Человек в движении

Глава 11 «РАДИ НЕГО МЫ ГОТОВЫ НА ВСЕ!»

Спустя семнадцать месяцев и три дня, а также оставив за плечами тридцать три страны, с тех пор как кавалькада Рика тронулась в путь из торгового центра «Окридж» в Ванкувере, участники турне «Человек в движении» вновь вернулись в Канаду — на сей раз похудевшие и окрепшие. За улыбками и приветственными взмахами рук чувствовалась закалка бойцов-коммандос, собранных и готовых к последнему броску.

Не обошлось и без потерь. Они лишились Тима Фрика, а затем Ли Гибсона, который покинул их в Нью-Йорке в силу личных причин. Тем, кто остался, пришлось лишь теснее сомкнуть ряды.

«Мы работали до седьмого пота, пока шли на север вдоль по побережью от Майами, — говорит Майк Рейд. — Мы понимали, что в Канаду должны прийти настоящими профессионалами, и, когда мы туда добрались, мы таковыми и были».

В команду влились свежие силы: Саймон Камминг — двоюродный брат Майка и Аманды Рейд, ветеран турне «В ногу с народом», проходившем в США и Европе, — включился в подготовительную работу по организации пробега вдоль Восточного побережья Северной Америки; Рико Бонди — он занимался предварительной подготовкой маршрута по территории Канады начиная с июля 1985 года, а также работал в ванкуверском оффисе — присоединился к дорожному экипажу в качестве полноправного участника, когда они достигли Ньюфаундленда; Майк Помпони по кличке Механик должен был присоединиться к команде в его родном Гамильтоне, чтобы обеспечить жизнедеятельность каравана в течение зимних месяцев; Деррик Хилл — его прозвали Ремонтником — был членом общественного клуба «Кинзмен», работать во время турне ему приходилось в одиночку: он путешествовал один по Канаде и за день-другой до прибытия основной группы организовывал продажу различных товаров с символикой турне «Человек в движении» с помощью членов местных отделений клуба «Кинзмен», да и сам торговал с передвижного лотка. Деррик с самого начала работал координатором турне Терри Фокса, но так ни разу и не имел возможности участвовать в его пробеге. Для него личное участие в турне Рика и возможность собственными глазами видеть, как это происходит до самого финиша, были делом из ряда вон выдающимся, и он отдавал себя ему без остатка.

Вначале эта четверка выполняла обязанности участников команды, но при этом они не были ее полноправными членами. Как в армии — пока новобранцы не прольют крови, к ним всегда относятся не вполне всерьез.

«Все были очень милы, — вспоминает Рико Бонди. — Но когда требовалось оказать какую-то помощь, создавалось впечатление, что меня там нет. Они так долго были в пути, каждый так четко знал свои повседневные обязанности, что предложение помощи воспринималось как чуть ли не бестактность. Затем я постепенно влился в коллектив. И вот что любопытно: спустя какое-то время, когда к нам присоединился Механик, я обращался с ним точно так же. Потому что теперь я был членом команды, а он новичком».

В течение нескольких недель они только и слышали, что в Канаде их ждет грандиозный прием, что вся страна прямо-таки помешалась на турне «Человек в движении». «Вот здорово!» — отвечали они. Но на самом деле они на это не рассчитывали. За время пути одно они усвоили твердо: надейся на лучшее и готовься к худшему. И частенько это спасало их от неприятностей.

Главной целью турне для них было привлечь внимание общественности к положению инвалидов. Даже в тех пяти-шести странах, где главной целью их пребывания был сбор средств, все их усилия закончились такими результатами, от которых можно было впасть в уныние. Постепенно после довольно замедленного старта программа активизации общественного мнения достигла огромного успеха. Но они понимали, что этот факт сам по себе не способен пробить предвзятое отношение тех критиков, часть из которых уже принялась описывать их турне как некий «цирк на потребу прессе». Успех этой программы трудно было определить или изменить в количественном отношении. Когда счет идет на деньги, тут все просто. Недоброжелателям турне достаточно было взять две колонки с совершенно различными цифрами и выставить их для обозрения.

К моменту возвращения в Канаду участники турне, бюджет которого оценивался в полтора миллиона долларов, а сумма предполагаемых пожертвований — еще в 10 миллионов, сумели собрать всего 174 тысячи долларов. Если Канада не оправдает их надежды, то затея с турне будет расценена во многих местах как полный провал. И невзирая на всю их браваду, несмотря на радость возвращения домой, участники команды Рика мысленно держали пальцы скрещенными.

«Я уж начал сомневаться, не окажется ли встреча на родине вроде тех духовых оркестров, что нам обещали в США, — говорит Майк Рейд. — Знаете, нам только и говорили: «вот приедете в следующий город…» — но там их ни разу так и не было».

Они находились на слишком большом расстоянии, чтобы услышать звуки скрипок. А далеко на севере, на Ньюфаундленде, канадцы, живущие на самой восточной оконечности страны, уже настраивали свои инструменты…

Звали ее Дебби Прим, и стоило провести полминуты в ее обществе, как вы переставали замечать, что она прикована к инвалидной коляске. Бывало, встрепенется, протянет вам руку и скажет: «Привет! Меня зовут Дебби Прим. Полиомиелит с 1962 года. Как поживаете?» Такому не возможно не поразиться.

В свои двадцать семь лет Дебби занимала пост председателя оргкомитета по проведению турне в Ньюфаундленде — это была всего лишь одна из многих организаций по оказанию помощи инвалидам, с которыми она сотрудничала. Она также обладала медалью победителя Национальных игр инвалидов-колясочников, проходивших в 1973 году в Ванкувере, участвовала в других подобных играх в 1976, 1977 и 1978 годах, а также в Панамериканских играх для инвалидов в Галифаксе в 1982 году. Она занимала пост председателя Оргкомитета Ньюфаундленда по проведению Года инвалидов и являлась обладателем награды «Ньюфаундлендский инвалид года» за 1980 год. Все это было для нее побочными занятиями помимо ее основной работы в Королевской полиции Ньюфаундленда в качестве оператора телефонной станции.

Короче, она относилась к своему недугу как к неотъемлемому обстоятельству жизни, но отнюдь не как к сдерживающему фактору. «Помериться силами с полиомиелитом я успела в двухлетнем возрасте, — шутила Дебби. — Да, так это и называется — схватиться с полиомиелитом. Что ж, моя схватка с болезнью продолжается и по сей день».

Она не победила болезнь, но сумела свести бой вничью, и вот, оглядываясь вокруг с трибуны, установленной в Кейп-Спире в Ньюфаундленде во время приема, на организацию которого она положила так много сил, я невольно подумал: сколь многого ей удалось добиться в достижении той цели, ради которой мы отправились в это турне!

До чего же это было прекрасно. Здесь, в самой восточной точке Канады, создавалось ощущение, что время словно остановилось сто лет назад. За спиной у нас волны Атлантического океана с грохотом разбивались о скалы. Чуть сбоку стоял маяк, до сих пор действующий с 1841 года. Работа на нем переходила от отца к сыну — и так целых 141 год.

А на трибуне три поколения скрипачей демонстрировали свое искусство собравшимся здесь почетным гостям из различных гражданских, провинциальных и федеральных учреждений: тут были также члены оргкомитета, сотрудники корпораций-спонсоров, а также мэр Уильямс-Лейка Этель Уингер, неожиданно пожаловавшая на эту встречу. Музыканты — Келли Расселл — на вид ему было лет за тридцать, одиннадцатилетняя Патти Морэн и живая легенда Ньюфаундленда — восьмидесятисемилетний Руфус Гуинчард — наяривали «Танец путника», который Руфус сочинил в 1930 году.

Картина получилась замечательная: Руфус — он держал смычок в старомодной манере за середину — играл сидя, обеими ногами отбивая ритм, словно танцор в башмаках на деревянной подошве; перед сценой развевались на ветру флаги и знамена с девизом «Человек в движении», тут же висела телеграмма длиной 325 футов из Ванкувера — на ней были 41 тысяча и 80 подписей в поддержку нашего турне, — а внизу в толпе зрителей сидел Мел Фитцджеральд — мой старый друг и соперник, один из самых выдающихся атлетов, с которыми мне приходилось встречаться в жизни.

На следующий день мы должны были снова отправиться в путь, и мы знали — оставшаяся часть турне будет самой трудной. Но мы снова были в Канаде, и сейчас в этой приятной, дружеской обстановке, в окружении самых милых людей, о встрече с которыми можно только мечтать, время для нас словно остановилось. Работа нас ждала только завтра — а ведь завтра, черт возьми, мне исполнится двадцать девять лет.

Наше путешествие из Майами на север если и не принесло особой прибыли, то, во всяком случае, было богато разнообразными событиями и даже иногда приобретало юмористическую окраску. Наконец-то, во время нашего последнего этапа по территории США, который проходил позднее, чем это первоначально намечалось, американцы начали проявлять признаки того, что им известно о нашем присутствии.

Мы приняли участие в телевизионном шоу «Сегодня», встретились с мэром Нью-Йорка Эдом Кочем и актером из театра «Барнаби» Майклом Фоксом, который снискал огромную популярность благодаря участию в телевизионном сериале «Семейные узы», а также побывали на званом обеде, который в нашу честь дал Кен Тейлор, бывший канадский посол в Иране, — он стал национальным героем Америки благодаря защите американских граждан, которые были захвачены в качестве заложников. Для нашей группы была организована специальная экскурсия по заданию Организации Объединенных Наций, где мы также провели пресс-конференцию для журналистов, аккредитованных при ООН. В Бостоне у меня состоялся ленч с моим излюбленным героем — хоккеистом Бобби Орром — он мне подарил одну из своих хоккейных маек с номером 4 (которую я с гордостью надел перед тем, как вкатить в его родной городок Пэрри-Саунд в провинции Онтарио). В Бар-Харборе, штат Мейн, мы завершили наш трехсотый день, пройденный в кресле-каталке, — последний день в Соединенных Штатах.

И вот теперь мы были в последней стране нашего турне — у себя на родине, — и вскоре нам на собственном опыте предстояло убедиться в правоте тех слов, которые мне постоянно твердили начиная с первого дня путешествия. «Что до моральной поддержки — ее ты получишь везде, — не раз говорили мне. — Но если тебе и удастся собрать деньги, то только после возвращения в Канаду».

Я верил в это. Больше ничего не оставалось. Но в глубине души еще и надеялся на маленькое чудо: оно бы нам вовсе не помешало. И однажды оно свершилось.

Как раз когда мы выезжали из Кейп-Спира, на другой день после состоявшейся там церемонии встречи, к нам на велосипеде подъехала девушка по имени Лесли Томблин. Родом она была из Ванкувера, но последние два года прожила на Ньюфаундленде, и вот что она нам предложила.

«Вы упускаете верные пожертвования, — сказала она нам. — Ваш дом на колесах отправляется в путь прежде, чем люди успевают понять, что к чему. Вы не будете против, если я завтра отправлюсь вместе с вами и буду ехать следом? А на заднем колесе своего велосипеда я могу укрепить ведерко для пожертвований и собирать в него деньги».

«Конечно, — ответили мы. — Давай, действуй».

На другое утро спозаранку она вновь появилась у нас, по обе стороны заднего колеса у нее на велосипеде были привязаны два картонных ведерка из-под мороженого с надписью «Для пожертвований», а у самой — рюкзак на спине. Затем мы тронулись в путь: сначала в Сент-Джонс, где нас ждал прием, а затем дальше на автостраду.

Во второй половине дня она подъехала на своем велосипеде к головной машине нашего каравана — люди, которые ехали в машине, также собирали деньги, которые им просовывали в окно.

«Можно я оставлю свой рюкзак у вас в машине?» — спросила Лесли.

«А что в нем?»

«Деньги, — скромно ответила она. — Картонки все наполнялись и наполнялись, а я не хотела останавливаться. Вот мне и приходилось то и дело дотягиваться до них и пересыпать содержимое в рюкзак. Теперь он полон, и мне…»

Итак, рюкзак перекочевал в машину. Ребята толком не знали, что с ним делать. До сих пор никаких проблем не возникало, потому что пожертвования не стекались к нам таким обильным потоком. Теперь у нас появились деньги, которые собрала Лесли, плюс то, что набрали ребята в машине сопровождения, и те пожертвования, которые передавали через окошко в наш домик на колесах. Стало очевидно, что белый деревянный ящик с прорезью в крышке больше не в состоянии вместить все собранные нами средства. Пришлось пересыпать деньги в большой зеленый мешок для мусора.

Мы передали этот мешок Мюриэл Хани — она приехала к нам из Ванкувера и отвечала за контакты с общественными организациями и прессой, — а также Джиму Тейлору — он присоединился к нам для совместной работы над книгой. Они на машине вернулись в отель «Ньюфаундлендер» в Сент-Джоне, отнесли мешок в комнату Мюриэл и высыпали его содержимое на кровать.

Денег было так много, что они даже попадали на пол. Хихикая, словно помешанные, они принялись пересчитывать их. На это у них ушел целый час, а когда они закончили считать, то у обоих перехватило дыхание. Однодолларовых банкнот: 351. Двухдолларовых: 162. Пятидолларовых: 154. Десятидолларовых: 51. Двадцатидолларовых: 31. Пятидесятидолларовых: 4. Кроме того, там было чеков на 1 тысячу 890 долларов, 22 доллара 90 центов мелочью, 13 долларов США, три ньюфаундлендских значка, религиозный талисман на цепочке и ключ от номера в мотеле.

Всего же в зеленом мешке для отходов находилось 4 тысячи 700 долларов и 90 центов, заработанных тяжелым трудом жителей небольшой части провинции, существование которых граничит с чертой бедности, — в этом проявились их любовь и уважение к нам.

Но сама по себе сумма собранных долларов ни в коей степени не может отразить всего, что испытали мы в тот день, когда путешествовали по холмистым дорогам, пролегающим от Сент-Джона через Топсейл, Фокстрэп, Келлигрью, Аппер-Галлис и Сил-Коув — вплоть до Холируда. А было так, что в этой провинции, где двадцать пять процентов населения не имеет работы, нам навстречу выходили люди и отдавали нам свои помятые доллары, угощали нас атлантической лососиной, пирогами с черникой и даже поднесли мне семь тортов, выпеченных в честь моего дня рождения. Ребятишки на костылях стояли вдоль дороги, поджидая меня, чтобы просто приветственно помахать рукой, а некоторые, прихрамывая, ковыляли ко мне, чтобы вручить поздравительную открытку или монетку в двадцать пять центов.

Теперь нам было известно о том, что в политических и деловых кругах отношение к нам изменилось до неузнаваемости. На приеме в честь моего дня рождения, который состоялся в середине дня в Сент-Джонсе, нам вручили чек на 10 тысяч долларов от премьер-министра Брайана Пекфорда.

Сотрудники крупных компаний проводили сбор средств непосредственно у себя на работе — в компаниях по грузовым автомобильным перевозкам, в банках, нефтедобывающих компаниях, в Налоговом управлении Канады.

Не остался в стороне и Рональд Макдональд.

С самого начала турне нам оказывали поддержку рестораны его компании, за чем непосредственно следил вице-президент «Макдональд’с» Рон Маркус, руководивший Западным отделением компании. Затем Джордж Кохон, президент канадского отделения «Макдональд’с», увидел по телевидению мое интервью в программе «Сегодня» и был настолько им потрясен, что даже позвонил Маркусу из Торонто. «Чем конкретно мы помогаем этому пареньку? — спросил он последнего и добавил: — По-моему, мы должны оказать ему серьезную поддержку».

После этого звонка компания «Макдональд’с» преисполнилась решимости собрать как минимум 250 тысяч долларов в Канаде: первый вклад в эту сумму в виде чека на 4 тысячи 500 долларов сделал господин Кохон, когда преподнес мне его на церемонии в Сент-Джонсе, — эта цифра соответствовала количеству «Больших Маков», распроданных в окрестностях городка во время специальной выездной торговли. Но и здесь дело было не только в деньгах. Рон и Джордж сделали все от них зависящее, чтобы оказать нашему турне посильную помощь. Рональд присутствовал на столь многих общественных мероприятиях, что меня из-за этого кто-то прозвал «Мак-человеком в Мак-движении».

За неполных два дня жители Ньюфаундленда сумели собрать и передать нам 97 тысяч 387 долларов и 93 цента. Но куда больше меня трогали подарки другого рода — те, что задуманы надолго, вроде покатых бордюров тротуаров и пандусов для инвалидных колясок, вроде того, что был у входа в ратушу в городе Саут-Консепшн-Бей: его еще не успели покрасить, а из свежеобструганных досок сочилась смола. Они хотели сделать там что-нибудь основательное, но на это не было денег. А когда узнали, что я собираюсь сделать у них остановку, то соорудили его при помощи добровольцев.

Тогда мы еще не знали, что нас ожидает подобный прием по всей провинции и вдоль всего побережья: люди весьма скромного достатка выходили к дороге и отдавали нам все, что могли. И там, где они не могли нам дать денег, нас ожидал пандус, специально пристроенный к входу в магазин или к какому-нибудь общественному зданию, ранее недоступному для инвалидов.

Во время остановки в Саут-Консепшн-Бее одного из сопровождавших нас полицейских спросили, как это все могло получиться.

«Значит, так, — задумчиво ответил он. — Когда сюда приехал Терри Фокс, он только это дело начинал, и Ньюфаундленд встретил его не особенно ласково. Со Стивом Фонио мы обошлись немного получше, но и он тоже лишь стоял у истоков. Но вот наконец пожаловал этот парень Рик, а ведь он объехал целых три четверти земного шара. Разве мы могли позволить ему отправиться домой и не показать, что все это для нас значит? В этом-то вся штука. Для этого парня мы готовы на все».

30 сентября, после пятидесятимильного заезда, я прибыл в Петикодак, что в провинции Нью-Брансуик, примерно ко времени ужина, рухнул на постель в номере мотеля, включил телевизор и услышал сообщение о том, что мы с Амандой помолвлены.

Мы-то, конечно, об этом знали, но предполагалось, что больше никто об этом не должен знать. Мы не успели рассказать об этом даже своим родителям. А тут какая-то женщина объявляет по телевизору, что представитель нашего турне официально сообщил, что мы помолвлены! Я схватил телефон и позвонил в штаб-квартиру в Ванкувере. Как и следовало ожидать, сотрудники оффиса и сами пытались дозвониться до меня. Разговор у нас получился несколько сумбурный.

«Рик! Тут по телетайпу поступило сообщение, из которого следует…»

«Да, тут какая-то ведущая по телевизору объявляет, что мы…»

«Что ты и Аманда помолвлены и что…»

«А кто этот «официальный представитель турне»? Кто посмел сделать подобное сообщение без моего…»

«Да об этом же и в сообщении телетайпа говорится, и нам звонят все эти репортеры, а мы ничего не знаем и…»

«Постойте-ка! Вы хотите сказать, что не делали никаких…»

«Ты хочешь сказать, что никому не рассказывал о том, что…»

«Нет!»

«И мы — нет!»

«В таком случае как же…»

Я снова повалился на кровать. Конечно же, мы были помолвлены. Мы почти с самого начала знали, что рано или поздно это случится. Я даже купил Аманде кольцо еще в городе Роли, в Северной Каролине. Ради этого мне пришлось прибегнуть к небольшому плутовству.

С того дня, как мы выехали из Ванкувера, денег у меня при себе не было — вообще полный ноль. Просто в них не было нужды. Каждую минуту в течение дня, когда я не крутил колеса кресла-каталки, со мной постоянно кто-то находился, обычно это была Аманда, которая следила за всеми делами и записывала все наши повседневные расходы. Само собой разумеется, что я не мог попросить у Аманды денег, которые требовались на покупку кольца. Я позаимствовал их из фонда нашего турне, предназначенного для «текущих расходов», а позднее возместил их деньгами, которые снял со своего счета в Ванкувере. А в тот день я нарочно затеял ссору с Амандой, чтобы был предлог удрать из комнаты и на какое-то время отделаться от нее, потом попросил Майка проводить меня, пока я отправлюсь в магазины на поиски нового оптического прицела для моего ружья — в США они дешевле, чем в Канаде. На самом же деле мы сходу двинулись в ювелирный магазин, где и купили кольцо — обыкновенное золотое кольцо с бриллиантом в обрамлении четырех «розочек». Я держал это в тайне от всех, кроме Майка — ему я и оставил кольцо на хранение до наступления подходящего момента.

Причин для того, чтобы торопиться с вручением кольца Аманде, не было. С самого начала мы договорились, что подождем с помолвкой до завершения турне. Мы и так знали, насколько все между нами серьезно, и сам по себе факт помолвки ничего не менял. Но вот наступило 29 сентября, и в номере мотеля «Нептун» в Шедиаке, в провинции Нью-Брансуик, явно предназначенном для влюбленных пар, за прекрасным обедом с отличным белым вином и под приглушенные звуки музыки, тихо льющейся из стерео динамиков, я сделал ей предложение и вручил кольцо.

И надо же, не прошло и суток, как об этом сообщают по телевидению и по системам телетайпной связи! Проклятье, как это могло случиться?

Я снова схватил трубку телефона. Может быть, еще не все успели узнать об этом.

«Алло, отец? Мы с Амандой помолвлены».

«Знаю. Мне один парень на работе уже рассказал. Он слышал сообщение по радио».

«Ах, вот как. Ну ладно. Тогда я позвоню Брэду. А то он…»

«Он тоже знает. Он уже звонил мне».

«Вон оно как…»

Аманда тоже позвонила своим родным и тоже услышала такие же ответы. Вот вам и тихая помолвка.

Когда мы покидали мотель «Нептун», мы тихонько поблагодарили администратора за прекрасное обслуживание, не забыв при этом сказать, что мы никогда не забудем его заведение, потому что здесь произошла наша помолвка. Как мы узнали позднее, наш разговор случайно подслушал один из членов организационного комитета побережья. А он работал на радиостанции. Вот так-то!

Вообще-то, я думаю, мы вели себя довольно наивно. Мы вовсе не собирались устраивать из этого такую уж большую тайну. Мы думали, что, если кто-нибудь обратит внимание на кольцо на руке Аманды, мы ответим: да, мы помолвлены. Конечно, для нас двоих все это было очень важным событием. Но разве могло оно представлять какой-то интерес для кого-нибудь, кроме нас, на фоне того замечательного приема, который нам оказывали по всему побережью, и при том, сколько всего замечательного происходило в связи с нашим турне?

И опять-таки я ошибался. Вероятно, дело в том, что всем нравятся любовные истории. Нравится вам это или нет — что до нас, мы вовсе не были в восторге от этого, — но История любви Рика и Аманды превратилась в крупное событие в масштабах всей страны.

Мы уже устали отвечать на Главный вопрос, который нам задавали буквально со всех сторон: «Простите, Аманда, но нас вот что интересует: ну, сами знаете, Рик частично парализован и так далее… в общем, хм, как у него насчет… ну, сами понимаете? Как у вас с ним по части…? То есть способен ли он…?»

Стоило только начать, и они буквально не слезали с нас. Обычные, правдивые ответы вроде «Да, мы очень хотим детей», или «Нет никаких причин, в силу которых мы не можем их иметь», или «У инвалидов все так же, как и у остальных людей: кто-то может, а кто-то нет, а кстати, вы и к здоровым людям обращаетесь с подобными вопросами?» — такие ответы их явно не устраивали.

У нас оставалось слишком мало времени на личную жизнь. Но то, что у нас было, мы старались всячески оберегать. И когда дело заходило слишком далеко, у нас имелся заготовленный стандартный ответ: «Это наше личное дело. Давайте-ка лучше поговорим о турне».

А тем временем турне приближалось к пику.

Помните, я вам рассказывал про нарастающую волну приветствий, которую я так зримо себе представил, пока мы с трудом пробивались по дорогам штата Вашингтон? Впервые она зародилась в Ванкувере. От этой искры словно вспыхнул весь стадион, и Ньюфаундленд был его вторым сектором.

Затем подключилась Новая Шотландия, за ней волна перекинулась на остров Принца Эдуарда, потом настала очередь Квебека, и, когда мы достигли границ Онтарио, вся Восточная Канада превратилась в один гигантский стадион, сотрясающийся под грохот ритма «Огня святого Эльма» и живущий девизом «Человек в движении».

Я бы сбился со счета, если бы попытался перечислить все то, что вокруг нас происходило, — различные встречи на улицах, на приемах и в десятках школ, в которых мы побывали, во всех госпиталях и реабилитационных центрах, которые мы посетили по пути следования. Все это чередовалось с такой быстротой, что мы едва успевали сообразить, что сказать в ответ, как на нас сваливалась очередная встреча.

Как-то Саймон оказался в Сиднее, в провинции Новая Шотландия, где ему предстояло заняться работой по подготовке маршрута, и, к собственному удивлению, обнаружил у себя в руках ассигнаций и чеков на сумму 26 тысяч долларов, которые были собраны еще до его прибытия. Он так разволновался, что всю ночь придется сидеть и охранять это богатство, что побросал деньги в зеленый мешок для отходов, спрятал его в ванной в своем номере в мотеле и все равно не спал полночи — то и дело бегал и проверял, все ли на месте. На следующее утро, через полчаса после того, как он тронулся в путь на своем автомобиле, Саймон вдруг понял, что оставил мешок в мотеле.

«Мешок для мусора, — простонал он, разворачивая машину и что есть силы нажимая на газ. — Ведь уборщицы выбрасывают эти мешки. И швыряют их в мусоропровод, который ведет в печку… О Боже! Что я наделал!»

Он успел вернуться туда вовремя. А если бы не успел, то, наверное, так бы и продолжал жать на газ, пока не свалился в океан.

В городке Труро, что в провинции Новая Шотландия, Майк то и дело твердил полицейскому, который возглавлял наш эскорт, что у того слишком мало людей в подчинении. А полицейский стоял на своем: нет, мол, достаточно. Стоит ли волноваться, ведь население городка всего каких-то 12 тысяч.

«Мы уж как-нибудь без тебя управимся, сынок», — говорил он Майку.

«Ну так и быть», — с неохотой согласился Майк. В тот день 10 тысяч человек сплошь заполнили автомобильную стоянку перед оркестровой раковиной, с которой мне предстояло выступать. Полицейские делали все, что было в их силах, но держать под контролем такую толпу было попросту невозможно.

«Похоже, ты был прав», — заметил полицейский.

«Вот именно», — ответил ему Майк.

Полицейского винить было нельзя. Майк же успел побывать в Китае. Там он видел многотысячные толпы. Естественно, у местной полиции не было никаких оснований предполагать, что произойдет столь массовое стечение народа. А тут какой-то юнец, причем не имеющий никакого отношения к полиции, берется учить их, как нужно работать! Ну нет! Такому не бывать!

Мы же этот урок хорошо усвоили и старались не забывать его на всем пути следования. Управление движением транспорта, поддержание порядка во время массовых скоплений людей, меры по обеспечению безопасности и полицейские эскорты — все это просто так с неба не валится. На все это требуются многие часы и даже дни кропотливой работы и совместного планирования с различными службами. В этом смысле мы достигли совершенства, и, похоже, полицейские относились к нам с симпатией — отчасти, как мне кажется, и из-за наших головных уборов.

В каждом окружном или провинциальном полицейском управлении имеется своя собственная эмблема, которая является неотъемлемой частью головного убора. Я высказал предложение, чтобы перед тем, как перейти под опеку очередного полицейского управления, мы украшали наши шапки кокардами с его эмблемой и не снимали их до тех пор, пока находимся в пределах их территории. Для нас это стало традицией, и, наверное, благодаря этому, где бы ни оказались, повсюду мы становились почетными членами местной полиции.

Майк был у нас главным по части безопасности. Только у него было портативное переговорное устройство, с которым он ехал рядом со мной или впереди нашей группы и поддерживал связь с полицейским эскортом или с различными автомобилями, входившими в наш караван. Однако в газетах и в передачах телевидения его называли исключительно «телохранителем Рика Хансена», видимо, потому, что он парень крупного телосложения, носит черные густые усы, а еще, вероятно, потому, что он прошел выучку в юношеской хоккейной лиге, где учат давать сдачи, если кто тебя тронет. Впрочем, Майку, как и всем остальным участникам нашей группы, пришлось приобрести некоторые навыки дипломатии и умение поддерживать отношения с представителями средств массовой информации. И в Монреале он всем нам продемонстрировал, насколько хорошо сумел усвоить эти уроки.

Вокруг меня сгрудились фотографы, и все они толкались, стараясь выбрать наиболее удачную точку для съемки. Один из этих парней вел себя особенно настырно. Дважды Майк просил его держаться чуточку подальше. И вот во второй раз, проходя мимо Майка, он довольно крепко двинул его плечом. Майк в ответ слегка толкнул его плечом и добавил локтем, отчего тот едва не свалился с ног. Но не тут-то было, мгновенно сработал инстинкт представителя прессы.

Майк понял, что этот парень не упустит случая сфотографировать его — этакого здоровенного грубого охранника. И не успел фотограф нацелить свой аппарат, как Майк выбрал какого-то малыша из толпы, над которым он тут же наклонился и стал с улыбкой расспрашивать, что тот думает о нашем турне. К счастью, парень с камерой отказался от своей затеи. А иначе Майк так бы и простоял там, пока у него не кончится пленка.

Канада — страна двуязычная, и я как мог старался подготовиться к нашему пробегу по территории Квебека, старался как мог освежить свои познания во французском, полученные в одиннадцатом и двенадцатом классах, и с помощью Аманды добиться хотя бы того, чтобы быть понятым. Нашим представителем в этой провинции был Андре Вигер — герой Квебека и чемпион в марафонских гонках на инвалидных колясках: он встретил меня на границе и сопровождал в пути. Однако разница в языках весьма серьезно сказалась на нашем пребывании в Квебеке. Вся информация о нашем турне, которую мы туда отправили, была написана по-французски, но мы мало что могли сделать в смысле предварительной организации маршрута. В этом смысле нам пришлось действовать практически с нулевой отметки. В конечном итоге мы своего добились, но произошло это практически «под занавес».

Думаю, почти каждому канадцу известно, что премьер-министр Брайан Малруни преподнес мне чек на 1 миллион долларов перед зданием парламента в Оттаве. Большинство газет поместило фотографию: я с ведерком для пожертвований с эмблемой общества «Кинзмен» в руках и премьер-министр, опускающий в него чек. Надпись под фотографией гласила: «Взял да и уронил миллион долларов в ведерко».

Все это так, но газетчики не знали и половины правды.

Я распрощался с Андре в городе Халл, в провинции Квебек, и в пятницу 23 октября пересек на своей каталке мост и оказался в Оттаве; так начался первый из трех самых замечательных и наполненных событиями дней за все время турне.

Суббота началась с поездки в общественный центр, где я выступал в спортивном зале, переполненном девчонками и мальчишками-скаутами младшего возраста, затем я отправился на каток, где ребята играли в хоккей на санках — отличный зимний спорт для подростков-инвалидов. Санки, которыми пользуются ребята, внешне напоминают традиционные финские сани, только с укороченными полозьями, а в руках у них клюшки с шипами на одном конце — ими отталкиваются ото льда для ускорения. Стоит им добраться до шайбы, как они перехватывают клюшки и бьют по ней другим концом. Те ребята, которые не могут самостоятельно передвигаться подобным образом, пользуются санками с дополнительным сиденьем — в таком случае они только гоняют шайбу, а толканием об лед занимается сидящий рядом друг или родственник. Играют они с подлинным азартом, и требуется немалое умение, чтобы управлять санками, ведь тормозов-то у них нет. Чтобы остановиться, приходится падать — именно это забыли объяснить некоторым журналистам, которые устроили между собой гонки на подобных санках и то и дело влетали в бортики хоккейной площадки.

Затем наступило время возвращаться в отель, чтобы двинуться оттуда торжественным выездом к зданию парламента, где нас ожидали тысячные толпы народа, репортеры, телевизионные камеры и даже, представьте себе, духовой оркестр. Вот тут-то и началась самая потеха.

Премьер-министр позвонил мне, когда мы еще были в Ньюфаундленде, и сообщил, что правительство готово пожертвовать нам миллион долларов, причем в любое удобное для нас время и в любом месте по нашему выбору. Он сам был готов вылететь хоть на следующий день и преподнести мне чек прямо на маршруте, если я считал такой вариант наиболее приемлемым. Я судорожно глотнул воздух, после чего поблагодарил премьер-министра за его заботу о нас и за деньги. Посовещавшись, мы решили, что идеальным местом для такого события может быть Оттава.

Церемония состоялась на улице у здания парламента. С первой же секунды я понял, что попал в беду: мое кресло оказалось на склоне. Мне приходилось придерживать колесо одной рукой, иначе я бы покатился под откос. Затем я заметил, что все кругом пестрит флагами и ведерками с эмблемой организации «Кинзмен». Что ж, они осуществляли сбор пожертвований, но мне показалось, что для подобной церемонии все это слегка отдавало коммерческой рекламой. Поэтому своей свободной рукой я обхватил ведерко, которое стояло у меня на коленях, чтобы хотя бы на нем прикрыть надпись «Кинзмен».

Пока произносились речи, у меня все обстояло нормально. Затем премьер-министр попытался вручить мне чек.

Вот тут мне моих двух рук явно не хватило. Поэтому он поднял чек над головой, показал его толпе, а потом опустил его в ведерко. Это был отличный театральный жест, отличный пример политики и прекрасный кадр для фотографов. Что касается нас, мы просто не могли мечтать о большем. Затем мы обменялись рукопожатием, толпа разошлась, и мы отправились назад к гостинице.

Однако мы не знали, что, когда трогались в путь, один из помощников премьер-министра совершенно резонно решил, что ведерко для сбора пожертвований отнюдь не самое подходящее место для чека в миллион долларов. Поэтом он взял да и вынул его оттуда. Единственное, что он позабыл сделать, так это предупредить хоть кого-нибудь об этом.

Спустя несколько минут Мюриэл Хани и Джим Тейлор с рассеянным видом возвращаются в отель, как вдруг их догоняет запыхавшийся помощник премьер-министра, сует им чек и говорит: «Мюриэл, что мне с ним делать?»

На какой-то миг они остолбенели: подумать только, миллион долларов! Первое, что им приходит в голову: а не поехать ли в Акапулько[4]? Затем Мюриэл берет чек, и они входят в вестибюль отеля, а здесь все эти «кинзмены» панически роются в своих ведерках и приговаривают:

«Но ведь он должен быть где-то здесь! Нельзя же вот так взять и потерять чек на миллион долларов!»

Мюриэл подходит к ним и, помахивая чеком, спрашивает:

«Случайно не это ищете, а, ребята?»

Этот чек значил для нас куда больше, чем просто деньги. Он являлся доказательством того, что премьер-министр и правительство однозначно выразили поддержку проекту «Человек в движении» и всему тому, ради чего он был предпринят. В тот же вечер мы получили дополнительное подтверждение этого, когда присутствовали в качестве почетных гостей на вечеринке, устроенной ради сбора средств министром транспорта Доном Кросби.

Во время перерыва мне удалось переговорить с глазу на глаз с господином Малруни в его кабинете. Он снял пиджак, расслабился, и у нас состоялся непринужденный, обычный человеческий разговор.

Затем я достал маленький листок бумаги с рядом заготовленных вопросов. «Надеюсь, сэр, вы не воспримете это как чрезмерную бесцеремонность с моей стороны, — сказал я ему, — но существует ряд вопросов, касающихся положения инвалидов в этой стране, и я хотел бы обсудить их с вами».

На какой-то миг у него удивленно подпрыгнули брови.

«Конечно», — ответил премьер-министр, и мы проговорили с ним на эту тему, до тех пор пока не настало время возвращаться к обеду. Удивительно, но наше турне поистине открывало нам все двери. Моя же задача заключалась в том, чтобы войти в них и донести проблемы и чаяния инвалидов до тех, кто за ними находился. Больше такой возможности могло никогда не представиться.

Во время нашего пребывания в Оттаве я также встретился с федеральным министром по делам спорта Отто Елинеком, государственным секретарем Дэвидом Кромби, премьер-министром провинции Онтарио Дэвидом Петерсоном и другими официальными лицами. Зачастую эти встречи проходили в присутствии представителей организаций по оказанию поддержки инвалидам — и нам удалось заручиться заверениями, что проблемы инвалидов будут решаться более энергично, причем не только во время нашего турне, но и на долговременной основе.

В частности, господин Елинек пообещал сделать все от него зависящее, чтобы спортсмены-инвалиды в Канаде были признаны как полноправные атлеты и заняли достойное место в мире спорта. Он также обещал нам убедить Международный олимпийский комитет воплотить в жизнь нашу мечту о включении соревнований инвалидов-колясочников, по крайней мере по двум видам спорта, в программы олимпиад — по одному в летние и зимние игры, — причем не в качестве демонстрационных или показательных выступлений, а на равной основе со всеми остальными.

Господин Петерсон выразил большой интерес к разработанной нами совместно с Управлением молочной промышленности Канады программе, согласно которой полноценные в физическом отношении дети должны проходить специальный курс по ознакомлению с потенциальными возможностями инвалидов и узнавать о тех преградах, которые нам приходится преодолевать в обществе. Идеальным вариантом могло быть включение такого курса в программы начальных школ по всей стране, чтобы у здоровых ребят и у их сверстников-инвалидов появилось больше возможностей общаться. Если мы хотим добиться прогресса в этом отношении, то соответствующая подготовка должна начинаться именно в этом возрасте, когда только начинает складываться восприятие действительности у тех, кому в дальнейшем предстоит определять облик страны.

Эта часть нашего турне не нашла широкого отражения в средствах массовой информации. («Вы все испортили, Рик, — написала мне одна женщина из провинции Нова-Скотиа; она сама была прикована к креслу-каталке. — Вы ничем другим не занимаетесь, кроме как пытаетесь собрать деньги».)

Но это вовсе не соответствовало действительности. К сожалению, когда речь заходила о нашем турне, средства массовой информации проявляли гораздо больший интерес к внешней стороне дела, нежели к сути.

Достучаться до людских сердец, вызвать у них внимание и озабоченность никогда не бывает легким делом. И потом существует столько разных терминов, столько всяких определений. Порою мне самому было трудно всех их запомнить. Кто я? «Физически неполноценный» человек? Или, может быть, какой-то «особенный»? «Увечный»? «Покалеченный»? А может быть, я «инвалид»? Или «калека»? Или просто «убогий»?

Люди путаются во всех этих названиях. Куда легче давать деньги. Вы делаете свой взнос, потом следите за газетами и смотрите телевизор, видите, как программа по сбору средств набирает силу, и испытываете удовлетворение от того, что вы сделали.

Но денежные пожертвования сами по себе не способны мобилизовать общественное мнение. Я знал людей, которые в течение многих лет трудились ради благородных целей и вносили денежные пожертвования, и при этом их подлинное соучастие ничуть не усилилось. Однако умение сопереживать и лучше понимать других неизбежно способствует осознанию необходимости сбора денежных средств, а также того, что с помощью этих средств может быть сделано.

О’кей! — скажете вы, дай нам четкое определение понятия «озабоченность».

Для нас, участников турне «Человек в движении», чувство озабоченности являлось тем катализатором, который подвигал людей на добрые дела, помогал устранять барьеры — как реально существующие, так и те, что возникали из устоявшихся представлений.

Мы старались нести миссию пробудителей общественного сознания, пытались помочь людям понять, что у каждого инвалида независимо от его недуга — будь то потеря конечности, зрения, частичного или полного паралича — есть свои надежды и мечты. И в этом смысле моя мечта объехать вокруг земного шара на кресле-каталке была ничуть не значительнее мечты какого-нибудь другого инвалида, пытающегося одолеть долгий путь от больничной койки до кресла-каталки с электроприводом и таким образом обрести бо́льшую независимость в жизни.

Я вовсе не пытался представить себя в виде некой модели поведения в физическом отношении для всех прочих инвалидов. Подобное намерение с моей стороны было бы неправильным. Своим примером мы хотели показать, что все инвалиды должны каждый день бороться ради достижения права на нормальную жизнь и что в таком случае, как доказал наш пробег, могут произойти удивительные вещи, стоит только преодолеть преграды.

Проявление озабоченности вовсе не распространяется только на людей с травмами спинного мозга. Если в каком-нибудь городе нет ни одного инвалида в кресле-каталке, но зато в нем имеется десяток слепых, нет никакой необходимости пристраивать скаты к тротуарам. В этом случае надо сделать что-нибудь ради облегчения тягот слепоты.

И вот тут-то, как мне кажется, надо кое-что разъяснить.

Моя инвалидность заключается в том, что я не могу пользоваться ногами. Моя неполноценность заключается в вашем негативном восприятии моей инвалидности, а значит, и меня самого.

А турне тем временем продолжалось. В деревнях, больших и малых городах вокруг нас собирались такие толпы, какие мы не могли себе даже вообразить. В Бельвиле, в провинции Онтарио, мы миновали 20 тысяч миль — это был последний значительный рубеж до финиша. Отныне и далее основным мерилом пути стали границы провинций — а их оставалось всего четыре! В городке Напани тысячи людей мокли в ожидании под дождем, и это только чтобы поприветствовать нас. Мы словно превратились в снежный ком, мчащийся вниз по склону и с каждым новым оборотом собирающий все больше зрителей и представителей прессы.

Должно быть, не менее ста тысяч людей вышли встретить нас на улицы Торонто, и еще тысяч десять собрались на прием под открытым небом на площади Натана Филлипса. Глядя на обращенные ко мне лица, я не мог не вспомнить о Терри и, конечно же, подумал: а что бы испытывал он, если бы оказался сейчас на моем месте? До того как наше пребывание в Торонто подошло к концу, мы приняли участие в транслировавшейся на всю страну телевизионной передаче о присуждении наград «Джуно» вместе со звездой рок-н-ролла Брайаном Адамсом (он вручил награду группе «Ханимун суит» как лучшей группе года) и присутствовали на двух крупных мероприятиях по сбору пожертвований: на обеде для приглашенных в штаб-квартире компании «Макдональд’с», где стоимость пригласительного билета составляла 5 тысяч долларов на пару и где хозяевами были премьер-министр провинции Онтарио Дэвид Петерсон, достопочтенный Джон Эйрд и Джон Кохон, а также на другом званом приеме, устроенном в честь турне «Человек в движении», где стоимость одной порции составляла 200 долларов, гости должны были быть в черных галстуках и таковых набралось тысяча пятьсот человек. На этот прием пришли Дэвид Фостер и Джон Парр — здесь-то я наконец с ним и встретился, — а с собой они прихватили запись оркестровки к «Огням святого Эльма», под которую они и исполнили эту песню во всю мощь своего таланта.

О лучшем нельзя было и мечтать. Однако намеченный для меня девятидневный отдых в Торонто сократился под напором событий всего до одного дня. Я смертельно устал и задним умом понимал, что самая трудная часть пути все еще впереди: северная часть провинции Онтарио и прерии, и это в самый разгар зимы. Как я ни держался, меня передернуло от одной мысли об этом.

Когда мы составляли план нашего наступления на канадскую зиму, то старались не упустить из виду ни малейшей детали.

Главным за нашу зимнюю компанию мы назначили Брайана Роуза, причем поставили его перед фактом жесткого ограничения во времени, и он с этой задачей справился. У нас была специально разработанная одежда, частично изготовленная из экспериментального материала, который японские производители еще не успели выбросить на рынок. Мои друзья Крис Саммис и Ленни Мариот испытали ее в специальной термокамере с пониженной температурой в арктической лаборатории Университета имени Саймона Фрейзера — при этом у них под одеждой были надеты футболки с надписью «Я был лабораторным кроликом Рика Хансена» на груди.

Ленни также провел дорожные испытания кресла-каталки, специально разработанной для зимних условий совместно с Питом Турно и еще одним другом из Флориды по имени Герри Смит. Компания «Форд» предоставила нам дополнительные автомобили. «Хонда» снабдила нас вездеходом, чтобы кто-нибудь мог постоянно сопровождать меня в пути и прийти мне на помощь, если я вдруг застряну на каком-нибудь непроходимом участке. У нас даже был специальный электронный прибор, подсоединенный к датчикам, укрепленным у меня на ногах, которые должны были посылать сигнал тревоги, если температура в них падала до опасной отметки. В противном случае из-за отсутствия чувствительности мне ничего не стоило их отморозить, даже не заметив этого, и тогда мне грозила ампутация.

У нас имелись все эти чудеса техники, но чего у нас не было, так это средства против гриппа.

Все началось с легкого катара где-то в районе Оуквилла во время долгого извилистого пути по территории Онтарио, когда мы пытались нагнать потерянные мили, счет которым мы с таким усердием вели в Европе и Азии. А на другой день я уже вовсю хрипел и сипел и глотал антибиотики. Когда же мы добрались до Лондона, инфекция распространилась на грудную клетку, и у меня появилась боль в правом плече. Еще в Европе мы получили суровый урок, когда я пытался продолжать путь, не снижая темпа, в подобной ситуации. Мы сделали остановку на три дня в Садбэри — и все эти три дня погода стояла просто великолепная, но, как только мы снова тронулись в путь, сразу же угодили прямо в пасть снежного бурана.

Ветер дул мне в лицо, снег валил с такой силой, что кругом было сплошное белое месиво. Чтобы покрыть очередной этап в 50 миль, мне потребовалось больше двенадцати часов. Во время одного из этапов в Онтарио полицейские, исходя из соображений безопасности, заставили нас изменить маршрут и сойти с основной автострады, отчего наше продвижение еще более затруднилось. Снег налипал на колеса, толчковые ободья обледенели, за них было трудно ухватиться, а руки у меня настолько замерзли, что прямо-таки одеревенели.

Но вообще-то я был рад, что все так получилось. Матушка-Природа постаралась напакостить на славу, а мы все-таки ей не поддались. На другой день она решила припугнуть нас морозом, подпустила нам ветра в спину, и мы завершили намеченные 40 миль вскоре после завтрака. Кто знает, может быть, невзирая на все свои проделки, она всего лишь милая добрая старушка?

В Садбери мы повстречались с группой «Мэры в движении» — шесть мэров — один из города, а остальные из прилегающих муниципалитетов, — все они решили провести один полный рабочий день в креслах-каталках, чтобы получить более полное представление о проблемах инвалидов. Они узнали много нового, в особенности что касается проблемы доступности.

Конечно же, кругом было полно репортеров и операторов, и вот один из мэров решил, что настало время отправиться в туалет. Он с грохотом кое-как преодолел дверь в общественную уборную. Однако внутри ему так и не удалось найти кабинку, в которой можно было развернуться на кресле-каталке. Въехать в нее он еще мог, но ни развернуться внутри, ни закрыть дверь было уже невозможно. Он долго бился там о стенки и грохотал, после чего в конце концов выбрался наружу. Но по нужде он сходить так и не смог.

Мы провели наше второе рождество в пути в бревенчатой хижине мотеля в Уа-Уа, в провинции Онтарио, — там у нас было все: кухня, камин и роскошный вид из окна на зачарованный зимний пейзаж, которым я мог любоваться, пока мучился от воспаления мочевого пузыря.

«Представляю себе заголовок в газетах, — со смехом заметил Джим Тэйлор, когда он позвонил мне из Ванкувера. — „Рик Хансен не может делать пи-пи в Уа-Уа”».

Утром 23 декабря неполадки с животом и головная боль разыгрались с такой силой, что пришлось вызвать доктора и устроить мне обследование прямо в пути. Он немедленно отправил меня в госпиталь в Уа-Уа. Все прежние страхи и опасения относительно моих травм и того, чем все они могут обернуться для нашего турне, тут же ожили в подсознании и завертелись у меня в голове. И я все чаще задумывался о судьбе Терри Фокса, по мере того как мы приближались к месту, где ему пришлось прервать свой Марафон Надежды. И конечно же, от подобных ассоциаций мне стало как-то не по себе. Может быть, я слишком переусердствовал? Может быть, стоило сделать остановку на девять дней и хорошенько отдохнуть в Торонто? Что со мной, в самом деле, происходит и не может ли это повториться еще раз? Неужели мне придется прервать из-за этого турне?

Журналисты кружили вокруг меня, словно акулы, и мы предприняли дополнительные меры предосторожности, чтобы не допустить никаких неосмотрительных высказываний, а также фотографий или интервью, до тех пор пока не выяснится, что же в самом деле со мной происходит.

Воспаление мочевого пузыря — такой диагноз вынесли врачи больницы. Лечение: антибиотики и покой. Вот вам и счастливое рождество!

У нас была настоящая рождественская елка, мы получили множество разнообразных подарков от знакомых и незнакомых людей, тонны писем, а еще нас ждал сказочный обед, приготовленный Нэнси и Амандой, который был устроен в самой большой хижине мотеля, — дополнительные стулья пришлось принести из других хижин. Потом все схватились за телефоны и начали звонить домой. Все было устроено просто великолепно, но я не мог наслаждаться праздником из-за этого проклятого воспаления. Новый год у нас прошел тоже спокойно — ребята из моей команды отправились на танцы в ближайший кэрлинг-клуб в Тэррас-Бей, а мы с Амандой остались в отеле — решили посмотреть новогоднюю программу по телевизору, наедине предаться воспоминаниям обо всем, что уготовила нам судьба.

О да, чего-чего, а бед на нашу долю выпало немало. Временами мы просто не знали, как долго все это может продолжаться — и вообще, сможем ли мы одолеть этот этап. Местность здесь была холмистая, и мне приходилось крутить колеса при двадцатиградусном морозе. Но теперь, сидя здесь, мы знали, что Фонд Наследия достиг уровня в 5 миллионов долларов, что наш призыв к людям начинал пробиваться к их сердцам, — и еще мы знали, что следующее рождество и Новый год мы будем встречать в собственном доме, в привычной обстановке, где у нас начнется новая, совместная жизнь.

Попробуйте-ка после всего этого представить себе лучшую новогоднюю ночь.

В Онтарио нас ждало еще одно важное событие — для меня оно имело особый смысл, и я надеялся обойтись без лишней шумихи, чтобы вокруг не было журналистов: нам предстояло сделать остановку у памятника неподалеку от Тандер-Бея, в том самом месте, где Терри был вынужден прервать свой Марафон Надежды.

И я в очередной раз с присущей мне наивностью попросил, чтобы эта остановка оставалась в тайне, что я просто хочу провести несколько минут наедине со своим другом. И что же из этого вышло? Кто-то из моих сотрудников обмолвился представителям прессы о моем намерении, причем добавил, что я хочу там побыть один. Они раструбили об этом на весь свет, и в итоге там собрались сотни людей — они напирали на веревочные ограждения, а кругом стрекотали кинокамеры.

Мне с трудом удалось сохранить самообладание. Я хотел полностью проникнуться ощущением присутствия в этом месте. А вместо этого мне пришлось, помимо всего прочего, думать о том, как не потерять контроль над охватившими меня чувствами на виду у всей этой толпы и телевизионных камер. Я задержался там лишь настолько, чтобы успеть взглянуть на статую, прочитать надпись и мысленно обратиться к своему другу. И где бы он ни был в это время на небесах, он меня услышит.