Черные начала. Том 6

Глава 177

— Да ладно, неужели ни одной технике тебя там не обучили?! — прищурился я.

— Чтобы ты знал, я отличный боец и без всевозможных техник! — гордо заявила Цурико. — Даже Её Высочество признала тот факт, что я хорошо дерусь!

— И проиграла.

— А ты бы в спину, как крыса, не бил, и всё было бы нормально, понял?! — рыкнула она недовольно. — Чисто как крыса, исподтишочка! Так что заливай свои дифирамбы про мой проигрыш кому-нибудь другому.

— Хорошо, так и сделаю. Расскажу о нём твоим подругам из клана.

— Нет! Можешь заливать мне! — тут же быстренько переобулась она. — Даже не думай, Юнксу! Если ты это сделаешь, то я…

— То ты что?

— Я обижусь!

Ох ипать… О боже мой! О нет, как же я жить-то буду?! Наверное… как обычно? А может и ещё более спокойно?

Ладно, я не из тех, кто говнит просто ради забавы (если только прямо очень не захочется). Но было забавно наблюдать за тем, как поменялась риторика у Цурико. Угрозы из разряда физического насилия перешли в разряд угроз обиться. Растёт, ёптеть.

И ведь теперь от неё не отвертишься и не запрёшься в комнате, а всё потому, что Гой поступил как Гей (в плохом смысле этого слова) и подселил её ко мне со словами, что лишнего места у него в доме нет. Не мне ему указывать и говорить, что делать в его же доме, но, кажется, он продолжает тот свой цирк с тем, что мы отлично смотримся, нам надо завести детей и остепениться. Иначе объяснить то, что в доме прямо-таки не нашлось места для Цурико, кроме моей комнаты, было нельзя.

Засранец…

С другой стороны, не мне возмущаться, так как этот засранец оплачивает мои расходы за подъём по ступеням, а удовольствие это было далеко не из дешёвых. Здесь теперь охотой вопрос было не решить, лишь волшебными пилюлями и, как следствие, деньгами, оттого финансовая поддержка мне была необходима ой как сильно, так как такое количество пилюль я бы просто не смог потянуть.

И, когда турнир позади, меня теперь ничто не отвлекало, чтобы заняться своим подъёмом по ступеням Вечных вплотную.

Ничто, кроме Цурико.

Пока я летал в облаках и думал об этом, Цурико замыслила недоброе.

Я это понял по тому, как она такая прямо-таки пай-девочка села рядом со мной. Осторожненько села, медленно, спинка прямая, ножки друг к дружке прижаты, ручки на коленках, молчит, глядит в пол, краснеет, что не придраться. Вот прямо няшка-скромняшка, воспитанная красна девица. Ни дать, ни взять вся такая правильная. Явно что-то от меня, сучка, ждёт…

— Юнксу, она, кажется, нацелилась на тебя, — предупредила Люнь. — Чует сердце, сейчас начнёт обрабатывать.

Вот тоже так думаю.

— Юнксу, — начала Цурико неожиданно осторожным мягким голосом. Услышал бы в темноте — не узнал.

— Чего?

— Слушай, мы же уже живём под одной крышей не в первый раз, да?

Понятно, куда тянет.

— Ну допустим да. И?

— И мы вполне уживаемся ведь, — Цурико осмотрелась.

— Ну дело ведь не только в том, что мы уживаемся, не так ли? — усмехнулся я.

— А в чём? — сразу ощетинилась она, будто предчувствуя неладное.

— Я не смогу остаться.

— С чего вдруг?

— С того, Цурико. Просто не могу.

— Да ладно! Мы отлично сработались! Ты норм так охотничек, я тоже ничё так, и у нас в принципе даже по характерам всё тип-топ!

— Ну дело же не в этом… — начал было я, но Цурико уже поймала волну.

— Ну а в чём? Мой характер? Так ты меня просто часто бесишь, но я уже типа сдержанная же! Вон, уже не злюсь на твою тупость! Уже не морочу никому голову. Да я, блин, само терпение во плоти! А если чё, там притрёмся, вообще уже и спорить не будем? Чё ты ломаешься, я не пойму?

— Цурико, я здесь проездом. Ни больше, ни меньше, я даже не собирался останавливаться, если бы Мисуко не подкинула мне важной инфы.

— А я типа не важна?

— Ну я же тебя не бросил. Но, Цурико, нам ничего не светит. Не потому что ты там плохая или другое, нет, просто я здесь не останусь, так как мой путь лежит куда дальше этого места. В такие епеня, что ты о тех местах и не слышала даже.

— Так я могу с тобой пойти!

Ага, а потом не дай бог что, и будет Цурико похоронена в безымянной могиле на краю света, где её никто никогда не найдёт, вот и всё. Уж что-что, а такого исхода я боялся больше всего.

В голове тут же пробежала картина того, как я стою над свежей могилой и понимаю, что никто никогда не узнает, где она сгинула, и не придёт даже почтить память. Никогда.

От чего-то мне стало жутко от таких мыслей, и я тряхнул головой. До сих пор я избегал проблем потому, что не связывал себя ни с кем настолько тесно, чтобы потом страдать из-за потери этого человека. И пусть будет лучше так, потому что смерть вокруг меня — это достаточно обычное явление, и там, где я выживу, другие могут просто сгинуть.

Я бы хотел это донести до дурной и даже попытался это сделать, но Цурико была из упёртых личностей, которые гнут свою линию, даже когда понимают, что это бесполезно.

— Цурико, я не хочу тебя обманывать и поэтому ещё раз повторюсь — нам ничего не светит.

— Светит! Очень даже хорошо светит! Я чё, отличная охотница, вдвоём легче будет, точно говорю! К тому же… — её рука легла мне на пах и приятно сдавила. — Мы что, плохо вместе проводим время? Или тебе кажется, что я в чём-то тебе плохо уделяю внимание?

И, словно в подтверждение слов, плюхнулась на колени передо мной, и давай стягивать штаны.

— Речь не об этом… — попытался я её остановить.

— А о чём? — освободила она нижнюю часть от штанов, уже готовую к приключениям.

— Ты сдохнешь, если пойдёшь за мной, так понятнее? — сказал я грубее, но её это вообще не проняло. Только и услышал в ответ, что:

— Пф-ф-ф…

И решила меня убедить своим слюнявым красноречием и острым языком, из-за чего ближайшие минут десять я наблюдал её макушку, которая очень старательно и усердно ходила вверх-вниз. Не буду лгать — чувствовать её рот изнутри был охренеть как приятно. А потом Цурико и вовсе пошла в контрнаступление, понимая, что терпит поражение в своих убеждениях, и повалила меня на кровать.

По крайней мере она ни разу не кидала мне претензии, что я её использую, за что ей спасибо.

Цурико каждый день пыталась так или иначе меня уговорить, не понимая, что на этом поприще у неё нет шансов. Особенно, когда позже я стал вновь пытаться подняться по ступеням, и голова стала забита другим.

Ну как пытаться, я и поднимался, собственно, так как здесь уже не имело значения, какая у меня Ци, чёрная или белая, так как всё сводилось скорее к тому, чтобы расширить сознание. Сама стадия благодаря этому была не такой уж и сложной, однако именно она становилась определённым барьером для многих.

И всё дело лишь в том, что у всех на ней возникали проблемы из-за финансов. То есть если до этого все могли подняться исключительно благодаря медитации и своему таланту, там забиться в пещеру, где много Ци, и культивировать, то здесь в дело вступали деньги. Нету денег — довольствуйся пятым уровнем.

Ну или был вариант самолично искать ингредиенты и делать пилюли для возвышения, но здесь как повезёт, как карта ляжет, естественно.

Что я понял из познания жизни, так это то, что я ловил иногда действительно жуткие приходы, будто мир искажался и сворачивался в узел. А порой у меня было такое впечатление, что я в мозг впустил всё сраное окружение. То есть я его видел не глазами, а мозгом. Будто пропал тот самый барьер между сознанием и миром в виде глаз.

Как говорили хиппи там, открой своё сознание? Вот и у меня сознание открывалось так, что становилось не по себе. Люнь говорила, что чувствует нити жизни, но вот я стал чувствовать вообще всё, даже людей.

Я буквально ощущал, как за стеной, за закрытой дверью, иногда проходят служанки, просто чувствовал это, как ты чувствуешь, что кто-то в комнате. Я мог почувствовать буквально каждый предмет во время медитации, и порой становилось настолько не по себе, что я просто прерывал всё это дело.

И… люди. Чем выше была ступень, тем сильнее я чувствовал эту чуждость по отношению к другим. Теперь мне было плевать, почему это называют познанием жизни, куда важнее было то, что мир вокруг начинает вызывать отвращение.

— О-о-о… — рассмеялся Гой, когда я между делом пожаловался на это. — Ну так а чего ты ожидал?

— Того, что будет легче, — ответил я.

Сейчас перед собой я видел ошибку эволюции, искажённый организм, мясо, обтянутое шерстью, которое издаёт звуки. Это было… жутко. Мясо издаёт звуки. Про окружающий мир, что я могу почувствовать здесь даже свечу, которая находится в шкафу, вообще молчу. Это перегружало мозг настолько, что мне становилось херово.

Вот как смотрят на кусок мяса на прилавке, вот так что-то похожее я видел сейчас вообще во всех. Я едва не проблевался, когда вчера ночью Цурико предложила немного пошалить и раздвинула ноги.

— Ну… сложно познавать мир, да, — кивнул он.

— Слишком.

— Просто твоя голова сейчас буквально погружается в него. Знаешь же, вот это всё, что вокруг тебя, — он постучал по столу, за которым сидел, — это лишь иллюзия.

— Иллюзия?

— Ага. Давай-ка я поясню тебе. Ты видишь стол, ты видишь форму, но как это выглядит на самом деле?

— Как… стол из дерева? — предположил я.

— Это ты так привык видеть его. Но что он на самом деле? Да и мы все что есть на самом деле? Ты привык видеть других именно такими, так как жил среди них, придавал им образы, привыкал к внешности. А вот отвратительный мясной червь, такой жирный, слизкий и очень вкусный…

— Меня сейчас вырвет.

— Хрустящий на зубах, с ноткой приятной гнильцы…

— Я сейчас блевану, а убираться твоим служанкам, — пригрозил я.

— Ладно, ладно… ты просто не пробовал. Так к чему я, для мясного червя его сородичи выглядят вполне себе приятно, а вот ты и твоя Цурико — что-то отвратительно непонятное и обтянутое кожей.

— Хочешь сказать, что…

— Что ты видишь сознанием напрямую всё таким, какое оно есть, без привычных барьеров в голове, которые называются «привык», — кивнул он.

— Хорошо объяснил, — кивнула Люнь, сама внимательно слушая его.

— То есть я сейчас вижу без приукрашиваний?

— Ну… да, можно и так сказать. Как ты видишь девушку накрашенной и не накрашенной. Ты это, главное держи себя в руках и не забывай, кто ты есть на самом деле. Многие отходят от своих корней, когда проходят этот уровень.

— Меняются, — подытожил я.

— И не в лучшую сторону, хочу я сказать! — поднял он палец. — Вот ты сначала такой «ой, вы мои родные», а потом смотришь и такой «фу, противные!», а потом уже такой «ой, я увидел, какие они на самом деле, они мне не ровня!», вот так. Ну или просто теряешь к ним симпатию. Я вот бананы перестал любить.

— Я видел, как ты их ешь.

— Это от ненависти! Я их так ненавижу, что готов сожрать.

— А раньше ты что с ними делал тогда, стесняюсь спросить?

— Ел с любовью, — сказала он так, будто бананы были любовью всей его жизни.

Значит, надо просто перетерпеть?

Это было проще сказать, чем сделать.

Та же Цурико, она ведь привлекательная и сексом заниматься с ней приятно, но после третьей ступени я видел в ней только… тело.

Вот как ты смотришь на табуретку, которую можешь сломать, так же я смотрел и на неё. Тело, кожа, руки, глазные яблоки, голова… я не мог объяснить, но было такое впечатление, что я смотрю на какой-то конструктор из отдельных частей. Будто и не человек она. А это ещё речь не заходит о том, что она мне казалась супермерзкой. Я даже обнять не мог Цурико, так как она вызывала во мне отвращение, будь она трупаком, которые ещё и опарыши едят.

Значит, так выглядит человек, когда ты никогда его в жизни не видел?

— Чего? — нахмурилась Цурико, когда полезла ко мне целоваться, а я её с брезгливым лицом отодвинул. — От меня воняет, что ли?

— Ничего. Просто ты бы не могла переместиться на пол с кровати?

— Чего?! В смысле, на пол?! И почему я?!

— Во-первых, потому что я взял ступень в стадии Познание жизни, и меня сейчас нехило накрыло. Ты-то должна знать, сама уже на второй стадии. А во-вторых, с чего вдруг я должен идти на пол, если комната моя?

— Ты ваще офигевший… — зло пробормотала она и бросила подушку на пол, после чего стащила с меня одеяло, на которое легла. — Ваще в край охренел…

Кажется, я стал действительно понимать, что имела ввиду Люнь под тем, что это может поменять твой взгляд. На первой ступени это было как обухом по голове, конечно, но в разы слабее. А здесь всё становилось хуже и хуже, от чего на четвертой ступени меня уже била лёгкая паранойя.

Паранойя насчёт того, что я всё меньше и меньше чувствую себя человеком.

Я разве что Люнь воспринимал более-менее, да и то лишь потому, что она призрак.

Да, привыкнуть к подобному будет сложно.

Зато в связи с этим я стал более чувствительным ко всему остальному. Как пример, после небольшого эксперимента стало понятно, что, помимо улучшенной реакции, я теперь буквально чувствовал присутствие других, если они были со мной в одной комнате. Вот просто стал как… осязать их, что ли, как дуновение очень слабого едва заметного ветерка в мою сторону оттуда, где был человек.

Но чем дальше я брал ступени, тем становилось хуже, и вскоре мне на других даже смотреть было больно. И Цурико я прогнал вообще из комнаты, на что она расплакалась и сказала, что я дурак. Удивительно, но это звучало даже мило.

С другой стороны, она могла бы понять, насколько мне самому херово, когда вся комната выглядит настолько странно, что мне становится жутко до икоты. Это как если бы я был в какой-то жуткой пещере, наполненной тьмой, в которой скрывается чистый уже знакомый мне ужас. Здесь всё выглядело странным.

Возможно, притормози я и пробивайся через эту стадию медленнее, всё было бы иначе, однако времени у меня как раз-таки не было.

— Ты не думал немного приостановиться? — спросила Люнь. — Дать себе отдохнуть?

Сейчас я находился в собственном внутреннем мире. В тех самых греческих руинах, которые показались мне в прошлый раз бессмысленными. Но сейчас, когда весь мир казался мне жутким, чужеродным и враждебным, это место было просто идеальным, чтобы спрятаться.

Здесь меня не пугало окружение, так как, по сути, оно было внутри меня. Я был как бы ограждён от остальных и потому мог немного отдохнуть от пугающей реальности, что находилась за этими иллюзиями.

Я сидел на бортике фонтана в центре моего внутреннего мира и мочил ноги в воде.

Голос Люнь шёл отовсюду. Я мог бы его заглушить, будь у меня такое желание, но хотя бы какой-то контакт с внешним миром иметь надо было.

— Времени нет, Люнь.

— Время есть, куда хуже, если ты себе психику сломаешь. Ты не ешь, не спишь, только медитируешь.

— Я и сплю, и ем, — не согласился я.

— Сколько? Один раз в стуки? И спишь меньше пяти часов. Ты же устал!

Приятно, что она заботится обо мне, но жаль, что иногда с этой заботой конкретно так достаёт.

— Да, но ты знаешь, что иначе никак.

— Вот дурной… — вздохнула Люнь. — Ты и так благодаря идеальной структуре и тому, что до этого взял все ступени, развиваешься очень быстро. А здесь ещё и без положенных перерывов и даже без нормального сна!

— Зато закончу очень скоро.

— Скоро? Сколько ещё? Месяц?

— Меньше, — покачал я головой. — Полмесяца, думаю, и закончу.

— Ты сумасшедший, — я буквально видел, как она качает головой. — Ты уже месяц сидишь так, взял четыре ступени. Ты будешь сидеть ещё месяц, и я не уверена, что твоя психика выдержит такое. Обычно люди берут ступень, ждут, пока обвыкнутся, месяцок и берут следующую, а не так, залпом. Мне страшно представить, как ты видишь внешний мир.

— Очень интересно. Знаешь, будто всё движется как плоть такая, знаешь, гнойная и вонючая, — поделился я.

— Какой ужас…

Согласен, это было ужасно, но зато как быстро!

Гой мне тоже сказал, что надо соблюдать осторожность, иначе можно крышей поехать так конкретно. Если не давать себе привыкнуть к этому, то это всё смешивалось и копилось, копилось, копилось, все искажения, все ощущения усиливались, и под конец люди просто не могли смотреть на мир вокруг, отъезжая крышей в сторону.

Могу представить, что они видели, так как я сам видел нечто подобное, когда открывал глаза.

Поэтому методика прохождения этой стадии выглядела так: берёшь ступень, потом отдыхаешь месяц или два, вновь берёшь и вновь отдыхаешь. Сама ступень занимала недолго, неделю где-то, однако положенный отдых тормозил всё очень сильно. Оттого полная стадия в восемь ступеней могла занимать примерно от десяти месяцев до полутора лет.

Я не мог позволить себе столько. Ступень в неделю, четыре в месяц — вот так выглядел мой путь, а к остальному как-нибудь да привыкну. Просто никто из них не понимал (ну Гей и вовсе не знал), что то, что я видел, никогда не сравнится с тем, через что я проходил.

Что мне эта искажённая реальность и отвратительные люди, если я касался самого Хоудай. Вот что такое настоящий ужас, что такое кошмар наяву. После того, как я на себе ощутил его преследование и его касание, после каждой сраной ночи, когда этот Хоудай гоняется за мной, что такое эта искажённая реальность?

У меня явно образовался иммунитет к этому дерьму.

А может я уже был частично поехавшим после встречи с ним. Но как бы то ни было, искажённая реальность пусть и сводила слегка с ума, но не критично, и я мог это перетерпеть.

Правда, есть было сложно, так как ощущения были такими, будто я червей жру. Нет, вкус нормальный, да и консистенция, но общее восприятие было таким, что вызывало отвращение под конец вообще всё.

Тут целый героизм был до туалета дойти, чего говорить об остальном.

Но тем не менее я упорно старался пробиться через эти глюки, даже выходя на улицу иногда. Смотрел на людей, дышал свежим воздухом, пытался привыкнуть заново ко всему тому, что раньше меня окружало.

Если я хотел двигаться дальше, то преодолеть это было вопросом выживания. И чем быстрее, тем лучше, так как время-то тикало не только у меня, но и у малышки Ки. А ведь мне предстояло ещё зайти в гости к тому наёмнику, который был как-то связан, судя по всему, с Вьисендо.

Правда, за мной пришли раньше.