Четверо с базарной площади

Результаты наблюдения Сливы

Пост у карт подходил Сливе как нельзя лучше.

Прятаться целый день в толпе сменяющихся посетителей было глупо — это сразу же вызвало бы подозрение. Слива не заметил, когда выбилась у него из-под кепки челка, и стоял, задрав голову, буквально в двух шагах от парня, который метал карты, лишь время от времени меняя свою позицию, когда его толкали в бок или в спину.

Парень, худой, щербатый, в потертой кожанке и в шляпе с изогнутыми во всех направлениях полями, настолько привык к присутствию Сливы, что даже подмигнул ему в короткой передышке между клиентами:

— Учишься?

Слива с готовностью кивнул.

— Ну, гляди, учись! Все кусок хлеба на старости лет! — Показывая щербатые зубы, парень захохотал. — Эй, отчаянные, налетай, кто озолотиться хочет! Ловкость рук, никакого мошенства! Все на ваших глазах, товарищи!

Торчать весь день на одном месте было, в общем-то, скучно. Слива часто и грустно дул в свой платок. Даже развернул его и сложил заново, поскольку две прежние стороны осьмушки сделались уже черными от карманов.

Люди подходили и уходили, оставляя щербатому парню две-три десятки. Но большинство подолгу держали руку за пазухой, то чуточку вынимая ее, то засовывая глубже, краснели, топтались на месте и делали то шаг вперед, то шаг назад.

Те, которые, повернувшись, уходили прочь от карт, начинали вдруг радостно улыбаться, как будто деньги, что остались у них в кармане, — не собственные, а дареные.

Мимо прошел Сергей Васильевич с Аркашей, сыном заведующего базаром. Предмет Сливиного поклонения был, как всегда, красив и недоступно равнодушен.

Из-под бинта на левой руке у Сергея Васильевича высовывались одни пальцы.

— Куда вы с отцом смотрите… — сказал Аркаша Сергею Васильевичу, не глянув на щербатого парня и все-таки заметив его.

Сергей Васильевич круто повернулся.

— А ну марш отсюда! — крикнул он так, что парня будто подняло ветром в воздух. — Последний раз предупреждаю! Чтоб духу не было!

Слива обрадовался, что пришел конец игре. Но едва Сергей Васильевич и Аркаша сделали шаг в толпу — щербатый, подмигнув Сливе, опять уселся на свою скамейку и привычным движением перекинул карты с места на место.

— Начальство обязано следить за порядком, — объяснил он Сливе, — мы обязаны слушаться и делать свое дело! — Парень опять засмеялся. — Ну, кто хочет озолотиться! Ловкость рук и никакого мошенства!

Все это тянулось почти до закрытия базара.

Лишь после того как щербатый сунул карты за пазуху, Сливе немножко повезло.

— Ну-ка, малый! За ученье деньги платят! Бери амуницию!

Слива не заставил уговаривать себя. Подхватил табурет и скамейку, воззрился на щербатого в ожидании новых приказаний.

— Куда бы нам сбагрить это на пару дней… — вслух прикинул щербатый. — Двигай за мной! Машутка! — постучал он в дверь зеленого ларька, что примыкал одним боком к тиру.

Машутка выглянула.

— Прими на хранение. Век благодарен буду.

Но Машутка, лет пятидесяти — шестидесяти, разразилась такими длинными проклятиями, что Слива на месте щербатого тут же удрал бы: «Одному то, другому то!.. Черти окаянные!..»

А щербатый дождался, когда она выдохнется, и сунул табурет со скамейкой в приоткрытую дверь.

— Последний раз, Машок. Клянусь честью старого жулика.

Женщина хлопнула дверью. Но табурет и скамейка остались у нее.

— Порядок, — заключил парень и, достав из кармана рублевку, дал ее Сливе. — На конфеты.

Слива хотел было заявить, что он не нищий, но вовремя вспомнил про конспирацию и с рублевкой в руке рассеянно уставился в спину парня.

А тот задержался у тира.

— Честь труду, Арсеньич!

— Здоров… — будто нехотя отозвался Арсеньич.

— Не пойдешь — по махонькой?

— Нет. Со вчерашнего не пью.

— Как знаешь.

— Да, — сказал Арсеньич, — Купец велел к Толстому зайти.

Слива замер, чувствуя, что подслушал наконец что-то существенное.

— Лады! — беззаботно отозвался щербатый. — Время будет — зайдем. Во! — показал он на Сливу. — Смена подрастает! Золотые ребята!..

Слива шмурыгнул носом и пошел домой. От ворот монастыря он видел, что его «учитель» направился к одному из открытых еще ларьков.