Человек в движении

Глава 9 «ЧТО, СОБРАЛСЯ ДОМОЙ? ОТЛИЧНО!»

Чувство неудовлетворенности, которое Рик Хансен испытывал по отношению к своей команде, безусловно, нельзя было назвать улицей с односторонним движением. Бывали дни, когда участники его команды, как порознь, так и все вместе, так и хотели ему сказать: «Знаешь, катись-ка ты со своим турне куда подальше».

И пожалуй, они никогда не были так близки, чтобы дать волю своим чувствам, как во время пробега по Новой Зеландии и Австралии.

«За какой-то месяц он превратился из моего двоюродного брата в твердолобого упрямца, каким я его никогда раньше не знал, и не могу сказать, что это мне особенно понравилось, — говорит Ли Гибсон. — Это был одновременно и Джекилл и Хайд, и было невозможно предугадать, какой стороной он повернется к нам в следующую минуту. Он стал таким брюзгой — бывало, не разговаривал со мной целыми днями. А однажды он залез в фургон, закрылся занавеской, и мне приходилось просовывать ему тарелки с едой в щель сбоку.

Когда что-то не ладилось, шло не совсем так, как того ему хотелось, он набрасывался на меня и на Дона. Майк только что к нам присоединился. Он был новичком, к тому же братом Аманды. Так что в его списке мальчиков для битья в основном фигурировали я и Дон. Иной раз я просто хотел схватить его покрепче и хорошенько тряхнуть. Мы с Доном превратились в козлов отпущения, и меня это возмущало. Еще как возмущало».

Возмущало это и Дона Алдера, только он не так остро реагировал. Проблема, по мнению Дона, заключалась в том, что Рик считал весь проект своим детищем, пытался держать руку на пульсе каждой отдельной фазы всего мероприятия, но, что касается участия в этом деле остальных членов команды, он просто не имел об этом никакого представления.

«Он всего себя отдавал креслу-каталке, — объясняет Дон. — Бывало, открутит этап, потом, весь вымотанный, отправляется к себе в комнату, чтобы заняться телефонными звонками и прочими делами, которые входили в круг его обязанностей. Где-то между делами он пытался немного отдохнуть, но времени на это ему, как правило, не хватало. Но при том, что он действительно не имел минуты свободного времени, он никогда не подумал, как трудно бывало исполнить все его требования по организации программы на следующий день. Он просто отдавал приказания, а если, проснувшись на другой день в пять утра, узнавал, что они не исполнены, то впадал в бешенство.

Вот вам пример: скажем, мы приехали в гостиницу часов в 8–9 вечера, что, в общем-то, было обычным делом. Они с Амандой тут же куда-то исчезают, потому что у них масса работы. И при этом они считают само собой разумеющимся, что мы заправим и подготовим машины к следующему дню, раздобудем льда для его рук, подберем и наладим кресло-каталку с учетом покрытия дороги, по которой нам предстоит ехать завтра, так чтобы оно наилучшим образом подходило для него, если он страдает от какой-нибудь травмы. Все это наши заботы, а если так — делай и помалкивай. Если все шло нормально, мы с этим справлялись. Но когда ты оказываешься в незнакомом городе, да к тому же в незнакомой стране, где прикажете найти лед в 10 или 11 часов вечера? Как быть с заправкой машин, если они работают на сжиженном газе? Где искать заправочные станции, которые в это время работают?

Все это требовало времени, и стоило задержаться с одним делом, как у нас оставалось меньше времени на все остальное. Каждый вечер нас ждала своеобразная полночная угадайка: либо сразу сказать ему, что все может получиться совсем не так, как запланировано, после чего наблюдать, как он выходит из себя, либо положиться на случай, рассчитывая, что авось все выйдет как надо, и при этом подвергать себя риску иметь с ним утренний разговор — уж тут он, если что не так, взорвется по-настоящему».

Выполнение всех этих дел неизбежно заканчивалось тем, что Алдеру приходилось заниматься просверливанием дырок в сиденье каталки где-то от полуночи и до трех часов утра. Когда прочие постояльцы отеля начинали жаловаться на шум, он втыкал в розетку удлинитель и переходил в холл, где работал до тех пор, пока не появлялся управляющий и не требовал, чтобы он прекратил шуметь.

«В такую несусветную рань ничего не стоило потерять бдительность, — признается Алдер. — Обычно перед тем, как сверлить, я подкладывал доску под сиденье, а потом наваливался на дрель и просверливал все насквозь, до пола. Мы оставили после себя дырки в полах гостиничных номеров по всей Европе. А кроме того — пятна смазки и смолы.

А знаете когда случилось настоящее чудо? Это когда мы вели по очереди машину и чуть не раздавили Рика. Обычно мы сидели вдвоем на переднем сиденье — один за рулем, а другой все время с ним болтал, чтобы тот не клевал носом. Но говорили мы в основном о всяких глупостях вроде: «Эй, а вот я не дремал даже целых последние пять минут. А ты что скажешь?» При постоянной нехватке сна наступает такое состояние, когда ты продолжаешь действовать, как заведенный, словно ходячий труп. Мы оба дошли до такого состояния и даже перешли все мыслимые пределы. Мы просто держались, и все тут. Держались и продолжали идти, как заведенные».

Для Майка Рейда, который присоединился к участникам турне в Новой Зеландии, отношения между Хансеном и членами его команды показались странными с самого начала. В свои двадцать три года, крепкий, полный сил и готовый с радостью окунуться в то, что ему представлялось великолепным приключением, он внезапно очутился в обстановке, где все были на грани нервного срыва, а какой-то тип, потерявший чувство реального и помешанный на совершенстве во всем, отдавал приказы, которые иной раз невозможно было исполнить. Когда же он немного пообвыкся и начал получать свою порцию взбучки, то выдвинул собственную теорию относительно поведения человека в кресле-каталке.

«Понимаете, он человек жесткий, временами это доходит до жестокости. И потом, в нем настолько силен бойцовский дух, что он бывает по-настоящему счастлив, лишь когда сражается. Наиболее несносным он становился именно тогда, когда все у нас шло хорошо. Словно он видел, что все у нас получается, и хотел заставить нас, чтобы мы действовали еще лучше, или просто подстегивал нас, чтобы не расслабились. По-своему он был прав. Когда все у нас шло как по маслу, когда мы знали, что, где, когда и как надо сделать, именно тогда у нас и случались неприятности. Мы попросту становились беспечными. О мелочах как-то само собой забывалось, одни и те же ошибки повторялись дважды. А его это просто сводило с ума.

А знаете, когда было хуже всего? Это когда с ним случалось то, что я назвал послерыбалочным синдромом. Каждый раз, когда он возвращался после выходного дня, проведенного на рыбалке, это был настоящий зверь. Кто бы что ни сделал, все было не так. Это было, словно ему приоткрыли щелочку в нормальный мир и напомнили, каким он был, а тут ему хочешь не хочешь приходилось возвращаться к нашей реальности, а это значит — крутить колеса, превозмогать страдания и выматывать себя до предела.

Хотел ли я все это бросить? Да я только и думал об этом. Обстановка там была довольно тяжелая, и я знал, что просто мог взять и уйти восвояси всякий раз, когда мне становилось не по себе. Но каждый раз, когда я задавался вопросом: «Стоит ли возиться во всем этом дерьме ради конечного результата?..» — я так ни разу не смог заставить себя сказать «нет»…»

Из афинского аэропорта мы вылетали на остров Бахрейн в Персидском заливе, после чего нас ждало головокружительное турне по Ближнему Востоку. Когда мы улетали, я получил отличную возможность прочувствовать психологическую атмосферу аэропорта.

За две недели до этого в афинском аэропорту произошла крупная террористическая акция, связанная с угоном самолета. Служба безопасности работала в максимально жестком режиме. Все, кто поднимался на борт самолета, подвергались тщательному обыску — исключение, конечно, было сделано лишь для парня в кресле-каталке. Меня самого они бегло обыскали, но так и не удосужились осмотреть мое кресло. А ведь я мог пронести фунтов двадцать взрывчатки под сиденьем. Что, если бы я оказался террористом или контрабандистом? Однако подобная мысль никому в голову не пришла.

В Бахрейне нас накормили вкусным обедом, всячески баловали, разместили в прелестном отеле и предоставили массу свободного времени в промежутке между мероприятиями, назначенными на тот единственный день, что мы должны были провести в этой стране. Однако нас полностью бойкотировала арабская пресса, видимо, из-за слухов, что мы направляемся также в Израиль. Мы действительно планировали побывать там, но в нашем посольстве нам рекомендовали ни при каких условиях этого не признавать.

«Значит ли это, что вы нам рекомендуете идти на заведомую ложь?» — спросил я.

Ну, если дело зайдет слишком далеко, то, конечно, нет. Но по мере возможности старайтесь уходить от этой темы.

Вот мы и хитрили. Бахрейнские журналисты то и дело задавали нам вопрос, куда мы направляемся дальше. А мы им отвечали: «Отсюда мы двинемся в Иорданию, а после Ближнего Востока — в Новую Зеландию и Австралию». Не думаю, что нам удалось кого-либо провести, но по крайней мере нам не пришлось лгать.

В Бахрейне мы прошли этап длиной всего в тридцать миль, были мы здесь недолго, но принимали нас очень тепло. Затем мы вылетели в Иорданию, где были встречены двоюродным братом короля Хусейна принцем Раад Бен Заидом и его супругой, принцессой Маджедех. Из аэропорта я прошел на каталке 24 мили до Аммана, где вечером нас ждал прием в резиденции канадского посла — там специально все было сделано, чтобы облегчить доступ для кресла-каталки. Здесь также были предприняты меры по обеспечению безопасности, поскольку резиденция посла находилась в непосредственной близости от штаб-квартиры лидера ООП Ясира Арафата. На следующий день мы направились к мосту Алленби, за которым нас ждал Израиль.

После всех предшествующих торжеств сам переход границы нас немного разочаровал. Я представлял себе этот мост как некое мощное бетонное сооружение, ощетинившееся орудиями, а по другую сторону от него видно и пару остовов сгоревших танков. Вместо этого мы подъехали к какой-то жалкой речушке, через которую был перекинут крошечный деревянный мостик. Однако что касается мер безопасности и вида оборонительных сооружений по обе стороны границы, то жалкими их назвать никак было нельзя — контраст просто поражал. В Иордании мы ехали по выжженной, засушливой территории. Стоило переехать в Израиль — кругом все цвело, пышно зеленело, тут и там виднелись ирригационные каналы.

Здесь ты невольно проникался ощущением истории, от библейских времен и до более поздних дней. Такое множество исторических мест, столько городов, которые до сих пор мы могли лишь представлять в своем воображении: Вифлеем, Иерусалим… Ну что ж, крутить колеса здесь было нелегко, зато, когда все это останется позади, нам будет что вспомнить. Одним из самых трогательных эпизодов для нас стало посещение совсем недавно установленного в Израиле памятника, воздвигнутого в честь Терри Фокса, который был открыт в присутствии его родителей всего несколько недель назад. Для меня это имело особый смысл, ибо душа Терри сопровождала меня на всем протяжении моего пути.

В целом ближневосточный этап нашего турне прошел для нас довольно гладко. Телевидение не обошло нас вниманием, мы дали множество интервью, а на участке между Иерусалимом и Тель-Авивом нас сопровождало множество инвалидов на колясках. Когда мы на следующее утро со всеми попрощались и заняли место в самолете, который вылетал в Новую Зеландию, нас не покидало чувство сожаления; мы все сошлись на том, что хорошо бы снова приехать в эту страну, просто так, туристами, чтобы никуда не спешить и до конца проникнуться здешней культурой.

Я, кажется, сказал, что мы вылетели в Новую Зеландию? Все равно, но только не напрямик. Чтобы сэкономить деньги на авиабилетах, нас отправили кружным путем: из Тель-Авива мы полетели в Копенгаген, там нас ждал день отдыха, затем из Копенгагена в Лос-Анджелес, а оттуда, пересев на другой рейс, через пять часов — в Окленд. И все эти утомительные пересадки, смены поясов времени, способные довести до полного изнеможения, только ради одного — потому что так дешевле. Мне это представляется извращенным представлением об экономии. Впрочем, кажется, настало самое время возвращаться назад. Итак, мы летели туда, откуда началась наша кругосветка.

Температура на улице стояла выше 32 °C. Снаружи в гостиницу доносился плеск воды — это ребятишки купались в бассейне, а всего в нескольких милях от отеля располагались одни из самых лучших в мире песчаные пляжи. В общем, здесь было все, что необходимо для отличного летнего отдыха.

Стояло рождество 1985 года.

У нас заканчивался недельный перерыв на отдых в Новой Зеландии, после чего предстоял трехмесячный этап в кресле-каталке — нам предстояло пройти 850 миль по Новой Зеландии и 2 тысячи 150 миль по Австралии. Аманда купила какое-то растение, которое должно было заменить нам рождественскую елку. Она приготовила маленькие украшения и развесила чулки с подарками для каждого из нас. Вдвоем мы предприняли обход магазинов в торговой части Окленда, где, улучив подходящий момент, я попросил ее исчезнуть на несколько минут, заскочил в магазин и купил ей пару бриллиантовых сережек.

Рождество это выдалось для нас довольно нелегкое, и не только потому, что стояло лето, а это само по себе нам казалось странным, но и из-за того, что мы находились в незнакомой стране, вдали от дома. Первое рождество в пути для участников турне «Человек в движении» — и теперь мы подозревали или даже могли с уверенностью сказать, что нам предстоит еще как минимум одно рождество, прежде чем мы доберемся домой. В глубине души каждый из нас задавался вопросом, сумеем ли мы все это осилить и кто из нас сумеет продержаться до конца, если тот когда-нибудь наступит.

Согласно первоначальному плану, мы рассчитывали финишировать в день закрытия «Экспо-86». Но с учетом темпов нашего продвижения не могло быть и речи о каких-то выдающихся успехах — мы слишком устали и не могли все как следует организовать. Перед нами встал выбор: превратить все наше предприятие в гонку и постараться финишировать к закрытию «Экспо» или успеть завершить турне по крайней мере до наступления зимы. А может быть, стоило напомнить себе еще раз о цели нашего путешествия — пробудить сознание людей и собрать средства в фонд помощи инвалидам?

Единственной возможностью для достижения этой цели могло быть некоторое снижение темпа, чтобы высвободить дополнительно два-три часа в день на различные общественные мероприятия и при этом обеспечить себе минимальное количество здорового сна. С учетом этих обстоятельств канадская зима была переведена из категории непреодолимых препятствий в нечто вполне преодолимое, а дополнительные шесть месяцев пути рассматривались нами как необходимое условие для достижения конечного результата. Стартовав в Аделаиде, мы решили сократить дневную норму пути до 50 миль.

Я понимал, что это правильное решение. Но на душе мне от этого было не легче.

Новозеландский отрезок нашего здешнего этапа начался у залива Брауна неподалеку от Окленда, на Северном острове. Мы стартовали ночью, раньше намеченного срока, потому что нас ограбили.

Мы останавливались в гостинице «Поенама мотор инн». Это квадратной формы здание с бассейном во внутреннем дворике и с залом для приемов. Поскольку там отмечалась свадьба местных жителей — маорийцев и в ресторане все места были заняты, кое-кто из нас решил поужинать где-нибудь в другом месте. Пока мы отсутствовали, кто-то залез к нам в номер через окно, которое мы оставили открытым для вентиляции, отворил изнутри дверь и утащил одежды и оборудования стоимостью примерно три тысячи долларов — по большей части все это было сделано по заказу и годилось только для меня.

Пропали также магнитофон Аманды и моя пленка, на которой я записал Свои впечатления о Греции. Но обиднее всего было исчезновение специально для меня сшитой одежды. Она была скроена с учетом особенностей моего телосложения, так чтобы не возникало складок, из-за которых я мог натереть ссадины. Кроме того, мои вещи сплошь пестрели нашивками с эмблемами наших спонсоров. Любой мало-мальски разумный грабитель должен был первым делом постараться избавиться от них. Однако то, что произошло в течение нескольких последующих часов, назвать разумным было никак нельзя.

Накануне к нам присоединился брат Аманды Майк. Парень он здоровенный, в свое время играл в юношеской хоккейной лиге, и начиная с той минуты, как был установлен факт кражи, он взял на себя роль полицейского — причем гораздо более профессионально, чем настоящие полицейские, которых прислали заниматься расследованием этого дела. Ему удалось обнаружить, что охранник, дежуривший у входа в гостиницу, фактически пропустил мимо себя грабителя, после того как тот покинул наш номер. («Привет». — «А, здравствуйте, добрый вечер».) Затем этот малый зашел к себе в кабинет и позвонил к нам в комнату — проверить, все ли в порядке. Поскольку телефон молчал, он решил, что причин для беспокойства нет.

Майк также нашел кое-что из наших вещей возле забора во дворе нашего мотеля. Все остальное вор, очевидно, перекинул на другую сторону, где его ждал сообщник. Майк сумел раздобыть описание подозрительной машины, о чем сообщил полицейским. Те даже не удосужились позвонить и передать эту информацию. Они просто топтались на месте, делали какие-то записи, время их дежурства закончилось, и они явно думали о том, как бы поскорее попасть домой. Лишь время от времени говорили в свои переговорные устройства: «Машина 54, где вы?» Хорошо еще, что они смогли наш мотель отыскать, куда им до грабителей.

Но во всем этом деле была и своя положительная сторона. Новозеландская газета «Геральд» поместила на своей первой странице большую фотографию и посвятила нам передовую статью. Теперь люди хотя бы знали, что мы находимся здесь и ради чего. Местные жители стали приходить с подарками — они несли одежду, а кое-кто и деньги, — а у нас дома в Ванкувере члены клуба Анза (Австралия — Новая Зеландия) были настолько потрясены случившимся, что загорелись желанием как-то сгладить этот инцидент и объявили компанию по сбору средств, чтобы оплатить расходы по возмещению некоторого нашего имущества.

Но все равно это было паршивое начало для Нового года. Казалось, все идет не так, как следует.

Во время пересадки в Лос-Анджелесе Дон положил нашу видеокамеру вместе с грудой всех прочих вещей. Я наказал ему ни при каких обстоятельствах не спускать с нее глаз. Он же доказывал, что положил ее рядом с нашим багажом (он рассчитывал, что она будет в поле зрения всех остальных членов нашей группы). Мне известно только то, что кто-то прихватил камеру и унес с собой, а заодно и бесценную пленку с записью нашего путешествия по Ближнему Востоку. Когда мы очутились в аэропорту Окленда, обнаружилось, что во время пересадки потерялись два ящика с оборудованием — в одном из них находились две коляски. (Спустя какое-то время одна из них нашлась.)

Организационные сложности возникали у нас из-за разногласий между сотрудниками нашего оффиса в Ванкувере. Их было трое, и у каждого имелась своя точка зрения по поводу управления всем мероприятием. Мне было все равно, кто из них троих лично отвечает за управление всем проектом, — главное, чтобы все согласовывалось со мной. Именно поэтому я постоянно предпринимал усилия, чтобы поддерживать связь с нашей штаб-квартирой, — только так я мог участвовать в принятии важных решений. Мечты о том, что я буду лишь крутить колеса и проводить общественные мероприятия, растаяли, как прошлогодний снег. В итоге нас ждал отрезок пути куда более трудный, чем все, что было до сих пор.

Члены «Клуба львов» целой бригадой носились вокруг нас. Они бежали рядом с нашим домиком на колесах, пока я крутил колеса своей каталки, — но много ли было от этого проку, когда никто здесь толком не знал, кто мы такие и почему здесь оказались?

Джим Тейлор и его жена Деб — они специально приехали сюда из Ванкувера — даже попытались раздобыть помпу. Они объездили весь квартал на взятой напрокат машине, а когда поравнялись с Амандой, Джим вытянул руку из окна машины и сунул ей немного денег.

«Отличное дело вы делаете! Прекрасное дело!» — крикнул он ей.

Аманда чуть не упала с велосипеда. «А вы-то что здесь делаете?» — спросила она.

«Выцеживаем деньжата», — прошипел он в ответ, после чего они унеслись вперед на целый квартал и повторили все заново. Не знаю, насколько им это удалось, но в нашей копилке стало на 20 долларов больше — благодаря Тейлору.

Мы катились на своих каталках в окрестностях Окленда. Мы — это Роб Кортни — местный спортсмен-колясочник, обладатель мирового рекорда в заезде на 100 метров, сейчас он тренировался к соревнованиям в Хьюстоне, штате Техас, — и я. Как вдруг нас нагнала полицейская машина, офицер просигналил нам прижаться к обочине, после чего дал нам дружеский совет.

«Вам придется изменить маршрут, — сказал он нам. — Дорога впереди начисто залита».

Дождь лил, не переставая, несколько дней подряд, и стоило взглянуть на небо, как становилось ясно, что он не прекратится и в ближайшие дни. Вероятно, другая дорога была ничем не лучше этой.

«Какая там глубина?» — спросил я его.

«Примерно по ось», — ответил он, посмотрев на мою каталку.

Я взглянул на Роба — тот лишь пожал плечами.

«Вроде не беда, — сказал я полицейскому. — Большое вам спасибо».

Мы продолжали катиться, пока не оказались у кромки воды, там мы задержались на минуту, после чего смело рванулись вперед. Задницы мы себе промочили, но крутить колеса было не так уж трудно, а когда мы вылезли из этой гигантской лужи, нас ждал сюрприз: к нам навстречу катили двое мальчишек лет тринадцати-четырнадцати — они поджидали нас по обе стороны дороги. Мальчики тренировались, хотели стать спортсменами-колясочниками и, конечно же, мечтали прокатиться в компании с Робом и со мной.

Это было так прекрасно — ехать вместе с ними и наблюдать их энтузиазм. День-два назад они, наверное, даже и не слышали о нашем турне, но они поняли, ради чего я на все это пошел и чего пытался этим добиться, и хотели принять в этом участие.

Примерно целый час ребята крутили колеса, и это на подъеме и при плохой погоде. У одного из них кресло было не самого подходящего типа для подобных условий, поэтому, как только он начинал отставать, я дотягивался до него и «подстегивал», чтобы он шел вровень с нами. Аманда с содроганием взирала на нас из домика на колесах, представляя себе, чем это чревато для моих плеч, да разве я об этом думал — ведь это было так прекрасно.

Когда мы добрались до места, где предстояло сделать стоянку, ребята с нами попрощались, после чего их забрали родители. Когда они уехали, я оглянулся назад, на наш дом на колесах. И влага, которая застилала мне глаза, была не только из-за дождя.

«Ну разве это было не здорово?» — крикнул я.

«Смотри-ка лучше вперед», — ответил кто-то мне.

Я обернулся. Футах в тридцати впереди двое других ребят в каталках двигались ко мне с обеих сторон дороги. Они сопровождали меня целый час. Когда они уехали, их место заняли двое других, а потом их сменили еще двое. Теперь нас сопровождали дети и взрослые, некоторые на велосипедах, а другие просто бежали рядом. Явно это все кто-то организовал. Но ведь никто не мог заставить их выйти на дорогу насильно. Просто они хотели показать, что они на моей стороне. И как-то дождь перестал быть помехой.

У нас были и другие подобные моменты, и другие приемы, на которых собиралось много журналистов, впереди нас ожидали пробеги, когда люди нас приветствовали и все, казалось, были полны энтузиазма. В смысле организации все у нас шло гладко в значительной степени благодаря административным способностям Нэнси, которые она проявила в своей новой роли менеджера нашего турне. В этом смысле Новая Зеландия явилась поворотным пунктом всего мероприятия. Но помимо всего прочего, наш новозеландский этап планировался как нечто особенное, экзотическое, а этого как раз и не произошло.

От почты, которую я получал из дома, мое настроение не улучшалось. Помните, я вам рассказывал об обществе помощи спинальным больным Канады, о девизе его организаторов: «Излечивай, но не докучай»? Кто-то прислал мне копию странички из бюллетеня, опубликованного в июне 1985 года головным отделением общества в США, с письмом и ответом на него. Напечатано там было следующее (мною ничего не исправлено):

Уважаемый редактор! Каково отношение общества к кругосветному пробегу Рика Хансена на кресле-каталке? Действительно ли эта затея может способствовать делу излечения больных? (Подпись), из Канады (гражданин Канады).

Ответ редактора:

Нет. Рик Хансен, уроженец города Уильямс-Лейк в провинции Британская Колумбия, а также его группа сопровождения, следующая в доме на колесах, отправились в путешествие вокруг земного шара, чтобы собрать денег для лечебных целей. Можно считать удачей, если им удастся собрать достаточно средств, чтобы оплатить расходы на само турне, что же касается «миллионов» для лечения больных — на это надежды слабые. Начиная с весны он успел побывать в Ванкувере, Калифорнии, Техасе, Флориде и в Торонто, что можно рассматривать как рекорд для передвижения в кресле-каталке даже для супермена. Согласно сообщениям прессы, в этом мероприятии участвует также ЛАП (Американская ассоциация параплегиков), однако к нему не имеет никакого отношения ни канадское отделение общества помощи спинальным больным, ни головная организация в США. Мы решили воздержаться от участия в этом мероприятии, так как считаем, что вся эта затея ради самого путешествия.

И это при том, что мы разрывались на части морально и физически, для того чтобы осуществить задуманное. Мы уже пожертвовали год нашей жизни и как минимум собирались затратить еще один, работая на благо тех самых людей, которым пытались помогать и сотрудники этого общества, а они сидят в своих кабинетах и еще смеют писать о нашем турне как о некой увеселительной прогулке вокруг света! И эта кичливая организация, которая представляла лишь незначительную часть спинальных больных, могла позволить себе нести всю эту чушь о том, что мы задумали и как собираемся это осуществить, толком ничего не зная и даже не удосужившись как следует этим поинтересоваться. Как бы вы стали бороться с подобным явлением?

«Хорошо бы вытащить автора письма или редактора, чтобы немного проехались с нами, — подумал я. — Показать бы им, как все обстоит на самом деле. Посадить бы такого в кресло, привязать буксировочным тросом к нашему фургону и посмотреть, что он скажет через несколько дней, даже если ему не придется толкать колеса».

У Тейлора на этот счет было собственное мнение.

«Для начала закончи турне, — сказал он мне. — Закончи его с триумфом. А потом напиши им письмо и пошли их вместе с их обществом в задницу».

Я понимал, что никогда не смогу этого сделать. Но должен признаться, подобное предложение выглядело весьма заманчиво.

Нам постоянно приходилось ломать голову еще над одной проблемой: обстановка в нашей команде все более осложнялась. Теперь, кроме Майка, нас сопровождал Брайан Роуз — здоровенный покладистый парень тридцати пяти лет, альпинист и вообще человек закаленный, он был также владельцем магазина спортивных товаров в Ванкувере. К нам он присоединился на небольшой срок — для организации и подготовки маршрута. В количественном плане у нас был полный комплект, но прежние ошибки повторялись вновь и вновь.

Все друг на друга огрызались, в том числе и я сам. Ребятам я, наверное, казался каким-то несносным типом. Что до меня — мне казалось, что я требую с них не строже, чем с самого себя. Все это создавало большую нервозность, и Аманде приходилось не легче, чем остальным. Она мне это выложила напрямик — швырнула в меня тарелкой с салатом.

Мы сидели и ужинали в нашем номере в мотеле неподалеку от Веллингтона. Главным нашим блюдом был очередной спор по какому-то поводу — их у нас в те дни хватало. Внезапно она взорвалась, протянула руку, схватила тарелку с салатом и швырнула ею в меня.

Ах, так? Я схватил свой салат и швырнул в нее.

«Я ухожу!» — крикнула Аманда и кинулась в дверь, прихватив с собой лишь сумочку и паспорт.

«Отлично!» — крикнул я ей вслед.

Какое-то время я просто сидел, кипя от злости. Потом задумался. Из окна мне было видно, как она идет по улице и плачет. Происходило все это в сельской местности — по обе стороны дороги поля и кустарник. В таком месте можно ждать чего угодно.

Я вскочил в свое кресло и помчался в сумерках вдогонку за нею. Аманда обернулась и увидела меня. «Вещи мои можешь выслать позже!» — крикнула она мне и побежала.

Бежать-то она бежала, только я ехал на каталке, причем я хотел нагнать ее и нагонял. Когда она увидела, что я ее догоняю, она свернула в сторону, перепрыгнула через забор и понеслась к зарослям. Вот тут-то я испугался. Я почувствовал свою беспомощность. Она была такая молодая и красивая, и совсем одна в незнакомой стране, где одному Богу известно, какие могли подстерегать опасности, — а я не мог быть рядом с ней.

Совершенно подавленный, я поплелся назад к мотелю, где разыскал Майка. Он сразу же помчался за ней. Она была далеко, мы едва могли различить ее. Он перепрыгнул через ограду, догнал ее, а потом долго о чем-то с ней говорил. Она вернулась, и тут уж мы высказали друг другу все, что у кого наболело.

К тому времени я начал понимать, что ей, вероятно, действительно следует отправиться домой. Усталость, которая впервые дала о себе знать в Риме, была столь велика, что она не могла с ней справиться.

И дело тут было не только в самом турне и связанных с ним проблемах. Ей также постоянно приходилось справляться с положением, когда она находилась как бы между двух огней. Для остальных членов экипажа она была моей девушкой, а значит, во всех наших разногласиях они ассоциировали ее со мной. Но с другой стороны, она была таким же участником группы, как и остальные, во всех наших повседневных делах. Аманда стала как бы буфером между мною и ребятами, между мною и нашим оффисом. А когда мне требовалось облегчить душу и выговориться с кем-то перед сном, то все это ложилось дополнительным бременем на нее.

Нагрузка оказалась слишком тяжелой. Она просто не могла с этим справиться. И как бы я ни хотел иметь ее рядом с собой, лучше было расстаться и встретиться вновь, когда все будет закончено, чем рисковать нашими отношениями, вынуждая ее остаться. Когда мы добрались до Веллингтона, стало ясно: необходимо чего-то предпринять.

Я усадил ее перед собой и долго с ней говорил. Я сказал ей, как я ею дорожу, сколь важны для меня наши отношения и как я хочу, чтобы так было всегда.

«Итак, — сказал я ей, — по-моему, будет лучше, если ты уедешь домой».

Меня это потрясло не меньше, чем ее. Критическая черта была перейдена. Мои слова поставили окончательную точку. И тут мы наперебой начали спрашивать друг друга: «Ты думаешь, это возможно?», «Неужели мы вместе не можем все исправить?»

Аманда искренне считала, что от ее дальнейшего участия в турне зависит сохранение наших отношений, что одно невозможно отделить от другого. Я же был убежден, что наши отношения сохранятся, даже если Аманде придется уехать. Много ли найдется пар, способных вынести постоянную близость в течение двадцати четырех часов, и так каждую неделю два с половиной года подряд, да еще в подобных условиях, и при этом не утратить любовь друг к другу?

Обещаний мы друг другу никаких не давали. Нам было ясно одно: мы достигли критической точки. И я ничем не мог облегчить сложившееся положение. Аманде предстояло заглянуть в себя поглубже, победить терзавшие ее душу страхи и поставить все на свои места. Поскольку наши отношения так много для нее значили, она с этим справилась.

И никаких больше швыряний едой. Впредь мы все будем решать мирным путем, даже если и придется спорить. Но поскольку мы оба эту кашу заварили, расхлебывать ее тоже нужно было нам обоим. А уж дальше мы как-нибудь разберемся с нашей жизнью.

В силу целого ряда причин наша поездка в Австралию оказалась подобна глотку свежей воды. Стоило мне сойти с самолета в Сиднее, как на меня нахлынули воспоминания о 1983 годе, когда я впервые приехал сюда и победил на австралийском марафоне. Мой брат Брэд взял отпуск, чтобы провести его с нами в пути, и родители Аманды тоже должны были сюда прилететь.

Прежде чем начать наш этап в Аделаиде, мы все уселись перед телевизором и позволили себе насладиться порцией чисто американского зрелища: передавали «Суперкубок», победный для команды «Чикагских медведей» матч.

Это было время решающего перелома.

На второй день после того, как мы выехали из Аделаиды, мы отпраздновали прибытие на отметку 12 тысяч миль — устроили маленькое, но бесподобное празднество в этой невероятной глухомани. Аманда аккуратно прочертила поперек дороги линию при помощи банки со взбитыми сливками, упакованными под давлением. А потом, когда я сходу разорвал финишную ленточку — на ней значилась цифра 12000,— она тщательно разукрасила мне этой штуковиной всю физиономию.

По правде говоря, мне это не особенно пришлось по вкусу. Мухи, правда, были иного мнения. К этому времени я порядком поднаторел в мухах. Для начала на тебя пытаются налететь твари породы шпанской мушки, но, если сумеешь сразу от них оторваться, они поприутихнут и угомонятся. Австралийская муха хитрее. Она догоняет тебя, усаживается у тебя на спине, чтобы передохнуть, а потом набрасывается на нос, на глаза, уши и шею. Ну, а если ты к тому же измазан сбитыми сливками, тогда только держись.

Торжества в Мельбурне по поводу прохождения половины дистанции — 12 тысяч 450 и 775 тысячных мили — выглядели более формально. Нас встречал лорд-мэр в своем церемониальном наряде. Я дал интервью для самой популярной здешней телевизионной программы «С добрым утром, Австралия», где мне представилась отличная возможность объяснить зрителям, зачем мы сюда пожаловали и чем мы вообще занимаемся. Церемония в Мельбурне была для меня исключительно важным событием. Так уж сложилось, что все дистанции, которые мне приходилось преодолевать в каталке, я делил напополам: ведь если я сумел одолеть половину, значит, смогу уговорить себя проделать такой же путь вновь. Я постоянно твердил себе это на всем протяжении турне. И вот теперь мы одолели самую большую половину из всех когда-либо пройденных.

В тот вечер мы все отправились в мексиканский ресторан, а ребята подарили мне пивную кружку с надписью: «Полпути вокруг света. На память об этом дне». Я подарил всем участникам турне по модели глобуса, в том числе и Тиму — он тоже был здесь, приехал в гости к Нэнси. Он больше не участвовал в турне, но долгое время был одним из основных его участников, и за это я ему буду всегда благодарен.

По пути я позировал для снимков с кенгуру и детенышами страусов и еще ухитрялся собирать монеты в один доллар, которые мне кидали из проезжавших мимо машин. Жест это, конечно, милый, но когда машина мчится со скоростью 55 миль в час, то и монета летит не медленнее. Мне только и приходилось уворачиваться. С Амандой и Доном я вылетел в Бэрдсвилл (население 200 человек), чтобы предоставить возможность людям из компании «Найке» сделать там фотографию, которая стала их рекламным плакатом и, кстати, использована для обложки этой книги. В Брисбене мы отметили нашу первую годовщину с начала путешествия. В Сиднее нас ждала встреча с актером телевидения Лорне Грином. («Все хотят познакомиться с Риком», — сказал как-то Брэд. «Это что, — ответили ему. — Вот Лорне Грин… это настоящая знаменитость».) Завершили мы наш австралийский отрезок турне в Бранденберге, а затем отправились в Сэрферз Парадайз («рай сэрфера») и бездельничали там целую неделю.

Я понимал, что строю свои отношения с ребятами не лучшим образом. Временами я ждал от них слишком многого или становился непредсказуемым и чересчур нетерпимым в своих требованиях. Я старался заставить себя быть более уравновешенным, учился быть дипломатом. Но процесс это был долгий, и к тому же я был слишком измотан, чтобы уделять этому должное внимание.

Итак, полпути осталось у нас за спиной. Настало время вспоминать пройденное, время оценить и взвесить то, как мы жили и что успели сделать. А сотрудники нашего ванкуверского оффиса даже составили целый инвентаризационный список. Согласно их перечню, за год, проведенный в пути, произошли следующие события:

Отправлено почтовых открыток: 1 тысяча 86 штук. Количество стирок: 365. Проколото шин: 63. Изношено печаток: 47 пар. Рулонов пленки использовано: 100. Количество ограблений: 4. Количество раскрытых краж: 0. Кресел-каталок изношено: 1. Посещений официальных приемов: 59. Количество толчков колес каталки: примерно 7 миллионов 180 тысяч 800.

Оставалось лишь надеяться, что наш опыт не пропадет даром. «Дай-то Бог, если это так, — подумал я. — Ведь теперь нам предстояло проделать все это по второму разу».