Четверо с базарной площади

В больнице

На следующий день, после занятий, в сквере городской больницы собралась почти вся школа. И каждый хотел попасть к Фату.

Но вышла сестра и, кое-как прекратив галдеж, сказала, что всех желающих будут пускать к Фату Первого мая и что сейчас ему нужна тишина, поэтому лучше, если «товарищи пионеры» сегодня тихонько разойдутся.

Некоторое время «товарищи пионеры» шепотом совещались между собой, а потом начали уходить, ступая на цыпочках, чтобы не шуметь.

К Фату разрешили войти лишь Генке, Сливе, Тольке-Толячему и «от имени пионерской дружины» — Тосе.

Генка не забыл своего обещания и рано утром (даже с разрешения матери) прибежал на Калужскую… Обо всех событиях Тося, как и договаривались, узнала таким образом в первую очередь. (Она даже попыталась вместе с тройкой разведчиков проникнуть к Фату до занятий, но тогда их не пустили.)

В вестибюле больницы, где каждому выдали белый халат, который надевается задом наперед, их поджидали капитан и старший лейтенант с перевязанной головой.

Фат лежал на спине. И на белой подушке, под белой простыней он впервые показался Генке беспомощным, слабым…

— Здравствуй, Фат…

Фат кивнул каждому в отдельности.

Сестра принесла стулья.

Капитан и старший лейтенант сели по бокам возле головы Фата, тройка бывших разведчиков — напротив, около ног, а Тося — между офицерами и разведчиками.

— Как ты себя чувствуешь, Фатым? — спросила Тося.

— Хорошо… — сказал Фат и сдвинул брови, чтобы задать свой первый вопрос.

Но капитан упредил его.

— Ты хочешь узнать про полковника?

Фат кивнул.

— Полковника убил Гвардеец — это вы разобрались верно. Купец — очень опытный рецидивист, жил в городе под чужой фамилией — это уже шестая или седьмая у него. Все было так, как вы поняли. Но Толстый не называл себя. Он сделал проще: постучал в окно. Полковник открыл, а вошел к нему Гвардеец. Это заняло не больше пяти минут, когда толпа хлынула на крик женщины.

— А Дроля? — спросил Генка.

— Дроля был наводчиком, как называют их жулики. Он же электрик: ходил по квартирам, потом говорил, где что можно взять и как проще забраться. Дроля убедился, что полковник дома, и часа полтора не отходил потом от карт, чтобы все его видели на людях, так что обвинить его в чем-нибудь вроде даже нельзя было. Кстати, вас он тогда не заметил в комнате. Но потом насторожился почему-то. А Купец, когда слежка за ним лично, — сразу чувствует. Первый раз вы приставили к нему наблюдателя — он тут же подготовил мнимое ваше задержание. А чтобы отвлечь милиционеров, подсунул им спекулянтку: она-то с его же помощью все равно вывернулась бы… А Толстого и красавицу вашу с содового арестовали в тот же вечер.

— Почему этого… Гвардейцем звали? — спросил Фат.

— Да потому, что никогда им не был! — усмехнулся капитан. — Добыл разными способами освобождение от призыва на фронт — за то и прозвали. В свое время он переболел воспалением легких, а обзавелся кучей справок, будто у него туберкулез. Этого мы давно держали на примете — почти со дня убийства… Один Купец все время оставался в тени, так как никому, кроме Арсеньича, не разрешалось встречаться с ним. Все дела обговаривались через Арсеньича, который обязан был наведываться к своему начальнику, — ничего подозрительного в этом не усмотришь. А Гвардеец заходил в контору, как домой, — сын заведующего! Удостоверение его, — конечно, подделка.

— Но ведь он по телефону говорил!

— С Купцом. У них параллельные телефоны.

— А ломик? — спросил Фат.

— Ломик Банник выкинул, когда узнал про убийство. Струсил. Ломиком этим был вскрыт один магазин под Омском.

— Что же вы раньше их не арестовали?.. — тихонько спросила Тося.

Слива поглядел на нее снисходительно: девчонка — что она понимает…

— Раньше никого не удавалось застать на месте преступления, а потом — нам надо было выяснить все их связи, и не только здесь, а в Ташкенте, в Свердловске… Они никогда не сбывали ворованные вещи на месте. А, скажем, в Уфе продавали украденное здесь, а украденное в Уфе продавали в Ташкенте. Вот старший лейтенант как раз и нащупывал эту шайку, когда произошло убийство. Вы шли главным образом от Дроли, а он от Арсеньича: сначала к Веселому, потом к Дроле, к Толстому… И когда появился на горизонте Толстый — у него возникло верное подозрение, что шайка эта имеет какую-то причастность к убийству. Мы знали, что по времени оно произошло именно в тот момент, когда люди были привлечены криком, то есть быстро. Старший лейтенант побывал в котельной и понял, что убийца вышел оттуда.

Старший лейтенант поправил повязку на голове.

— Мне вдвойне трудно было, товарищ капитан, вы это отметьте в приказе: я должен был не попадаться на глаза преступникам да еще и скрываться от конкурирующей организации! Особенно Фатым меня в первый раз помучал. Я в один конец, в другой… Потом, спасибо, наш сержант подвернулся. Говорю: выручай, друг, меня преследуют! Он и выдумал про какую-то драку с железнодорожником, а я тем временем уже переодевался в отделении.

Заглянула сестра:

— Дольше нельзя, товарищи!

Фат пошевелился в постели, чтобы запротестовать. Но гости уже встали.

— Ну, ты, Фатым, не обижайся, — сказал старший лейтенант. — Хоть и ругал ты нас, милиционеров, но закончишь школу — приходи к нам! А? Считай, что моя рекомендация уже есть у тебя.

— Моя тоже, — сказал капитан.

— Придешь? — спросил старший лейтенант.

— Ладно… — сказал Фат.

И вдруг улыбнулся. А раньше Фат улыбался редко.

— Товарищ капитан… — остановил он офицеров, когда те уже подошли к двери. — Не надо Кесого в колонию… Лучше в детдом… Он дурак, но он еще перевоспитается…

— Хорошо, — сказал капитан. — Я передам твое пожелание.