Четверо с базарной площади

Зашторенное окно

Генка постучал сначала тихонько, потом громче, потом еще громче и совсем громко… Никто не ответил ему. Генка, выждав некоторое время, ударил в дверь кулаком — результат оказался таким же.

Чувствуя себя виноватыми, приятели вышли во двор и расселись на пустых ящиках, оставленных здесь еще с того времени, когда рядом с квартирой полковника стоял пивной киоск и ограды вокруг двора не было.

— Нас встречать пошел… — грустно подытожил Слива.

Генка раза два провернул вокруг головы кепку.

Фат промолчал.

— А может, он тоже ходил смотреть, как за Корявым гонятся? — высказал предположение Слива. Оттого, что он глядел из-под челки, то есть задрав голову, предположения его всегда казались глубокомысленными.

Генка отправился на разведку. Прошел несколько раз взад и вперед через всю толкучку, хотя это и не имело смысла — полковник тяготился близостью рынка, его силой, наверное, не затащить бы в эту сутолоку. Около тира по обыкновению толпился народ, слышался энергичный голос Арсеньича. Генка впервые постарался не попасться ему на глаза. И тут вспомнил, что Фат обещал проверить, мошенничает Арсеньич или не мошенничает. А как проверить, Генка, увлеченный сначала поручением полковника, затем преследованием Корявого, забыл спросить.

Именно этот вопрос задал Генка Фату, когда вернулся из разведки.

— Да просто, — сказал Фат. — Заберемся ночью и проверим.

— Как… заберемся? — Слива даже поперхнулся.

— Оторвем одну дощечку в стене — это плевое дело — и заберемся, — очень просто разъяснил Фат.

Слива достал свой знаменитый платок и подул в него через нос. Слива после неудачного знакомства с дубинкой садовладельца стал осторожно относиться ко всякого рода противозаконным операциям. Это потому, наверное, что ему меньше всех досталось. Если бы Сливе на две недели отшибли руку и до крови пробили бы затылок — он понял бы, что все, в конце концов, можно пережить.

— Мы ж не воровать, а проверить только, — сказал Фат, для которого личная правота значила больше, чем все писаные и неписаные законы на земле.

Они поговорили еще о том о сем, но разговор не клеился. Даже предстоящий дома нагоняй беспокоил меньше, чем то, что полковник до сих пор отсутствовал.

Они молчали уже минут десять, когда Слива вспомнил о руке полковника, которая ныла, хотя ее и не было. Вдруг с ним припадок какой-нибудь? Эта мысль встревожила друзей. Но тут Генка спохватился:

— Если припадок — зачем бы он окно зашторивал?

Генка точно помнил, что, когда они были в комнате полковника, занавески на окне были раздвинуты.

Опять минут десять помолчали.

Наконец Генка сам не выдержал.

— Давайте заглянем?

Фат взял ящик и потащил его к окну. Одного оказалось недостаточно, и на первый ящик взгромоздили сверху второй.

Фат, забравшись на это сооружение, минуты две пристально вглядывался в полумрак комнаты.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Генка.

И вдруг Фат сделался белее стены. Отшатнулся от окна, глянул своими чуточку раскосыми глазами вниз, на Генку и Сливу, но как бы не заметил ни того, ни другого и спрыгнул на землю. Брови его срослись у переносицы, губы вздрагивали.

— Н-ну?.. — чуть слышно повторил Генка.

Фат молча указал ему на ящики.

Генка, напряженный, кошкой вскочил наверх и, как до него Фат, минуту или две ничего не мог разглядеть в слабо освещенной комнате, потому что глядел на диван, на кровать, на стулья у книжных полок и возле стола. Потом побледнел так же, как Фат, и спрыгнул на землю.

Слива не полез наверх. Еще не зная, что произошло, Слива от одного вида приятелей был потрясен не меньше, чем Фат и Генка. Дрожащей рукой он зачем-то машинально вынул из кармана платок и так же машинально сунул его обратно.

— Вот это да… — пробормотал Генка.

Фат глядел на него выжидающе: надо было что-то предпринимать. Слива утер ладошкой пересохшие губы и, задрав голову, тоже уставился на Генку.

А у Генки защипало в глазах от внезапного бессилия.

Полковник лежал на полу посреди комнаты, лицом вниз, с шашкой в откинутой руке, и около головы его была темная лужа.