Chelyaber

Глава 27

К шестому февраля 1982 года клиника Савельева выполнила все заказы Брежнева (Черненко, Кунаев, Шолохов) и взятые перед французскими инвесторами обязательства, и у Воронова наконец появилась возможность заняться подготовкой замены "Каскаду".

Тургояк с прилегающими территориями был приравнен в статусе к Байконуру, а командовал "Объектом Контакт" (в/ч 14 471) генерал-майор Савельев, которому подчинили три строительных батальона, поэтому вопрос о передислокации из Балашихи группы "Вымпел" решился в кратчайшие сроки.

– Очень аскетично. – Андропов присел на нары в одном из шести срубов-бараков, – Отопление и электроснабжение не предусмотрено, или ещё не успели?

– Не предусмотрено, Юрий Владимирович. Ни отопления, ни электричества, ни горячей пищи не будет. Даже такие бараки для нормального спецназа – это уже роскошь. "Каскад" бы прекрасно обошёлся без них, но до уровня "Каскада" "Вымпелу" ещё далеко. – Воронов зажёг лучину, – Пусть первый месяц поживут в комфорте, пока не втянутся.

– В комфорте. – усмехнулся Андропов, – На улице сегодня минус двадцать четыре, да и здесь ненамного теплее. Не помёрзнут парни?

– Помёрзнут, конечно, и обязательно поголодают, – кивнул Максим, – но так они научатся быстрее и лучше. Времени у нас не так много, на весь курс подготовки меньше двух месяцев. Если уж целый генерал-лейтенант готов на это пойти, то и среди офицеров добровольцы обязательно найдутся. Остальных найдёте куда пристроить.

– Ты готов? – Андропов удивлённо посмотрел на Дроздова.

– Ещё не на уровне бойцов "Каскада", но уже кое-что уже могу, Юрий Владимирович. Для "Вымпела" я буду неплохим примером, да и Максим рядом, подстрахует, если что.

– Примером, говоришь… – Андропов повернулся к Воронову, – А я смогу пройти такую подготовку, Максим?

– Не знаю. – тот явно удивился вопросу, – По здоровью – наверное, да, сможете, только зрение поправить нужно. Но Брежнев ведь вас не отпустит на два месяца.

– Не отпустит, – согласился министр МВД-КГБ, – Но всё равно приятно такое слышать от специалиста. Значит, не я ещё не такая уж старая рухлядь, и если сильно припрёт – то смогу. А что насчёт зрения?

– Зрение исправим, с этим сложностей не возникнет, но где-то с неделю вас будут беспокоить довольно сильные головные боли. Работать не сможете. Такое лучше в отпуске лечить.

– Странно. Всё лечишь, а головную боль не можешь.

– Не все боли можно лечить, некоторые из них полезны, их нужно просто перетерпеть. Мозг должен привыкнуть к приёму картинки другого качества и настроиться на неё. Как мышцы привыкают к нагрузкам. Только в вашем случае нагрузка будет очень сильная, вы ведь в очках уже лет тридцать?

– Двадцать девять. Ладно, это не к спеху, у тебя сейчас и так забот хватает, да и мне теперь без очков непривычно будет. Когда я их протираю – мысли в порядок приходят. Вроде и минута-другая, а иного часа стоит. Ты о другом подумай. "Наследия ушедших" не хватит на всех желающих, даже если ты будешь всё время только лечить, а ты ведь не будешь?

– Не буду. – согласился Максим, – Неправильно это, смена поколений должна идти своим чередом. Откровенно говоря, я вмешиваюсь не в своё дело. Приметно, как адъютант, подделывающий приказы ушедшего в запой генерала. Раз-другой такое прокатит и даже может пойти на пользу, но в итоге к добру это мошенничество нас точно не приведёт.

– Значит, отказывать в любом случае придётся.

– Конечно. Собственно говоря, я планировал заработать только на проведение Олимпиады, а на неё французы уже скинулись. Теперь будем принимать только самых-самых, которые пробудят в нас жадность, побеждающую даже нашу осторожность.

– Вот и подумай над благовидным предлогом, а то про вашу клинику уже пол страны знает. Скоро вся узнает и разговоры пойдут – буржуев лечим, а своих нет. И скрыть теперь не удастся, этот старый дурак Эдмон Жискар д'Эстен уже на всю Европу раззвонил про чудесный Тургояк и чудотворящего Савельева.

– Я так понимаю, вы именно этого и хотели.

– Хотели как лучше. – кивнул Андропов, – Самую крупную рыбу подманить.

– Не подманилась?

– Подманилась, но мелочи налетело в миллион раз больше. Теперь они могут не только наживку, но и рыбака сожрать. Рыбак-то, на берегу, ещё может и отобьётся, а вот наживка у нас – твой Савельев. Так что думай, Максим.

– Да, уж. Теперь и не заявишь, что "мана небесная" закончилась, обязательно предъявят, что не на то её потратили.

– Именно так. И назад уже не сдашь. В Европу теперь тысячи всяких обормотов летают, всем рот не заткнёшь. С твоей, кстати, подачи всё это началось.

– За "Железным занавесом" мы бы точно не выжили.

– Я это понимаю. Все в ГКТО это понимают. В глухой обороне войны не выигрываются, но и наступления иногда заканчиваются котлами.

– Крупных то хоть много подманили? – слегка расстроенно поинтересовался Воронов.

– Можешь считать, что всех. Я сейчас даже не про японцев со швейцарцами говорю, сам Рейган в вашу клинику попасть хочет. Лично Ильичу звонил, интересовался насчёт условий.

– И Брежнев ищет повод отказать?

– Леонид Ильич обещал походатайствовать, но ведь ваша клиника кооперативная, то есть частная. Вовремя-же мы успели конституцию поменять. – недобро усмехнулся Андропов, – Теперь отказывать всем можно именем Савельева.

– Вот уж Рейгану-то точно не стоит отказывать. Он, конечно, в той Америке далеко не главный, что-то вроде нашего Великого Халифа Хекматияра, – Воронов едва сдержался, чтобы не сплюнуть, и его собеседники это заметили, – но всё равно, фигура очень значимая, куда там Эдмону Жискар д'Эстену. Савельева же можно представить как проводника неких высших сил. Как электрический кабель, какой с него спрос? Энергию подали, он её и передал.

– Решать тебе, так что думай сам. У нас, я сейчас говорю за весь ГКТО, на этот счёт мнения нет. Совсем нет. Никакого! Рейган – конечно, враг, но ведь на смену ему обязательно ещё большая сволочь придёт. Тут уж мы иллюзий давно не питаем. Если ты можешь хоть что-то изменить…

– Эх, нам бы ещё лет двадцать, – мечтательно вздохнул Максим, – или хотя-бы пятнадцать. Сейчас, даже если мы завербуем Рейгана – это просто ничего не даст. Даже если зачистим все основные кланы в США – тоже почти ничего. Хапнем, конечно, немного, но саму систему не сломаем. Таких кадров у "многомерного чудища" гораздо больше, чем у Сталина было полковников… Юрий Владимирович, а кроме Рейгана из США кто-нибудь интересовался?

– В том-то и засада, Максим – что больше никто. Понятно, что Рейгана нам просто жертвуют. Это даже мне очевидно. Наверняка ему сразу после лечения объявят импичмент и отправят в закрытую клинику, для изучения феномена.

– Феномен, феномен, – словно пожевал это слово Воронов, – ничего они не изучат. Феномен ведь тоже бывает разный… Бывает, что феномен – это добровольно взошедший на крест Святой Пётр, а бывает, что и Тамерлан, полный отморозок, с искренним чувством собственного превосходства, наплевавший на все придуманные до него законы и правила. Какая-то страховка от этого у них наверняка продумана, но это не значит, что её нельзя продумать лучше и обойти чуть глубже. Что скажете, Юрий Владимирович?

– Хм, ты вроде и по-русски сейчас говорил… но нет, то есть да, то есть я не возражаю, причём от имени всего ГКТО. Клиника у вас кооперативная, так что вызывайте пациентов по своему усмотрению. Рейган, так Рейган, бизнес есть бизнес. Дело это поганое, но ради дела потерпеть и не такое можно.

– С русским уже и у вас проблемы, Юрий Владимирович. Не обижайтесь, это нормально, ситуация слишком сложная, её никаким языком понятно не опишешь, но суть я, кажется, уловил. В котёл эти твари нас не поймают. А если и поймают, то будет как в том анекдоте про медведя – вроде и поймал, но убежать уже не смогу. Назначьте Рейгану на конец марта, а до него нам нужно успеть подлечить всех самых полезных для народного хозяйства буржуинов и ещё с десяток американцев по списку. Список я вам через пару дней представлю. После этого клиника закроется на неопределённый срок.

– Разорвут за это твоего Савельева на молекулы.

– Пусть только попробуют. Гарантий, конечно, нет, но Семён Геннадьевич прошёл полную подготовку по программе "Каскада", да и я рядом с ним всё это время буду. Риск большой, но оправдываться нам теперь ни в коем случае нельзя, только обвинять и бить первыми. Марина мне сказала, что Аль Пачино просится к Савельеву в ученики, вот с него, пожалуй, и начнём. Пусть его первого попробуют запереть в клинику на исследования.

Восьмидесятилетняя Марлен Дитрих не покидала свою парижскую квартиру на авеню Монтень уже три года. После перелома шейки бедра и последующего не совсем удачного лечения, она не могла передвигаться без костыля, и старость усугубилась инвалидностью, а появляться на публике в таком состоянии ей не позволяла гордость. Всё общение с внешним миром свелось к довольно редким телефонным разговорам с мюнхенским продюсером Карлом Дирке, добивавшегося от неё согласия на съёмки документального фильма.

– К вам посетитель, мадам. – несколько взволнованная горничная положила на стол визитную карточку, – Я помню ваши указания, но подумала, что это может быть вам интересно.

"Жан-Поль Бельмондо. Член совета директоров MGM Pictures Company".

Действительно интересно. Здоровья у Марлен Дитрих почти не осталось, но разум ясности не утратил. За отсутствием других занятий, она очень внимательно следила за происходящим в мире, особенно в мире кино, а Бельмондо в том мире, в последние полтора года, был одной из самых ярких и обсуждаемых фигур.

– Ты уверена, что это не какой-то мошенник, Жаклин?

– Абсолютно, мадам. Мсье Бельмондо перепутать ни с кем невозможно, к тому-же, он мой любимый актёр.

– Он пришёл один?

– Один, мадам. Он такой очаровательный… Сказал, что зайдёт позже, если вам сейчас не до него.

Позже? И что это даст хромой старухе? Как не приводи себя в порядок, намного лучше не станет. Да и ненамного не станет, нет, пусть всё будет естественно.

– Зови!

Бельмондо это понял и доверие оценил, промелькнуло у него в глазах что-то такое… уважительное. Он не стал растекаться фальшивыми комплиментами и сразу перешёл к делу.

– Благодарю вас, мадам. Если позволите, начну с вопроса – вы что-нибудь слышали о клинике Савельева?

– Конечно, мсье, я ведь хромая, а не глухая, а во Франции сейчас все только о ней и говорят.

– Отлично, мадам, – обрадовался Бельмондо, – это сэкономит нам кучу времени. Я предлагаю вам посетить эту клинику и пройти курс лечения.

– Боюсь, мне придётся вам отказать, мсье. Ходят слухи, что курс лечения у Савельева стоит шестьдесят миллионов франков, а у меня их нет.

– Это я знаю, мадам. Лечение вам оплатит компания MGM, вернее, её основной владелец, швейцарский холдинг Chelyaber AG.

– Просто так возьмёт и оплатит?

– Нет, мадам, – улыбнулся Бельмондо, – просто так ничего не бывает. За это вам придётся подписать десятилетний контракт.

– Десятилетний? Вы в курсе, сколько мне лет, мсье?

– Я – нет, мадам, – ещё раз улыбнулся Бельмондо, поднимая ладони, – но швейцарцы наверняка в курсе. Кстати, Эдмону Жискар д'Эстену восемьдесят восемь. Это точно намного больше, чем вам.

– Не так уж и намного, но суть я, кажется, поняла. Вы принесли с собой контракт?

– Разумеется, мадам. Вот, пожалуйста. – протянул конверт Бельмондо.

В конверте оказался всего один лист.

– Хм… – задумчиво произнесла Марлен Дитрих спустя пару минут, – это не контракт, мсье. Наверное, так звучали древние клятвы оммажа. От меня не требуется ничего, кроме лояльности компании MGM.

– Именно так, мадам. В течении десяти лет вы не сможете сотрудничать ни с кем другим.

– Но и обязательства перед MGM не прописаны. А если мне вообще не захочется больше работать?

– Принуждать вас к этому никто не станет. Но вам обязательно этого захочется, мадам, в этом я абсолютно уверен, как и наши акционеры. Не в кино, так на телевидении, или эстраде.

– У MGM есть собственная телекомпания?

– Пока нет, но обязательно будет. Фрэнк Синатра уже принял этот, как вы изящно выразились, оммаж, и вы, мадам, вместе с ним, могли бы составить отличный дуумвират в новой телекомпании.

– У Синатры не нашлось денег? – удивилась Марлен Дитрих.

– Нашлись бы, наверное, – пожал плечами Бельмондо, – но за деньги ему такое никто не предлагал. Деньги должны платить банкиры, и платят они достаточно, чтобы этого хватило на поддержку талантливых людей. Деньги, как говорят мои наниматели – это не существительное, а прилагательное.

– Очень необычные люди, эти ваши наниматели. А что для них существительное? Власть?

– Не знаю, мадам. Точно не знаю, но, думаю, что и власть для них тоже всего лишь прилагательное, а существительное – лишь сама жизнь. Её развитие и выход на более высокие уровни. Не только технологические, но и духовные. Я этот вопрос с акционерами не обсуждал, я их даже и не видел никогда, если честно. Поболтали пару раз на эту тему с Семёном, но он и сам не в курсе относительно конечных целей.

– Семён – это Савельев?

– Да, мадам. И главным достижением своей жизни я считаю то, что он называет меня своим другом. Это я ни за какие деньги не продам, и не на какую власть не обменяю.

– Я понимаю вас, мсье. Думаю, что понимаю. На что я могу рассчитывать после лечения? Признаться, Эдмон Жискар д'Эстен впечатлил меня очень сильно, да и не только меня, он весь мир впечатлил.

– На этот счёт меня подробно проинструктировали, чтобы не вселять в вас ложных надежд. Есть хорошие новости, а есть и плохие, с каких начать?

– С плохих, разумеется. Хорошими будем запивать послевкусие.

– К сожалению, вернуть женщине детородную функцию Савельев не может, в этом замысел самого Создателя и всё такое, в чём я совсем не разбираюсь, но вы сможете проконсультироваться непосредственно у него самого.

– И?

– Что и, мадам?

– Что в этом плохого, мсье? Мне перевалило за восемьдесят, я уже давно забыла про все эти развратные животные глупости. Ещё не хватало мне только забеременеть в этом возрасте.

– Не знаю, мадам, но это была единственная плохая новость. Я рад, что вы не сочли её непреодолимой помехой нашего сотрудничества.

– Не сочла. Я её даже просто плохой новостью не сочла, скорее наоборот. Тем интереснее будет выслушать хорошие.

– Семён сказал, что очень постарается, чтобы вы выглядели и чувствовали себя лет на тридцать пять-сорок. Ну, кроме, этого самого… Как вы выражаетесь, животного разврата. Вы сможете танцевать, петь, даже спортом заниматься. На олимпийскую чемпионку уже не потянете, хотя… Та же стрельба из лука слишком больших нагрузок не требует, это я по себе знаю. Если сильно захотите…

– Не захочу. Ещё этого идиотизма мне только и не хватало. А голос вернётся?

– Голос, мадам, не просто вернётся, он, после лечения, у вас станет по-настоящему волшебным, хоть и узнаваемым, как и у Синатры. Семёну кажется, что мировая эстрада сейчас пошла не тем путём, который нужен нашей человеческой цивилизации, и он мечтает создать ей весомый противовес. И он это сделает, я Семёна знаю, если уж это ему самому очень хочется, то так всё и будет.

– Я чувствую, впервые это искренне чувствую, что встаю на сторону добра, – Марлен Дитрих размашисто подписала контракт-оммаж, – могу я взять с собой горничную?

– Можете, – кивнул Бельмондо, убирая в карман подписанный лист бумаги, – но лучше оставьте её отвечать на телефонные звонки. Пусть говорит, что вы приболели. Вы возвращаетесь в большой шоу-бизнес, мадам. Чем неожиданнее будет нанесён этот удар – тем нам будет лучше.

– Принимается, мсье. Жаклин! – повысила децибелы своего голоса Марлен Дитрих.

– Здесь, мадам.

– Ты, как обычно, подслушивала?

– Нет, мадам, но вы говорили довольно громко, я просто всё слышала. Я так рада за вас…

– Тем лучше. Тебе нужно продержаться пару недель. Если всё случится так, как обещает мне мсье Бельмондо, эта квартира станет твоей, только личные вещи я потом заберу. Ты не рада, Жаклин?

– Это было бы для меня полным счастьем минут десять назад, а сейчас мне хочется вместе с вами в сказку, мадам.

– Кадры решают всё, – пробормотал по-русски Бельмондо, доставая чековую книжку и заполняя очередной лист, – Держи, Жаклин, мы про тебя не забудем.

– Шесть тысяч франков? Но за что? Я бы и так молчала!

– Молчать как раз не нужно, Жаклин, это за твои правильные ответы. Да и коммунальные платежи теперь из кармана прилично тянут. Обещаю, что мы про тебя не забудем, а пока сотвори мне чашечку кофе, красавица.