Человек в движении

Глава 10 «ЧТО ПОДУМАЕТ ИМПЕРАТОР?»

Ночью накануне того, как Рик Хансен отправился в свое кругосветное путешествие, в самый разгар предотъездного хаоса, один из его друзей взглянул на него и задал вопрос, вот уже который день не выходивший у него из головы.

«Чего ты лично ждешь в итоге этого турне? — спросил он Рика. — Оставим в стороне цели самого турне. Я о них знаю, и они прекрасны. Но что ты хочешь вынести из него для себя? Лично ты?»

На какой-то миг Хансен задумался.

«Когда я вернусь домой и все будет позади, — ответил он, — я хочу, чтобы я мог проснуться утром, взглянуть на стену спальной и увидеть фотографию самого себя в кресле-каталке на Великой стене в Китае».

«И все?» — спросил его друг.

«Да, и все. Я хочу, чтобы я мог просто полежать минуту-другую, смотреть на эту фотографию, вспомнить, чего мне стоило взобраться туда, и еще раз напомнить себе, что нет в мире стен столь высоких, чтобы их нельзя было одолеть».

Китайская стена и культура Китая в целом всегда увлекали его. Когда он впервые начал задумываться о том, что человеку по силам объехать земной шар в кресле-каталке, Китай был в числе тех стран, о которых он вспоминал в первую очередь. Китай и его стена.

И вот теперь всего несколько дней отделяли его от той минуты, когда он сам сможет помериться с ней силами.

Кое-что об этой стене ему было известно. Отдельные ее участки достигали возраста двадцать два века, построена она была для отражения нападений захватчиков с севера, и постепенно протянулась на 1 тысячу 500 миль, что делало ее единственным сооружением, созданным руками человека, которое можно было разглядеть из открытого космоса. От двадцати до тридцати футов в высоту, двадцать пять футов ширины в основании, она постепенно сужалась до пятнадцати футов кверху. Конечно же, там будут ступени. Придется кому-то его на них поднимать. А на тех участках, где он сможет ехать в каталке самостоятельно, наклон будет куда круче, чем все горные склоны, которые ему до сих пор приходилось преодолевать. Он не питал никаких иллюзий относительно того, каким тяжелым испытанием это станет для него. Возможно, чересчур тяжелым.

А сами китайцы? Как они отнесутся к турне под девизом «Человек в движении»?

Ведь ему предстояло соприкоснуться с совершенно иной культурой. Главное внимание следовало сосредоточить на самой важной цели всего турне — пробуждении общественного сознания и участии в судьбе инвалидов. Никакого сбора пожертвований на отрезке пути в 750 миль, которые он должен был пройти между Пекином и Шанхаем, не намечалось. Рик был уверен, что ему удастся преодолеть политические, культурные и языковые барьеры и донести до местного населения свой призыв. Повсюду, где он успел побывать, отклики были самыми горячими; но нельзя забывать, что этому предшествовала большая организационная работа и поддержка: люди заранее знали о целях и задачах турне и тем самым имели возможность оказать ему соответствующий прием. Ну, а что его ждет в Китае? Этого он не знал. Все это очень напоминало тот самый первый день, когда он сидел на сцене в Окридже: тогда он знал, что ему предстоит сделать, чего он решил добиться, но он совершенно не имел представления о том, что его ждет, когда он попытается все это осуществить.

А все остальное — травмы, стрессы, подстерегающие его на различных отрезках пути, осложнения со штаб-квартирой в Ванкувере и прочие тысяча и одна проблемы, которые, словно град, обрушивались на него каждый день, — обо всем этом ему просто придется на какое-то время позабыть. Теперь только вперед: его ждал Китай и Великая китайская стена, а еще — фотография на стене спальни, сохранившая всю живость и краски этого момента.

Итак, он пребывал в состоянии наивысшей готовности. Проблемы с экипажем были решены, по крайней мере они по-прежнему составляли единую команду. И одно он знал наверняка: при том варианте Большого Броска через Китай, который был им избран, жесткие, сильные ветры будут дуть ему в спину. Еще несколько месяцев назад туда отправился их человек, чтобы разработать на месте маршрут с учетом этого фактора.

«Никаких встречных ветров, — сказал Хансен сотрудникам своего оффиса. — Если вы не можете обеспечить все остальное наверняка, то хотя бы добейтесь этого. Это важнее всего. При моем теперешнем состоянии встречные ветры доконают меня».

Слава Богу, ему не нужно было беспокоиться об этом.

Я возлежал на бархатном сиденье лимузина, который мчался по дороге, ведущей из пекинского аэропорта, когда официальный представитель, встречавший меня там, нагнулся вперед и вставил кассету в магнитофон.

«Добро пожаловать в Китай, господин Хансен, — произнес он с сияющей улыбкой. — Это для вас».

«Традиционная китайская музыка?»

«Нет. «Огонь святого Эльма» в исполнении Дэвида Фостера и Джона Парра».

Я был изумлен. Подумать только! Даже в Китае! Песня следовала за нами по всему свету.

Дэвид Холцман — он занимался предварительной организацией маршрута — уже сказал нам, что китайцы действительно собираются устроить встречу по высшему разряду. Они предоставили не только автомобили, но даже водителей. Я поудобнее откинулся на подушках сиденья и уставился в окно, вглядываясь в первые образы Китая, пока мы мчались к отелю «Шератон — Великая стена», расположенному на окраине Пекина.

Предстояло убедиться, что наши хозяева действительно сделали все, что было в их силах, чтобы облегчить трудности нашего турне. Мы заблаговременно знали время и место, где нам предстояло быть, как долго мы могли там находиться, а также куда мы могли, а куда не могли ехать. Имелась и причина, благодаря которой были предприняты столь энергичные усилия и достигнута сравнительная легкость, с которой мы получали необходимые разрешения на передвижение по стране. Имя этой причины было Дэн Пуфан.

Дэн был председателем Китайского фонда вспомоществования инвалидам, а также сыном Дэн Сяопина. Дэн Пуфан был частично парализован в результате, как нам сказали, того, что его выкинули с балкона третьего этажа во время «культурной революции». Отец заботился о нем и со временем отправил его в Канаду для хирургической операции. Дэн шутил, что в его жилах течет не одна пинта канадской крови. Таким образом, благодаря его работе по оказанию помощи инвалидам и чувствам по отношению к Канаде у нас появился влиятельный помощник. Красный ковер был расстелен, как только самолет коснулся земли.

Ну что ж, отлично! Мы этим вполне могли немного воспользоваться. Мы проделали длинный путь из Австралии — из Сиднея летели в Сингапур, затем в Гонконг, где провели один день, а уже оттуда в Пекин. В Гонконге у нас было время сделать кое-какие покупки, проехать на коляске там нужно было всего каких-то 10 миль. Народу поглядеть на нас собралось не особенно много, но телевидение и газеты поработали хорошо. Мы устали, и теперь, когда мы оказались в Китае, который я всегда рассматривал как один из наиболее интересных участков всего нашего путешествия, чем больше они облегчат наше пребывание здесь, тем лучше. И какие бы трудности нас ни ждали впереди, наш пробег по этой стране должен был стать одним из самых замечательных этапов пути. А уж если ветер будет дуть мне в спину всю дорогу от Пекина до Шанхая, разве я мог сомневаться?

Вот только с питанием возникли затруднения — нет, не с качеством пищи, а с ее количеством и с теми церемониями, которыми сопровождалась ее подача. Наши хозяева проявляли о нас такую заботу, что в отдельные дни у нас бывало целых два официальных обеда, и, как бы я ни хотел на них присутствовать — я люблю китайскую кухню, а уж более натурального места ее изготовления нельзя было себе и представить, — мой график заездов и отдыха при всем желании не оставлял для этого времени. Пища была настолько насыщена традиционным веществом для обострения аромата — моносодиумом глютамата, что у всех нас появились симптомы, которые мы прозвали «МСГ-кайф» — жуткие сновидения, даже кошмары.

А потом на нас свалилось это страшное проклятие — ганбей.

В каждой стране имеется свой вариант «ганбея»: «Пей до дна!», «Скол!» и десяток других. На всех языках, по сути, это означает одно и тоже: «Поднимай рюмку и опрокидывай ее в горло». В Китае возглас «ганбей!» означал одно: рюмку с самым настоящим самогоном. Ракетное топливо — так прозвали это зелье ребята, и очень скоро им пришлось убедиться в его действии. После одной попытки, когда я произнес тост за здоровье наших хозяев — устроителей вечера, после чего залпом проглотил напиток и тут же превратился в некое свекольно-красное, кашляющее, слезящееся создание, я взмолился о том, как устал, и что мне необходимо готовиться к завтрашнему заезду в кресле-каталке. И тут ребята из команды приняли на себя роль моих полномочных представителей по рюмкоопрокидыванию.

Это была отнюдь не легкая работа.

Протокол, как правило, оставался неизменным. Ребята из моей команды и все те, кто нас сопровождал, — обычно в круг этих лиц входили журналисты из Северной Америки — сидели за различными столиками в зале, за каждым столом их было по одному-двое, вместе с местными знаменитостями и специально приглашенными гостями. У каждого перед тарелкой стояли стакан для пива, бокал для вина и водочная рюмка. Еду несли непрерывным потоком — если мы оказывались в провинции и здешний повар не принадлежал к числу первоклассных мастеров, то в честь такого особого случая привозили шеф-повара из соседней провинции — и «ганбей» произносились все чаще и возрастали по своей интенсивности по мере продолжения званого вечера. Вначале обычно кто-нибудь вставал, предлагал тост за одного из нас, или за все турне, или за что-нибудь еще, восклицал «ганбей!» и отпивал из бокала с красным вином. Но затем по мере продолжения вечера бокалы с вином отодвигались в сторону, «ганбей» начинали следовать один за другим все чаще и все более яростно — но уже посредством рюмок с «ракетным топливом».

Один из местных людей, сидящих за столом, — обычно это был пожилой человек с зорким прищуром глаз, — как водится, произносил тост, восклицал «ганбей!», после чего опрокидывал рюмку в себя и совал ее нам под нос — вот, мол, смотрите, совсем пустая! Естественно, гостям приходилось отвечать взаимностью. Естественно, и пожилой китаец в долгу не оставался.

Когда вечер в Тяньцзине приближался к концу, мисс Вонг — она работала переводчиком для прессы — услышала, как один из нас произнес «чирз!».

«Ага, — воскликнула она, — «чирз!» — это «ганбей» по-канадски?»

«О нет, — ответил ей Джо Кинг, работавший оператором на съемках видеофильма о нашем здешнем турне под названием «Сердце дракона», продюсером которого была одна дама из Ванкувера по имени Анна Френч. — «Чирз!» — это «ганбей» по-британски. У нас в Канаде есть свой собственный тост».

Потом он нагнулся к ней и сказал на ухо, как это звучит.

Затем мисс Вонг сделала несколько тренировочных заходов с рюмкой в руках. После чего, во время финального «ганбея», когда все стояли с поднятыми бокалами, она заметила оператора компании Си-би-эс Фреда Кауси из Ванкувера — он находился в другом конце зала.

«Фре-ед! — крикнула она ему явно навеселе. — Засунь ее себе в…!»

Чудесная вещь культурный обмен, не так ли?

Согласно данным последней переписи населения, Пекин насчитывал 7 миллионов 570 тысяч жителей. Что касается меня, то количество велосипедов и повозок рикш в этом городе мне казалось не меньше этой цифры. Их было невероятно много. Поражал контраст: люди, велосипеды, лошади, временами и среди всего этого — «мерседесы», лимузины и рикши. И временами из этого людского водоворота то выскакивали, то снова исчезали в нем молодые ребята с поклажей фунтов в сто, которую они тащили на спине и удерживали при помощи лишь одной лямки, перекинутой через лоб.

Бывало, мы медленно катим во время показательного заезда, пытаемся запечатлеть в памяти все, что видим по пути, как вдруг наши хозяева неожиданно меняют маршрут, и мы попадаем в совершенно иной век. Нам показали Запретный город, возили к гробницам императорской династии Минь. Чтобы добраться до них, нам пришлось проехать по аллее Животных, украшенной резными парными изображениями зверей — один стоит, другой сидит, тот, что присел отдохнуть, набирается сил, чтобы не заснуть, когда придется заступать на охрану гробницы во время ночной вахты.

Так много хотелось увидеть, и так мало было времени. Но на второй день нашего пребывания в Китае мы стояли перед самой Великой стеной и готовились к восхождению.

Стартовал я не самым лучшим образом. В течение полутора часов я вообще не мог сдвинуться с места. Дон забыл оборудовать кресло самыми большими толчковыми ободьями и самыми маленькими колесами. Ему пришлось в спешке умчаться в гостиницу, преодолевая при этом сумятицу уличного движения, вернуться с ними назад, а затем установить их на каталке. И вот наконец я набрал в легкие побольше воздуха и сделал первый толчок в направлении стены.

Стоял отличный день для восхождения, был легкий туман, небо слегка хмурилось, но света вполне хватало. Мы наняли профессионального фотографа. Обе компании — Си-би-эс и Си-ти-ви прислали своих операторов. Телеграфные агентства также были хорошо представлены. Мой план штурма стены был прост: в тех местах, где мне придется преодолевать ступени, ребятам попросту придется нести меня на руках вместе с коляской. На всех остальных участках, невзирая на крутизну подъема, они должны были находиться за моей спиной, чтобы в случае необходимости успеть схватить и остановить мое кресло. В конце концов я хотел сам одолеть эту штуковину, а вовсе не чтобы меня кто-то нес.

Это было невероятно трудно. Что касается крутизны — справочники не лгали: она составляла от сорока пяти до шестидесяти градусов. После каждого толчка вперед кому-то приходилось постоянно страховать кресло, чтобы оно не покатилось назад, потому что, как только я заканчивал толчок, я не успевал перехватить ободья достаточно быстро, чтобы предотвратить откат. Когда мы добирались до участка со ступенями — а они следовали примерно через каждые сто ярдов, — ребятам приходилось нести меня на руках. Всего, как мне сказали, там было 103 ступени. На всех же остальных участках мне приходилось бороться со стеной в одиночку, собственно, как я себе это и представлял.

Я чересчур переусердствовал, толкая ободья. Кажется, даже сорвал кожу на ладонях. Но когда я изнемогал настолько, что не мог сдвинуться хоть на дюйм вперед, мы делали остановку и фотографировались. Забавно, но я всегда представлял себе эти минуты исполненными одиночества, чувства полного уединения. И когда я окидывал взглядом территорию Монголии[3], то невольно мне в голову закралась мысль: что подумал бы император, если узнал, что наступит день, когда на стену, строительство которой он начал, чтобы защитить свое царство от иноземцев, заберется какой-то человек в инвалидной коляске, а кругом соберутся толпы туристов из десятков стран, которых сюда доставят автобусы? Да уж, наверное, в восторг бы он не пришел. Вряд ли бы он такому обрадовался.

Мы провели минут сорок пять на стене, затем спустились назад метров на 800 — всю дорогу мне приходилось работать тормозами. Затем мы отправились на машине в госпиталь, где нас ждала частная аудиенция у Дэн Пуфана, а затем встреча с Ван Ли — одним из пяти заместителей премьера Государственного совета Китая. Я испытывал огромную признательность к Дэну за ту работу, которую он делал для инвалидов, и меня не покидало чувство, что нам еще доведется встретиться вновь. Учитывая ту работу, которую нам еще предстояло сделать, скорее всего так оно и получится.

Мы сделали трехдневный перерыв на отдых, чтобы подготовиться к первому перегону. То ли все мы не особенно толково им воспользовались, то ли я сам отнесся к нему недостаточно внимательно, но, когда мы прибыли на большую прощальную церемонию, проходившую под открытым небом, я по-прежнему был немного не в себе.

Ветер! Он дул мне прямо в лицо. Все предварительное планирование, все напоминания сотрудникам оффиса, заблаговременная работа на маршруте — все пошло прахом, и я мчался в самые зубы ветру, дующему со скоростью 30 миль в час.

В том, что все получилось именно так, не было никакой загадки. Сокращение дистанции до 50 миль в день на этапе в Австралии отодвинуло нас на шесть недель назад по сравнению с первоначальным графиком. При проработке маршрута в Китае учитывалось, что мы прибудем сюда в начале марта. Если бы мы отправились в путь вовремя, ветры действительно могли дуть нам в спину на протяжении всего пути вплоть до Шанхая. Но сейчас стоял апрель, массы теплого воздуха поступали с юга, и ветер дул нам прямо в лицо.

Для меня это было почище, чем восхождение на стену. Ведь еще в январе, когда предполагалось, что мы опоздаем с прибытием в Китай, никто не удосужился проверить: а вдруг погода в это время изменится? Зная об этом, можно было изменить направление маршрута и отправиться из Шанхая в Пекин, тогда бы ветер дул нам в спину всю дорогу и мы бы финишировали у Великой стены в отличной форме. Но нет — мы вечно забываем о таких деталях. Сейчас это не было просто очередной тактической ошибкой. На этот раз я был на грани катастрофы.

Уже на прощальной церемонии мне следовало понять: что-то здесь не так. Мне дали голубя, чтобы я выпустил его в небо как символ свободы. Не успел он взлететь, как обделал меня всего с ног до головы. Символично? Согласен. Так все и решили. Только вовсе не в том смысле, как все тогда подумали.

Ветер превратил езду на коляске в сущее мучение, зато прием на всей территории Китая нам устроили прямо-таки райский. Мы ехали самым настоящим караваном — пять автомобилей, включая и наш маленький автофургон, за рулем каждого из них сидел специально выделенный водитель-китаец, кроме того, меня сопровождали моя команда, Фред Кауси и еще несколько журналистов. Съемочная группа «Сердце дракона» по-прежнему была с нами, и для меня это имело огромное значение. Анна Френч — та самая женщина из Ванкувера — находилась в самом разгаре длительного сражения с раком — болезнь уже успела отнять у нее ногу. Когда она услышала о нашем турне, то сразу же захотела помочь, и вот она вместе со своим мужем Майклом и еще двумя операторами собрала пожитки и отправилась в Китай. Будущий видеофильм должен был стать ее подарком, с его помощью она хотела сделать так, чтобы как можно больше людей услышали наш призыв.

Компания у нас подобралась весьма дружная. Каждый вечер нас ждала наивкуснейшая еда, пиво, фрукты и минеральная вода. Кроме того, во время ужина случались весьма интересные эпизоды. Однажды ребята съели собаку, узнав об этом, лишь когда трапеза была закончена. Мне подали черепаховый суп, который оказался огромной супницей, наполненной кипятком, а на дне ее лежала черепаха. Мы просто отвечали нашим хозяевам улыбкой на улыбку, поклоном на поклон, «ганбеем» на «ганбей».

Водители-китайцы пришли в полный восторг от габаритов Майка. Они то и дело пытались вызвать его на борьбу и проверить, насколько он силен. Майк — рост у него 6 футов два дюйма, а вес 205 фунтов, — бывало, выберет пару из них и сшибет толчком плеча с кузова одного из грузовиков, а они снова туда запрыгивают и улыбаются во весь рот: мол, давай еще раз.

Впрочем, не все было столь уж замечательно. Ли чуть с ума не сошел, когда увидел автомобиль, в котором ему предстояло заниматься приготовлением пищи во время нашего путешествия. Выглядел он вроде одного из тех грузовиков, что используются в Канаде, когда водитель сам откидывает борта, чтобы продемонстрировать сэндвичи, приготовленные к продаже. Его крыша зияла такими трещинами, что все было видно насквозь. Он был оборудован крошечной газовой плитой, под которой располагался такой же крошечный морозильник, еще там были пластмассовые тарелки и прочая кухонная утварь, и все это покрывал толстый слой пыли. Кроме того, Ли никогда не знал заранее времени приготовления пищи, потому что водитель то и дело гонял машину взад-вперед по дороге. Случалось, я делаю остановку, чтобы передохнуть, а еда все еще не приготовлена. Сам Ли ждет меня, а его грузовичка не видно.

Мы не знали, какой ответной реакции можно было ожидать от китайцев. Во время прохождения первого этапа между Пекином и Тяньцзинем люди вели себя не особенно активно, но, когда мы приблизились к окраине города, толпы народа, стекавшегося тоненькими ручейками, превратились в бурлящее море. Нас тут же окружил эскорт полицейских на мотоциклах, а кругом махали руками, кричали и бросали цветы тысячи и тысячи людей. В какую-то минуту меня чуть было не охватила паника.

Полицейские с ревом моторов направляли свои мотоциклы прямо в толпу, но проход так и не открывался, и лишь спустя некоторое время люди расступались. Лямка, которой были перевязаны мои ноги, порвалась, они беспомощно болтались, но я не мог остановиться из-за страха, что толпа поглотит меня. И даже в эти минуты с моего лица не сходила улыбка, застывшая, словно маска. Я просто не мог позволить себе остановиться. Позднее мне рассказывали, что люди сравнивали меня с доктором Норманом Бетьюном, канадским хирургом, который приехал в Китай в 1938 году и организовал здесь клинику, чтобы лечить китайцев во время японского вторжения. Гремели барабаны, люди протискивались вперед, чтобы прикоснуться ко мне. Атмосфера была наэлектризована до предела. Творилось некое волшебство.

Я не был уверен, что эта улыбка когда-либо сойдет с моего лица.

Мы продолжали движение на юг, навстречу ветру, который бросал мне в лицо колючую песчаную пыль, забивавшую глаза, ноздри и резавшую кожу, словно тупая бритва. Водители на автотрассах вели себя агрессивно — одна рука на руле, другая на клаксоне, — а всего в тридцати футах простирались бесконечные рисовые поля, люди ухаживали за посевами так же, как это делалось многими поколениями раньше, — при помощи рук и ног, а также примитивных мотыг и плугов. Поля были усеяны некими предметами, напоминавшими глиняные дымоходы, что в действительности оказалось могилами. Людей хоронили там же, где они и трудились, а наверху конического холмика делалось отверстие, чтобы душа могла выйти наружу. Ну, а другие живые обрабатывали посевы между могилами точно так же, как когда-нибудь другие землепашцы будут возделывать землю вокруг их собственных могил.

Возможно, для некоторых из них мы были первыми иностранцами, которых они видели в своей жизни. Побросав все на землю, они бежали, чтобы изумленно взирать на этого малого в кресле-каталке, которого со всех сторон окружали автомобили и полицейские мотоциклы с включенными мигалками. В этих людях ощущалась природная чистота, их любопытство было невинно в своей искренности. Они подходили вплотную ко мне, буквально нос к носу, и очень долго, не отрываясь, глядели на меня.

«Если я действительно первый иностранец, которого они увидели в своей жизни, то дело плохо, — сказал я Аманде. — Они так и уйдут домой, считая, что мы все путешествуем подобным образом и не умеем пользоваться ногами».

Куда бы мы ни отправились, везде нам приходилось сталкиваться с подобным проявлением любопытства. Однажды, когда во время обеденного перерыва остальные ребята из моей команды куда-то ушли, мы с Амандой вдруг почувствовали, как наш домик на колесах закачался. Она откинула занавеску и увидела, что весь проем окна заполнен сплошными глазами и носами, прижатыми к стеклу. Людей, которые пытались заглянуть в наш фургон, было так много, что они действительно начали раскачивать машину. Нам стало как-то не по себе, причем настолько, что Аманда замахала руками в сторону окна и закричала: «Шу! Шу! Пошли!» Что они и сделали, оставив нас в недоумении относительно значения слова «шу» по-китайски.

Невозможно было не заметить контраста между сегодняшним днем и вчерашним. Нам на глаза попадались дорогие автомобили, мы слышали рев пролетающих реактивных самолетов, посещали огромные города — и вдруг оказывались в каком-нибудь маленьком городке, подобном тому, в котором важнейшие археологические раскопки были приостановлены до тех пор, пока современная наука не откроет метода консервации сокровищ, которые там были найдены. А обнаружено было целое захоронение маленьких глиняных солдатиков, ярко раскрашенных. Однако соприкосновение с воздухом вело к окислению красок, и солдатики становились серыми, поэтому было принято решение приостановить раскопки, до тех пор пока не будет найден способ, как их сохранить. И какая разница, через сколько лет это произойдет — через десять, двадцать или сто, ведь солдатики пролежали тысячелетия?

Нам с трудом удавалось растолковать им наши цели, и таких ситуаций во время пути было великое множество, — причиной тому служили языковой барьер, а также способность китайцев воплощать наши пожелания в действие. Китай был страной совершенно иной культуры, и компромисс стал для нас основополагающим правилом.

Наш координатор мистер Су считал самым важным насытить программу как можно большим количеством мероприятий. Ему забыли объяснить, что наша главная цель состоит в том, чтобы проходить как можно больше миль в день, причем без ущерба для здоровья и так, чтобы оставалось время на отдых, а уже в оставшееся время посещать мероприятия. В результате этого непонимания во время моих заездов на каталке произошел ряд интересных эпизодов. Однажды сопровождавшие меня инвалиды-колясочники решили бросить мне вызов и посостязаться в скорости. Они использовали коляски с коленчатым рычагом и коробкой передач. Я разделался с ними в два счета и весь следующий день провел, растолковывая им тонкости конструкции кресла. Тем временем господин Су и его подчиненные, видимо решив, что мне не под силу преодолевать крутые склоны холмов, решили проложить мой маршрут по вообще труднопроходимой местности. На сей раз мне удалось их переубедить, но вскоре я оказался на территории какой-то строительной площадки, где в результате дождя небольшой отрезок дороги превратился в сплошное месиво из гравия. У меня три раза спускали шины — каждый раз ребята хлюпали по жиже, чтобы сменить колеса; лишь после этого я сдался, и остаток пути мы проделали на автомобиле.

Китай был поистине очарователен. Мы так много здесь всего узнали и увидели, а наше турне здесь воспринимали просто «на ура». Однако во время финиша в Шанхае у нас случился прискорбный инцидент.

В Китае имеется пять баскетбольных команд, составленных из инвалидов-колясочников. С игроками этих команд я провел два тренировочных занятия. Одна местная команда организовала показательную игру в рамках прощальных церемоний, после ее окончания четверо из двенадцати игроков выкатили вместе со мной из спортивного зала, чтобы вместе завершить финальный заезд в Китае.

Вероятно, кто-то из нашего посольства не понял, что спортсмены-инвалиды, участвующие в спортивных состязаниях на колясках, вовсе не обязательно способны передвигаться лишь с их помощью. У некоторых из них ноги ампутированы, но они способны стоять на протезах или костылях. У других же характер телесных повреждений таков, что они могут продержаться на ногах непродолжительное время или даже ходить. Когда мы выезжали из зала и этот тип увидел, как некоторые инвалиды встают, складывают свои спортивные кресла и относят их в помещение для хранения, он поспешил сделать торопливый и совершенно необоснованный вывод.

Он сообщил корреспонденту торонтской газеты «Глоб энд мейл», что китайские спортсмены вовсе не инвалиды, и обозвал их «притворщиками». Естественно, телеграфные агентства ухватились за эту новость. Дэн Пуфан и представители Китайского фонда помощи инвалидам пришли в крайнее недоумение. Да и мы были не менее обескуражены. Вскоре, однако, последовали извинения.

Из всех стран, в которых нам довелось побывать, Китай оставил самое значительное впечатление; здесь нам впервые удалось соприкоснуться со всеми слоями общества — от правительственных кругов до школьников и крестьян, работающих на полях. Обращались с нами здесь с уважением и вниманием. Люди делали все от них зависящее, чтобы наше пребывание в стране было по возможности приятным. Мы всегда будем вспоминать о Китае с теплотой и любовью — и за прием, который там нам оказали, и за отношение, которое было проявлено к нашему турне.

По завершении занятий с китайскими инвалидами-баскетболистами я подумал: вот было бы здорово когда-нибудь в будущем снова вернуться сюда, чтобы заняться преподавательской и тренерской работой. Теперь я был уверен, что когда-нибудь так или иначе это произойдет.

Это было в Южной Корее, примерно на полпути между Пусаном и Сеулом; я разговаривал с группой людей и плакал. Причем сам не мог понять почему. Оглянувшись, я увидел, что у всех остальных слезы на глазах. Оказалось, что всего час назад на этом самом месте полиция использовала слезоточивый газ для разгона студенческой демонстрации. Итак, добро пожаловать в страну летних Олимпийских игр 1988 года.

Одними из организаторов приема нашей группы в этой стране была Корейская широковещательная система, принадлежащая к числу богатейших телевизионных компаний в мире, а также центр Чинг Нип по оказанию помощи жертвам полиомиелита, возглавляемый доктором Вонг. В детстве эта женщина сама перенесла заболевание полиомиелитом и тем не менее добилась разрешения учиться в обычной общеобразовательной школе. Впоследствии в итоге огромных усилий она сумела стать первым инвалидом в Корее — доктором медицины, а также лидером в борьбе за интересы инвалидов у себя на родине.

В Южной Корее мы провели четыре дня, за которые я преодолел расстояние в 160 миль. Люди нас принимали хорошо, особенно во время больших общественных мероприятий вроде фестиваля в честь Дня детей в Сеуле, где 30 тысяч юношей и девушек встретили нас приветственными возгласами и взмахами рук, и вообще, судя по всему, с явным одобрением отнеслись к идее нашего турне. Но в начале нашего визита мы столкнулись с затруднениями, подобными тем, что нам пришлось испытать в Южном Китае: здесь также считали, что общественные мероприятия — самое главное, а езда в кресле-каталке — нечто второстепенное.

По всей видимости сотрудники компании Кей-би-эс рассматривали наше турне как материал для будущего документального фильма, который они рассчитывали использовать для рекламы предстоящих Олимпийских игр для инвалидов, проведение которых было намечено в Сеуле сразу же после летних Олимпийских игр 1988 года. Поэтому нам то и дело говорили: «О’кей, а теперь сделаем остановку!» или: «О’кей, а теперь поехали! Давай, давай, вперед!» Казалось, нет дела более важного, чем соблюдение графика их съемок. Однажды мы на полной скорости пронеслись через какую-то деревню — у меня в это время разболелась спина, и Майк сидел за рулем, одной рукой управляя машиной, а другой размахивал, чтобы освободить дорогу. Тут я заметил, что на трибуне стоит местный мэр и готовится произнести речь. Но нам не дали остановиться: впереди нас ждали более крупная деревня и более важный мэр, и мы опаздывали на эту встречу. Все это меня очень огорчило.

Однажды, завершив очередной этап, мы прибыли в городскую мэрию. У меня снова разыгрался грипп, да и заезд выдался трудным, и я был совершенно измотан. И тут координатор турне, который, в общем-то, игнорировал наши пожелания и настаивал на соблюдении собственного графика, начинает твердить, что нам нужно посетить еще одно мероприятие (мы об этом ничего не знали), а именно отправиться на встречу с детьми-инвалидами то ли в каком-то санатории, то ли в госпитале.

Я лежал в постели. И я отправил ему записку следующего содержания: «Это невозможно. Я просто не в состоянии». Тут наш домик на колесах трогается с места, чтобы отвезти нас в отель. Внезапно до меня доходит, что мы едем куда-то не туда. Смотрю сквозь лобовое стекло и вижу: впереди нашей машины идут на своих каталках те же двенадцать спортсменов-колясочников, которые сопровождали меня весь день. Они по-прежнему крутят колеса, камеры по-прежнему стрекочут — значит, мы едем в госпиталь.

Вот тут-то я действительно разъярился, а этот парень-кореец весь взмок от пота. Встал самым натуральным образом на колени и взмолился: «Прошу вас, мистер Хансен! Ради детей!» Тут как раз наш домик на колесах окружили дети. Ну что я мог ему сказать? Вылезаю из машины и отправляюсь наносить визит. Позднее мы все это с ним обсудили, после чего оставшаяся часть нашего турне по Корее прошла, как хорошо отлаженный часовой механизм.

Ладно, не спорю, по натуре я гонщик. Во время турне это качество характера мне приходилось по большей части сдерживать, но тут уже второй день один из сопровождавших меня колясочников не давал мне покоя. Он постоянно держался впереди меня, да еще поворачивался ко мне и махал рукой — мол, давай-ка быстрее!

В конце концов — шел третий день заезда, и мы приближались к Сеулу — я решил: хватит! Я потребовал, чтобы Дон заменил толчковые ободья на коляске на двенадцатидюймовые и поставил самые большие колеса.

Мы вышли на очередной этап, и этот парень попытался занять свое обычное место. Но чем сильнее он крутил свои колеса, тем сильнее толкал я свои. Очень скоро все это превратилось в спринт-гонку на последних четырех милях первого тринадцатимильного отрезка пути.

Впереди показался холм, на вершине которого, согласно маршрутной карте, дорога делала поворот. Я прикинул: вот там-то я с ним и разделаюсь, а потом подожду его за поворотом. Я оставил его за спиной — он глотал воздух, как рыба, — обогнул поворот дороги, рассчитывая снизить скорость, и вижу — впереди еще один холм, а за ним еще один поворот. А за этим холмом — следующий. Когда я добрался до вершины последнего холма, то и сам был едва живой. Но уж там-то у меня появилась возможность насладиться передышкой, пока я сидел и ждал этого парня. Ждать его пришлось долго, да и вид у него, когда он появился, был отнюдь не блестящий.

Я дождался, когда он обогнет последний поворот, улыбнулся и снова двинулся вперед — потом обернулся и слегка поманил его ладошкой — мол, давай-ка, поторапливайся!

Мы посетили места, отведенные для проведения Олимпийских игр, а также встречались с членами организационного комитета Олимпийских игр для инвалидов — с ними мы обсудили прогресс, достигнутый в этой области, а также говорили о настоятельной необходимости добиться того, чтобы спортсмены-колясочники были представлены в программе Олимпиады — причем не в рамках показательных или демонстрационных выступлений, а в качестве равноправных участников соревнований, где мы могли бы соревноваться, как равные среди равных. Это обязательно должно состояться — невозможно, одно выступление на летних играх и одно на зимних, — но борьба за это была долгой и трудной, и она еще далеко не завершилась. Потом мы отправились самолетом в Токио — Япония была последней страной в азиатской части нашего турне, где нам предстояло пройти последнюю тысячу миль перед тем, как перелететь назад в Майами.

Перспектива заезда в Японии представлялась не особенно радужной из-за огромного количества бюрократической волокиты, а также озабоченности наших хозяев организацией маршрута в условиях густо населенной территории и напряженности движения на дорогах. К счастью, когда переговоры перевалили за десятичасовую отметку, принц Томохито из Микаса проявил интерес к нашему турне и согласился стать нашим почетным председателем. Стоило ему щелкнуть пальцами, и все пошло как по маслу. Он тут же заручился участием таких корпораций, как Ай-би-эм и «Тойота». Нас повсюду принимали с распростертыми объятиями, и, хотя погодные условия были далеки от идеальных для езды на каталке и нам не удалось избежать обычных нервотрепок, когда мы сбивались с маршрута, люди принимали нас так же сердечно, как и во время моих прежних посещений этой страны для участия в марафонских заездах в Оите.

Должен признаться, у нас произошло несколько случаев, способных кого угодно привести в полное замешательство. Взять, к примеру, умывальную комнату в одном из маленьких городков. Ну как может парень в кресле-каталке преодолеть глубокий желоб для стока воды? Или эти короткие глубокие ванны. Влезть в такую легко. А вот вылезти — совсем другое дело. Или что вы скажете по поводу доктора-глазника, который обследовал мой глаз на предмет инфекции в прихожей своего кабинета при свете карманного фонарика только потому, что по традиции вам следует разуваться, прежде чем войти в комнату, а он как-то не сообразил, что проще было бы очистить от грязи колеса моей каталки? Впрочем, засорение он удалил.

А потом наступил черед того вечера в Токио, когда мы послали Майка и Нэнси сбегать за гамбургерами в закусочную «Макдональд’с» всего в двух кварталах на нашей улице, а они пропали на целых семь часов. Послушать их рассказ — все звучало вполне логично. Чтобы не потеряться на токийских улицах и наверняка добраться до ресторана, они взяли такси. Шофер их вез примерно час. И вот тут-то они по-настоящему потерялись. Они поймали другое такси и попытались вернуться назад — но не могли вспомнить название отеля. Спустя несколько часов их осенило вдохновение, конечно же, название отеля и телефон знает Мюриэл Хани — она у нас отвечала за связь с прессой. Они решили позвонить Мюриэл. И куда? В Ванкувер! Впрочем, что тут особенного? Правда, возникла одна проблема. В Ванкувере в это время стояла глубокая ночь — а у них не было при себе домашнего телефона Мюриэл.

«Я знаю, что делать, — сказал Майк. — Я позвоню домой и узнаю телефон Мюриэл у родителей. Потом мы позвоним Мюриэл, она скажет нам название отеля и телефон, и все будет в порядке».

К этому времени они не знали, что делать — плакать или смеяться. Идет дождь, они продрогли и вымокли, а главное — проголодались, и в это время Майк разговаривает по телефону с Патриком.

«Отец, — говорит он ему. — Помнишь, ты как-то сказал — если мне что-нибудь понадобится, чтобы я сразу же звонил тебе? Так вот, мне кое-что нужно. У тебя есть телефон Мюриэл Хани?..»

Всего-то пара кварталов, два телефонных звонка через Тихий океан — и семь часов спустя они вернулись в отель. А гамбургеры они так и не принесли.

Уж коли речь зашла о еде, расскажу, как Ли помчался обследовать походную кухню, которой ему предстояло пользоваться в пути. Она оказалась еще меньше, чем просвечивавший насквозь бутербродный фургончик, с которым ему пришлось мучиться в Китае, — примерно размером с грузовичок для перевозки хлеба. В нем не было ни холодильника, ни цистерны с водой, зато имелся примус с камфоркой размером дюймов десять. Всякий раз, как Ли залезал внутрь, он набивал себе шишку на голове. Если когда-нибудь в программу Олимпийский игр включат приготовление пищи в грузовике на ходу, при этом стоя и одновременно жонглируя тремя предметами, Ли наверняка победит.

Одной из неудачных сторон нашего турне было то, что, в общем-то, так и не удалось познакомиться с ночной жизнью. Меня либо обкладывали льдом, либо массировали, или же я просто пытался выспаться. Но мне повезло: со мной была моя девушка. Дон вместе с Майком и Ли, конечно, отправлялись погулять, но ведь они были молоды и холосты. Естественно, временами они испытывали тягу познакомиться поближе с местной городской культурой.

В один из вечеров в Токио они оказались в знаменитом «Поющем баре» — у них там имеется огромное количество кассет с популярными мелодиями, к которым отдельно выдаются тексты песен. Если вы испытываете непреодолимое желание попеть, вам нужно отыскать вашу любимую песню в справочнике, после чего кассету вставляют в магнитофон, вы впрыгиваете на сцену и поете перед микрофоном, а строчки текста бегут перед вами на экране маленького телевизора.

Так вот, Дон — профессиональный музыкант. А характер у него такой, что он либо ужасно молчалив и застенчив, либо уж если заведется, то не остановишь. В тот вечер он решил исполнить песню Элвиса Пресли «Люби меня нежно».

Итак, кассета поставлена, он встает перед микрофоном и начинает петь. Народ в зале тут же приходит в восторг. Люди чуть ли не падают на пол со стульев. «С чего это они так хохочут? — недоумевает Дон. — Эй, ребята, ведь это же баллада!» В общем, он ничего не может понять. Наконец он замечает, что люди в зале смотрят куда-то за него. Он оборачивается и видит, что там происходит. На гигантском экране у него за спиной демонстрируется порнографический видеофильм. И пока Дон воспевал нежную любовь, парочка на экране занималась ею, скажем так, в несколько иной манере.

Мы покидали Азию, и каждый из нас оставлял здесь частичку себя навсегда. Невзирая на все проблемы, в Азии наше турне снискало наибольший успех, чем где бы то ни было. Народ нас встречал с энтузиазмом. Мы уезжали отсюда с твердой уверенностью: да, наш призыв услышан.

Отчасти это произошло благодаря таким людям, как Дэн Пуфан и принц Томохито, чья заинтересованность воплотилась в личном участии в проекте. Мы также познакомились с кузенами принца — крон-принцем Акихито и принцессой Мичико — они также проявили большой интерес к нашему предприятию. Но главным образом, как мне кажется, все так получилось потому, что люди оценили наше самопожертвование и то, что мы не требовали ничего в ответ, кроме того, чтобы они нас выслушали и прониклись участием к нашим проблемам, к тем битвам, которые нам приходится повседневно вести, и осознали те скрытые возможности, которые мы в себе несем — мы, от которых отворачивались и которых игнорировали в столь многих частях света.

Аманда, Нэнси и Ли уехали из Японии за неделю до меня: они отправились в Ванкувер, чтобы побывать на «Экспо». Аманду заменил Клайд Смит — физиотерапевт из Ванкувера и мой хороший друг. Должно быть, он чертовски устал, потому что я все слонялся вокруг и канючил, как мне не хватает Аманды.

Но вот мы и вылетели в Майами. Там к нам вновь должна была присоединиться Аманда. А оттуда нам предстояло совершить последний рывок домой.