— Я думала, ты должен сейчас находиться совсем не здесь, — негромко заметила Рун, продавщица в магазине всяких пилюль, что любит помоложе. — Разве у тебя скоро не должен начаться турнир?
Она рылась на полках шкафов, стоя на высоком стуле, и у меня было такое подлое желание сейчас выбить его из-под неё и посмотреть, как она будет цепляться за полки, а после как рухнет вместе с опрокинувшимся шкафом на пол.
Нет, я не урод — я слишком долго жил с Гоем.
— У меня ещё есть несколько часов, — отозвался я, оглядываясь. — Вы пойдёте смотреть?
— На тебя? — стрельнула она в меня глазками. — От чего же не сходить, не посмотреть? Ты знаешь, против кого будешь сражаться?
— Вы имеете ввиду кошатников?
— Смотрю, ты перенял от Гоя больше, чем кажется на первый взгляд, — хмыкнула она. — Насколько я знаю, их бойцов уже давно никто не выигрывал. Много лет уже держат первенство среди остальных. Не боишься сражаться против них?
— Насколько я знаю, они вполне могут встретиться и друг с другом, тем самым отсеявшись.
— Да, могут встретиться и друг с другом, не буду отрицать, однако это лишь значит, что останутся самые-самые, а тенденция говорит сама за себя.
— Думаю, я справлюсь, какие бы там монстры ни были.
— Уверенность в собственных силах — это хорошо, — кивнула Рун.
— А своего никогда не пытались выставить? Ну, бойца?
— Я не люблю кровь и не посещаю подобные места. Да и зачем? Я могу найти более полезное применение, чем просто отдать человека на верную смерть и ничего с этого не получить. Лучше пусть уже идёт работать в лавке или собирать травы какие-нибудь необходимые в опасное место. Толку и того больше будет, — ответила она, после чего наконец вытащила то, что искала. — Нашла.
Рун спрыгнула со стула и потрясла небольшой фиолетовой шкатулкой.
— Спасибо, — слегка кивнул я, после чего вытащил мешок с золотом.
— Нет-нет, это не обязательно, — покачала Рун головой. — Считай, за счёт моего магазина.
— Я всё же заплачу, — с нажимом ответил я, положив на прилавок несколько золотых кусочков местной валюты.
Знаю я, к чему она клонит. Типа за счёт заведения, а потом заглянешь попозже ко мне, ведь я же сделала тебе одолжение. А желания у меня заглядывать к ней не было совсем. Не то что она не привлекательная, наоборот, немного присмотревшись, я видел в ней свой шарм, однако мне просто не хотелось.
Рун криво улыбнулась.
— Я отправлю счёт Гою.
В шкатулке, которую я купил, было несколько пилюль, которые были необходимы для подъёма по ступеням стадии Познание жизни.
Ведь так интересно получалось, что через эту стадию прорваться самому было невозможно. Вот просто невозможно, только с пилюлями.
То есть если раньше ты должен был направлять свои силы куда-нибудь там… я не знаю… себе в задницу, чтобы развить в себе вечный поток, создать внутренний мир или отстроить какую-нибудь структуру, и мог это сделать своими силами, то здесь это не канало. Тут было нечего строить просто — тут (сейчас надо запустить радугу между ладошками) надо было чувствовать.
И ты нихрена не почувствуешь, если не примешь эти пилюли. Суть как в ЛСД, но по-культиваторски.
Если сравнивать со всем, через что я прошёл, то чем-то стадия была похожа на медитацию на первых уровнях, только с одним условием — на этой стадии не требовалась Ци и, как следствие, не требовались ядра или всякие реагенты, чтобы лучше её усваивать. Только волшебные пилюли и медитация.
Эту удивительную особенность я узнал сначала от Гоя, а потом уже от Люнь. И тогда я знатно так удивился.
— Почему?
— Ну вот так, — пожала она плечами. — Иначе просто никак не пробиться.
— И всё же вопрос тот же — почему?
Люнь включила режим наставницы, важно начав расшагивать передо мной.
— Дело в том, что определённое сочетание компонентов, самых редких и необычных, даёт определённые эффекты. Например, они могут лечить, могут делать тебя восприимчивым или же невосприимчивым к определённым воздействиям или эффектам. Зубы ночного ягуара и паутина ткача заставят тебя, например, испытывать галлюцинации, а огурец с молоком и рыбой опорожняться долго и болезненно.
— Окей… — удивительные познания. — И?
— Познание жизни — это как… как… как озарение, вот! Но только ты её не познаешь, если не сможешь взглянуть на всё так, как оно есть на самом деле.
— А как оно есть на самом деле? — сразу полюбопытствовал я.
— Для каждого это выглядит по-разному.
— Я думал, истина всегда одна.
— Ну одна-то одна, — согласилась Люнь, — однако каждый видит её эффект по-своему.
— Ну хорошо, как у тебя было?
— Ну… у меня… вроде как я видела нити жизни, что связывают каждого человека. Вернее, не так, я видела нити жизни, что связывают человека с землёй. Я видела, как в них течёт энергия, видела, как они впитывают Ци, как жизнь в них развивается и умирает. Я видела… рождение и смерть жизни. Можно сказать, что я познала жизнь.
— То есть это что-то типа возможности видеть невидимое?
— Ну… нет, скорее как другое восприятие окружения.
— И…что? Это как-то меняет взгляд или моё видение окружающего мира?
— Ну… ты становишься… чище, можно сказать, чище сознанием, если так можно выразиться.
— Чище… сознанием? — не понял я.
— Ты начинаешь воспринимать мир немного иначе. Не так, как сейчас, что вот, земля, люди вокруг, вон дома и лес, а… будто они лишь часть общего, как-то так. Но я повторюсь, что у каждого эффект проявляется по-своему, поэтому я и назвала это скорее озарением. Возможно, ты почувствуешь это как-то иначе, чем я.
По описанию это выглядит так, будто ты становишься аутистом, если честно.
В тот момент я так и не понял, что она имела ввиду, однако стоило мне попробовать, как я в полной мере осознал, что подразумевалось под познанием жизни.
Новый взгляд — это было наиболее точным описанием. Я словно заново взглянул на мир и на себя в частности. Всё вокруг будто заиграло новыми красками. И я не я, а кто-то другой, тоже я, но будто смотрю на себя со стороны.
Будто под наркотой.
Я даже не представляю, как до этого додумались люди. Как они додумались, что надо подниматься по этим ступеням именно так, что надо есть именно эти пилюли именно из этих ингредиентов и вообще, что они правильно всё делают. Однако, как бы то ни было, результат был.
И главным для меня было то, что здесь не нужно было Ци, а надо было как прозреть и осознать всё вокруг лучше. Я хрен знает, что сделал, хрен знает, зачем и как, однако чем сильнее ты подвергался дури, тем сильнее уходил в эту «медитацию», тем быстрее набирал уровень.
Не хочется признаваться, но с первой же ступенью мир словно стал… другим. Совсем немного, но другим, будто в нём что-то незаметно поменялось, и при этом так отчётливо, что бросалось в глаза.
Я не видел ни нитей жизни, ни облаков жизни, ни вообще чего-то такого, хотя мир теперь выглядел по-другому. Мне сложно было объяснить изменившееся восприятие, так как даже люди воспринимались как-то иначе. Как…
— Другие существа, — подсказала Люнь.
— Да, именно так, люди те же, но восприятие другое, будто они…
— Не такие, как ты, — ловко подсказала она ещё раз.
— Именно. Вот хрень…
— Ты сейчас просто воспринимаешь мир немного иначе, — пояснила Люнь. — Ты познаёшь его всё лучше и лучше.
— Но нихрена не изменилось. Я как вижу людей, так и вижу, ничего нового в них не открыл, — нахмурился я. — Ну, то есть познать — это когда ты что-то понял, узнал, а здесь… я просто воспринимаю мир теперь по-другому, как через очки какие-то.
— Но это не обязательно должно быть открытие чего-то, верно? Ты просто чувствуешь их по-другому и тем самым смотришь на мир под другим углом.
— И как это повлияет на меня?
— Как? — Люнь задумалась. — Ну… возможно, ты изменишь отношение к окружающему миру. Кто-то становится более чутким, кто-то начинает видеть в них лишь объект, а кто-то остаётся прежним, пусть теперь и смотрит на всё иначе.
— Иначе — это как?
— Так, как ты сейчас видишь всё. Ты никогда не задумывался, почему некоторые последователи становятся именно теми, кто они есть? Такими, будто люди вокруг — лишь муравьи? А иные наоборот, становятся добродетелями?
— Из-за этого?
— Изменение восприятия. Ты… перестаёшь быть человеком в обычном смысле. И твой характер может поменяться следом за ощущением мира. Далеко не всегда подобное происходит, но такое есть.
— А у тебя он изменился? — задал я логичный вопрос.
— Да, немного изменился.
— Это насколько немного?
— Когда… — Люнь вздохнула. — Когда я взглянула на людей, они мне казались не имеющими ничего общего со мной. Будто… более глупые, словно на ступень ниже меня самой. Это несколько повлияло на моё отношение к окружающим. Да, это озарение позволило мне стать целительницей, так как я видела эти нити жизни и могла ими управлять, но… — она развела руками, — я уже не могла видеть людей в тех, кто был рядом. Я бы сказала, что эта стадия позволяет тебе выйти за пределы собственного сознания в каком-то роде и, как следствие, за пределы собственных возможностей и ограничений.
В тот момент я понял кое-что. В конце концов, когда ты перестаёшь ассоциировать людей с собой, то перестаёшь чувствовать и эмпатию, ведь они другие, будто другой вид, не лучше того же кабанчика в лесу, которого можно съесть.
Так вот, к чему это путешествие к прошлому, в которое я отправился только что, принимая из рук Рун коробку с пилюлями. Просто мне было интересно, насколько сильно изменится всё, когда я преодолею эту стадию? В ней от четырёх до восьми ступеней, а значит, когда я достигну максимума…
Не стану таким же, какой была та же Люнь? Человеком, для которого остальные лишь расходный материал, не вызывающий ничего, кроме скуки? Не, наверное, прикольно считать всех людей кроликами или черепашками (я обожаю черепашек), но как будет выглядеть мир на восьмой ступени?
Я до сих пор не знал, как это должно сделать меня сильнее, но воспринималось всё вокруг немного иначе. И я даже не мог этого объяснить.
Просто если вдруг я начну видеть всех людей чудовищами, то не лучше ли будет остановиться прямо на четвёртой? Сейчас-то нормально, я даже привык, как привыкаешь к необычной одежде или лишнему весу за спиной, однако потом-то хуже не станет?
— Ты какой-то грустный, — слишком радостно встретил меня Гой на улице.
— Грустный?
— Ага. Ну что, купил всё, что нужно?
Я потряс коробочкой, которую мне отдала Рун.
— Отлично! Надеюсь, первая ступень, которую ты с таким трудом взял, хоть как-то тебе поможет. А теперь вперёд за приключениями!
На задницу.
Арена находилась на территории королевского замка, куда мы и направились вместе с остальными участниками, которые стекались туда со всего города.
Что я хочу сказать, мне кажется, в каком бы мире ты ни обнаружил человека, он не будет сильно отличаться от людей на другом континенте, планете или даже мире. Везде они будут примерно схожи: с одними и теми же преимуществами и недостатками, повадками и взглядами.
Это касается и архитектуры.
Вряд ли люди в другом мире придумают что-нибудь своё, сильно отличное от других миров, так как если законы физики действуют и там, и там одинаково, способы постройки тоже будут схожи.
Я это к чему говорю.
Колизей.
Самый настоящий Колизей.
Да, здесь был свой азиатско-обезьяний колорит, но тем не менее он даже не сильно отличался от того же стадиона в секте Небесной скалы, просто больше. Высокие трибуны, колонны, всякие выдолбленные из камня фигуры — это вызывало небольшой трепет перед столь массивным сооружением.
— Гордость города обезьян, — произнёс торжественным голосом Гой. — Одно из величайших строений, которые ты найдёшь на просторах этого большого и необъятного мира.
— Прямо вот одно из величайших? — с лёгким скепсисом спросил я.
— Вот тебе надо было сбить мой настрой, да? — обиженно взглянул он на меня. — Я тут уже такой вдохновлённый таким сооружением. А ты взял и всё испортил!
— Я плохой человек.
— Вот именно! Не стать тебе хорошей обезьяной!
Мы стояли на самом верхнем балконе, окидывая взглядом арену, идеально ровную, посыпанную песком, подготовленную к ежегодному турниру. Здесь несколько дней подряд будет проходить турнир, пока не останутся двое, а там…
Как говорится, лучший может быть только один.
Правила здесь отличались от обычных сражений, где я оттачивал свои навыки. Здесь были разрешены техники, печати и всё, что ты умел. Нельзя было применять всякие пилюли, артефакты и микстуры — лишь твои личные навыки и силы. Иначе говоря, веер и лампу Алладина, как артефакты, взять с собой было нельзя.
Страшно представить, что было бы, начни каждый долбить не просто своими умениями, а артефактами, некоторые из которых, по слухам, могли и стадион снести. Ну, собственно, речь и о моём веере идёт тоже, который мог вполне снести при должном умении половину Колизея.
Мы пришли за час до начала соревнований, чтобы прогуляться по трибунам.
И не только мы — зрителей ещё не было на трибунах, зато повсюду прогуливались участники предстоящего турнира. Помимо участников из города обезьян, я видел на противоположной стороне и кошатников в их простынях песочного цвета, которые вышагивали толпой с важным видом.
А ещё на глаза практически сразу бросилась целая делегация охраны, человек пятнадцать, не меньше, которые окружили одну-единственную фигуру.
— О, принцесса пожаловала, — кивнул на них Гой.
— Да, вижу…
Я сразу высмотрел среди них Цурико. Уже в более практичном наряде, с длинным копьём, которое поблёскивало аж отсюда, она шла в окружении охраны следом за девушкой в богатых пышных одеяниях, которая была, как я понимаю, принцессой.
— Хочу, чтобы она была против меня, — выдохнул я.
— О, тебе так не терпится начистить ей прекрасное личико? — удивился Гой. — А я думал, вы друзья.
— Нет, просто лучше это сделаю я, а не кто-то другой.
Как бы это ни звучало, но я сделаю это осторожно и аккуратно, потому что далеко не факт, что она переживёт другого.
— Ну, здесь как повезёт… — пожал он плечами.
— Хочу, чтобы повезло мне, — пробормотал я и перевёл взгляд на кошатников. — Насколько они сильны?
— Настолько, что тебе хватит, поверь мне. Просто помни о наших тренировках, и будет тебе счастье. Ты не сможешь отбиться от всех их ударов, но вот увернуться — вполне. Просто постарайся бить точно и наверняка, чтобы ублюдки не встали.
— Каков шанс, что они выйдут против неё?
— Да тебе о себе надо волноваться! Вон, посмотри на тех блохастых, как они сюда смотрят! Наверняка пакость замыслили!
Вообще, они смотрели сейчас на принцессу, но Гою было достаточно просто того, что они рядом, чтобы обвинить во всех смертных и бессмертных грехах.
Мы гуляли по Колизею ещё минут десять, после чего Гой бросил: «подожди здесь», и спустился на арену. К тому моменту там уже собирался народ, причём исключительно хозяева бойцов. Там, насколько я мог видеть, происходило что-то вроде лотереи, где каждый поочерёдно подходил к бочке, вытаскивая деревянную табличку. Видимо, так они решали, кто с кем будет сражаться.
И даже принцесса не стала исключением. В богатых золотых одеяниях, больше похожих не на ханьфу, а на шубу, она одна торжественно подошла к бочке с номерками и медленно вытащила оттуда табличку. И при этом каждый поклонился ей, встав на одно колено. Даже Гой, и тот приклонил…
О господи, он вообще встал на оба колена и сейчас бился головой о землю, кланяясь, словно на молебне. Его там не вздёрнут за такое?
— Это тебе? — протянул он мне табличку, когда поднялся обратно на трибуны.
— Мой номер?
— Ага, и номер того, против кого ты будешь сражаться, — кивнул Гой. — Позовут, выйдешь, порвёшь его на части, вернёшься обратно в комнату. Иногда бывают всякие сюрпризы, как два на два или стенка на стенку, но там вам уже сообщат. Турнир обычно длится несколько дней, так что за сегодня вы точно не управитесь.
— А завтра по новой, да? — отдал я ему коробку с пилюлями.
— Ага, и так, пока не останутся двое. Ладно, давай, удачи тебе, не подведи меня! — хлопнул он меня по плечу, и я направился вниз.
Там, на арене, уже собирались бойцы, и я даже на взгляд мог сказать, кому не суждено дойти до конца. Некоторые выглядели как конкретные оборванцы, другие были одеты по последнему слову боевой моды. Кто-то держался уверенно, кто-то надменно, другие скромно и даже испуганно.
Кошатники держались особняком и выглядели очень спокойно и даже умиротворённо, будто их не трогало то, что очень скоро кто-то из них не вернётся.
— Вот мы и встретились, — неожиданно прямо передо мной выскочила Цурико. Вот её не было, а вот она уже прямо перед носом появилась, будто выросла из-под земли.
Она улыбалась во все тридцать два зуба и выглядела как-то… иначе. Вроде бы та же самая гопница, а вроде словно черты сгладились, сделав её более женственной. Макияжа на этот раз было меньше, но лицо было свежим, румяным, да и глаза ей не забыли подвести.
— Чё застыл, не рад видеть? — тут же недобро прищурилась Цурико.
— Думаю, ущипнуть тебя за задницу или нет, больно хороша, — отшутился я.
— Тц… бьёшь по больному, прямо соблазн берёт дать добро, — недовольно ответила она и огляделась. — Кого высматривал, давай колись.
— Просто смотрел, кто пришёл на турнир.
— Да сброд, — фыркнула она, смерив презрительным взглядом какого-то трясущегося парнишку неподалёку от нас. Поймав её взгляд, он вздрогнул, а Цурико тут же, как и подобает гопнице, наехала. — Чё вылупился? У тебя проблемы?!
— Я…
— Ты покойник, — провела она пальцем по горлу, заставив его взбледнуть, после чего обернулась с победной улыбкой ко мне. — Я говорю, на раз-два.
— Я даже не знаю, ты притворяешься дурой или такая и есть, — покачал я головой.
— В смысле?!
Я молча схватил её за подбородок и повернул к кошатникам.
— Залупаться на слабых может каждый. А ты пойди и скажи-ка этим такое же.
— Да чего ты…
— Ты в курсе, я тоже был таким слабаком, а сейчас жарю тебя.
— Так ты же стал сильнее… — пробурчала она.
— Надеюсь, что ты попадёшься мне, а не кому-то другому.
— Чё, не терпится надрать мне задницу? Ты в курсе, что я сама могу тебе её надрать так, что…
— Нет, просто, в отличие от других, я хочу, чтобы ты ушла живой с арены, а не мёртвой.
Цурико покраснела, начала что-то неразборчиво бурчать, а тем временем к нам вышел человек-обезьяна и громко объявил:
— Все, кто получил красные таблички — налево. Кто жёлтые — направо. За каждым будут заходить и вызывать по номерам. Не выйдете — будет засчитано поражение, и тогда будете разбираться со своими хозяевами. Убивать не обязательно — или противник сдаётся, или не способен сражаться, то есть потерял сознание. Пока сопротивляется — он ваш действующий противник. Время не ограничено, но ничего не делать запрещено — проигрыш обоим сторонам. Разрешено всё, кроме артефактов. На входе вы будете проверены на их наличие. Использование всевозможных эликсиров и пилюль, что лечат или усиливают ваше тело, восстанавливают или изменяют как-то иначе ваше тело и силы запрещены. За них будет засчитано поражение. А теперь разошлись в разные стороны!
— У тебя какая, — толкнула меня в плечо Цурико.
Я показал красную, когда она — жёлтую.
— Тц… Ладно, тогда, когда я тебя уделаю, выполнишь любое моё желание.
— И какое же?
— Узнаешь, — хмыкнула она, эффектно качнула жопой и направилась с остальными.
— Она точно хочет загадать что-то пошлое, — сказала Люнь, недовольно смотря ей вслед. — Вот чует моя душа, точно пошлятина!
— Ага, наверное… — пробормотал я и пошёл следом за группой красных.
Ну что же, понеслась…