Четверо с базарной площади

Корявый

Город неофициально делился на несколько районов, мальчишки которых держались обособленными компаниями и в чужие районы старались не ходить. Были в городе левый берег и правый берег (к ним относились улицы, расположенные у самой реки), ближние выселки, дальние выселки, центр, татарка, базар и военный городок. По-настоящему опасно было появляться лишь на дальних выселках, где жили Кесый и его компания. А в военном городке мальчишек можно было по пальцам сосчитать, поэтому они старались жить в мире с остальными районами.

Генка, Фат и Слива именовались на языке улицы базарными.

До военторговского склада они добрались без происшествий, и уже через полчаса продукты полковника были упакованы: три четверти — в рюкзаке, остальное — в сумке.

Происшествие, в общем-то довольно обычное для живущих в районе базара, поджидало Генку, Фата и Сливу почти у самого дома.

— Ай! Держите ево-о! — пронзительно закричала какая-то женщина, и вся толкучка невольно подалась на крик. — Держи-ите, родимые!

Из толпы вырвался Корявый — один из всегдашних дружков Банника. И потому что он бросился на выход, к воротам, где остановились, услышав крик, Генка, Фат и Слива, — друзья успели разглядеть его напряженные, мечущиеся, как у загнанного волка, глаза. Волка никто из них никогда не видел, но Генка представлял, что именно такими должны быть глаза у обезумевшего зверя. Они едва успели отшатнуться в сторону — Корявый мог в эту минуту сбить с ног троих взрослых, не то что пацанов.

Толпа, как всегда, рванулась следом: человек десять деревенских мужиков, чтобы догнать вора, остальные — больше из любопытства. В ожидании развязки из ворот выбежала и растянулась длинная, густая вереница людей, далеко впереди которой бежал Корявый, а за ним — почти по пятам — Сергей Васильевич, главный контролер базара, молодой, но суровый, неразговорчивый — гроза всех базарных торговок. Он первым пролетел мимо ошеломленных друзей вслед за Корявым, потому что был в одном костюме и легких штиблетах, тогда как мужикам, одетым по-зимнему, бежать было трудно.

— Ай, держите! Дер-жи-те-е! — продолжала страшно кричать женщина.

Корявый ударился бежать не прямо по улице, а почему-то сначала в сторону коровьего рынка, потом, с ходу перемахнув два забора, метнулся влево и помчался вокруг базара…

Генка, Фат и Слива, недолго думая, побежали за ним в первых рядах.

Где-то позади свистели два милиционера, а в противоположном конце улицы тоже показался народ.

Корявый бросился в ближайшую открытую настежь калитку, и следом, уже хватая Корявого за шиворот, влетел во двор Сергей Васильевич. Калитка хлопнула за ними.

Мужики ударились об этот заслон и на какую-то секунду растерялись — калитка оказалась на запоре.

Генка, Фат и Слива знали двор, куда забежали Корявый и Сергей Васильевич, — здесь жил Толька-Толячий, их однокашник.

Кто-то уже начал было карабкаться на забор, но после двух-трех дружных ударов мужики сорвали запор и, влетев по инерции в калитку, чуть не сшибли с ног Сергея Васильевича.

Он сидел на корточках посреди двора. Левая рука его была располосована бритвой. Он пытался зажать рану. Но кровь уже залила всю кисть и даже капала с пальцев на землю.

Мужики опять на секунду приостановились.

«Туда!» — морщась от боли, кивнул в сторону огородов Сергей Васильевич.

Мужики побежали дальше. Потом за ними пробежали милиционеры.

Но Корявый и следов за собой не оставил.

Возбужденные погоней, Генка, Фат и Слива возвратились на базар.

Женщина, которая неожиданно оказалась молодой и даже красивой, с тонкими черными бровями, все еще плакала навзрыд.

— Вот так вот я… — слепо тыкала она в свою сумку, рассказывая окружающим, что произошло. — Раскрыла… а он — хвать… Узелочек-то…

— А много ль было у тебя?.. — полюбопытствовала горбатенькая старушка.

— Триста рублей…

— Фи-ить!.. — присвистнул тот самый торгаш, что предлагал утром французские подштанники. — Нашла из-за чего убиваться! Я думал — зарезали кого!

Женщина заплакала еще громче.

— Детишкам… хлеба хотела купить…

Парень, стоявший ближе всех к ней, с длинным кнутом в руке и желтым волнистым чубом из-под лихой кубанки, вдруг щелкнул себя кнутовищем по сапогу.

— А ну, братцы, детишкам на молочишко! — И, сняв кубанку, первым бросил в нее червонец.

Мужики полезли за пазухи, женщины — украдкой — в чулки, за тугими узелками рублевок.

— Так! Так! — приговаривал парень с кнутом. — Благодарствую! Общество — великая сила, товарищ пострадавшая! Так… Кто еще?.. Стоп. Посчитаем.

Он положил кубанку на ближайший прилавок, отставил кнут и, тщательно послюнявив пальцы, стал в присутствии нескольких десятков свидетелей пересчитывать деньги.

— Триста три! Чей трояк, братцы? Неизвестно? Ладно. Это вам вроде процентов, — объявил он, вручая женщине деньги.

Как она благодарила всех, друзья смотреть не стали — они и без того задержались на полчаса.