просто объединятся для защиты от общей угрозы, и мы окажемся в значительном меньшинстве. Мы выживали так долго, только потому, что понимали достоинства принципа: “Разделяй и Властвуй”.

Джейкоб пожал плечами. - Современная молодёжь, нетерпелива… Никакого долгосрочного виденья. Теперь для них главное - здесь и сразу. Я виню MTV и видеоигры. Пока что старшие и мудрые главы семьи сдерживают новую фракцию, но все об этом говорят… Кроме того, твой кузен Уильям нагнетает обстановку, чтобы получить много отличных кадров для документального фильма, который он снимает о семье. Хотя одному Богу известно, кто, по его мнению, это увидит. Может стать большим хитом для всех тех людей, которые смотрят: “Осборнов”… “Познакомьтесь с ДРУДСАМИ”: ещё более неблагополучная семья, только гораздо более опасная…

- Матриарх усилила охрану вокруг поместья. Снова. Ты, вероятно, заметил дополнительные меры, по пути сюда. Но это всё не про меня… Трудно хранить секреты от мёртвых. Мы прирождённые вуайеристы. Давай посмотрим, чем сейчас занимается наш любимый лидер? Он щёлкнул пальцами по пустотелому телевизору, стоящему перед ним, и старый эпизод: “Dark Shadows”, который транслировался с выключенным звуком, сменился впечатляюще чётким изображением Матриарха семьи в её кабинете, беседующей со своим мужем Алистером. Он расхаживал туда-сюда и выглядел явно обеспокоенным, в то время как она сидела в своём кресле с прямой спиной, излучая ледяное спокойствие и достоинство.

- Он скоро будет здесь, - сказал Алистер. - Что мы ему скажем?

- Мы расскажем ему всё, что ему нужно знать, и не более того, - сказала Матриарх. - Это всегда было семейным обычаем.

- Но если он хотя бы заподозрит…

- Ну нет…

- Мы можем сказать ему правду. Алистер перестал вышагивать и посмотрел прямо на Матриарха. - Мы могли бы воззвать к его лучшей натуре. К долгу к своей любимой семье…

Матриарх громко фыркнула. - Не будь дураком. Он слишком опасен. Я решила что нужно делать, и на этом всё. Я всегда понимала, что лучше для семьи. Постой… Кто-то подслушивает! Это ты, Якоб?

Она резко повернулась и уставилась на нас прямо с экрана. Джейкоб быстро сделал жест, и картинка исчезла, сменившись старым эпизодом “Семейки Аддамс”.

- Я же говорил, что она усилила охрану, - сказал Джейкоб. - Как ты думаешь, что это было?

- Я не знаю, - сказал я. - Но мне не нравится, как это звучит.

- Что-то происходит, - мрачно прокомментировал Джейкоб. - То, о чём Матриарх и её драгоценное окружение не хотят, чтобы знали рядовые сотрудники. В воздухе что-то витает… Что-то большое грядёт. Я чувствую это, собирающееся, подобно зарождающейся грозовой туче. И когда это, наконец прорвётся, это будет нечто чудовищное… Совсем недавно было несколько прямых нападений на поместье.

- Подожди, - сказал я. - Нападения? Никто ничего не говорил мне ни о каких нападениях. Какого рода нападения?

- Мощные атаки. - Джейкоб неуютно заёрзал на своём стуле. - Даже я не заметил их приближения, а это на меня совсем не похоже. Конечно, ничего не прорвалось, но сам факт того, что кто-то, или что-то чувствует себя достаточно уверенно, чтобы устраивать прямые атаки, на место где мы живём, говорит о многом. В моё время никто бы не осмелился. Мы бы выследили их, вырвали их души и прибили их к нашим внешним стенам. Но сейчас всё упирается в политику - соглашения, пакты и перемирия. Семья уже не та, что раньше… Я не знаю, почему они позвали тебя обратно, Эдди, но уж точно не для того, чтобы прикрепить медаль к твоей груди. Смотри в оба, парень!

- Всегда, - ответил я. - Я могу что-нибудь сделать для тебя, Джейкоб?

Он смотрел на меня откровенно тревожным взглядом. - Если эта безголовая монашка всё ещё прогуливается по северному крылу.., скажи ей, чтобы она тащила свою эктоплазменную задницу сюда, и я научу её совершенно новому способу декламации…

- Но… у неё нет головы!

- Меня интересует не её голова!

И он ещё удивляется, почему остальные члены семьи не хотят с ним общаться.

Снова оказавшись на ярком солнечном свете, под идеальным голубым небом, с грифонами, бдительно крадущимися по идеальным лужайкам, в то время как бабочки размером с мою ладонь порхали по цветочным садам, мне было трудно поверить, что семье может угрожать реальная опасность. Возможно, я не всегда был счастлив здесь, но я всегда чувствовал себя здесь, в поместье, в безопасности. Сила Друдов зависела от нашего статуса, - от того факта, что никто не мог нас тронуть. Я посмотрел на возвышающийся надо мной Холл, древний и могущественный, наш. Как могло что-то пойти не так в таком идеальном месте, в такой идеальный день? Я вошёл через главный вход, и там, в вестибюле, стоял Сенешаль ожидая встречи со мной. Конечно, он ждал; грифоны наверняка сообщили ему точное время моего прибытия. Сенешаль никогда ничему не удивлялся - такова его работа.

Он чопорно кивнул мне, примерно такого приветствия я и ожидал. В семье Друдов блудного сына всегда ожидала тяжёлая участь.

Сенешаль был облачён в строгий чёрно-белый формальный костюм Викторианского дворецкого, вплоть до жесткого накрахмаленного воротничка, хотя телосложение и манеры у него были как у армейского Сержант-ат-Армса. Я точно знал, что он всегда носит с собой полдюжины единиц оружия скрытого ношения разнообразной убойности. Если Холл когда-нибудь подвергнется атаке и периметр будет нарушен, он станет первой линией обороны и, скорее всего, станет последним, кого увидят нападающие.

У него было лицо словно бы высеченное из камня. Он совсем не выглядел довольным, увидев меня, но, с другой стороны, он никогда ничему не радовался. Ходили слухи, что улыбка противоречит его вере.

- Привет, Дживс, - сказал я, чтобы завести его, потому что мы оба знали, что он гораздо больше, чем просто дворецкий. (В Холле нет слуг как таковых. Мы все служим семье, каждый по-своему. (Или, по крайней мере, такова официальная линия…)

- Доброе утро, Эдвин, - ответил Сенешаль голосом, похожим на звук камнедробилки. - Матриарх ожидает вас.

- Я знаю. - Хотел бы я сказать, что рад снова оказаться дома.

- Действительно, - отреагировал Сержант-ат-Армс. - Хотел бы я сказать, что рад снова видеть тебя, мальчик.

На мгновение мы насмешливо улыбнулись друг другу, формальности были соблюдены, и тогда мы проследовали через тенистый вестибюль и дальше в длинный коридор. Свет струился сквозь сотни витражных окон, наполняя длинный коридор всеми цветами радуги. На старинных картинах - портретах были изображены почтенные члены семьи: Мужчины и женщины Друд, сидящие и стоящие в строгих - формальных позах, в одеждах - костюмах прошлых веков; они взирали на своих потомков суровыми, неподвижными взглядами. Служба и традиции Друд уходят корнями в далёкое прошлое, и никому из нас не позволено забывать об этом.

К тому времени, когда мы дошли до конца коридора, картины уступили место фотографиям. От первых тёмно-коричневых фото-сепий, до аляповатых красок современности, павшие мертвецы с гордостью смотрели на мир, который они создали.

Я остановился, чтобы рассмотреть одну фотографию в серебряной рамке, и Сержант-ат-Армс неохотно остановился рядом со мной. На фотографии были родные лица. Мужчина и женщина стояли вместе, гордо выпрямившись, как и подобает Друдам, но в их улыбках и глазах явно чувствовалась теплота и привязанность. Он был высоким, элегантным и красивым, как и она, и они выглядели как истинные, общепризнанные искатели приключений. Чарльз и Эмили Друд; мой отец и моя мать. Убиты во время семейной миссии в регионе Басков, когда я был ещё совсем маленьким ребёнком. Глядя на них, таких молодых и полных жизни, я понял, что сейчас я старше, чем они были, когда умерли.

Сенешаль молча стоял в шаге от меня, тем самым привлекая моё внимание, поторапливая, но я не позволил себя торопить. Привет, Папа, подумал я. Привет, Мама. Я вернулся. Но я не мог придумать ничего другого, поэтому просто кивнул им и пошёл своей дорогой. В конце концов, Сержант-ат-Армс проводил меня в библиотеку, чтобы я подождал там, пока Матриарх не будет готова принять меня.

Он снова склонил голову, весьма чопорно, и удалился, плотно прикрыв за собой дверь. Глядя на закрытую дверь я скорчил гримасу, и немного расслабился. Идя рядом с Сержант-ат-Армсом, всегда кажется, что вас ведут со стволом прижатым к спине. Я медленно шарил по многочисленным стеллажам и полкам семейной библиотеки, вдыхая старые знакомые запахи кожаных переплётов, бумаги, чернил и пыли. На этих полках, в этих книгах записана истинная история мира. Все секретные сделки и договоры, частные обещания и предательства, все тайные войны, происходящие за кулисами, о которых обычные люди никогда не узнают. Тонкие ходы на невидимой доске в величайшей игре из всех.

Я родился, вырос и получил образование здесь, в Холле, как и все остальные сыновья и дочери Друд, но я был одним из немногих, кто удосужился прочитать хоть одну книгу, не входящую в официальную учебную программу. Я открыл для себя библиотеку, когда мне было десять лет, и после этого меня невозможно было выгнать из неё. Семья учит вас тому, что, по её мнению, мы должны знать, и не более того. С другой стороны, я поглощал книги, как другие поглощают нездоровую пищу, и то, что в семье называли образованием, я стал рассматривать как идеологическую обработку. Я хотел знать всё, как контекст, так и голые факты. И чем больше я читал, тем больше мне хотелось выбраться в реальный мир и увидеть его таким, каким он был на самом деле. Долгое время я не мог понять, почему это было такой проблемой для моих учителей. Меня готовили к борьбе со злом, чтобы я знал, кто настоящие враги человечества и как их победить; поэтому, конечно, чем больше я о них знаю, тем лучше. Когда я оспаривал что-либо, мне всегда говорили, чтобы я просто заткнулся и не маячил, потому что, только те из нас, кто старшие и умнее, могут видеть всю картину в целом. Поэтому я просто продолжал читать, пытаясь тоже это увидеть. Проблема с библиотекой семьи Друд заключается в её бесподобно огромных размерах. Мили и мили стопок и полок занимают весь нижний этаж южного крыла, здесь каждая полка до отказа забита накопленными за века знаниями и мудростью. Книги, что написаны под сенью Солнца, и некоторые из тех, что появились под покровом Тени. Книги написаны на таких заумных диалектах, что человеческие голосовые связки не способны их воспроизвести. Поэтому я читал всё, что мог, в оригинале и бесконечно просил библиотекаря найти переводы тех книг, которые мне были недоступны. Достойный старикан - библиотекарь, с причудами. Он носил кричаще-яркие джемперы, даже летом, и каждые выходные участвовал в мотокроссе. Он внезапно исчез за несколько лет до моего отъезда. Мы так и не узнали, что с ним случилось.

Я бесцельно бродил между стеллажами, легко проводя кончиками пальцев по кожаным корешкам. Мы верим в книги. Компьютерные файлы можно взломать, а бумагу - нет. Единственный способ получить доступ к информации в этой библиотеке - прийти сюда лично. И единственный способ сделать это - стать частью семьи.

- Привет, Эдди. Рад снова тебя видеть.

Я обернулся, уже улыбаясь, потому что знал, кто это, кто это должен быть. Был только один живой член семьи, который был бы рад видеть меня снова. Он выглядел великолепно, как всегда идеально одет, в превосходный - стильный костюм-тройку, который только можно купить за деньги, выглядя во всех отношениях лихим джентльменом-авантюристом, каким он и был.

Дядя Джеймс высокий, смуглый красавец, элегантный и язвительный, в прекрасной форме, для человека под пятьдесят. На его выразительном лице было множество характерных морщин, но его волосы попрежнему оставались чёрными. Приветливая улыбка, широкая и искренняя, но даже наедине со мной в его глазах оставался оттенок укоренившегося ледяного спокойствия. Джеймс всегда был моим любимым родственником. После того, как мои отец и мать были убиты, Джеймс стал для меня самым близким человеком. Он принял угрюмого, молчаливого, потерянного мальчика-интроверта и дал ему повод жить. Он находил вещи, которые пробуждали мой интерес, бросали мне вызов, поощрял моё бунтарство, он дал мне цель, - научиться бороться со всеми злодеями мира, ответственными за сиротство стольких детей. Он вернул меня из собственного мирка, дал мне возможность вновь обрести счастье. Если у меня и был герой, то это был дядя Джеймс. Последний из великих Авантюристов, он отправлялся на достойную войну, как голодающий на пир. У него был самый большой опыт и больше всего успешных миссий, чем у кого-либо из членов семьи. Его прозвище было проклятием на устах нечестивцев, и одно его упоминание было способно прервать разговоры в барах и забегаловках по всему миру. Его называли Серым Лисом, и он олицетворял собой всё, к чему я когда-либо стремился.

Он также был первым, кто посоветовал мне уехать и начать самостоятельную жизнь, пока семейное упорство в соблюдении долга и традиций не подавило мой дух. Я всегда считал, что единственная причина, по которой мне позволили действовать в отдалении, - это то, что дядя Джеймс вступился за меня перед Матриархом. Конечно я не упоминал об этом. Это только смутило бы его.

- Рад снова видеть вас, дядя Джеймс, - сказал я. - Десять лет прошло, а до сих пор, как ни странно, нет даже намёка на седину на висках…

- Праведная жизнь и обильные возлияния, - сказал он небрежно. - Ты раздобрел с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Тебе идёт.

- Вы знаете, почему меня сюда вызвали?

- Понятия не имею, Эдди. Сюда я заглядываю только в перерывах между миссиями. Мягкая постель, хорошая еда и шатание по винным погребам, прежде чем меня снова возьмут в оборот. Я только что вернулся, после того, как расквасил доку Delirium нос в джунглях Амазонки, и как только я проведу здесь небольшое исследование, я отправлюсь разбираться с теневеками - “Боксёрами Шанхая”. Ты же знаешь, как это бывает: одно к одному.

- Я так завидую, - сказал я, невольно ухмыляясь. - Вы получаете все самые впечатляющие задания. Мне самому никогда не разрешали даже выезжать из страны.

Он приподнял одну бровь, прикуривая чёрную русскую сигарету от золотой зажигалки с монограммой. - Теперь ты знаешь, почему это так, Эдди. Ты хорошо работаешь. Люди это замечают. Чем больше миссий ты успешно завершишь, тем больше доверия ты заслужишь, тем больше они ослабят поводок.

- Но они никогда не снимут поводок, не так ли? Я никогда не буду свободен от семьи.

- Зачем тебе это нужно? Ты являешься частью самого важного мирового наследия. Джеймс посмотрел мне прямо в глаза, очень серьёзно. - Родиться Друдом - это не только привилегия, но и ответственность. Мы знаем правду о том, как обстоят дела на самом деле, и сражаемся в битвах, которые действительно имеют значение. И если в ответ мы получаем всё самое лучшее, то это потому, что мы это заслужили. И всё, о чём просит семья - это верность.

- С самого рождения мы призваны на войну, которая никогда не закончится, - сказал я, встретив его взгляд. - И большинство из нас погибает, сражаясь на этой войне, вдали от дома и семьи. Некоторые из нас никогда не узнают своих родителей, а некоторые родители никогда не узнают своих детей. Я знаю: служить - большая честь. Но я бы хотел, чтобы интересовались и моим мнением.

И в этот момент прозвучал сигнал общей тревоги, как будто все колокола и сирены в мире сработали одновременно. Мы с Джеймсом синхронно повернулись и побежали обратно через библиотеку. Мы выскочили в коридор и чуть не налетели на Сержанта-ат-Армс, который промчался мимо нас с пистолетом в каждой руке. Джеймс схватил его за плечо, потянул на себя и остановил, со всех сторон сбегались члены семьи.

- Это в Центре! - крикнул Сержант-ат-Армс, вырвался и помчался по коридору, - Это нападение на Святость! Ему не нужно было больше ничего говорить. Мы с Джеймсом уже бежали за ним. Теперь у Джеймса тоже было по пистолету в каждой руке. И всё, что было у меня, это мой игольчатый пистолет.

Не та карта… Я был уверен, что на этот раз замороженной святой воды будет недостаточно. Сердце было источником силы семьи. Накопленная в нём энергия делала возможными всё наше волшебство и сверхнауку, включая живую броню, от которой мы все зависели. Но Святилище, просторная камера, в которой хранится Сердце, была наиболее хорошо защищённой и охраняемой частью Холла. Она должна быть неуязвимой, неприкасаемой. Прямое нападение на Холл было весьма редким явлением; нападение на Сердце было беспрецедентным, немыслимым.

Мы с Джеймсом бежали дальше, преодолевая коридор за коридором, на огромной скорости, мы дышали ровно, чтобы сохранить дыхание, так, как нас учили. Всё больше и больше членов семьи сбегались отовсюду, чтобы присоединиться к нам, мужчины и женщины с шокированными, напряжёнными лицами и всевозможным оружием в руках. Молодые и пожилые, бойцы и исследователи, и даже дежурный персонал; люди, которые никогда не должны были понадобиться, учитывая гарантированную безопасность Холла.

Теперь мы приближались к Святыне в самом центре Холла. Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом. В воздухе ощущалось давление, присутствие, словно хладная тень места, где происходят плохие вещи. Грядёт что-то Большое, вот что сказал старый Джейкоб. Что-То Большое… Что-То Плохое. И теперь это близко. Предельно близко.

Мы с дядей Джеймсом догнали Сержант-ат-Армса как раз в тот момент, когда он проскочил через огромные двойные двери в Святилище, Сердце было там: огромный алмаз, сияющий как солнце, настолько большой, что заполнил просторную камеру, которую семья построила для его хранения и защиты. Алмаз больше автобуса, миллион граней, пылающих и мерцающих так ярко, что никто из нас не мог вынести прямого взгляда на него. Комната была наполнена его светом, и войти в Святилище было всё равно, что нырнуть в ледяную воду. У нас перехватило дыхание. Встряхнуло саму душу. Сердце пылало потусторонним светом, храня и используя силу, которая делала возможной деятельность нашей семьи. Свет или энергия, наука или магия - даже после стольких веков, что оно было с нами, мы не приблизились к его пониманию. Сердце было окружено мощными защитами. Я почувствовал их тогда, когда входил в Святилище, они бились в мерцающем воздухе. Некоторые члены семьи даже не могли заставить себя войти в комнату. Но всё равно колокола и сирены пронзительно голосили, созывая семью на защиту Сердца, от нападения кого-то или чего-то невероятно могущественного.

Только самый страшный из наших врагов осмелился бы совершить столь дерзкий налёт. Медленно я обошёл вокруг гигантского алмаза, держа одну руку перед глазами, чтобы защититься от подавляющего блеска. Свет, казалось, проникал сквозь мою хрупкую плоть, как рентген. Джеймс был со мной и Сенешалем, и я чувствовал это так же хорошо, как и видел, пока другие члены семьи медленно двигались вокруг сердца, отчаянно ища любые признаки врага. У меня в руке был мой игольчатый пистолет. Я не очень-то верил в него, но от одного его присутствия мне становилось легче. На мне не было брони. Ни на ком из нас не было. Мы всё ещё думали о безопасности Сердца. Нам даже в голову не приходило, что мы можем быть в опасности. Это был Холл, а здесь мы всегда были в безопасности.

Я почувствовал, как что-то приближается с направления, которое я мог ощутить, но не назвать. Это было Присутствие, нечто настолько огромное, чуждое и совершенно иное, что его ужасная природа фактически затмевала, подавляла Сердце. Оно приближалось, всё ближе и ближе, пытаясь материализоваться внутри Святилища, пытаясь пробиться внутрь из какого-то другого измерения.

Казалось, оно приближалось к нам со всех сторон сразу, и само ощущение этого было подобно дерьму, размазанному по моей душе. Как гора личинок, или улыбка - разрез, что оставляет после себя лезвие бритвы самоубийцы. Оно довлело над нами, оно ненавидело нас, просто потому, что мы люди.

Стена из деревянных панелей слева от меня громко скрипела, выпячиваясь внутрь, старое дерево неимоверно растягивалось, вытесняемое невообразимым давлением извне нашей трёхмерной реальности. Пол вспучился в центре, подобно чудовищному нарыву, а потолок выпирал вниз. Теперь все стены кричали, устремляясь внутрь, к Сердцу. Что-то прокладывало себе путь в Святилище, из какого-то высшего или низшего измерения, из какого-то места, что вне нашего постижения. И слой за слоем все многочисленные слои защит, которые семья установила вокруг Сердца, рассыпались и разлетелись, как дешёвые петарды.

Семейные маги находились сейчас в комнате, сгрудившись вокруг Сердца, произнося заклинания и размахивая древними талисманами, пытаясь перестроить защиту. Рядом с ними работали семейные учёные, управляя эзотерическими конструкциями причудливой технологии, некоторые из которых выглядели так, будто их притащили прямо из экспериментальных лабораторий. В воздухе потрескивали всевозможные энергетические поля, но всё равно ужасное присутствие окружало нас, обрушиваясь на нас отовсюду.

И наконец, это прорвалось. Что-то внезапно появилось в комнате рядом с нами; вернее - НИЧТО. В воздухе перед Сердцем висел Absence, Пробел, ужасная Пустота.

Я не мог видеть или слышать это, но я чувствовал это на уровне, не имеющем ничего общего с чувствами. Как будто какая-то ужасно древняя, возможно, даже дочеловеческая часть меня узнала это. Водоворот духа; дыра в самой реальности. Оно пульсировало, как большое, порочное сердце, а затем протягивало руку и просто высасывало плоть из ближайших к нему членов семьи. Мы потеряли дюжину мужчин и женщин в одно мгновение, мясо и кровь отрывались от их костей, целые органы летели по воздуху в Пустоту, чтобы создать тело, придать ему форму в этом мире. Кровавая масса органов и мышц сошлась вместе, плоть сливалась с плотью, создавая тело, форма которого не имела смысла, чтобы вместить и удержать ужасную тварь, которая пробила себе путь извне. Окровавленные, исковерканные кости были разбросаны по полу, вместе с дюжиной золотых Торков. Людей расщепляло и расщепляло, повсюду, даже когда они отступали.

- Броня! - крикнул Джеймс. - Все! Немедленно!

Мы все произнесли Слова, и живая броня облепила нас, золотая и великолепная, закрывая нас от притяжения Пустоты. Впервые я снова почувствовал себя здравомыслящим и человеком, способным ясно мыслить, мой дух больше не был запятнан присутствием того, что было перед нами. Там, где раньше была пустота, появилось новое огромное существо. Оно выглядел так, словно состояло из раковых наростов, словно смертельная болезнь обрела форму. Оно было алым и пурпурным, с выпуклыми тёмными венами, и влажно блестело. Неровные ряды человеческих глаз, не мигая, смотрели из мясной массы, которая могла быть лицом. Оно возвышалось под прогнувшимся потолком, огромное, как десять человек, от его центральной массы исходили какие-то конечности, но его форма, размеры и атрибуты не имели никакого смысла. Я почувствовал, как его внимание переключилось с семьи на Сердце, и я ощутил ужасную эмоцию, в форме, которая могла быть яростью, или голодом, или потребностью в насилии. Оно двигалось к Сердцу, продвигаясь вперёд, как улитка, и свет великого алмаза, казалось, мерцал и уменьшался от близости этого существа.

- Остановите! - крикнул Джеймс. - Не позвольте ему коснуться Сердца!

Сержант-ат-Армс уже открыл огонь из двух стволов.

Джеймс бросился вперёд, с близкого расстояния всаживая пули в кровоточащую фигуру, и я был рядом с ним, стреляя из своего игольчатого пистолета. Все остальные в Святилище открыли огонь по фигуре из всего имеющегося у них оружия, пробиваясь вперёд с пренебрежением к собственной безопасности, чтобы защитить Сердце. Маги проклинали - посылали проклятия, учёные стреляли странными энергиями из странного оружия; и всё это не приносило никакой пользы. Кровавая форма поглощала наши пули и всё остальное с одинаковым безразличием, медленно, но неумолимо приближаясь к Сердцу. Золотые бронированные руки, способные пробить стены или раздробить сталь, били по мясистой массе, а она просто игнорировала нас. Бронированный мужчина вызывающе встал на её пути. Алая форма втянула его в себя и выплюнула с другой стороны. Он слабо бился на полу, крича, как новопроклятый.

Я схватил Джеймса за руку и заставил его посмотреть на меня. - Отзовите их! Они слушаются вас. У меня есть идея! Он посмотрел на меня, а затем отрывисто кивнул и приказал семье разойтись. Мгновенно все отступили. Они доверились Джеймсу там, где почти наверняка не доверились бы мне.

Джеймс выжидающе посмотрел на меня. Я протянул руку сквозь броню на боку, достал из кармана портативную дверь, активировал и швырнул её на путь кровавой фигуры, когда она рванулась вперёд, точно так же, как это было с Хайдом в “Волчьей Голове”. Портативная дверь аккуратно встала на место, несколько раз сверкнула и зашипела, а затем просто замерла на месте, бездействуя. Я использовал её слишком часто. Батарея разрядилась. Джеймс всё ещё смотрел на меня. Я не мог видеть его лица за сверкающей золотой маской, но я мог угадать его выражение. Он доверился мне, а я его подвёл. Я оглянулся на форму. Это было почти у Сердца.

Я крепко задумался, отчаянно оглядывая Святыню в поисках вдохновения, и тут мой взгляд упал на дюжину Торков, валявшихся на полу, оставшихся после того, как с их владельцев содрали плоть, чтобы создать кровавую форму. Я рванулся вперёд, схватил в горсть золотые обручи, поднял свой золотой кулак и ударил Торками прямо в тёмно-жилистый - раковый бок твари. Я протолкнул их глубоко в массу, отпустил Торки, а затем попытался вытащить руку; но она застряла. Ужасный холод, духовный и телесный, пополз по моей руке. Кажется, я закричал. И тут Джеймс оказался рядом со мной, изо всех сил дёргая за мою зажатую руку. На ужасно долгий миг даже наших общих сил не хватило, а затем моя рука вырвалась из кровавого месива, и мы оба отшатнулись назад.

Я прокричал вслух Слова, активирующие живую броню, Слова, которые мы обычно произносим только субвокально, и пять Торков внутри кровавой формы активировались. Все сразу. Внутри раковой массы Торки делали то, на что они были запрограммированы. Они идентифицировали своих владельцев, или в данном случае то, что от них осталось, и заключали их в живую броню. Золотые лепестки вырвались из красно-фиолетовой фигуры и рассекли её на куски. Кровавая масса сопротивлялась, пытаясь сохранить целостность принятой формы, но продвижение Торков было неумолимо. После начала их трансформации никто и ничто не могло остановить их. Кровавая фигура рухнула, и беззвучный вой ярости на мгновение заполнил наши головы, когда тварь Извне отрезало от нашей реальности и она разорвала на ней свою хватку.

На полу перед Сердцем в ужасном противоестественном виде окружённые кусками окровавленного мяса лежали пять золотых доспехов. Я не хотел думать о том, что там, внутри. Гнетущее ощущение вторгающегося Присутствия исчезло. Колокола и сирены смолкли, и благословенная тишина наполнила Святилище. Один за другим все мы снимали броню, золотые формы уступали место мужчинам и женщинам с шокированными, потрясёнными лицами. Джеймс похлопал меня по плечу.

- Молодец, Эдди. Прекрасная идея.

Люди начали медленно выходить из комнаты. Сердце было в безопасности. Все вернулись к своим обычным, повседневным обязанностям. Некоторые были в шоке; некоторым требовалась помощь.

Некоторые были откровенно разгневаны или напуганы, потому что Холл больше не был тем безопасным местом, которым он всегда был раньше. Некоторые плакали из-за потери друзей или близких. Их нельзя было винить. Большинство членов семьи никогда не участвовали в полевых выходах, не участвовали в акциях, не видели крови, страданий и смерти, что является базисом работы и существования Друдов. Сегодня ночью в четырёх крыльях-корпусах будет много снотворного и плохих снов.

Сержант-ат-Армс уже привлёк к работе несколько наиболее жестокосердных душ, и началась расчистка территории. Он даже не посмотрел на меня. Возможно, я только что спас положение, и Сердце, и, может быть, всю семью, но он всё ещё не доверял мне. И никто из остальных не поздравил меня, когда они уходили. Большинство даже не смотрели на меня. Никто из них не хотел, чтобы их видели разговаривающими со мной, не хотели даже подходить слишком близко к человеку, который отвернулся от семейных традиций и ответственности, чтобы моя независимость не повлияла на них. Джеймс специально встал рядом со мной, его рука всё ещё лежала на моём плече. Все уважали Серого Лиса.

Наконец, мы вместе покинули Святилище и вышли в коридор. Вдали от вони пролитой крови, мяса и кишок, старые знакомые запахи дерева, полироли и свежих цветов сразу же оказали своё восстанавливающее действие. Я глубоко вдохнул, и голова прояснилась. Древние, прочные стены, чья долгая история свидетельствует о службе и традициях, в этот раз действительно оказали успокаивающее воздействие.

- Это нападение беспрецедентно, - сказал Джеймс. Пока мы шли, он говорил негромко, но в его голосе всё ещё звучал холодный гнев, который тревожно пробивался на поверхность. - Что-то не только пробилось через защиту особняка и через защиту Сердца, но и убило Друдов! Прямо здесь, в кругу семьи! Это беспрецедентно! Предполагается, что здесь мы в безопасности, защищены от всех угроз и опасностей.

- Такого никогда раньше не случалось? - спросил я. - Я имею в виду, хоть когда-нибудь?

Джеймс долго смотрел на меня, словно решая, насколько он мне доверяет. - Этому предшествовало ещё два нападения на Сердце, - сказал он наконец таким тихим голосом, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать его. - Никто не пострадал, и никто из них не подобрался так близко, но всё же…

- Господи… Неудивительно, что Матриарх занимается укреплением обороны Холла…

Джеймс странно посмотрел на меня. - Откуда ты это знаешь, Эдди?

- Я поговорил со стариной Джейкобом. Он мало что упускает.

- О, да. Конечно. Ты всегда любил этого отвратительного старого негодяя. Ты должен понять, Эдди… Холл был неприкосновенен с тех пор, как мы сюда въехали. Никому ещё не удавалось взломать нашу защиту, не говоря уже о том, чтобы реально угрожать Сердцу. Ответ может быть только один - информатор. Предатель в семье, выдающий секреты нашей защиты.

Я был настолько потрясён, что замер на месте и уставился на него с открытым ртом. В прошлом члены семьи уходили или объявлялись изгоями, но никто из них никогда не становился предателем и не работал информатором, чтобы сдать нас нашим врагам… Это было немыслимо.

- Так вот почему все так демонстративно обходят меня стороной? - сказал я в конце концов. - Поэтому меня призвали обратно?

- Я не знаю, Эдди. Матриарх… Не посвящает меня в свои тайны, как раньше. Так что, оглядывайся, пока ты здесь. Паранойя порождает недоверие. Потому что если семья не сможет выявить предателя среди своих, они могут просто назначить его…

Мы вместе шли дальше, обратно по многочисленным комнатам и коридорам Холла, мимо великолепных произведений искусства, которые мы все просто принимали как должное. Рембрандт. Гои. Шалкен…

Холл заполнен бесценными картинами, скульптурами и драгоценными предметами, подаренными князьями, державами и правительствами на протяжении веков. Они всегда были очень благодарны за всё, что семья делает для них. А потом были оружейные экспозиции, демонстрация военных трофеев, которые мы накопили. Возможно, семья не очень сентиментальна в отношении своего прошлого, но она никогда не выбрасывает ничего полезного.

- Кто-то проверяет нас, - сказал Джеймс через некоторое время. - Проверяет информацию предателя, смотрит, как далеко они смогут зайти, прежде чем мы их остановим. Но кто? “Могильщики”? “Осквернители”? “Призрак Эйдолон”? “Сообщество Мандрагора”? - Он медленно покачал головой. - Их так много, а нас так мало. А потом он улыбнулся мне своей прежней обнадёживающей улыбкой, и снова похлопал меня по плечу. - Пусть приходят. Пусть они все придут. Мы - Друды, мы рождены, чтобы надрать задницу сверхъестественному. Верно?

- Чертовски верно, - сказал я.