Чёрная сотня

ГЛАВА IV ПРОЧЬ С ДОРОГИ - РУСЬ ИДЕТ!

ШТУРМ ТАВРИЧЕСКОГО ДВОРЦА

Легальная деятельность черной сотни началась в 1906 г. Революция уже миновала высшую точку и шла на убыль. Но пробужденное от многовековой спячки общество по-прежнему бурлило. Центральным событием политической жизни стала борьба за депутатские кресла в Таврическом дворце, отведенном для заседаний Государственной думы. Крайне правые считали неблагоприятной для себя расстановку сил в правительстве. С.Ю. Витте сменил чисто церемониальный пост председателя Комитета министров на ключевую должность председателя Совета министров. Парадоксально, что ненависть правых к С.Ю. Витте возрастала пропорционально услугам, которые он оказывал самодержавию. После заключения Портсмутского мира и подготовки манифеста 17 октября С.Ю. Витте окончательно превратился для крайне правых в главного поборника конституции и даже в руководителя революционного движения. Черносотенцы немедленно нарекли его графом Полусахалинским — намек на уступку южной части острова по условиям Портсмутского мира, за который царь даровал министру графский титул. В черносотенных листках любили помещать «фамильный» герб графов Псшусахалинских — щит с изображением

Южного Сахалина, кабака, векселя и прочими символами договора, винной монополии и займов, к которым приложил руку С.Ю. Витте.

С.Ю. Витте не сумел привлечь в правительство общественных деятелей. Пришлось набирать министров в бюрократических кругах. Несмотря на репутацию либералов, члены правительства СЮ. Витте не пользовались популярностью. Они оказались между двух огней. Крайне правые порицали их за либеральное заигрывание, а демократические силы требовали прекратить карательные рейды, аресты и экзекуции. Крупной неудачей правительства стали выборы в I Государственную думу. Правящие круги, казалось бы, имели на руках все карты: антидемократический избирательный закон, возможность «просеять» неугодных кандидатов через «сито» многоступенчатых выборов, вмешательство в выборы полицейского аппарата. Левые партии бойкотировали выборы.

Однако правый лагерь не был готов к борьбе за Таврический дворец. В тактическом плане черносотенцы допустили ряд просчетов. Первый монархический съезд в феврале 1906 г. постановил считать дружественными только те партии, которые признают неограниченное самодержавие, единство России, отвергают мысль о созыве Учредительного собрания, а также не допускают в свои ряды евреев. Этим требованиям не отвечали ни партия октябристов, ни партия правового порядка.

Примечательно, что в начале ноября 1905 г. при создании Союза русского народа его предлагали назвать Союзом 17 октября. Предложение не прошло, поскольку черносотенцы не пожелали заострить внимание на уступке самодержавия. Это название подхватила другая партия. До некоторой степени их программы совпадали, но черносотенцы утверждали, что между ними и Союзом 17 октября нет ничего общего, кроме первого слова в названии. Действительно, программа октябристов настаивала на свободе стачек, принудительном отчуждении части помещичьих земель (за выкуп), автономии Финляндии и других неприемлемых для черной сотни требованиях. Несколько ближе к ней стояла партия правового порядка, или, как ее иронически называли, «партия трех покоев». Но и «покойников» черносотенцы обвиняли в конституционных замашках.

Вожди черной сотни отказались от союза с октябристами. Более того, один из заправил Русского Собрания Б.В. Никольский внес предложение голосовать за левых кандидатов, если нет надежды провести правых. Смысл комбинации заключался в том, чтобы обеспечить радикальный состав Думы, который бы неизбежно вступил в конфликт с правительством. Но эти иезуитские планы были слишком сложными для рядовых черносотенцев. На местах черносотенцы и октябристы объединяли свои предвыборные усилия без санкции сверху. Надо учитывать, что в 1905-1907 гг. в Союз 17 октября вошли два десятка организаций, имевших существенные различия. Правый фланг октябристов фактически сливался с черной сотней, а некоторые организации находились как раз на этой зыбкой границе. Например, симбирское общество людей порядка и законности первоначально тяготело к черносотенцам, а затем слилось с октябристами. Делегаты от торгово-промышленной партии из Брянска принимали участие в черносотенных съездах. Орловский союз законности и порядка примкнул к черной сотне, а такой же союз в Оренбурге присоединился к октябристам. Поэтому во многих октябристах и «покойничках» (членах партии правового порядка) черносотенцы не без основания видели своих единомышленников. В Вологодской, Виленской, Владимирской, Казанской, Московской губерниях, а также в Калуге, Киеве и Костроме черносотенцы и октябристы голосовали за один список

Серьезным просчетом черной сотни на выборах было использование старозаветных лозунгов. Программы крайне правых обходили молчанием злободневные вопросы. Между тем монархистам предстояло держать ответ за все грехи самодержавного строя. Поэтому сокрушительное поражение черной сотни было закономерным. По всем куриям за крайне правых проголосовало только 9,2% выборщиков (известна политическая ориентация 5137 из 5831 выборщиков)⁴³⁶. Голоса распределялись в зависимости от курии. Черносотенцы добились 16,5% в помещичьей курии — внушительный успех, учитывая, что почти половина выборщиков-зем-левладельцев объявила себя беспартийными.

Основная масса населения осталась равнодушной к призывам монархистов. Черносотенцы получили поддержку только 6,1% городских выборщиков. В 20 крупных городах с отдельным представительством позиции черной сотни оказались еще хуже — 4,3% выборщиков. Председатель Союза русского народа А.И. Дубровин получил в Нарвском избирательном районе Петербурга всего 631 голос. Крестьянство также вынесло вотум недоверия крайне правым. Черносотенцы завоевали только 5,1% выборщиков-крестьян. Поскольку только один выборщик из двадцати был готов поддержать черную сотню, в Таврический дворец не попал ни один кандидат крайне правых.

Когда стали известны итоги голосования, черносотенцы объяснили свое поражение несознательностью населения. «Господи! Господи! — восклицало «Русское знамя». — Выборы в Государственную думу, а выборщики готовы за стакан чая выбрать кого угодно»⁴³⁷. По страницам правой печати пошла гулять легенда о том, что победа кадетов на выборах — результат подкупа и мошенничества. Отношение черносотенцев к еще не созванной Думе определил второй монархический съезд в Москве в апреле 1906 г. Он постановил: «Государственная дума в том составе, который определился выборами, не может быть признана выразительницей истинных убеждений русского народа»⁴³⁸. По поводу дальнейшей судьбы законодательного учреждения на съезде разгорелась дискуссия. АА Майков заявил: «Нет сомнения, что первая Дума будет распущена, а может быть, и разогнана». В то же время АА Башмаков высказал мнение, «что нужно посмотреть, что даст Государственная дума, — Бог не без милости, и, может быть, минует Россию горькая чаша»⁴³⁹.

Такое же двойственное отношение преобладало в правительственных сферах. Оставалась надежда на монархизм депутатов-крестьян. Но поскольку никто не мог гарантировать благополучного исхода, высшие власти решили связать будущую Думу новыми Основными законами. В исторической литературе указывалось, что инициатором пересмотра Основных законов был дворцовый комендант ДФ. Т]репов, поддержанный Николаем И⁴⁴⁰. Не все представители правого лагеря разделяли мнение временщика. ВА Грингмут выступил против. В связи с этим В.В. Мещерский заклеймил главу монархической партии, который «дошел до таких пределов буйного помешательства, что в передовой статье осмеливается объявлять Государю, что Он не смеет касаться Основных законоа Очевидно, давно пора, если революционеров сажают в тюрьму, Грингмута взять под опеку...»⁴⁴¹

В правительственных сферах позицию монархической партии поддержал ИД. Горемыкин. Осведомленные наблюдатели отмечали, что Николай II принял ИЛ. Горемыкина, «который убеждал его оставить неприкосновенными теперешние Основные законы, доколе не выяснится характер и деятельность Думы, а затем изменить Основные законы согласно обстоятельствам»⁴⁴². Тем не менее решение о пересмотре законов было принято. Для обсуждения представленных проектов 7-12 апреля 1906 г. было созвано секретное совещание в Царском Селе. Там начались дебаты по формулировке 1-й статьи. Решался вопрос, исключать или оставить слова о неограниченной власти монарха. На заседании 9 апреля Николай II объявил, что уже целый месяц размышляет над этим вопросом и не может прийти к окончательному решению. При этом царь сослался на мнение черносотенных союзов: «За это время я продолжаю получать ежедневно десятками телеграммы, адресы, прошения со всех концов и углов земли русской от всякого сословия людей. Они изъявляют мне трогательные верноподданнические чувства вместе с мольбою не ограничивать своей власти». В заключение Николай II сказал: «Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом отречься от самодержавных прав...»⁴⁴³ Выступивший следом ИЛ. Горемыкин развил тему: «Ограничением пределов верховной власти 80% населения будут смущены, и многие из них недовольны»⁴⁴⁴.

Однако остальные участники совещания единодушно заявили, что самодержавная монархия уже канула в Лету, причем откровеннее всего выразились члены императорской фамилии. Великий князь Николай Николаевич разъяснил двоюродному племяннику: «Манифестом 17 октября слово «неограниченный» Ваше императорское величество уже вычеркнули»⁴⁴⁵. Даже после этого царь колебался и только в последний день совещания согласился с мнением сановников. Лишь после настойчивых вопросов ДМ. Сольского, исключать или нет слово «неограниченный», царь сквозь зубы процедил: «Да».

Отказ от самодержавия на словах не означал отказа от него на деле. Участники совещания спешили закрепить за монархом ряд важнейших прерогатив. Особое усердие по этой части проявил С.Ю. Витте. На первом же заседании он предложил точно и недвусмысленно определить права монарха как верховного главнокомандующего, оставить за царем руководство внешней политикой и свести на нет вмешательство Думы в финансовые дела. Все эти предложения вызвали одобрение участников. Совещание в царской резиденции прошло под знаком недоверия к будущей Думе. От депутатов, начавших съезжаться в столицу, ожидали всего. П.Н. Дурново предлагал принять меры на случай, если Дума заберется в какой-нибудь уездный город и будет оттуда руководить мятежом. Только великий князь Владимир Александрович высказал надежду, что Дума «не будет состоять сплошь из врагов России. Это было бы такое уродство, которое я допустить не могу»⁴⁴⁶.

Опубликование Основных законов 23 апреля в преддверии открытия I Государственной думы вызвало негодование общественности. Правительство обвиняли в том, что оно, как «тать в нощи», в узком бюрократическом кругу приняло важнейшие законы. Но словесные молнии ударили впустую — кабинет С.Ю. Витте подал в отставку. Свой уход он задумал, когда определился состав Думы. Понимая, что правительство будет подвергнуто ожесточенной критике, С.Ю. Витте счел благоразумным отступить. Печальной эпитафией просуществовавшему полгода правительству было всеобщее ликование по поводу его отставки. Демократические силы не имели оснований жалеть об уходе царского министра, ответственного за репрессии. В свою очередь консерваторы торжествовали победу. Особенно радовало черносотенцев, что преемником С.Ю. Витте стал его политический противник ИЛ. Горемыкин. Характерно, что для поста председателя Совета министров Николай II выбрал единственного сановника, который на царскосельском совещании отстаивал принцип самодержавия.

Открытие Государственной думы 27 апреля 1906 г. было обставлено с необычайной пышностью. Царская семья вышла к депутатам в Георгиевский зал Зимнего дворца в старорусских платьях, усыпанных драгоценностями. По странной случайности молебен, который отслужил при открытии митрополит Антоний, был на евангельский текст «Просите и дастся вам». Когда же депутаты Думы взошли на трибуну Таврического дворца и потребовали у правительства отменить смертную казнь и амнистировать политических заключенных, еще теплившаяся у правящих кругов надежда на монархизм депутатов-крестьян рухнула.

Самую многочисленную фракцию I Государственной думы образовала партия кадетов. Внушительной силой была группа трудовиков. Что же касается правого фланга, то небольшая фракция октябристов во время сессии распалась и ее депутаты сместились налево. 13 мая 1906 г. председатель Совета министров ИЛ. Горемыкин огласил декларацию, давшую отрицательный ответ на все требования депутатов. Резкое «нет» прозвучало по аграрному вопросу, по поводу установления ответственности министров, политической амнистии и т. д. I ГЬсударственная дума выразила полное недоверие правительству. Было внесено 400 запросов о незаконных действиях властей. Одним из наиболее бурных было обсуждение запроса о тайной типографии Департамента полиции, обслуживавшей черносотенные организации.

Это дело всплыло на поверхность из-за соперничества чиновников сыскного ведомства. В январе 1906 г. бывший директор Департамента полиции АА Лопухин, которому пришлось покинуть этот пост по настоянию ДФ. Трепова, посетил С.Ю. Витте, собиравшего компрометирующий материал против дворцового коменданта. АА Лопухин сообщил, что ближайшие сотрудники ДФ. Трепова распространяют за спиной председателя Совета министров погромную литературу. С.Ю. Витте поручил АА Лопухину провести дополнительное расследование, и выяснилось, «что в помещении департамента полиции была поставлена ручная ротационная машина, на которой и печатались погромные воззвания. Учреждена эта типография была по распоряжению в то время вице-дирекгора департамента Рачковского и находилась в заведовании жандармского ротмистра Комиссарова, при котором состояло 2 печатника»⁴⁴⁷. Уже отмечалось, что непосредственного отношения к октябрьским погромам эта типография не имела, так как была оборудована позже. Зато вскрылось, что печатная продукция предназначалась для черной сотни.

АА Лопухин посоветовал премьеру внезапно нагрянуть в помещение на Фонтанке, 16, и накрыть погромщиков с поличным. Однако СЮ. Витте решил не поднимать скандала и ограничился вызовом Комиссарова, которому приказал уничтожить типографию. «При первом докладе, — вспоминал С.Ю. Витте, — я дело рассказал его величеству, государь молчал, и, по-видимому, все то, что я ему докладывал, ему уже было известно. В заключение я просил государя не наказывать Комиссарова, на что его величество заметил, что он во всяком случае его не наказал бы ввиду заслуг Комиссарова по тайному добыванию документов во время Японской войны»⁴⁴⁸. Уладить дело келейно не удалось, так как АА Лопухин приложил все усилия, чтобы его бывшие коллеги не ушли от ответственности. После отставки С.Ю. Витте АА Лопухин передал в кадетскую «Речь» секретные документы о погромной типографии.

Сенсационное известие было использовано I Государственной думой. Депутаты Думы внесли запрос о погромной агитации со стороны властей. Правительство ИЛ. Горемыкина долго тянуло с объяснениями, но все же 8 июня 1906 г. ему пришлось отвечать на запрос. Выступить в Государственной думе было поручено министру внутренних дел ПА Столыпину. Этот государственный деятель сыграл большую роль в истории черносотенных организаций. Он был плоть от плоти правящего дворянского класса: сын кремлевского коменданта и внук наместника Польши. К государственной деятельности ПА Столыпина приобщил тот самый АА. Лопухин, который выдал тайну Департамента полиции. По протекции своего одноклассника, еще занимавшего важный пост в Министерстве внутренних дел, ПА Столыпин был назначен гродненским, а потом саратовским губернатором.

В Саратове у Столыпина завязались прочные связи с черной сотней. Во время погрома в октябрю 1905 г. погромщики считали, что губернатор на их стороне. Газеты сообщали: «Мчится губернатор. Хулиганы падают на колени, крестятся». Саратовский епископ Гермоген мотивировал призыв завершать погром тем, что «царюкий слуга ПА Столыпин со властями и сподвижниками своими уже довольно укротил крамольников»⁴⁴⁹. Однако список пострадавших во врюмя погрома свидетельствует, что среди убитых были не только крамольники. Столыпин решительно и жестко прюсек волнения в городе. Действия саратовского губернатора были признаны правильными. К нему начали присматриваться в верхах, и при формировании нового состава правительства ПА Столыпин получил важнейший пост министра внутренних дел. Крайне правые быстро нашли общий язык с министром. Постепенно лидеры черной сотни уверювали, что ПА Столыпин тот самый человек, который даст отпор революции.

Отвечая на запрос Государютвенной думы о погромных воззваниях, ПА Столыпин постарался представить дело как незначительный эпизод, возникший по вине не по разуму усердного жандармского ротмистра, который на изъятой при обыске «бостонке» отпечатал 2-3 сотни воззваний. Сразу же за ПА Столыпиным думскую трибуну занял депутат, которого правительству следовало опасаться больше кого бы то ни было. Речь идет о СД Урусове, совсем недавно покинувшем пост товарища министра внутренних дел и прекрасно знавшем всю подноготную полицейской службы. К тому же он был шурином АА Лопухина. Князь СД Урусов внес существенные поправки в выступление министра. Печатный станок появился по распоряжению сверху, погромные воззвания печатались не в сотнях, а в сотнях тысяч экземпляров. Он поведал депутатам Думы о циничных откровениях ротмистра Комиссарова: «Погром устроить можно какой угодно: хотите на 10 человек, а хотите на 10 тыс.»⁴⁵⁰. СД Урусов указал, что тайная типография возникла, когда «группа лиц, составляющая как бы боевую дружину одного из наших самых патриотических собраний, в связи и в единении с лицами, близко стоящими к редакции одной непетербургской газеты, задумала борьбу с революцией»⁴⁵¹.

Завуалированные намеки СД Урусова были впоследствии расшифрованы АА Лопухиным, направившим письмо с изложением дела в открытую печать. АА Лопухин писал, что погромные воззвания распространялись в Петербурге через Дубровина и находящийся под его председательством «союз русского народа», а в Москве через издателя — редактора «Московских ведомостей» Грингмута. Попытка ПА Столыпина скрыть связи Департамента полиции с черносотенцами закончилась конфузом. Конец речи министра потонул в криках: «Погромщики!», «В отставку!».

Пока в Государственной думе произносились критические речи, правые консолидировали свои силы. Наряду с пестрыми по социальному составу черносотенными союзами лагерь реакции пополнился чисто дворянской организацией. Мысль о создании штаб-квартиры помещиков возникла в начале 1906 г. в Курской и Тамбовской губерниях. В апреле 1906 г. началась работа подготовительных комиссий, которая завершилась созывом 21-28 мая 1906 г. первого съезда уполномоченных дворянских обществ. Съезд принял устав организации и избрал Постоянный совет во главе с графом АА Бобринским.

Ни съезд уполномоченных, ни Постоянный совет не укладывались в традиционную систему дворянских корпораций, дошедшую с екатерининских времен. Вместе с тем объединенное дворянство не походило на политическую партию. Членство в этой организации было не индивидуальным, а коллективным. Дворянам не возбранялось состоять в политических партиях, кроме партий эсеров и социал-демократов. В исторической литературе организацию объединенного дворянства часто называют всемогущей. В публицистических произведениях современников подчеркивалось, что оно со временем вытеснило черносотенные союзы. По словам В. Левицкого, от «демократического» Союза русского народа к аристократическому Совету объединенного дворянства — такова краткая формула эволюции, проделанной в течение двух лет нашим контрреволюционным движением»⁴⁵². Безусловно, объединенное дворянство обладало значительным влиянием. В рядах организации были богатейшие помещики, например князь С.С. Абамелек-Лазарев, чьи 820,5 тыс. десятин земли уступали лишь владениям царской фамилии. Председатель Постоянного совета граф АА Бобринский совместно с братом владел 8 имениями общей площадью 57,4 тыс. десятин, товарищ председателя АП. Струков — 72,8 тыс. десятин.

Деятели этой организации были тысячами личных, служебных и родственных нитей связаны с правящей элитой. Они выражали волю господствующего класса, и поэтому проекты, разработанные на дворянских съездах, почти всегда претворялись в жизнь. Однако нельзя считать правительство безропотным слугой. Оно должно было учитывать интересы буржуазных кругов, а также до известной степени учитывать настроение народных масс. К тому же Постоянный совет не был представительным органом всего благородного сословия. В 1906 г. к новой организации примкнули 29 губернских собраний, в 1907 г. — еще 3. Объединенное дворянство на деле объединяло лишь помещиков европейского центра страны. Оно не могло подменить черносотенные союзы, так как являлось организацией совершенно иного типа. Вся организация в конечном итоге сводилась к Постоянному совету из 12 человек и ежегодным съездам. Низовых организаций у нее не существовало. I съезд принял решение о создании губернских советов по образцу и подобию Постоянного совета в Петербурге, но они никогда не были созданы. Постоянному совету приходилось вести все дела через губернских и уездных предводителей. Но командование дворянскими корпорациями со стороны Постоянного совета исключалось.

Вождям черной сотни из помещичьей среды не приходило в голову рассматривать объединенное дворянство в качестве конкурентов. В первое время черносотенцы даже выражали желание финансировать Постоянный совет, но предложенная В.М. Пуришкеви-чем субсидия была отвергнута. Возможно, благородное дворянство побрезговало остатками из правительственной кормушки. Нельзя также сказать, что за спиной крайне правых стоял Постоянный совет, а черносотенные вожди проводили в своих организациях политику объединенного дворянства. Наоборот, на съездах дворянских уполномоченных среди разноголосицы мнений (но не левее кадетских) члены Союза русского народа отстаивали позиции черной сотни.

На I съезде уполномоченных Н.Е. Марков высказал взгляд крайне правых на манифест 17 октября: «Он, изданный в минуту страха, был лишь ловушкой, подставленной царю, и первоначальный источник всех зол нынешнего времени»⁴⁵³. На съезде не было недостатка в выпадах по адресу Государственной думы. Дворянин НА Павлов заявил, что «Дума есть революционный аппарат, в ней заседают 500 Пугачевых»⁴⁵⁴. Но крайне правым не удалось навязать съезду требование о роспуске I Государственной думы. В результате голосования было решено обойти этот острый вопрос молчанием.

Однако по мере углубления конфликта Думы с правительством объединенное дворянство заговорило более решительным тоном. В докладе Постоянного совета в июне 1906 г. уже говорилось: «Никаких уступок Думе, действующей не закономерно, не может быть сделано, и скорее следует предпочесть смелый шаг роспуска Думы, не откладывая его до той минуты, когда с каждым днем все более революционизированная страна может этого и не допустить»⁴⁵⁵. За немедленный разгон I Государственной думы выступали черносотенцы. Доктор АИ. Дубровин на страницах «Русского знамени» предлагал чисто медицинский рецепт: развернуть строительство домов для умалишенных для размещения в них «всех одержимых сумасшедшим бредом представителей народа в Государственной думе, как вошедших туда по грубому недосмотру, при отсутствии у нас столь важного учреждения, как гражданско-психиатрическая экспертиза»⁴⁵⁶.

Взгляды придворных разделились. Е.В. Богданович бомбардировал Николая II письмами, в которых доказывал безопасность разгона Думы: «Вместо громадного революционного учреждения окажется сотни четыре, сотен шесть отдельных крамольников, с которыми сравнительно нетрудно сладить простыми полицейскими мерами»⁴⁵⁷. В то же время ДФ. Тренов считал роспуск Думы чистейшей воды авантюрой. В середине июня он вступил в переговоры с лидером кадетской партии П.Н. Милюковым. К удивлению последнего, временщик легко согласился с целым рядом требований, считавшихся неприемлемыми для правых. Дело дошло даже до составления списка будущих министров из членов ЦК партии кадетов. Николай II был в курсе переговоров, но, очевидно, ДФ. Трепов превысил данные ему полномочия. Александр Трепов, защищая фамильную честь консерваторов, сетовал, что брат Дмитрий просто не в себе.

Что касается черносотенцев, то они не простили такого предательства. Когда ДФ. Трепов сообщил о своих переговорах в интервью агентству «Рейтер», правая пресса в резкой форме посоветовала дворцовому коменданту вернуться к прямым обязанностям по благоустройству царской резиденции. Спустя три месяца Д.Ф. Трепов умер. Поговаривали, что им овладела мания преследования, галлюцинации. Бывшему диктатору казалось, что его дом окружен революционерами. Николай И, утешая родственников усопшего, сказал, что считает крутую перемену взглядов бывшего фаворита последствием нервного потрясения на службе интересам монархии. Значительно больше выдержки проявил ПА Столыпин, который вместе с министром иностранных дел АП. Извольским зондировал почву относительно возможности создания коалиционного правительства. Судя по воспоминаниям кадетских лидеров, ПА Столыпин вел себя на переговорах сугубо уклончиво, даже сумел обойти вопрос о том, с какой целью ведутся переговоры. Когда он выяснил, что его участие в будущем правительстве исключается, то потерял интерес к переговорам.

Твердым сторонником роспуска I Государственной думы был ИЛ. Горемыкин. В начале июля к его мнению присоединились остальные министры, и в первую очередь ПА Столыпин. Правительство провело настоящую дезинформационную кампанию. Министры даже выехали за город на обычный субботний отдых, чтобы не натолкнуть депутатов на мысль о готовящемся сюрпризе. 9 июля 1906 г. в печати появился манифест о роспуске I Государственной думы. Часть бывших депутатов, собравшись в Выборге, обратилась к населению с призывом к пассивному сопротивлению. Но запугать самодержавие не удалось. В беседах с придворными Николай II потешался над воззванием: «Это активное или пассивное воздействие, какая чепуха! Откровенно говоря, я от них ожидал больше ума»⁴⁵⁸.

Одновременно с роспуском Думы были произведены перемены в составе правительства. ИЛ. Пэремыкин бы отправлен в отставку. Председателем Совета министров был назначен ПА Столыпин. Однозначного объяснения замене главы правительства дать нельзя. Николай II давно присматривался к молодому и энергичному министру. В свою очередь ПА Столыпин, попав в правительство, сразу начал вербовать сторонников за спиной премьера. Немаловажным было то, что недавно появившийся в столице провинциал был просто менее одиозной фигурой, чем его предшественник.

Черносотенцы не только одобрили роспуск Государственной думы, но пошли гораздо дальше. В крайне правых кругах созрело убеждение, что без изменения избирательного закона сторонникам самодержавия не добиться успеха. Эту идею отчетливо сформулировал III монархический съезд в Киеве в октябре 1906 г. Съезд постановил ходатайствовать перед Николаем II, «дабы до назначения новых выборов в Государственную думу был издан новый выборный закон... и дабы, если снова будет созвана Государственная дума, ей было даровано, согласно 6 августа, лишь законосовещательное значение»⁴⁵⁹.

Мнение объединенного дворянства было не столь единодушным. В исторической литературе отмечалось, что через полмесяца после разгона I Государственной думы предводители «дворянской правой» подали царю записку с настоянием отменить существующее положение о выборах⁴⁶⁰. Постоянный совет подготовил предложение о системе пропорциональных выборов, которое в сентябре 1906 г. было разослано дворянским собраниям для обсуждения. Члены совета неоднократно возвращались к этому вопросу. На заседании Постоянного совета 19 октября 1906 г. был зачитан проект письма, с которым графу АА Бобринскому надлежало обратиться к царю за разъяснением по поводу возможности изменения избирательного закона. Однако Постоянный совет пришел к выводу, что «вопрос об изменении избирательного закона еще не решен, а поэтому настаивать перед Верховной Властью о его разрешении представляется несвоевременным и неудобным»^{461 462}.

Тем не менее на II съезде объединенного дворянства 14-18 ноября 1906 г. возобладали более решительные настроения. Разногласия касались лишь выбора наиболее удобного момента. Г.И. Кристи предлагал дождаться II Думы: «По всей вероятности, в Думу пройдут опять крайние элементы, ее легко будет распустить, и тогда изменение избирательного закона произойдет правильно и при всеобщем одобрении»⁵. Влиятельные деятели Постоянного совета АП. Струков, князь ДА Олсуфьев стояли за немедленные перемены. Н.Ф. Касаткин-Ростовский обратился к дворянам со словами: «Я верю, что если мы будем единодушны и решительны, то правительство найдет возможным сделать те изменения в избирательном законе, которые мы ему указываем»⁴⁶³. Деликатный вопрос о законности подобной акции ДА Олсуфьев разъяснил просто. Он заметил, что правительство столько раз сходило с пути закона, что сойти лишний раз ему ничего не стоит.

Горячие головы охладил В.М. Пуришкевич. Он предостерег дворянских уполномоченных, что правительство едва ли пойдет на крутые меры. «На последнем киевском съезде, — пояснил В.М. Пуришкевич, — был решен тот же вопрос, и мы поняли, что стучимся пока в закрытую дверь»⁴⁶⁴. Съезд внес предложения об изменении порядка выборов. Но, как справедливо указывали исследователи, большинство не согласилось с планами немедленного государственного переворота⁴⁶⁵. Правительство также колебалось. Министры считали доводы крайне правых справедливыми, но отвечали, что осталось слишком мало времени. Выборы во II Пэсударст-венную думу проводились по старому избирательному закону.

Черная сотня была полна решимости не допустить просчетов прошлой предвыборной кампании. В сентябре 1906 г. на совещании представителей отделов Союза русского народа была выработана избирательная программа, в которой были расширены выигрышные, с точки зрения черносотенцев, разделы. По-прежнему во главу угла был поставлен национальный вопрос. Специально был выделен еврейский вопрос, причем этот раздел программы можно было по праву назвать манифестом антисемитизма.

Союз русского народа намеревался собрать под своими знаменами всех противников революции. Поэтому в программе была проявлена максимальная жесткость по отношению к освободительному движению. Союз предлагал все виды революционных выступлений, начиная от политических демонстраций и кончая вооруженными восстаниями, карать исключительно смертной казнью. В то же время руководители Союза русского народа постарались учесть некоторые экономические интересы населения. Защита помещичьего землевладения сочеталась с требованием ликвидировать неравноправие крестьян, передать малоземельным на выгодных условиях государственные земли, улучшить переселенческую политику. Черная сотня предлагала упорядочить условия труда рабочих, добиться государственного страхования, сократить рабочий день.

Предвыборная тактика стала предметом специальных обсуждений. Особый интерес представляет соединенное заседание Совета Русского Собрания и Главного совета Союза русского народа 14 ноября 1906 г. Формально это заседание было посвящено выборам в столице, но на самом деле обсуждалась тактика на выборах в масштабах всей страны. Председатель Главного совета Союза русского народа поднял вопрос о возможности блока с партией октябристов. При этом А.И. Дубровин заявил, что «Главная управа соединенного русского народа высказалась за возможность соединения при условии уступок со стороны Союза 17 октября партиям, вошедшим в блок Киевского съезда, и что, по его, Дубровина, мнению, в день выборов это соединение желательно»⁴⁶⁶. Основным оппонентом его выступил Б.В. Никольский, напомнивший о решении первого монархического съезда не входить в соглашения с партиями, которые не признают неограниченное самодержавие. В.М. Пуришкевич полагал, что «раз нельзя поручиться за собственный успех — правильнее будет остановиться на нейтральных вещах»⁴⁶⁷.

В итоге было принято постановление «Не признавая возможным соединение с какими-либо конституционными партиями, соединенное заседание полагает приемлемым на избирательных бюллетенях Русского Собрания предложение в кандидаты выборщиков нейтральных лиц, известных обществу, заведомо не принадлежащих к каким-либо конституционным партиям»⁴⁶⁸. Поведение лидеров черной сотни было пронизано лицемерием. В январе 1907 г. товарищ

председателя Главного совета Союза русского народа А.И. Т]ришатный напоминал отделам о том, «чтобы не вступать ни в какие предвыборные соглашения ни с октябристами, ни с какими-либо другими партиями...»⁴⁶⁹

Однако, судя по переписке вождей крайне правых, в это же самое время шли переговоры с представителями октябристов. Князь В.В. Волконский писал из столицы: «Я виделся с руководителями «правых» политических партий. В результате разговора было признано необходимым воздействовать на тамбовский Союз русских людей, дабы он вступил в сношения с Союзом 17 октября для соглашения на лицах при выборах уполномоченных от города. Из Москвы и из Петербурга должны были быть посланы соответствующие распоряжения»⁴⁷⁰.

Интересно, что князь МЛ. Шаховской, который в ноябре 1906 г. на соединенном заседании Русского Собрания и Союза русского народа доказывал немы-слимость соглашения с партией правового порядка, в январе 1907 г. писал И.И. Восторшву, что ему удалось убедить А.И. Дубровина и А.И. Т^ишатного в необходимости объединения. Впрочем, МЛ. Шаховской не скрывал трудностей: «Я пришлю вам копию договора с Партией правового порядка. С«17 октября» идет обмен мнений при посредстве Леонтьева с одной стороны и Красовского с другой. Но вряд ли что-либо выйдет»⁴⁷¹.

На местах соглашения достигались легче. В ноябре 1906 г. в Киеве состоялся областной съезд монархистов. Выступая там, председатель партии правового порядка А.И. Савенко провозгласил: «Все русские национальные партии, начиная от октябристов и кончая крайними правыми, несмотря на все различие их программ, основу имеют общую»⁴⁷². Монархические партии выставили по Киеву общий список Октябристам предлагали объединиться, но они предпочли действовать самостоятельно. После выборов ректор университета Н. Цитович сообщал лидеру октябристов А.И. Гучкову: «Победу правых партий в Киеве следует поставить исключительно на счет монархистов. Октябристы же действовали вяло, выставили в качестве кандидатов мало популярных имен и потому получили лишь ничтожное число голосов»⁴⁷³.

Во Владимире соотношение сил было иным. Там черносотенцы следовали за местным отделом партии октябристов. В свой список они поместили кандидатов Союза 17 октября. «Пусть эти лица — правоверные октябристы, — сообщала местная пресса, — Союз русского народа включил их в свой список»⁴⁷⁴. Результаты выборов во II Государственную думу были более благоприятны для правых по сравнению с прошлогодней кампанией⁴⁷⁵. В целом по стране правым удалось завоевать четверть голосов выборщиков и встать вровень с объединением «прогрессивных партий» (24,8%) и «левым блоком» (25,8%).

Среди горожан успехи были довольно скромные По 80 городам черносотенцы завоевали 16,5% голосов избирателей. На уровне выборщиков крайне правых потеснили другие партии. В выборщики прошли только 8,9%. В борьбе с левым блоком кадеты запугивали избирателей черносотенной опасностью. Это было преувеличением. Только в четырех городах с прямым представительством (Киев, Кишинев, Казань, Тула) крайне правые вырвали победу. В ряде городов им удалось увеличить число приверженцев по сравнению с предшествующими выборами. В Одессе на первых выборах за их список проголосовали 4085 избирателей (12,2%), на вторых выборах — 7204 избирателя (27,5%)⁴⁷⁶.

В пять раз возросло количество сторонников крайне правых среди выборщиков-крестьян. Черная сотня совершила почти невозможное: завоевала голоса большинства помещиков и лишь немного уступила левому блоку в борьбе за крестьян. Такой результат объясняется тем, что Союз русского народа привлек на свою сторону крестьянство многонациональных губерний. Черносотенцы и октябристы совместно завоевали 54 депутатских кресла в Таврическом дворце. Но это была лишь десятая часть мест в ГЬсударствен-ной думе, в то время как левые партии, отказавшиеся от тактики бойкота, завоевали 43% мандатов. Отдельно от октябристов черносотенцы числили в своем активе 25-30 депутатов. Председатель И Государственной думы кадет ФА ГЪловин передавал впечатления от правого крыла Думы: «Здесь прежде всего бросались в глаза лукавые физиономии епископов и священников, злобные лица крайних реакционеров из крупных зем-левладельцев-дворян, бывших земских начальников и иных чиновников, мечтавших о губернаторстве или вице-губернаторстве, ненавидевших Думу, грозившую их материальному благополучию и их привилегированному положению в обществе»⁴⁷⁷.

Но группу правых во II Шсударственной думе постигла та же судьба, что фракцию октябристов годом раньше. К концу существования Думы группа правых значительно поредела и насчитывала не более 10 депутатов. При этом большинство правых — В А Бобринский, П.Н. Крупенский, П.В. Синандино, И.П. Созонович, В.В. Шульгин, епископы Евлогий и Платон — формально не были связаны с черносотенными организациями. От Союза русского народа удалось провести только В.М. Пуришкевича и ПА Крушевана.

Черносотенцы пытались представить итоги выборов как большой успех. «Русское знамя» разъясняло своим читателям: «Не поражение, а блистательную победу принесли нам выборы во вторую Думу. В Думе будут наши депутаты — они мозоль на глазу у красных; их пока мало, но вспомним, как зародился наш Союз, много ли было в нем членов в грозный для России год и сколько их теперь»⁴⁷⁸. Но уже 23 февраля 1907 г. — через три дня после открытия Думы — «Русское знамя» писало: «Правительство сейчас же должно решить, возможно ли работать с такой Думой, где 3/4 ее революционеры...»⁴⁷⁹

Правое крыло Думы внесло ряд предложений, направленных на обуздание революционного движения. По инициативе черносотенцев был поднят вопрос об осуждении политических убийств. Ввиду своей малочисленности правая группа не ставила целью конструктивную деятельность в стенах Таврического дворца. Оказавшись в Думе в заведомом меньшинстве, правые депутаты могли обратить на себя внимание только громкими выходками. Это была стихия Пуришкевича. Он открыто заявлял, что ненавидит революцию и ее пособников из числа левых депутатов. Указывая на стену, Пуришкевич с гордостью провозглашал: «Правее меня только стена*. Он с гордостью говорил, что был первым депутатом, насильно удаленным из зала заседания Думы. Его удалили за оскорбление председателя Думы. В ответ Пуришкевич заявил: «Исключению буду рад, ибо только тогда душевно отдыхаю, когда не в Думе*.

Черносотенный депутат был выдающимся оратором. Он всегда владел вниманием слушателей, не смущаясь ехидными репликами и замечаниями. Внимательные наблюдатели догадывались, что за маской скандалиста скрывается изворотливый политик Секретарь II Государственной думы кадет М.В. Челноков писал о типичной картине заседаний: «На кафедре беснуется Пуришкевич. Он говорит очень недурно, бойко, нахально, острит и вызывает гомерический хохот аудитории». Но М.В. Челноков уже понял, что за Пуришкевичем-шутом скрывается холодный и безжалостный политик: «Вообще Пуришкевич человек опасный, вовсе не такая ничтожная величина, как принято думать»⁴⁸⁰. Пуришкевич словно поставил перед собой задачу спровоцировать коллег на резкие реплики и выступления, которые должны были убедить правительство в невозможности конструктивной работы с Думой. Он был неистощим на хулиганские выходки. 1 мая Пуришкевич явился в Думу с красной гвоздикой, засунутой... в ширинку брюк

Когда был поднят вопрос о тяжелом положении политических заключенных, Пуришкевич заявил: вполне естественно, что условия у заключенных должны быть более тяжелыми, чем, например, у лиц, не заключенных в тюрьму по ошибке — при этом он широким жестом показал на левую часть зала. В противовес этому запросу правые депутаты потребовали осудить политические убийства. Стенограмма заседания донесла отзвук борьбы, которая развернулась по этому поводу. Взошедший на трибуну Пуришкевич взволнованно сообщил: «Я получил телеграмму из Златоуста с известием о том, что там убит председатель Союза русского народа (смех слева). Семья осталась без куска хлеба (смех слева. 1Ъ-лоса правых: «Смейтесь! Стыдно, стыдно!»)... К каким бы партиям мы ни принадлежали, ГЬсударственная дума, как высшее законодательное учреждение, не смеет откладывать рассмотрение подобного рода вопросов (шум)». Председатель: «Я призываю вас к порядку». Пуришкевич: «Я призываю к порядку Думу»⁴⁸¹. Впоследствии Пуришкевич отдал долг памяти всем погибшим в борьбе с революцией. Он издал «Книгу русской скорби», в которую были включены сведения о высокопоставленных чиновниках и рядовых полицейских, павших от рук террористов.

Пуришкевич часто выступал по аграрному вопросу. Подобно всем собратьям-помещикам по правому лагерю, он доказывал, что конфискация дворянских поместий практически ничего не даст крестьянам, так как понизит культуру земледелия, уничтожит хлебный экспорт и лишит твердого заработка наемных сельскохозяйственных рабочих. Он предсказал, что нарушение принципа частной собственности в отношении дворянского землевладения неизбежно будет перенесено на другие сословия. Пуришкевич предупреждал крестьянских депутатов, что программы революционных партий предусматривают коренную ломку всего быта деревни, хотя по тактическим соображениям революционеры не акцентируют внимания на этих вопросах. Обращаясь к Думе, Пуришкевич говорил: «Пора забыть Пугачева и Стеньку Разина, мысли о которых многие лелеют в своей груди... наша задача — не мутить народ, не совращать массы, этого большого ребенка, которому кинули кусок, говоря: вот тебе дадут землю, а не получишь — иди режь и грабь»⁴⁸².

В иной манере выступал Василий Витальевич Шульгин, один из самых молодых депутатов, двадцати восьми лет от роду. Он был коренным киевлянином, сыном профессора истории и пасынком издателя консервативной газеты «Киевлянин» ДИ. Пихно. После окончания юридического факультета Киевского университета Шульгин отбыл воинскую повинность и поселился в своем имении. Но мирной жизни помещика не получилось. Бурные события вопреки его воле вовлекли Шульгина в политику. Много десятилетий спустя он говорил, что ему пришлось всю жизнь заниматься политикой и всю жизнь он ее ненавидел. Шульгин унаследовал газету «Киевлянин» от своего отца и отчима. Он был талантливым журналистом и публицистом, писавшим своеобразным и неповторимым стилем. Ему также не чужды были ораторские таланты. Изящный, даже «альфонсоподобный», как его называла враждебная пресса, Шульгин, в отличие от Пуришкевича, обращался к своим оппонентам с утонченной вежливостью. В биографическом очерке о Шульгине, опубликованном в советское время под характерным названием «Рыцарь черной сотни*, отмечалось, что «его ненавидели больше, чем Пуришкевича, больше, чем Крушевана, Замысловского, Крупенского и других думских черносотенцев и скандалистов». Однажды Шульгину пришлось покинуть зал заседаний, когда он выразил сомнение, не имеется ли у каждого левого депутата по бомбе в кармане.

6 марта 1907 г. ПА Столыпин огласил в Думе правительственную декларацию. Пр>едседатель Совета министров пообещал внести на рассмотрение законодательных учреждений прюекты о неприкосновенности личности, о ненаказуемости экономических стачек, государственном страховании рабочих Но опасения крайне правых, что правительство сойдется с Думой на столь либеральных проектах, мгновенно развеялись. Социал-демократы предложили выразить недоверие правительству, а кадетская фракция внесла формулу перехода к очередным делам, обходившую молчанием правительственные обещания. Выступая перед закрытием прений, ПА Столыпин бросил в лицо левым депутатам ставшие знаменитыми слова: «Не запугаете!» Кадет ВА Маклаков вспоминал: «Восторгу правых не было пределов... — писал он. — Когда Столыпин вернулся на место, министры встретили его целой овацией, чему других примеров я в Думе не видел. Многим из нас только партийная дисциплина помешала тогда аплодировать»⁴⁸³.

В марте 1907 г. крайне правые начали массированную прюпага ндистскую кампанию. Из штаб-квартиры объединенного дворянства на имя уездных предводителей были разосланы запрюсы: «Совет Объединенных Дворянских обществ почитает своей обязанностью заблаговременно озаботиться собрать необходимые материалы для изготовления соответственной записки об обнаруженных на практике крупных недочетах избирательной системы и о способе их устранения*⁴⁸⁴. «Обвинительный материал* прислали 18 предводителей дворянства. В ответах на запрос была изложена целая система мер для ущемления прав крестьян на выборах.

Главный совет Союза русского народа направил местным отделам циркуляр: «С того момента как в органе союза «Русском знамени* на первой странице появится знак креста, тотчас же начать обращаться с настойчивыми телеграммами к Государю Императору и к Председателю Совета Министров Столыпину и в телеграммах настойчиво просить и даже требовать: а) немедленного роспуска Думы... б) изменения во что бы то ни стало избирательного закона»⁴⁸⁵. 14 марта 1907 г. на первой странице «Русского знамени» появился черный крест, и в столицу хлынул поток телеграмм, слезно моливших о разгоне Думы. В самой Думе крайне правые депутаты и члены правительства вели себя как участники общего заговора. «Мы ежедневно видим, — писал М.В. Челноков, — как гг. Министры демонстративно здороваются с гг. Пуришкевичами и Крушеванами»⁴⁸⁶. На III съезде объединенного дворянства (27 марта — 2 апреля 1907 г.) о предстоящем разгоне Думы говорили как о решенном деле. Крайнего накала достигли страсти на IV монархическом съезде, открывшемся 26 апреля 1907 г. В.М. Пуришкевич призвал разогнать крамольное учреждение, членом которого он состоял. «Собрание вторит Пуришкевичу криками: «Пора! Долой Думу!*⁴⁸⁷ Председатель съезда князь Н.С. Щербатов вообще предлагал уничтожить Думу как учреждение, заменив ее Земским собором.

Приблизительно в тот период правительство сделало решительный шаг навстречу крайне правым. Министры высказались за разгон Думы. Николай II торопил членов правительства, выражая недовольство чрезмерной задержкой с выработкой новой схемы выборов. Это поручение было возложено на товарища министра внутренних дел С.Е. Крыжановского. Проекты рассматривались на заседании Совета министров с привлечением четырех членов Государственного совета. Среди приглашенных были хорюшо известные своими реакционными взглядами ИЛ. Горемыкин и АГ. Булыгин. По отзыву государственного контролера П.Х. Шванебаха, «Кры-жановский явился в заседание, как порпной с разными образчиками»⁴⁸⁸. Один из вариантов выборного закона он цинично охарактеризовал как «бесстыжий». Именно этот вариант был одобрен министрами и царем.

Приблизительно в эти дни в Царском Селе принимали правых депутатов. В.В. Шульгин вспоминал: «Нас всех живейшим образом интересовало — скоро ли распустят Государственную думу, ибо Думу «народного гнева и невежества» мы ненавидели так же страстно, как она ненавидела правительство. Этим настроением Пуришкевич был проникнут более чем кто-либо другой, и поэтому, когда государь приблизился к нему и спросил его что-то,— он не выдержал:

— Ваше величество, мы все ждем не дождемся, когда окончится это позорище! Это собрание изменников и предателей... которые революционизируют страну.. Это гнездо разбойников, засевшее в Таврическом дворце. Мы страстно ожидаем приказа вашего императорского величества о роспуске Государственной думы...

Пуришкевич весь задергался, делая величайшие усилия, чтобы не пустить в ход жестикуляцию рук, что ему удалось, но браслетка, которую он всегда носил на рзуке, все же зазвенела.

На лице государя появилась как бы четверги» улыбки. Последовала маленькая пауза, после которой государь ответил весьма отчетливо, не громким, но уверенным, низким голосом, которого трудно было ожидать от общей его внешности:

— Благодарю вас за вашу всегдашнюю преданность престолу и родине. Но этот вопрос предоставьте мне...

Был среди представлявшихся членов Думы — Лукашевич, от Полтавской губернии, очень немолодой, очень симпатичный, но хитрый, как настоящий хохол. Нам всем, как я уже говорил, очень хотелось узнать, когда распустят Государственную думу. Но пример Пу-ришкевича показал, что государь не разрешает об этом говорить. Лукашевич же сумел так повернуть дело, что мы все поняли.

Государь спросил Лукашевича, где он служил. Он ответил:

— Во флоте вашего императорского величества. Потом вышел в отставку и долго был председателем земской управы. А теперь вот выбрали в Государственную думу. И очень мне неудобно, потому что сижу в Петербурге и дела земские запускаю. Если это долго продолжится, я должен подать в отставку из земства. Так вот и не знаю._

И он остановился, смотря государю прямо в глаза с самым невинным видом...

Государь улыбнулся и перешел к следующему, но, по-видимому, ему понравилась эта своеобразная хитрость. Он еще раз повернулся к Лукашевичу и, улыбаясь, сказал ему:

— Погодите подавать в отставку...

В эту минуту мы все поняли, что дни Государственной думы сочтены. И обрадовались этому до чрезвычайности. Ни у кого из нас не было сомнений, что Думу «народного гнева и невежества» надо гнать беспощадно»⁴⁸⁹.

Поводом для роспуска II ГЪсударственной думы стал так называемый военный заговор социал-демократической фракции, на самом деле являвшийся грубо сработанной полицейской провокацией. Секретный агент Екатерина Шорникова привела депутатам солдатскую делегацию и вручила петицию, содержащую жалобы на тяжелую казарменную жизнь. В момент передачи петиции полиция должна была арестовать и солдат, и депутатов. Однако полицейские чины опоздали. Тем не менее был дан ход делу о военном заговоре. 1 июня 1907 г. председатель Государственной думы ФА Головин получил от ПА Столыпина письмо с требованием немедленно предоставить ему слово для чрезвычайного заявления. Выступая перед ошеломленными депутатами, ПА Столыпин потребовал отстранить от заседаний Государственной думы 55 социал-демократических депутатов. В игру буквально с полуоборота включились черносотенцы. В.М. Пуришкевич устроил скандал, предложив немедленно выдать и отправить на виселицу преступников. Власти даже не захотели дожидаться ответа на свой ультиматум. Царским манифестом от 3 июня 1907 г. II Государственная дума была распущена. Одновременно с этим было введено новое Положение о выборах, закреплявшее большинство в Думе за господствующими классами.

На первой странице «Русского знамени» аршинными буквами был напечатан царский манифест. На обороте ликующая надпись: «Главный совет Союза русского народа поздравляет свои отделы с роспуском крамольной думы». Вклад черной сотни в подготовку государственного переворота был высоко оценен. 4 июня 1907 г. Николай II послал АИ. Дубровину телеграмму, кончавшуюся словами: «Да будет же мне Союз русского народа надежной опорой, служа для всех и во всем примером законности и порядка». Открытое братание с черносотенцами поразило даже видавших виды консерваторов. Издатель «Нового времени» АС Суворин, сам член Русского Собрания, велел убрать послание из газеты и выговорил своим помощникам «за их неосмотрительность, полагая, что эта телеграмма — поддельная»⁴⁹⁰. Но телеграмма была подлинной. Царь благодарил черносотенцев за участие в разгроме революции Крайне правые торжествовали победу.

ЧЕРНОСОТЕННЫЕ БОЕВЫЕ ДРУЖИНЫ

Еще в период своего организационного формирования черносотенцы подчеркивали, что готовы вооруженным путем защищать свои святыни. В июне 1905 г. по Тамбову были разбросаны воззвания: «Призываем всех русских людей вооружаться кто чем может и в момент, когда раздастся клич к уничтожению крамолы, смело выступить с оружием в руках»¹. Погромы в октябре 1905 г. были самым мощным, но далеко не последним выступлением черной сотни. В г. Иваново-Вознесенске после погрома образовалась правая организация во главе со станционным весовщиком Кашиным. Монархисты из числа железнодорожников, ломовиков и лавочников следили за всеми прибывающими и убывающими поездами. 16 ноября 1905 г. по указанию одного из черносотенцев была задержана девушка с багажом и спутницей. Жандармы заперли арестованных, но черносотенцы начали ломиться в двери. По сообщению прокурора, девушка успела только написать на клочке бумаги свое имя и попросила «дать ей револьвер, чтобы застрелиться. Нанося обеим побои, толпа, на глазах жандармов, понесла их через залу III класса на подъезд и около него на мостовой начала их избивать»^{491 492 493}. Убитая оказалась большевичкой О.М. Панкиной, доставлявшей в Иваново транспорт с оружием.

В первое время черносотенные союзы не имели в своем составе никаких вооруженных подразделений. Члены правительства сомневались в том, что черносотенцы представляют собой сколько-нибудь значительную боевую силу. Когда в декабрю 1905 г. А.И. Дубровин предложил военному министру А.Ф. Редигеру доставить из Витебска старообрядцев — «он их расположит вокруг горюда, чтобы навести порядки в районе заводов и помешать рабочим двинуться на Цархжое Село»⁵, это предложение было отклонено как несерьезное. Однако черносотенцы не оставляли надежду обзавестись собственными боевыми дружинами. Дело в том, что практически все левые партии располагали боевыми группами и среди крайне правых бытовало мнение, что из-за слабости и нерасторопности полиции с левыми придется бороться собственными силами. Уже в январе 1906 г., в годовщину Кровавого воскресенья, около 700 черносотенцев охраняли дворцы сановников и трактиры В день открытия I Государственной думы вооруженные члены Союза русского народа патрулировали улицы вокруг Зимнего дворца.

В 1906-1907 гг. боевые дружины черносотенцев были созданы в Архангельске, Астрахани, Вологде, Гомеле, Екатеринославе, Киеве, Кишиневе, Москве, Одессе, Тифлисе, Ярославле. Общего трафарета в создании боевых дружин не было. В большинстве случаев отсутствовали уставы или иные регламентирующие документы. Дело всецело было передано на усмотрение местных отделов. В Петербурге существовала общегородская дружина, которой ведал кандидат в члены Главного совета Союза русского народа Н.М. Юскевич-Красовский. Городская дружина опиралась на несколько районных: Нарвскую, Путиловскую, а также небольшие подразделения на ряде заводов. Боевыми силами располагало также «общество активной борьбы с революцией». В Москве боевая дружина была составлена из хоругвеносцев и членов Монархической партии. Она называлась Дмитровской по имени своего руководителя — контролера дворцового ведомства Д.Р. Гофштете-ра. После открытия в Москве филиала «общества активной борьбы с революцией» черная сотня получила еще одну группу боевиков. Этой группой руководил чиновник особых поручений при генерал-губернаторе граф АА Бугсгевден.

В Одессе с августа 1906 г. начала формироваться «Белая гвардия». Впоследствии ее называли просто дружиной Союза русского народа. Она была разделена на 6 «сотен» и подчинялась председателю одесского отдела Союза русского народа. Черносотенцы постарались перенести на черноморское побережье обычаи казацкой вольницы. Командовал дружинниками «наказной атаман». Во главе сотен стояли «атаманы» и «есаулы». В других городах группы не имели четкой структуры. «Никакой боевой дружины у нас не было, — разъяснял председатель тульского отдела Союза русского народа В.П. Рознатовский, — а было 150 человек., которые были вооружены палками и револьверами»⁴⁹⁴.

Численность боевиков можно определить только приблизительно. Самая большая дружина была в Одессе, в каждой из 6 «сотен» насчитывалось 50-60 человек По своему составу они значительно отличались от Союза русского народа и других союзов. Это объяснялось как сосредоточением дружин исключительно в крупных городах, так и характером их занятий.

В вооруженные группы часто записывалась золотая молодежь. В Дмитровскую дружину в Москве входили катковские лицеисты во главе с дворянином Д. Дымко-вым, князем М. Шаховским. Черносотенцы вербовали сторонников не только в привилегированных учебных заведениях. К ним шли молодые люди, равнодушные к политике и падкие до военных приключений. На снимках дружинников, изредко появлявшихся в печати, почти всегда позируют студенты, гимназисты, ученики народных школ. В боевые дружины вступали ремесленники и мелкие торговцы. Однако в крупных промышленных центрах дружинники вербовались из рабочих и низшей заводской администрации.

Начальник Петербургского охранного отделения А.В. Герасимов вспоминал, что столичный градоначальник В.Ф. фон дер Лауниц поощрял создание черносотенных дружин: «Обычно я приезжал к нему ночью, около 12 часов, — и почти не бывало случая, чтобы я не застал в его большой квартире на Гороховой полную переднюю боевиков-дружинников СРН. Моя информация об этих дружинниках была далеко не благоприятная. Среди них было немало людей с уголовным прошлым. Я, конечно, обо всем этом докладывал Лауницу, советуя ему не особенно доверять сведениям, идущим из этого источника. Но Лауниц за всех за них стоял горюй.

— Это настоящие русские люди, — говорил он, — связанные с простым народом, хорошо знающие его настроения, думы, желания. Наша беда в том, что мы с ними мало считаемся. А они все знают лучше нас...»⁴⁹⁵

Вся Невская застава знала черносотенца Сашку Косого. Историки Путиловского завода писали о нем; «Сашка Половнев, по прозвищу Косой или Одноглазый, славился по заставе большой физической силой и ловкостью. Он был связан с уголовным миром, искал легкой наживы и презирал труд»⁴⁹⁶. Воспоминания самого А.В. Половнева рисуют его путь в черную сотню несколько иначе. Он работал клепальщиком на Пути-ловском заводе и лишился глаза в результате аварии. За увечье получил вознаграждение, но был выбрюшен за заводские ворота. «Один мой знакомый, — вспоминал А.В. Половнев, — тогда посоветовал мне записаться в члены Союза русского нарюда, говоря, что если я запишусь, то по рекомендации этого союза меня и кривого примут на любой завод»⁴⁹⁷. И правда, стоило ему показать билет союза, как он был принят кладовщиком паровозосборючной мастерской Путиловского завода. Одновременно с этим А.В. Половнев был старшим группы дружинников. Ему помогал десятник того же Путиловского завода ИЯ. Рудзик.

В черносотенные союзы принимали пер>ебежчиков из других парпгий. Эсерювская организация решила заслать верного человека в дружину Союза русского народа на Невском судостроительном заводе. «Предложено было это выполнить рабочему Ларичкину, так как никто из черносотенцев его тогда не знал. Он согласился, вступил в эту организацию, но в ней и остался»⁴⁹⁸. Вместо того чтобы сообщать сведения о черносотенцах, Е.С. Ларичкин навел своих новых соратников на эсеров. Один из руководителей московских дружинников А. Александров ранее входил в «московскую оппозицию» партии эсеров. Он намеренно вербовал боевиков среди бывших эсеров и социал-демократов, так как «по личному опыту убедился, что из них выходят лучшие работники». Наконец, в черносотенных дружинах оседали деклассированные и уголовные элементы. По свидетельству А.В. Половнева, дружиной при Главном совете Союза русского народа «была какая-то шайка разбойников. Часто приходилось слышать, что кто-либо из членов этой дружины, а то и несколько человек за Нарвской заставой (обыкновенно) совершали нападения и грабежи»⁴⁹⁹.

Одесские атаманы взяли себе патриотические псевдонимы. Наказной атаман Д.Н. Черников фигурировал под именем Ермака. Были еще атаманы Минин, Платов, Витязь. Только атаман Макс ТУмп, австрийский подданный, довольствовался прозаическим прозвищем Баранчик Из всей атаманской ватаги только Ермак служил в городской управе. Остальные исторические персонажи были людьми без определенных занятий. Что же касается рядовых дружинников, то среди них имелись грабители и карманники. Одного из них — Карлика — полиция разыскивала за изнасилование несовершеннолетней. Деклассированные элементы служили за плату. Ее размер был довольно скромным. Одесским боевикам платили 10-15 руб. в месяц на хозяйских харчах. В Петербурге предпочитали нерегулярные подачки по 3-5 р. Выходило дешевле, но приходилось мириться с буйным нравом наемников. Заведующий столичной дружиной Н.М. Юскевич-Красовский рассказывал, как во время Пасхи к нему прибежала за помощью жена «старшего» Снесарева, дом которого осадили дружинники. Они требовали, чтобы «старший» съездил в Главный совет и привез деньги на водку.

Своеобразным был порядок приема в черносотенные дружины. В Петербурге боевики подписывали лист присяги с изображением двух черепов. Гомельские дружинники были связаны кровавой порукой, словно средневековые заговорщики. При обыске в квартире председателя отдела Союза русского народа А.Х. Давыдова полиция обнаружила собственноручные записки дружинников о том, что они кончают жизнь самоубийством и в смерти своей просят никого не винить. По объяснению свидетелей, такие записки «выдавались Давыдову членами боевой организации Союза русского народа для объяснения смерти тех из них, которые за измену союзу должны были быть убиты кем-либо по поручению Давыдова, и с этой целью в карман убитого вкладывались бы подобные записки»⁵⁰⁰.

В черносотенных дружинах велось делопроизводство. В архивах сохранилась копия удостоверения, выданного 25 марта 1907 г.: «Настоящим удостоверяю Владимира Максимовича Землянских, состоящего членом Боевой дружины одесского Союза русского народа в 4-й Злобной сотне, поведения хорюшего и всегда отличающийся в делах, что удостоверяю подписью и приложением печати. Наказной атаман — Ермак, атаман 4-й Злобной сотни — подпись неразборчива. Печать одесского отдела Союза русского народа»⁵⁰¹.

Боевая подготовка дружин была различной. В некоторых городах они были похожи на регулярные воинские части. Астраханские черносотенцы носили форму: белые папахи и синие кушаки. Из Одессы сообщали: «Дружины имеют свой манеж, стрельбище, их обучают офицеры доблестной русской армии»⁵⁰². Особое внимание уделялось вооружению. В фондах черносотенных организаций скопилось немало просьб прислать оружие. АХ. Давыдов писал А.И. Дубровину: «Умоляю вас как главу нашего дела, дайте на наш Гомельский отдел 35 револьверов и 100 финских ножей»⁵⁰³. Иногда указывали желаемую марку оружия. Б.В. Никольского запрашивали из Костромы: «Не можете ли вы добыть нам 50 (или более) револьверов из числа конфискованных правительством? Мы не гонимся за браунингами и будем рады, если получим «Смит и Вессон» или какой-нибудь другой системы»⁵⁰⁴.

Руководители черной сотни постарались наладить бесперебойное снабжение отделов. Н.М. Юскевич-Красковский курсировал между Гельсингфорсом и Петербургом, закупая в Финляндии револьверы. Приемочная комиссия под руководством вольного художника АА Майкова проводила экспертизу и намечала адреса для рассылки. Председатели губернских отделов Союза русского народа лично являлись в столицу за грузом. ФД Клюев из Архангельска удостоился похвалы АИ. Дубровина: «...проявляет в делах боевой дружины большую тактичность и вообще умеет очень легко прятать концы»⁵⁰⁵. Других пришлось выручать из неприятных историй. Тульского председателя В.П. Рознатов-ского по пути в родные места перехватило московское охранное отделение и изъяло багаж. После возмущенного письма В.П. Рознатовского тульским черносотенцам вернули корзину с 50 револьверами и цилиндрический снаряд с фитилем.

Хотя большая часть территории страны находилась на чрезвычайном положении, черносотенцы не имели хлопот с разрешением на ношение оружия. В январе 1906 г. по жалобе Союза русского народа «установленный общий порядок собирания сведений заменен был представлением просителями удостоверений от совета союза, по предъявлению таковых канцелярией Градоначальника разрешения выдавались без замедления»⁵⁰⁶. За один месяц в столице было выдано 120 таких разрешений, в Одессе за 2 года выдали 686 разрешений, из которых около 300 получили члены Союза русского народа.

Львиную долю оружия черносотенцы добывали из государственных арсеналов. В Петербурге полиция выделила Союзу русского народа 100 револьверов из своего запаса. По распоряжению тульского вице-губернатора А.Н. Хвостова черносотенцы получили 600 наганов. В Одессе, согласно официальному рапорту, выдавались только револьверы, но, по агентурным наблюдениям, у черносотенцев имелись винтовки «Бердан». Члены елисаветградского отдела Союза русского народа решили не отставать и получили разрешение на приобретение винтовок. Артиллерийский склад подготовил к выдаче 20 винтовок и 1532 патрона. Однако сделка все же не состоялась.

По утверждению нескольких дружинников, с ведома петербургского градоначальника В.Ф. фон дер Лауница были похищены пулеметы с военного полигона. На самом деле, как сообщал А.В. Герасимов, градоначальник носился с идеей скупить у революционеров оружие при помощи черносотенных дружинников. Однажды он с торжеством сообщил, что ему удалось выкупить пулемет за 2 тыс. рублей. «Удалось выяснить, что пулемет был выкраден из ораниенбаумской стрелковой офицерской школы, — очевидно, теми самыми людьми, которые продали его Лауницу. Я доложил об этом Столыпину, который много смеялся»⁵⁰⁷. Не подлежит сомнению, что черносотенцы доставали динамит и бомбы. В помещении Главного совета стоял железный сундук с полсотней снарядов. Легкостью, с которой союзники приобретали оружие, иной раз пользовались их противники. Члены эсеровского комитета в Одессе записывались в Союз русского народа и получали «при содействии настоящих союзников оружие по удешевленной цене, которое и распространяли среди своих единомышленников»⁵⁰⁸.

Специфический контингент дружинников облегчал эту задачу. Например, петербургский боевик КА Булаев продал полученный от союза револьвер «Бульдог», затем получил «Смит и Бессон», который также продал, потом получил «Парабеллум» и продал его. Тут терпение «старших» лопнуло, и КА. Булаева выгнали из дружины.

При выходе на дела столичные боевики надевали под одежду панцири, предохранявшие их от пуль. Такой же защитой пользовался, разъезжая по провинции, АИ. Дубровин. Большой спрос был на парики, накладные усы и бороды. Петербургские дружинники были загримированы не хуже артистов императорских театров. В одесском отделе выдавали напрокат студенческую форму для проникновения на территорию университета.

Целью боевых дружин являлось оказание помощи полицейским властям. О том, как это происходило, дает представление следующий эпизод. 27 июня 1907 г. в Одессе городовой задержал 15-летнего подростка А Басистова с бомбой под мышкой. Однако выяснилось, что член боевой дружины Союза русского народа А Басистов выполнял задание полицейского агента. Он вошел в доверие к коммунистам-анархистам и уговорил их продать ему бомбу. Агенты сыскной полиции собирались схватить анархистов при передаче груза, но вмешательство городового сорвало хитроумную комбинацию⁵⁰⁹.

Некоторые черносотенные организации наладили собственную агентурную сеть. Особенно преуспело в этом петербургское Общество активной борьбы с революцией, одна из самостоятельных черносотенных организаций, действовавшая в основном в рабочей среде. За три дня до взрыва на «Аптекарском острове» «активники» получили сведения, «что на г. Столыпина должно быть совершено покушение в самом ближайшем будущем, что покушение это будет совершено при помощи нескольких бомб и в то время, когда министр еще не уедет с дачи»⁵¹⁰. Охрана ПА Столыпина не обратила должного внимания на предупреждение. Это позволило эсерам-максималистам произвести разрушительный взрыв на даче первого министра.

После этого случая «активники» действовали на равных правах с полицией. 28 августа 1906 г. гатчинским жандармским управлением железной дороги «были задержаны около 15 вооруженных лиц, которые, по удостоверению их в Петербурге, оказались членами Союза русского народа активной борьбы с революцией»⁵¹¹. Задержанные пояснили, что охотятся за революционерами, готовящими нападение на поезд, и обещали держать жандармов в курсе дела. Через два дня «активники» явились к начальнику жандармского отделения и потребовали экстренный поезд. Вместе с жандармами «активники» прибыли к месту нападения. Там завязалась перестрелка. Были убиты двое нападавших, в том числе некий Григорьев. Впоследствии выяснилось, откуда у черносотенцев были точные сведения о времени и месте нападения. Григорьев оказался членом Союза русского народа и агентом охранки, подготовившим нападение в провокационных целях. Провокатора пристрелили в организованной им перестрелке⁵¹².

Черносотенные дружины часто нападали на рабочих, заподозренных в революционных настроениях. В свою очередь крайне правые гибли в стычках с боевыми дружинами социал-демократов и эсеров. В 1907 г. были убиты 24 монархиста. Жизнь крайне правых была далеко не безопасной. Вступившие в союз должны были мириться с постоянным риском.

Так, например, только случайность спасла весь состав бакинского отдела Союза русского народа. Под домом, который арендовал союз, нашли адскую машину весом 27 фунтов, начиненную нитроглицерином и гремучим студнем. По заключению специалистов, взрыв должен был снести здание союза и соседние дома.

Но если сила была на стороне черной сотни, в городе устанавливался режим террора. Заведующий полицией на Кавказе обращал внимание департамента на деятельность Тифлисского патриотического общества: «Не ограничиваясь пассивной ролью указателей подозреваемых ими в политической неблагонадежности лиц, «патриоты», пользуясь попустительством военных чинов, при содействии последних, сами начали производить различные следственные действия, обыскивая и задерживая по своему усмотрению вне всякого контроля полицейских и жандармских чинов»⁵¹³.

От нападения дружинников не был застрахован никто. Судя по дневнику ярославского лавочника ИА Андреева, красный цвет раздражал черносотенцев не хуже, чем быков на корриде: «Увидят на рубашке красный пояс и испорют, или красную рубашку или красную подкладку у фуражки — за все пороли до упадку сил»⁵¹⁴.

Разнузданнее всего черносотенцы вели себя в Одессе. Атаманы боевых дружин подчинялись председателю одесского отдела Союза русского народа графу АИ. Ко-новницыну. Нравственные качества носителя исторической фамилии ставили в тупик даже небрезгливых людей. Побывав и уездным предводителем дворянства, и земским начальником, его сиятельство на пятидесятом году жизни докатился до более чем скромной должности заведующего матросской прачечной. Согласно официальным документам «...причинами увольнения от службы графа Коновницына были произведенные им растраты общественных сумм, займы из городских и тминных касс, взятки при приеме новобранцев»⁵¹⁵. Но стоило А.И. Коновницыну стать председателем отдела Союза русского народа, как он превратился в подлинного хозяина города. На одесских улицах он появлялся в сопровождении личной охраны, расчищавшей проезд для графа, а возле его квартиры дежурили полицейские чины. Дневник полицейского агента рисует времяпрепровождение черносотенного вождя: «Приезжал Коновницын домой каждый вечер сильно пьяным, его окружали дружинники, выстроившись по лестнице рядами. Граф заплетающимся языком кричал: «Бей, ребята, жидов!» Те в ответ кричали: «Ура!*⁵¹⁶

За таким главарем черносотенцы были готовы идти в огонь и в воду. Сестра С.Ю. Витте писала из Одессы в октябре 1906 г.: «Ежедневно «русские люди» кого-нибудь убивают на улице, и это совершенно безнаказанно»⁵¹⁷. Секрет неуязвимости заключался в благоволении высших сфер. До октября 1905 г. одесская администрация целиком была на стороне черносотенных элементов. После погрома градоначальника ДБ. Нейдгардта сменил А.Г. Григорьев, зарекомендовавший себя противником черной сотни. История его борьбы с Союзом русского народа показывает, насколько бессильным был официальный хозяин города по сравнению с неофициальным. А.Г. Григорьев сообщил в столицу: «Представляется бесспорно необходимым в интересах охранения порядка и спокойствия в городе немедленное же закрытие чайной Союза русского народа, удаление из пределов градоначальства председателя этого союза и вместе с тем редактора газеты «За царя и Родину» графа Коновницына»⁵¹⁸.

Граф предпринял ответный шаг. Он съездил в столицу и был удостоен царской аудиенции. Одесская охранка сообщала о хвастовстве возвратившегося графа: «...будучи принят государем императором, он, граф Ко-новницын, просил его величество, чтобы он позволил дать крестьянам землю,- отобрать торговлю и ростовщичество от евреев и т. п. Государь император высказался, что единственная надежда у него на союз, в нем опора государства. А бывший тут же наследник цесаревич великий князь Алексей Николаевич сел графу на колени и, потрепав его за бородку, спросил, увидя у него ленту Союза русского народа: «Ты союзник?», указав также на свою ленточку, прикрепленную у него на груди, сказал: «Я тоже союзник»⁵¹⁹.

Рассказы о черносотенных настроениях в царском семействе подхлестнули одесских боевиков. В феврале 1907 г. бесчинства союзников привели к внешнеполитическим осложнениям. Иностранные консулы констатировали, что жизнь и имущество подданных других государств подвергаются постоянной опасности со стороны черной сотни. В Министерство иностранных дел в Петербурге с соответствующей нотой обратились итальянский посол и австрийский поверенный в делах

Ни международный скандал, ни забастовка Новороссийского университета, протестовавшего против черносотенного террора, не остановили Союз русского народа. Что же касается противодействия со стороны градоначальника, то оно вполне уравновешивалось поддержкой командующего войсками округ а барона А.В. Каульбарса, которого иронически прозвали «Мукденским героем» за безынициативность в войне с японцами. Генерал был убежден, что дружины Союза русского народа являются залогом порядка в городе. А.В. Каульбарс втолковывал университетским профессорам: «Благодаря тем же членам Союза русского народа теперь сделалось легче ловить различных «экспроприаторов». Раньше было так что экспроприатор, совершивший свое дело, легко уходил из рук потому что никто не помогал полиции при поимке. Теперь дело обстоит иначе: в толпе всегда найдется несколько членов союза, которые и помогают полиции в поимке преступников*⁵²⁰. В качестве наглядного пособия командующий продемонстрировал профессорам «резины* черносотенцев и гири на проволоке, используемые противниками союза.

Градоначальник АГ. Григорьев заручился поддержкой ПА Столыпина. Однако требования председателя Совета министров бойкотировались командующим

А.В. Каульбарсом и подчиненным ему временным генерал-губернатором П.Ф. Глаголевым. В апреле 1907 г. терпение ПА Столыпина лопнуло. Он телеграфировал

А.В. Каульбарсу: «Ввиду очевидного нежелания временного одесского генерал-губернатора исполнить мои указания о запрещении дружинникам носить форму и оружие... прошу ваше высокопревосходительство категорически понудить генерал-майора Глаголева безотлагательно распорядиться разоружением и расформированием дружины»⁵²¹.

Вслед за грозной телеграммой градоначальник

А.Г. Григорьев обратился к генерал-губернатору и «предложил произвести обыск в чайной Союза русского народа, но генерал-губернатор ответил, что необходимо подождать, а затем, по полученным сведениям, оружие было перевезено в квартиру графа АИ. Коновницына»⁵²².

Не надеясь на премьера, градоначальник решил обратиться выше. Конец этой эпопеи по цензурным соображениям не попал в русскую прессу, но был описан английской «Дейли Телеграф»: «Истощенный положением дел генерал Григорьев решил ехать в Санкт-Петербург и исходатайствовать аудиенцию у Государя, решив сказать ему всю правду, дабы он мог помочь ему положить конец преступлениям союза. Аудиенция была дана, и глубоко взволнованный старый генерал ждал появления Государя. Но когда Государь явился, то генерал, к своему ужасу, увидел на его груди значок Союза русского народа, тот самый значок, который он так часто видел в Одессе на груди у участников погромов. Это так на него повлияло, что, забыв тщательно обдуманную им речь, он, запинаясь, произнес несколько общих мест, как верноподданный, и смущенный удалился»⁵²³.

Сразу же после неудачной аудиенции А.Г. Григорьев ушел в отставку. Его преемник получил от ПА Столыпина напутствие «прекратить это безобразие», но провожался под ударами союзников всего несколько месяцев. Тогда правительство капитулировало перед одесской черной сотней, прислав ей градоначальника по вкусу. При вступлении в должность И.Н. Толмачев вызвал представителей монархических организаций: «Прежде всего — мой низкий поклон вам, господа, за вашу деятельность! Второе — я всей душой черносотенец, и если я официально не могу быть членом союза, то в семье моей все — кто только может — члены союза». После такого вступления встреча прошла в обстановке полного взаимопонимания, о чем с ликованием сообщили сами черносотенцы: «Обещал полнейшую поддержку во всем. Предупредил, что должен до некоторой степени соблюдать нейтралитет⁴, обрадовался предложению Слюсаревского «продергивать» его иногда для отвода глаз в газетах*⁵²⁴. Как раз в «толмачевской» Одессе численность черносотенных дружин сократилась. Но это произошло из-за нехватки средств для содержания наемников.

ЧЕРНЫЙ ТЕРРОР

Политический террор получил распространение в России с 60-х годов XIX в. И достиг своего пика в начале 80-х годов, когда Народная воля начала охоту за Александром И. К тому же времени относилась первая попытка противопоставить террористам те же самые методы, которые они используют против властей. Возникла «Святая дружина*, члены которой должны были выслеживать и убивать революционеров. Кстати, одним из инициаторов создания монархической террористической организации был С.Ю. Витте, столь ненавидимый черносотенцами. «Святая дружина» была распущена, не совершив ни одного политического убийства. Но ее идеи продолжали жить.

Революция 1905-1907 гг. ознаменовалась чередой громких политических убийств. Террор в той или иной степени практиковали все левые партии и особенно партия социалистов-революционеров. Либеральные партии, на словах осуждая террор, на деле занимали скорее сочувственную позицию. Точно так же сочувствовала террору значительная часть российского общества, причем даже та часть, которая не разделяла революционных настроений. После убийства министра внутренних дел В.К Плеве люди вполне умеренных взглядов поздравляли друг друга После того как бомба террориста разорвала на части великого князя Сергея Александровича, повторялась шутка, что великий князь первый раз в жизни пораскинул мозгами. Когда в Саратове, в доме Столыпина, был застрелен генерал Сахаров, сатирические журналы потешались: «Саратовская губерния объявлена неблагополучной по диабету (сахарной болезни). Там уже наблюдался один смертный случай»⁵²⁵. Таких примеров можно было привести без числа.

Официально Союз русского народа и другие черносотенные партии всегда заявляли, что они против насилия. Но некоторые лидеры черносотенцев в узком кругу откровенно говорили, что против террористов надо действовать их же методами. Б.В. Никольский писал одному из своих корреспондентов: «... если на их террор ответить своим террором и за каждого убитого нашего избивать по 5, по 10 главарей краснотряпич-ников, они скоро очнутся. Главное, что ответный террор должен выражаться не открытым погромом над ничтожной мелюзгой, а тайным истреблением, и притом заведомых главарей: не местных даже агитаторов, а именно общеизвестных руководителей...»⁵²⁶

Однажды на заседании Главного совета П.Ф. Була-цель заявил, что революционные выступления будут продолжаться до тех пор, «пока правые не будут отвечать на убийства убийствами, как, например, Гру-зенберга, Винавера, Милюкова, Столыпина и Щегло-витова, находя, что Столыпин и Щегловитов главные виновники и потворщики»⁵²⁷. Это было крайнее мнение, недаром соратники дали П.Ф. Булацелю кличку «блажной Павлик». Однако по рукам черносотенцев ходили таинственные списки приговоренных к смерти, в которых значилась почти половина членов ЦК кадетской партии, депутаты-трудовики и другие лица.

Кандидат в члены Главного совета А.И. Пруссаков припоминал, как А.И. Дубровин отдал распоряжение дружинникам «нанести Милюкову удар кастетом по затылку около виска и вообще «дать ему хорошо». У этих людей были фотографические карточки Милюкова»⁵²⁸. Дружинники действительно напали на него, но, к большому гневу А.И. Дубровина, лишь слегка помяли кадетского лидера. Также не был выполнен приказ «снять» директора Семянниковского завода И.И. Гкппиуса, который противился черносотенной пропаганде. Дело не вышло, поскольку условия найма предусматривали повременную оплату. Подрядившиеся на убийство черносотенцы сочли более выгодным тянуть дело, чтобы не лишиться ежедневного заработка.

Наиболее нашумевшими преступлениями черносотенцев были убийства МД. Герценштейна, Г.Б. Иоллоса и покушение на С.Ю. Витте. Следует подробнее остановиться на этих покушениях, так как они дают наглядное представление о методах черносотенного террора. Профессор М.Я. Пгрценштейн считался главным экспертом кадетской партии по аграрному вопросу. В случае прихода к власти кадеты прочили его на один из важнейших постов. Внимание крайне правых он привлек острыми выступлениями в I Государственной думе. Осталось неизвестным, кто конкретно дал приказ убрать депутата распущенной Думы. Однако участники покушения входили в дружину, подчинявшуюся непосредственно Главному совету Союза русского народа. В этой группе были уже упоминавшиеся ранее А.В. По-ловнев (Сашка Косой) и ИЯ. Рудзик, охранники при Главном совете Е.С. Ларичкин и С. Александров, а также трактирщик из Пинска Л А ТЬполев (Памзей Гамзеевич).

Очевидно, МЛ. Герценштейн должен был открыть длинный список жертв, намеченных Главным советом. Номером первым он стал потому, что отдыхал на курорте Териоки, где убийство можно было совершить легче, чем в городе. При подготовке террористического акта черносотенцы мало заботились о конспирации. Они демонстрировали служащим гостиницы револьверы и панцири, называя себя революционной летучей боевой дружиной. Один из них по секрету сообщил, что они собираются организовать покушение на ДФ. Трепова, и посетовал, что дворцовый комендант нигде не показывается. Затем в Териоки прибыл «барин» — командир боевой дружины и кандидат в члены Главного совета Союза русского народа Н.М. Юскевич-Красовский. Он привез с собой московского гостя, имени которого дружинники не знали. Командиры проверили «посты» и дали добро на операцию.

18 июля 1906 г. была устроена засада. По словам жены и дочери МД. Герценштейна, они возвращались с прогулки, «как вдруг, в расстоянии 1 километра от гостиницы, послышалось за ними два выстрела подряд, и хотя тогда никто ими замечен не был, но профессор тут же упал замертво, а дочь, которая шла по левую сторону отца, была поражена пулей в правую руку»¹. Убийцы благополучно вернулись в Петербург. А.В. Половнев вспоминал, что поздно ночью заглянул в Главный совет, где застал в полном составе вождей Союза русского народа. Все чуть ли не целовали друг друга от радости. Видимо, непосредственным убийцам неплохо заплатили. Один из дружинников записал откровения Е.С. Ла-ричкина: «в Пьяном виде ларечкин ни Олновратно хва-стовал еслибы ище Одного Такого Чиловека убрать то бы в Диревни выстроил каминой Дом»⁵²⁹.

Убийство МД. Герценштейна было осуществлено черносотенцами, однако имеются сведения о косвенной причастности тайной полиции к этому террористическому акту. Боевики в Териоках дневали и ночевали в квартире станционного жандарма ТА Запольско-го. Впоследствии он признал, что оказывал содействие убийцам по долгу службы, так как АВ. Половнев и его спутники предъявили удостоверения секретных агентов. Охранка поспешила откреститься от дружинников: «Начальником охранного отделения полковником Герасимовым за его подписью и с приложением казенной печати никому из служащих в отделении свидетельства не выдаются и личность некоего Половнева отделению неизвестна»⁵³⁰. Действительно, агенты охранки не носили удостоверений о своей принадлежности к тайному ведомству. Но, отрицая знакомство с убийцами, начальник охранки явно кривил душой. Сам АВ. Половнев показывал: «Недели через полторы после убийства Герценштейна я и Рудзик были приглашены к начальнику охранного отделения Герасимову, который меня принял и сказал: «Ведь не вы совершили убийство Герценштейна», я, конечно, ответил: «нет»; он сказал: «Ну и хорошо, молчите, вам больше нечего и говорить и сидите спокойно». Для меня было очевидно, что Герасимов был в полном курсе дела относительно организованного Союзом русского народа убийства Герценштейна*⁵³¹.

Следующей жертвой был намечен экс-премьер С.Ю. Витте. Когда он возглавлял правительство, черносотенцы могли творить лишь словесную расправу. Когда С.Ю. Витте вышел в отставку, его враги сочли, что пробил час расплаты с опальным сановником. Петербургские черносотенцы решили прибегнуть к помощи московских боевиков. Между двумя столицами проходил постоянный обмен сведениями о готовящихся террористических актах. За час до покушения в Териоках правые газеты в Москве вышли с кричащими заголовками: «Герценштейн убит».

Непосредственной организацией покушения занялся член московского отдела активной борьбы с революцией А.Е. Казанцев. Когда-то он работал кузнецом на заводе Тильманса в Петербурге и водил знакомство с членами нелегальных организаций. Но в Москве А.Е. Казанцев вынырнул уже заправским монархистом. Он стал доверенным лицом графа АА. Бугсгевдена. Служба хорошо оплачивалась и позволяла содержать несколько конспиративных квартир. Перед знакомыми бывший кузнец хвастал, что нашел место «главного контролера над сыскной полицией». Подобно многим черносотенцам А.Е. Казанцев занимался доносами; хотя трудно утверждать, состоял ли он на службе в охранке. Его знали петербургские жандармы. По наводке АЕ Казанцева был захвачен склад бомб на Лиговке. Он был замешан в деле ГЬрценштейна.

Но в деле С.Ю. Витте было решено сменить тактику. Созрел хитроумный план совершить покушение чужими руками — благо не было недостатка в горячих молодых людях, ничего не понимавших в политике, но жаждавших потрудиться на благо революции. АЕ. Казанцев разыскал своего товарища по заводу С.С. Петрова, бывшего члена Петербургского совета рабочих депутатов, который был арестован во времена премьерства С.Ю. Витте, бежал и жил в столице на нелегальном положении. АЕ. Казанцев назвался эсером-максимали-стом и предложил совершить теракт против С.Ю. Витте, распорядившегося ликвидировать Петербургский совет. С.С. Петров дал свое согласие и рекомендовал надежного помощника — ВД Федорова.

22-летний рабочий Василий Федоров примыкал к РСДРП, хотя толком не знал, большевик он или меньшевик Он побывал в ссылке за транспортировку оружия, бежал, но не смог восстановить связей с социал-демократами. По своей политической наивности ВД Федоров легко угодил в расставленную ловушку. В разгар подготовки террористического акта Петров попался полиции. Тогда Федоров привлек к делу своего сверстника — портного А.С. Степанова. Тот сам признавался, что в голове у него был полный сумбур: «По своим убеждениям я принадлежал к партиям левым, но ни в чем себя не проявлял и, признаться откровенно, не мог даже хорошо и разобраться в задачах партий». Разговор был коротким. «Казанцев мне и Васе сказал, что партия анархистов признает графа Витте вредным и что нужно его убить. Мы, не разбирая хорошо, во всем выразили согласие»¹.

Черносотенцы пытались одним выстрелом убить двух зайцев, т.е. покончить с С.Ю. Витте и спровоцировать новые полицейские репрессии. Было ли посвящено в иезуитский план руководство Союза русского народа? Если верить показаниям кандидата в члены Главного совета Союза русского народа АЛ. Пруссако-ва, глава союза АЛ. Дубровин дал задание раздобыть план дома бывшего премьера. При этом он намекнул, что все делается по поручению «августейшей особы*. Из убийства сановника намеревались извлечь максимальную выгоду. АЛ. Дубровин заранее набросал заметку для «Русского знамени» с соболезнованием по поводу смерти С.Ю. Витте и требованием ужесточить борьбу с террористами.

Казанцев снарядил две бомбы и вручил своим подручным план дома. Федоров описал всю операцию, которая проходила 29 января 1907 г.: «Поднялись на дом

Витте, как было распланировано Казанцевым. Я свою опустил до конца, сняв флюгарку, товарищ тоже снял флюгарку и спустил свою адскую машину до 2-го этажа, как указано было Казанцевым (машины адские приблизительно по 12 фунтов каждая — ящик, в них часы, которые были заведены на 9 часов утра того же дня)»⁵³². По воспоминаниям самого СЮ. Витте, бомбы были обнаружены истопником. Вначале эксперты отнеслись к самоделкам с пренебрежением, но затем определили, что взрывчатое вещество было большой силы и должно было вызвать значительные разрушения.

После обнаружения бомб в «Русском знамени» появилась заметка.- «Любой палач покажется гуманистом в сравнении с людьми, наталкивающими пылкую молодежь на убийства своих противников». АН. Дубровин недрогнувшей рукой прокомментировал заметку: «Чего же хотят кровожадные безумцы, вкладывающие адские машины в печи, — неужели убийства ради убийства, крови ради крови»⁵³³. Впрочем, через несколько дней «Русское знамя* распустило клевету, что бывший премьер симулировал покушение в рекламных целях: «Нечего делать — пришлось домашними средствами подогревать угасающую известность великого реформатора России»⁵³⁴.

Срыв покушения не заставил черносотенцев отказаться от террористических планов. Группа вернулась в Москву, причем Казанцев объяснил своим подопечным: «Порученное первое дело нами не исполнено, так нужно исполнить второе, заслужить у партии доверие, а иначе у нас, максималистов, не сделавши дела в партию не принимают»⁵³⁵. Второе дело заключалось в казне изменника, который якобы присвоил экспроприированные деньги. 14 марта 1907 г. Казанцев показал этого изменника. Федоров догнал его и четыре раза выстрелил ему в лицо. На следующий день он узнал, что убил бывшего депутата Думы, редактора «Русских ведомостей» Г.Б. Иоллоса.

Новое преступление посеяло панический страх. В действиях черной сотни наблюдалась зловещая закономерность — одного за другим ликвидировали членов I Государственной думы, принадлежавших к кадетской фракции. При этом черносотенцы даже не скрывали своих намерений. Всплыло имя редактора черносотенной газеты «Вече» В.В. Оловенникова, который проявлял поразительную осведомленность в террористических делах. В июле 1906 г. он сообщил об убийстве Гер-ценштейна еще до того, как оно свершилось. В начале марта 1907 г. в издаваемом им журнале «Кнут» появилась прямая угроза Иоллосу. Само убийство произошло у здания редакции «Вече». Владелец дома — руководитель Народной охраны И.В. Торопов — незадолго до этого предупредил через газету «Вече», что, если с его головы упадет хоть один волос, будут убиты редакторы трех либеральных газет, в том числе «Русских ведомостей». После расправы с Иоллосом редактора газет получили анонимные письма с планом Дорогомиловского кладбища. Крестиками были отмечены места их скорого погребения. В такой обстановке у некоторых судейских чиновников сдали нервы. Следователь по важнейшим делам Всесвятский получил по почте послание, в котором ему предлагали поразмыслить: не сократит ли он свои и без того недолгие дни, слишком рьяно взявшись за следствие. Прочитав письмо, следователь заявил прокурору, что он совершенно болен и не в состоянии выполнять свой служебный долг.

После убийства намеченной жертвы Казанцев засыпал своих подчиненных новыми заказами. Однако рабочие уже почувствовали неладное. Они требовали объяснить, почему их шеф не изучает революционную литературу, не может говорить, как говорят сознательные революционеры, наконец, почему он водит дружбу с графом Буксгевденом и другими монархистами. Казанцев изворачивался как мог, но Федоров уже решил загадку: «туг я немного понял, что, видится, вместо максималистов попал к черной сотне»⁵³⁶. Он поделился своими подозрениями с Петровым, который в очередной раз бежал из ссылки и поселился у Казанцева. Друзья решили следить за лжемаксималистом. «Я внимательно наблюдал за ним, — писал Петров, — в полуоткрытом ящике его стола в момент, когда он выходил, я видел «список адресов» для секретных сношений между «организациями Союза русского народа»⁵³⁷. Последние сомнения рассеялись. Рабочие решили казнить провокатора.

Между тем Казанцев торопил с главным заданием. Шум вокруг бомб в печных трубах утих, и можно было возвращаться в Петербург, чтобы закончить дело. Боевики должны были разместиться в гостинице напротив дома С.Ю. Витте и метнуть бомбу в его автомобиль. Петров и Федоров согласились выполнить этот план. Но по прибытии в Петербург они обратились за советом к социал-демократам и эсерам. Петров получил от социал-демократов совет публично разоблачить провокатора. Федоров при поддержке эсеров настаивал на казни черносотенца.

Для отвода глаз ВД Федоров поддерживал прежние отношения со своим шефом. «Казанцев говорит, я надеюсь, Вася, на тебя, что ты сделаешь порученное дело, ты у меня будешь первый. Сколько хочешь бери денег, после как дело сделаешь. Это на одно гулянье. А после всего откроем какое-нибудь заведение для виду в Москве. Сколько нужно на расходы дадут. Будешь членом нашей партии и можешь иметь своих людей. (Я думаю про себя: нет, Иуда, больше никого не введешь в искушение, теперь ты в моих руках, никуда не уйдешь)»⁵³⁸. 27 мая 1907 г. Федоров и Казанцев выехали на станцию Пороховое, где у черносотенцев было нечто вроде испытательного полигона. Когда Казанцев занялся снаряжением бомб, Федоров набросился на него сзади и нанес несколько смертельных ударов. Провокатор принял смерть от кинжала, который сам же вручил обманутому рабочему. После этой расправы от имени партии эсеров был разослан циркуляр с изложением всех обстоятельств дела. Письма Федорова и Петрова были опубликованы в печати.

Несмотря на скандальные разоблачения, С.Ю. Витте не сумел добиться тщательного расследования дела, в особенности возможной причастности к нему руководителей Союза русского народа и высокопоставленных сотрудников тайной полиции. Он откровенно писал ПА Столыпину: «...главные и истинные виновники двукратного покушения на жизнь вашего предместника по званию Председателя Совета Министров не предстали на суде не потому, что их не могли обнаружить, а потому, что правительственные органы обнаружить их и судить не желали»¹. Тогда ПА Столыпин решил, как он выразился, «положить конец этой комедии». Он выбрал беспроигрышный вариант, передав дело на рассмотрение царю, который люто ненавидел инициатора манифеста 17 октября. Николай П наложил резолюцию: «Никаких неправильностей в действиях властей административных, судебных и полицейских я не усматриваю. Дело это считаю законченным».

Не удалось привлечь к ответственности лиц, стоявших за убийством МЛ. Герценштейна. Официальное следствие не установило виновников преступления. Однако члены кадетской партии не прекращали поисков. Они рассчитали, что кто-нибудь из черносотенцев, без разбору принимаемых в боевую дружину Союза русского народа, обязательно проговорится. Первые сведения о подоплеке покушения на МЛ. Герценштейна просочились из Выборгской тюрьмы. Там отбывали наказание два члена боевой дружины Союза русского народа, Н.И. Зорин и ИА Лавров. Оба черносотенца были в курсе всех происшествий. Слышали они и рассказ Е.С. Ларичкина о том, как убили «председателя от жидов». Вскоре двух друзей выгнали из Союза русского народа. Легко догадаться, что они не питали теплых чувств к руководителям боевой дружины Союза русского народа. Лавров намекнул одному политзаключенному, что мог бы многое рассказать о тайных делах черной сотни. Через этого посредника был установлен контакт с адвокатом Г.Ф. Вебером, а через некоторое время на стол министра юстиции И.Г. Щегловитова легли бумаги, в которых были названы имена убийц Гер-ценштейна.

На первом этапе события развивались по классической схеме, гарантировавшей полную безопасность черной сотни. И.Г. Щегловитов поручил провести негласное дознание, а когда собранные Г.Ф. Вебером факты подтвердились, выразил готовность всемерно содействовать в привлечении убийц к ответственности. Но никто пальцем не шевельнул, чтобы арестовать черносотенных дружинников. Половнев был опознан на улице и доставлен в участок. Но там его немедленно освободили. Неудивительно, что, когда пришло официальное постановление о задержании убийц, все подозреваемые по подложным паспортам уехали из столицы. Все это делалось с ведома властей. Заведующий боевой дружиной Союза русского народа Н.М. Юске-вич-Красовский уведомил Министерство внутренних дел, что покидает город, так как не желает видеть на скамье подсудимых весь состав Главного совета.

Чиновники со спокойной душой рапортовали, что розыск подозреваемых ведется на огромных просторах империи. Тайная полиция с широко разветвленной агентурной сетью якобы не знала, где нашли убежище черносотенцы. Между тем в Почаевской лавре всем паломникам показывали дом, где «скрываются наши, убившие Герценштейна». Одно иллюстрированное издание поместило фотографию архимандрита Виталия, окруженного членами Союза русского народа. Среди них позировал и Е.С. Ларичкин. В руках правосудия остался только «барашек», как прозвали в союзе молодого дружинника С. Александрова. Союзники, вызванные на суд в качестве свидетелей, вели себя издевательски. Один черносотенец заявил, что в день убийства Александров был в Петербурге: «В союзе сидели, газеты читали. Прочли про убийство Герценштейна. Александров и говорит: все кровопролитие да кровопролитие, а остановить это, конечно, мы не можем. Болит же наша душа тоже, когда людей убивают»⁵³⁹. Александров был осужден на 5 месяцев за недонесение об убийстве.

Однако черносотенцам никак не удавалось закрыть дело. Даже дворцовый комендант ВА Дедюлин предупреждал черносотенцев: «Ведь над всем главным советом Союза русского народа висит кулак, готовый их раздавить. Ведь только пикни они. Ведь едва-едва не потянули их всех на суд»⁵⁴⁰. Между тем в Главном совете нашелся предатель. Кандидат в члены совета АИ. Пруссаков из личных побуждений покинул Союз русского народа и опубликовал сатирическую пьесу «Доктор Зубровин и компания». Под более чем прозрачными псевдонимами была вскрыта закулисная жизнь некоего «Главного управления Патриотического общества». В этой комедии доктор Зубровин (Дубровин) называл Столбихина (Столыпина) заядлым ноябристом (октябристом), а адвокат Коростель (Булацель) включал в число освободительствующих кадюков министра Дятловитова (Щегловитова). Были прозрачные намеки и на дело Герценштейна. Член Главного управления Байков (Майков) докладывал председателю об угрозах скрывавшегося начальника боевой дружины: «'фебует, чтобы было исполнено обещание купить ему где-нибудь на юге имение, а то, говорит, «я лучше предпочту явиться в суд и все рассказать»⁵⁴¹.

Пруссаков не ограничился опубликованием памфлета, а дал официальные показания о причастности к убийству МЛ. Герценштейна всего руководства Союза русского народа. Он сообщил С.Ю. Витте, что инициатива покушения на него исходила лично от Дубровина. Он также рассказал, что в Союзе русского народа были разногласия по поводу террористических актов: «Главный совет Союза русского народа имел два «крыла» — явное и тайное. Членами явного крыла состояли лица, из коих большинство выражало недоверие действиями Дубровина как председателя — в числе их были 12 человек, признавших перед последним съездом Союза русского народа незаконность поступков Дубровина и его ближайших единомышленников»⁵⁴².

Весной-летом 1909 г. были арестованы скрывавшиеся черносотенные дружинники. Поскольку убийство МЛ. Герценштейна было совершено в Териоках, то судить преступников надлежало по законам Великого княжества Финляндского. Черносотенцы понимали, что в финском суде им нечего было надеяться на снисхождение. Отделы Союза русского народа отправили многочисленные ходатайства о переносе дела в русский суд, ибо, как телеграфировал костромской отдел, «...мятежные финляндцы всеми неправдами стараются погубить передового борца за русскую народность председателя Главного совета Союза русского народа Александра Ивановича Дубровина и тем подорвать значение и силу союза»².

В апреле — мае 1909 г. прошел суд над А.В. Половне-вым. Черносотенный боевик был приговорен к 6 годам заключения. На суде вскрылись скандальные факты, в частности, обсуждавшиеся в Главном совете планы физического устранения неугодных министров. Петербургская судебная палата пришла в движение. Были допрошены члены Главного совета Союза русского народа АА Майков, Р.Ф. Еленев, ВА Соколов.

Непосредственная угроза нависла над А.И. Дубровиным. В апреле 1909 г. Кивинеппский уездный суд признал заслуживающим уважения ходатайство вдовы убитого о привлечении к суду председателя Союза русского народа. В Государственной думе был внесен запрос: почему до сих пор не предстал перед судом руководитель черной сотни, изобличенный в многочисленных преступлениях. Мнения членов Главного совета разделились. Одни доказывали, что необходимо перейти в решительное наступление. П.Ф. Булацель писал А.И. Дубровину о думском запросе: «Прочитав это сообщение, невольно подумаешь: вот к чему приводит нерешительность Александра Ивановича. Если бы ты показал этим господам свою силу, они бы и думать не смогли клеветать... Но полумеры и вечное заигрывание с Столыпиным и другими министрами ни к чему не ведут»⁵⁴³. Однако большинство руководителей Союза русского народа советовали своему председателю не искушать судьбу.

Дубровин предпочел под предлогом болезни покинуть столицу, находившуюся в опасной близости от Финляндии. Вождь черной сотни укрылся в Ялте. Градоначальник генерал-майор ИА Думбадзе занимал особое положение в служебном мире, так как ведал царской резиденцией в Ливадии и мог напрямую общаться с Николаем II. Поэтому ИА Думбадзе не стеснялся афишировать свои черносотенные убеждения. Председатель Союза русского народа нашел теплый прием на курорте «времен дум бадзевских и покорения Крыма», как иронически писали русские газеты. Один из черносотенцев докладывал Главному совету о жизни патрона в Ялте: «йнерал Думбадзе его хорошо оберегает и заявил, что арестовать их могли бы только вместе»⁵⁴⁴.

Петля вокруг Союза русского народа так и не была затянута. Возможно, правительство сочло, что оно достаточно проучило критиков справа. Но вероятнее всего, на защиту черной сотни встал Николай II, тем более что Главный совет Союза русского народа недвусмысленно намекал: «...в Финляндии начался беспримерный по своей жестокости и пристрастию процесс, имеющий целью затравить не только главарей Союза русского народа, но и лиц, живущих во дворцах»¹. Стремление закрыть неприятное дело явственно обнаружилось в сентябре 1909 г., когда начался суд над Н.М. Юскевичем-Красовским и Е.С. Ларичкиным. Царь еще допускал, что можно осудить рядового исполнителя. Но кандидат в члены Главного совета Союза русского народа являлся неприкосновенным лицом. Николай II лично приказал высшим финляндским властям быстрее закончить процесс.

Чувствуя перемену в настроении верхов, крайне правые окончательно осмелели. Представлявший особу председателя Союза русского народа адвокат П.Ф. Бу-лацель привозил в Финляндию сотни черносотенцев, которые окружали здание суда, угрожая расправиться с непокорными чухонцами. Тон задавал сам Булацель, измывавшийся над финским судом и финнами. Он никак не мог выговорить сложную фамилию обвинителя Хюрряляйненна. «Херу... Хер...» — спотыкался адвокат под хохот черносотенной публики. Во время суда Булацель надменно заявил, что на свете нет силы, которая бы могла заставить вождя русского народа вступить на финскую землю. И действительно, власти наотрез отказались выдать финляндскому суду Дубровина. В конце концов Булацель был удален из зала суда. Либеральная пресса сообщала, что это произошло после того, как он выхватил из кармана своего фрака револьвер и направил его на судью. Впрочем, это слишком даже для прославившегося дикими выходками «министра союзной юстиции». Черносотенцы, разумеется, подавали этот эпизод по-другому. Градоначальник Думбадзе телеграфировал генерал-губернатору, что надругательство финнов над адвокатом Булацелем омрачает радостное настроение отдыхающих г. Ялты.

Поверенные вдовы Герценштейна — А.С. Зарудный и Л.Н. Андронников — добились обвинительного приговора. Ларичкин, который дал откровенные показания, и Юскевич-Красовский, не признавший своей вины, были приговорены к шестилетнему заключению в смирительном доме. Три черносотенца получили одинаковые сроки. Но судьба их была различной. Ларичкин радовался, что тюрьма надолго укроет его от мести Союза русского народа. Его соучастники твердо рассчитывали на снисхождение. Половнев заявил судебным властям: «Я от всяких апелляционных и кассационных жалоб в Финляндский Сенат отказываюсь и всю надежду возлагаю исключительно на милость и справедливость Самодержавного Русского Государя Императора»¹.

Надежды не были напрасными. 30 декабря 1909 г. Николай И передал статс-секретарю Великого княжества Финляндского записку о помиловании Юскеви-ча-Красовского и Половнева. Собственноручная записка императора свидетельствовала, что царь придавал большое значение этому делу. Важные государственные вопросы обычно решались по краткой резолюции или знаку, начертанному императором. Кроме того, министру юстиции И.Г. Щегловитову было передано словесное поручение: «Его Величество соизволил выразить желание, чтобы Высочайшее повеление о помиловании и освобождении было приведено в исполнение до наступления нового года». Оба черносотенца вышли на свободу в тот же день.

Оценивая результаты черного террора, следует отметить, что его размах был несопоставим с террором революционных партий. В отличие от профессиональных конспираторов из левого лагеря, крайне правые проявили полную беспомощность в организации террористических актов. Несопоставим был размах черного и красного террора. Если черносотенцы совершили два убийства и одно покушение на убийство, то только эсеры в 1905-1907 гг. совершили 233 покушения. При этом партия эсеров была не единственной, использовавшей террор. По неполным данным, с февраля по май 1906 г. террористы убили и тяжело ранили 1421 человека, а по статистике департамента полиции в 1907 г. «невыясненными лицами» было совершено 3487 террористических актов против рядовых представителей государственного аппарата⁵⁴⁵. Парадоксально, что, несмотря на такую огромную разницу в количестве террористических актов, совершенных правыми и левыми, прогрессивная печать создала из черносотенцев образ патологических убийц. Несколько покушений, осуществленных черносотенцами, с политической точки зрения принесли им неизмеримо больше вреда, чем пользы.