Черные начала. Том 6

Глава 182

Он сидел передо мной, сгорбившийся, облокотившись локтями на колени, и смотрел в пол. Парень выглядел точно таким же, каким я запомнил его… перед зеркалом ещё в моём мире. Ни единого намёка на шрамы, ни единого намёка на хоть какое-то счастье.

Я осторожно спустил ноги на пол и встал. Не считая его, всё остальное было точно таким же, как до моего погружения в медитацию. Даже пустые флаконы от пилюль и микстур остались стоять на том самом месте, где я их оставил.

— Странно встретить самого себя, — неожиданно произнёс он и покачал головой так, будто это я был его воображением, хотя технически, возможно, мы оба лишь плоды одного мозга.

— Да, я ожидал от барьера немного иного, — согласился я. — Не встречи с самим собой, а…

— Сражения и борьбы, к которой я привык, — кивнул он, не поднимая головы.

Я прошёлся по комнате и даже потрогал вещи: дерево, стекло, железо — всё было на ощупь как настоящее. Я бы не догадался, что это всего лишь иллюзия, если бы не сидящий передо мной я сам.

Правда, за дверью меня ждал сюрприз. Едва я её открыл, как меня ослепило ярким светом. Только секунду погодя я смог рассмотреть пейзаж.

Бесконечный белый пейзаж.

Комната находилась посреди бесконечного белого пространства. Пустота, бесконечная пустота, которой было не видно ни конца, ни края.

— Вау…

— Красиво, да? — хмыкнула моя копия. — Покрасивее нашего внутреннего мира, в котором всё просто в говно разрушено.

— Да, к сожалению…

— Сожаление… — протянул он как-то странно.

— Тебе что-то не нравится в этом слове? — поинтересовался я.

— Просто странно слышать от самого себя о сожалении.

— Ты о чём? — нахмурился я.

Моя копия подняла взгляд.

— За столь бурной деятельностью, которую я развёл в этом мире в поисках девчонки, так легко всё забывается, даже сожаление о прошлом, да? — протянул он с ехидной ухмылкой и встал. Взмахнул руками, и комната рассыпалась.

Осталось лишь бесконечное белое пространство.

— К чему это ты?

— Хорошо почувствовать себя нужным, сильным и даже важным для кого-то, да?

— Ну… вполне, — подумав, согласился я. — Да, мне нравится.

— Виляя хвостом, бежать на край света ради ребёнка, который для меня никто, — фыркнуло моё отражение. — Пожил с ней годик, и всё, решил, что можно назвать её семьёй, да?

— Ну… да. Да, так оно и есть, — кивнул я, согласившись.

— Как в прошлом и его, да? И мы-то оба знаем, зачем я это теперь делаю, не так ли?

Было… немного жутко, если честно, смотреть самому себе в глаза. Смотреть и не видеть ничего, кроме пустоты. Не могу сказать точно, но мне казалось, тогда я всё же поживее был, особенно когда узнал про то, что на биткоине заработал себе состояние. А этот же…

— Мёртв? — хмыкнул он.

— Извини, я…

— Не хочу разговаривать со своим же воображением, — продолжил он.

— Очень…

— Смешно.

Только сейчас до меня дошло, что я буквально сам и говорю. По сути, это всё были мои собственные мысли, так как я знал, что спрошу, и так же знал, что отвечу. Словно веду монолог внутри головы. И всё же я говорил, не мог не говорить, так как эти реплики возникали в голове ровно тогда, когда они произносились.

Это был я, вернее, та часть меня, что до сих пор тянула груз вины. Та, которая не смогла оставить прошлое и каждый раз возвращалась назад, к тем дням, и задавалась вопросом — а ради чего это я затеял? Ради Ки? Или ради меня самого?

Меня эти мысли уже не раз и не два посещали, потому что я боюсь обнаружить, что это всё лишь лицемерие, попытка доказать самому себе, что я не такой уж и плохой.

Я банально не мог разобраться в самом себе.

Он усмехнулся.

— Ты врёшь сам себе, признайся в этом. Ты идёшь за девчонкой, чтобы искупить собственные грешки. Доказать, что ты не подонок. Что типа смотрите, там в прошлом я поступил как конченный ублюдок, но я изменился, будто их смерть была не зря, ведь я смог спасти жизнь здесь.

— Я знаю, почему слышу это. Потому что это мои собственные сомнения.

— Можешь убеждать себя сколько угодно…

— Меня до сих пор гложет чувство вины. Гложет за него, за неё, за них обоих. Я до сих пор сомневаюсь, спасаю я Ки, потому что мелкая мне действительно дорога, как человек, или чтобы как-то заглушить чувство вины, и малышка для меня не более, чем способ это сделать.

— И мы оба знаем…

— Что она мне дорога, — я внимательно посмотрел на себя самого. — А ты — это чувство вины за прошлое. Та моя часть, которая вечно думает, что всегда есть второе дно.

— Нет, я тот, кто помнит! — неожиданно… сорвался я сам на крик и удивлённо смолк.

— Я тот, кто помню, — повторил я негромко.

— И тот, кто не даёт забыть самому себе, — повторила моя копия. — Не даёт забыть, какой же ты ушлёпок.

— Был ушлёпком, времена меняются.

И… это и есть мой барьер, значит? Моё прошлое? Все мои сомнения и угрызения совести?

— Твоё чувство вины, лицемерный ты ублюдок, который прикрывается маленьким ребёнком, чтобы оправдать себя, — выплюнуло моё второе я. — Ты, как ищущий спасение души, хочешь оправдаться в собственных глазах, и плевать тебе на неё. Тебе вообще на всех плевать. На своего друга, которого ты называл братом, на мать…

— Я делаю это не из-за чувства вины. Я просто считаю, что так правильно, и не хочу повторения истории, — покачал я головой. — А ты… ты то, что тянет меня назад. Воплощение моего прошлого, того придурка, который сидит и страдает, не в силах идти дальше.

Теперь я понял, к чему это всё.

Я должен переступить через себя, убить ту часть, которая меня тормозит. Нельзя стать лучше, если постоянно цепляться за прошлое. Оно как болото, которое тебя будет тянуть обратно, на глубину. Будет каждый раз заставлять сомневаться и в конце концов…

Я шагнул в его сторону.

Если я хочу двигаться дальше, мне придётся отпустить своё прошлое, попрощаться с ним навсегда.

У меня в руках появился меч.

И, глядя на него, моё отражение усмехнулось.

— Вот оно, значит, как… решил избавиться от всего, что тебе мешает жить? Я всегда надеялся, что не опущусь до этого. Ничего, если я поборюсь за свои ценности?

Он хлопнул в ладони, и весь мир содрогнулся. На мгновение опустилась тьма, но, когда она развеялась, я обнаружил себя на холме. На огромном холме из старой винды. Ещё будучи мелким, я гадал, что находится там, за холмом.

И сейчас я мог увидеть, что за ней скрывалось. Как я себе и представлял раньше, бескрайние луга, убегающие за самый горизонт. От такого вида захватывало дух, сердце начинало странно щемяще биться, будто от ностальгии, а глаза…

А глаза поймали движение справа от меня, и я тут же ударил. Тело, моя копия, упало на землю с рассечённой грудью, из которой на траву брызнула кровь. Я другой вздрогнул с хрипом и затих.

Честно говоря, меня от собственной смерти аж пробрало.

Я потом меня пробрало от количества людей, которые стягивались ко мне. От количества моих собственных копий, которые были вооружены мечами. Они, словно какая-то волна, приближались ко мне со всех сторон, закрывая собой зелёные луга. Их было так много, что издалека они казались то ли ковром, то ли полчищем саранчи.

И я рубанул.

Один, второй, пятый, десятый, сотый… Удары срывались с моего клинка, который был точной копией меча великой снежной принцессы. Я рубил людей на подступи, стараясь не обращать внимания на то, что каждая копия — это я сам.

Трава становилась красной от крови. Количество тел росло, а противников становилось всё больше и больше.

Я не думал, с кем я воюю, с самим собой или с противником. Если сейчас я обрубал все связи с собой прошлым, убивал всё, что могло тянуть меня назад, то, значит, так тому и быть. Я не остановлюсь перед своей целью, и если такова за неё цена, я был готов её заплатить.

Они, другие я, подобрались ко мне вплотную, и клинок уже вскрывал их самих. Каждый взгляд, каждый из этих людей был мной. И почему-то с каждым убитым я чувствовал, как внутри что-то холодеет. Раз за разом холодеет, будто отмирает, оставляя пустоту.

Но я уже не мог остановиться.

Я увернулся от меча и наотмашь рубанул, и сразу четыре головы слетели с шеи. Шагнул вперёд и, развернувшись, отправил сразу несколько ударов, которые были будто один. Они срезали всех на своём пути, оставляя после себя тропу из трупов.

Взмах мечом, удар ногой, ещё один взмах мечом, и тройка падает и уже не встаёт. От крови земля становится влажной, и очень скоро я вообще перестаю её чувствовать, шагая по мягким податливым телам.

Гора трупов росла. Именно гора трупов, и она становилась всё больше и больше, когда на неё взбирались люди. И с ужасом я наблюдал, что убиваю не только собственные копии. Среди них всё чаще попадались другие люди, которых я видел в своей жизни до этого.

— Почему ты убегаешь от себя?! Ты не можешь отказаться от себя!!! — проорал другой я мне в лицо, и удар меча разрубил его пополам. Его тело скатилось к основанию небольшой горки.

Я отошёл назад, повыше на трупы, и сделал сразу с десяток ударов, каждый из которых убил меня самого. Я легко уворачивался от выпадов копий, в ответ на один удар нанося сразу тройку. Там, где не мог достать клинком, кидал лучик счастья, срубая по несколько за раз.

А им было не видно ни конца ни края.

Они будто стягивались со всех концов этого поля, только и ища возможности умереть от меня.

— Ты предатель!!! — проорал мне кто-то другой и упал вниз уже мёртвым.

— Ты предал, предал своего названного брата!!! — и ещё один падает вниз.

— Это ты должен был гнить за решёткой! Ты!!! — и меч срубил… того, кого я называл когда-то своим братом. Я так и не увидел, что пряталось в его взгляде — голова улетела в наступающую толпу.

— За что ты убил меня?! — девушка, чьё лицо я видел только с газет, свалилась вниз, когда удар пробил ей сердце.

— Ты всегда думал только о себе! — ещё одна копия, но уже моей вечно пьяной приёмной матери, свалилась вниз.

— Признайся!!! — ещё одна копия моего названного брата через мгновение падает вниз.

— Убийца!

— Ты предал его!

— Это ты должен был умереть там!!!

И чем больше я рубил, тем больше криков поднималось.

Я слышал всё это уже сотни раз. Слышал в своей голове, прокручивал не раз и не два, жалея, что не мог вернуться обратно и исправить содеянное. Не прошло ни дня, чтобы я не возвращался к этому. Но я научился жить с этим, а потом и вовсе перестал вспоминать о своём прошлом, будто его никогда и не было.

А теперь я должен был избавиться от этого окончательно, чтобы идти дальше.

И чем больше я убивал, тем лучше понимал, что меня это отпускает. Отпускает пропорционально росту горы трупов из копий меня и всех тех, кто так или иначе оставил на мне отпечаток.

Люди продолжали ползти по горе трупов со всех сторон, будто муравьи, которые не могу остановиться, а я продолжал их рубить. Минуты сменялись на часы, а мой клинок превращал в фарш мои воспоминания одно за другим.

Я был весь в крови, я мог почувствовать её вкус на своих губах. Рука будто прикипела к рукояти меча, а кровь уже наложилась на меня несколькими слоями. Я рубил, рубил, рубил, словно обезумевший махал мечом, отправляя без оглядки в иной мир всех тех, кто мне не нравился, пока…

Пока не обнаружил себя с поднятым мечом над единственной оставшейся копией.

Бой закончился.

Закончился так же неожиданно, как и начался, и я не мог вспомнить, когда бесконечная волна моих собственных копий и копий других людей прекратила штурмовать гору трупов, а я сам спустился вниз, чтобы покончить с самим собой.

И теперь, когда я стоял над последним, замахнувшись мечом и глядя в собственные глаза, происходящее заставило меня в этот момент задуматься — а почему именно он барьер? Моя часть, что так держится за прошлое?

Я вспомнил слова Гоя о том, что каждый выбирает сам — сохранить в себе что-то человеческое или отказывается от этого, потому как так проще идти дальше.

И сейчас у меня была возможность убить часть самого себя. Ту часть, которая меня мучала, ту, которая напоминала о том, что я сделал, заставляла сомневаться. Часть моей собственной души, которая заставляла меня оставаться человеком и ощущать чувство вины. Без неё мне было бы легче, без неё я мог бы идти дальше, не оглядываясь назад…

И именно без этой части самого себя я бы не был тем, кем стал.

Я тоже своего рода психолог, хочу заметить, и прекрасно понимал, что она была моим напоминанием границ, через которые нельзя переходить. Забыть этот урок, отказаться от него, и вернусь тот я, которого я сам и ненавидел. Тупой, трусливый и самоуверенный, отвращение к которому заставило меня пересмотреть мои же собственные взгляды.

И сейчас, стоя над самим собой, я понял, что… не хочу забывать о том, что произошло в прошлом. Не хочу, потому что… это и сделало меня таким, какой я есть. Тем придурком, который ради маленькой девчушки несётся на край света, чтобы спасти её. Потому что этому самому придурку претит мысль, что ребёнка будут использовать в своих целях те, кто считает, что теперь он может делать всё, что захочет.

— Ненавижу всякие самокопания… — пробормотал я, опуская меч.

— Ненавижу, — кивнула копия, подтверждая.

— В чём смысл этого барьера? — негромко спросил я.

— У меня тот же вопрос, но мы, скорее всего, знаем ответ, не так ли? — хмуро ответил я напротив.

Наверное, да.

Барьер лишь помогал понять, кто ты есть и будешь на самом деле. Помогал сделать выбор — избавиться от человеческого, чтобы легче было подниматься по ступеням Вечных, или же… примириться с самим собой.

Дальше мог идти лишь тот, кого не терзают сомнения, а что делать с этими самыми сомнениями — выбор исключительно индивидуальный.

Подозреваю, что каждый, кто через него проходил, точно так же сталкивался с частью собственной души, которая называлась человечностью и не давала им творить беспредел. И здесь, в этом видении, каждый мог выбрать свой путь, как двигаться дальше.

Кто-то уничтожал в себе любые сомнения, становясь больше похожими на роботов. А кто-то просто принимал и смирялся.

И сейчас у меня был выбор — избавиться от него, убив свою копию вместе со всеми терзаниями, или… или принять её со всеми недостатками. В конце концов, что значит отпустить? Уничтожить, сделать вид, что этого не было? Забыть? Или принять, что сделанного не изменишь, и просто стараться больше этого не повторять.

— Ты не прав, — вздохнул я, глядя на себя. Да, бредово разговаривать с самим собой, но я чувствовал, что должен это проговорить. Для самого себя. Чтобы понять, почему мне это так важно, спасти Ки. — Прошлого не исправить, ничего уже не изменить, и мёртвых не вернуть к жизни. Лучшее, что я могу сделать — усвоить тот урок и больше не повторять ошибок. Я не ищу прощения и прекрасно знаю, почему иду за Ки. Потому что я не хочу повторения истории, когда я отсиделся за спинами тех, кто был мне дорог, трясясь над собственной шкурой.

— Ты не избавишься от этого чувства вины, — сказал он/я. — Оно будет тебя всегда преследовать.

— Ну и отлично, — пожал я плечами и протянул руку. — Значит, у меня будет всегда напоминание, как делать не стоит. А теперь давай руку. Только без гачимучи.

— Да, обойдёмся без этого.

И едва я коснулся его руки, как иллюзия развеялась.

Я говорил, что это самый странный уровень?

Я был прав, большего бреда я пока не встречал при преодолении барьера. Принять самого себя, смириться с прошлым, понять, какой дорогой двигаться — это были однозначно самые мощные колёса, что я встречал. И надеюсь, что впредь глотать их мне не придётся.

С другой стороны, я воочию увидел, как некоторые становятся бездушными культиваторами, для которых жизнь людей не жизнь, а другие остаются людьми при любом раскладе.

Предположу, что эти волшебные пилюли просто погружают тебя в галлюциногенный сон, где ты сам или отсекаешь все те части души, что отвечают за человеческие чувства, или оставляешь всё как есть.

В комнате было пусто, и разве что Люнь висела в уголке и мирно дремала.

Мне даже стало интересно, а прошлая Люнь отсекала от себя часть души или нет? Я в плане того, что ей однозначно пришлось пройти этот уровень.

Ведь если она отсекла часть души, то откуда взялась эта Люнь? Я теперь был практически уверен, что это часть души настоящей Уню Люнь Тю, и она явно была сгустком всех хороших качеств своей хозяйки. А если та не отсекала, то как она умудрилась скатиться от такой душки до монстра, который крошит всех налево и направо.

Честно сказать, я до сих пор раздумывал, рассказать Люнь о моей догадке или не стоит. Как и задумался, а где сейчас настоящая Люнь? Сгинула или бродит по миру в поисках приключений?

— Ты проснулся! — возглас Люнь заставил меня вздрогнуть. Она подлетела ко мне, зависнув прямо перед носом. — Скажи, что ты сейчас чувствуешь по отношению ко мне?!

Я внимательно посмотрел на эту мордаху и честно сказал.

— Хочу затискать до смерти, а потом хорошенько отодр…

— Всё-всё-всё! — замахала она руками. — Я поняла! — но следом мягко улыбнулась. — С возвращением и с взятием уровня Послушника Вечных.

— С возвращением? — удивился я.

— Ага, — кивнула она. — Ты ведь прошёл барьер, верно?

— Ну… да?

— Тогда ты знаешь, что происходит при его преодолении, верно? — улыбнулась Люнь.

— Да-а-а… — протянул я. — Значит, ты боялась, что я могу вернуться неполным?

— Я бы сказала, что это грубо, — поморщилась Люнь и следом честно призналась. — Скорее я боялась, что ты откроешь глаза, и я стану для тебя лишней. И ты бы прогнал меня или заточил в кристалл.

— А ты отсекала ту часть души?

— Я? Нет, ты что! — покачала головой Люнь, но неловко улыбнулась. — Хотя в какой-то момент я действительно думала так поступить, что будет гораздо проще жить, когда тебе всё равно на окружающих, на их мнение и на всё-всё-всё. Но моя вторая половинка так плакалась и упрашивала одуматься и не губить себя, что я не смогла. Рука не поднялась.

Значит, всё же та Люнь себя не делила. Но потом использовала эту часть души для того, чтобы выбраться из ловушки. Интересно…

— Кстати, а где остальные? — огляделся я. — Не дождались моего пробуждения?

— А тебя дождёшься, — хмыкнула Люнь и улыбнулась.

— В смысле?

— Эх, Юнксу, Юнксу… Чтобы ты знал, медитировал целый месяц.