Четвертый долг

ГЛАВА 9

Нила

Запись в дневнике, Эмма Уивер.

Он сказал мне сегодня вечером. Лежа в моих объятиях, полагая, что он в безопасности, он рассказал, что сделал со своим братом. С одной стороны я могу понять это ― провести всю жизнь, зная, что ты на втором месте, только чтобы сорваться, когда то, чего ты хочешь больше всего на свете, мучает тебя. Но с другой стороны я никогда не смогу понять, потому что никогда не была такой эгоистичной, эгоцентричной или жестокой. Одно я знаю точно ― его дети прокляты. Даже те, кто не заражен его безумием, погибнут из-за того, что их отец сделал с их матерью и дядей.

Пронзительный звон нарушил мою концентрацию.

Нет!

Я должна была выяснить, что сделал Кат. Почему были прокляты Джетро, его братья и сестра? Что, черт возьми, произошло много лет назад?

Прошло три дня. Три ночи, я спала на простынях больше не пропитанных ароматом Джетро. Три утра я расхаживала, волновалась и умоляла. Дениель был в отъезде, оставив меня наедине со скукой, а не с пытками. Я не видела ни Вона, ни Ката, меня держали в изоляции, запертой в своей комнате, как истинную пленницу.

Провести три дня в подвешенном состоянии ― святотатство. Я хотела отомстить. Однако мой разум не мог перестать беспокоиться. Джетро, Джетро, Джетро. Все остальное не имело значения.

Беспорядочный звон не прекращался; я оторвала взгляд от пустой страницы. Больше ничего не было. Моя мать оставила эту тайну неразгаданной.

Дневник Уивер был единственной вещью, способной отвлечь меня от повторяющихся мыслей о Джетро. Однако чтение дневника вызвало у меня странное ощущение, ― как будто я приподняла завесу, погрузившись в капсулу времени, и взглянула на Хоксридж ― «тогда и сейчас». Слышать о Джетро, когда он был маленьким, о Брайане, влюбленном в мою маму, и даже о том, как Бонни благодарит Эмму за то, что та шьет ей платья, ― это было нереально.

Неправильно.

Звон. Звон. Звон!

Отбросив дневник, я выбиралась из постели. Преодолевая препятствия в комнате, я всматривалась в ярды абрикосовой шерсти, ища источник звона. Отодвинув ткань и открыв небольшую каморку внутри шкафа, я нашла источник.

Какого черта? Почему я раньше не видела этого?

Срывая телефонную трубку с потускневшей базы, я поднесла ее к уху.

― Алло?

Мгновенно, женский голос начал говорить:

― Он очнулся.

Мои колени подкосились.

Ударившись о комод, схватилась за его край. Прилив адреналина пропитал мой организм, как тропический ливень. Неважно как сильно я молилась и надеялась, что он останется в живых, на самом деле я в это не верила.

― Ты… ты уверена? ― Мой голос был тихим, как мышь. ― Почему ты так уверена в этом?

Не давай мне ложной надежды. Я не смогу этого пережить.

― Я уверена, ― Жасмин радостно фыркнула. ― Я разговаривала с ним.

Мое сердце затрепетало, ликуя от радости. Наклонившись вперед, я уткнулась лбом в дрожащие руки.

― Слава богу.

Жасмин не сказала ни слова.

Я тоже молчала.

Мы обе шумно дышали, испытывая счастье, доставшееся нам с огромным трудом.

Все изменится к лучшему.

Позволив информации осесть, я сосредоточилась на другом человеке в своем сердце.

― Ви… ты его перевезла?

― Да. Он в другой комнате. В тепле и с регулярным питанием. ― Она замолчала. ― Я присмотрю за ним. Обещаю.

Я зажмуривалась.

― Спасибо.

Повисла неловкая пауза, усиливая нашу негласную потребность поговорить о Джетро.

Джетро все еще наследник. Он положит этому конец. Я знаю, что так и будет.

― Жасмин? Как… как долго…

Как долго он будет отсутствовать?

Я была ненасытной. Он очнулся всего несколько минут назад, но я хотела его сейчас. Я хотела прикоснуться к нему, поцеловать, обнять ― убаюкать в своих руках. Но это была не единственная причина. Настоящая причина была как зловещий крах моей радости. Как долго мне придется терпеть капризы Ката?

Последние три дня мне везло. У меня не было иллюзий, что удача продлится долго.

Жасмин читала между строк.

― Не имеет значения, как долго. Ты моя. Я сделаю то, что обещала, Нила.

На глаза навернулись слезы.

― Я знаю.

Ты сделаешь все, что в твоих силах, но, в конце концов, я одна.

Так же, как я была одна, когда Джетро управлял моей судьбой. Ничего не изменилось. Я должна вырезать их мерзкие сердца.

― А Ке… ― я оборвала себя.

Используй загадки и коды. Кто знает, какие линии прослушиваются, и у каких стен есть уши.

― Другой… он очнулся?

Жасмин тяжело вздохнула.

― Нет.

Единственное слово дрожало от печали, не оставляя места для вопросов.

Громкий шум, затем быстро:

― Я должна идти.

Через секунду раздался громкий и протяжный гудок.

Оттолкнувшись от шкафа, я положила телефонную трубку обратно. Ее звонок заставил меня прыгать от радости и скорбеть от горя. Я хотела, чтобы они оба пришли в себя ― слышать, что только Джетро очнулся, было горькой радостью.

Он очнулся!

Я обхватила себя руками.

Он не бросил меня.

Медленно подошла к кровати, на которую положила дневник Уивер. В последний момент я передумала. Я не могла читать о древних заговорах и боли. Мне нужно было очистить мысли чем-то, что я могла полностью контролировать.

Поменяв направление, я пошла к шезлонгу, перевернула корзину, с набивным дамасским панно и грузинским кружевом.

Он очнулся.

Эти два слова теперь были моими любимыми в английском языке. Я разгладила дамасское панно и вытащила иглу из подушечки для булавок.

Он очнулся.

Лучше, чем живой.

Он очнулся.

Судьба наконец-то была благосклонна ― все, наконец, изменится.

Теперь все будет по-другому.

Кат, Дениель и Бонни займут место Джетро и Кестрела в земле. Баланс добра и зла будет восстановлен. И мы с Воном будем продолжать мечтать о том, о чем мечтали, без висящей над нашими головами гильотины.

Включив еще одну лампу с другой стороны, я принялась за кропотливую работу ― реставрацию кружева. Было еще не поздно, солнце село несколько часов назад, и Хоксридж скрипел со всех сторон, погружая обитателей в ночь. Рев мотоциклов сотряс зимний воздух, «Блэк Даймондс» исчезли, чтобы организовать очередную контрабандную доставку.

Я сосредоточилась на тонкой, изящной работе, погружаясь в беспорядочные мысли. Спасательная операция Жасмин и Вона осталась незамеченной. Фло сделал невозможное. Джетро обманул смерть.

Мы победили.

Догадывается ли Кат? Почувствует ли он, что его сыновья живы?

Это не имеет значения.

Его высокомерие погубит его.

Тик-так. Тик-так.

Его время на исходе.

***

― Она зовет тебя, Нила.

Я резко вскинула голову.

Моя комната больше не была пустой. В ней появился посетитель, пока я дремала в шезлонге. Кружево, над которым я работала, валялось на ковре, а игла впилась в мою джинсовую юбку, торча вверх, как крошечное копье.

Фло направился ко мне, засунув руки в карманы.

― Ты меня слышишь?

Я моргнула.

Днем я оставляла шкаф отодвинутым от дверного проема на случай, если законнорожденному потомству потребуется, чтобы я быстро открыла дверь. Но ночью я придвигала тяжелый шкаф, создавая ложное чувство безопасности.

Как долго я спала?

Солнце сверкало на горизонте, дневной свет приглушал лампу сбоку от меня.

О боже, я проспала всю ночь?

Я не чувствовала себя отдохнувшей. Я чувствовала усталость и заторможенность.

Джетро…

Он был в моих мыслях весь день. Всю ночь. Всю мою жизнь.

Он очнулся!

Я так скучала по нему ― по его золотистым глазам, его неуверенной улыбке. Мне не хватало прозрения, когда он, в конце концов, сломался и позволил мне снова собрать его.

Я скучаю по тебе…

― Нила… ты спишь или ходишь во сне?

Фло щелкнул пальцами у меня перед носом.

Я вздрогнула.

― Я не сплю. Извини, просто заторможена.

― Когда ты в последний раз нормально спала?

Я пожала плечами, выдернула иголку из юбки и воткнула ее в подушечку для булавок.

― Не могу вспомнить.

Мои глаза горели от усталости, я ощущала головокружение.

Он нахмурился.

― Ты же понимаешь, что они в безопасности. Ты можешь немного расслабиться, без печали, омрачающей твой сон.

Я встала, мое тело заломило ото сна в шезлонге. Я споткнулась от головокружения, мой телефон с глухим стуком упал на ковер у моих ног

Хм. Не помню, чтобы я брала его с кровати.

Фло молчал, пока я пыталась сдержать свое недомогание и взять себя в руки. Должно быть, я взяла его во сне, в надежде на сообщение.

Написал ли он сообщение?

Я проверяю телефон.

Ничего.

Ни сообщений. Ни звонков. Ни писем.

Я была совершенно забыта.

Какая-то часть меня надеялась, что теперь, когда Джетро очнулся, он напишет мне. Что впервые за несколько месяцев мы поговорим так, как разговаривали до того, как началась вся эта история. Кайт с Ниточкой.

― Он выходил на связь?

Фло взглянул на мой телефон.

Мои легкие опустошаются, я качаю головой.

― Нет, ― откинув с глаз выбившиеся волосы, ответила я, ― но я слышала, что он очнулся. Ты?

Легкая улыбка коснулась его губ.

― Да. Она мне сказала.

Я улыбнулась в ответ. Я пришла в Хоксридж, полагая, что вокруг меня враги. Оказалось, лишь несколько человек достойны этого звания. Большинство были добрыми и благородными, погруженными в свои проблемы, но в конечном итоге великодушными и такими же, как любой незнакомец, ― пугающие и таинственные, пока граница отсутствия знакомства не превратилась в дружбу.

Кес доказал это. Потом Жасмин. А теперь и Фло.

Я всегда знала, что смогу завоевать Джетро.

Отчасти, я думаю, что знала, он принадлежал мне с самого детства.

Когда все закончится, я хочу узнать, сколько раз мы встречались. Сколько раз мы говорили в детстве, ― когда нас готовили к нашим ролям.

― В любом случае. ― Фло покачнулся на каблуках. ― Я здесь не для светского визита. Мне поручено доставить тебя к ее величеству.

Мои глаза расширились.

― Что?

― Не к королеве Англии, ― ухмыльнулся он. ― Королеве Хоксбриджа.

Засунув руки в карманы, его глаза потемнели.

― Она хочет поговорить.

― Поговорить или избить? ― Я схватила телефон. ― Разговор со старой летучей мышью наедине не входит в список моих приоритетов.

Но если вы наедине, то ты можешь убить ее.

Эта мысль приковала меня к ковру.

― Я бы не советовал тебе называть ее «старой летучей мышью» в глаза.

Я погрузилась в свои мысли, забыв о существовании Фло. Единственный способ убить тех, кто должен быть мертв, ― действовать стратегически. Я не могла делать это рядом с другими. Я не могла сделать это на виду. Я должна быть подлой, хитрой и умной.

Каждую ночь я всматривалась в темноту, используя черную пустоту как доску для своих планов. Жаль, что у меня в комнате не было беговой дорожки. Бег всегда помогал мне решать проблемы. Но даже если мое тело оставалось неподвижным, это не значило, что мой разум бездействовал.

Никогда раньше я не была так очарована смертью и увлечена гипотетическим убийством.

По телевизору я видела, что, если заколоть своих жертв ножом, будет обильное кровотечение и борьба. Я также знала, что сила ничего не будет значить против Ката и Дениеля, поэтому мне нужно иметь элемент неожиданности.

Пистолет решил бы мои проблемы, но шум и отсутствие опыта в прицеливании потенциально могли привести меня к неудаче.

Все приводило к одному выводу… я должна действовать быстро и тихо. Я должна быть безжалостной. И это должно выглядеть как несчастный случай или оставаться тайным достаточно долго, чтобы украсть три жизни, прежде чем я буду убита в отместку.

Я не могу убить Бонни.

Пока нет. Сначала я должна убить Дениеля или Ката… потом ее.

Она будет моей последней.

― Тебе лучше идти. Я сомневаюсь, что она закроет глаза на опоздание, даже если ты не вписала встречу в свой календарь. ― Голос Фло сочился сарказмом. ― Новый день. Новая психологическая чума, которую нужно лечить.

Я прищурилась.

― Ха-ха. Не смешно.

Глубоко вздохнув, я положила телефон на край кровати.

― Думаю, у меня нет выбора.

Повернувшись к нему лицом, я собрала свои длинные волосы и завязала их в неряшливый хвост резинкой с запястья.

― Она хотя бы сказала, зачем?

― Разве я выгляжу так, будто распиваю с этой гребаной женщиной чай с пышками? ― Фло закатывает глаза.

― Все, что мне сказали, доставить тебя. ― Он поднял руки. ― И нет, у меня нет внутренней информации, как у юристов. На этот раз ты сама по себе.

Его взгляд скользнул по моему белому джемперу с филигранным морским коньком и джинсовой юбке.

― Я, эээ… не должен напоминать тебе о том, что то, что произошло несколько дней назад, должно оставаться в тайне… неважно, что она, эээ… сделает?

Мое сердце закрутилось в штопор.

― Что ты имеешь в виду? Она будет пытать меня?

Мне была знакома боль, но преднамеренное извлечение информации через мучения? Как долго я смогу это терпеть?

Он напрягся.

― Если она узнала, что ты что-то не договариваешь,… Я бы не стал исключать этого. ― Фло приблизился, вокруг его рта и глаз преобладало напряжение.

Я не единственная, кто страдает от бессонницы.

― Мне не нужно объяснять тебе…

― Насколько важно, чтобы те, кого нельзя называть, оставались мертвыми? Да, я понимаю.

Я положила руку ему на плечо.

― Я не буду сплетничать. То, что ты сделал, чтобы помочь им, заслужило мою преданность. Мой рот на замке.

Атмосфера в комнате стала тяжелой от серьезности.

― Я бы понял, если она сделает что-то, что заставит тебя рассказать.

Я побледнела.

― Думаешь, я сломаюсь? Я влюблена в него. Я, черт возьми, ни за что на свете не подвергну опасности их жизни.

Его плечи поникли.

― Хорошо. Извини, что давлю на тебя. Моя жизнь тоже на кону.

Я опустила руку.

― Я знаю. Ты сделал все возможное… только…

Я наморщила лоб. Детали часто были основной причиной грядущего краха. Фло и Жасмин освободили их, но теперь Джетро и Кес были в руках врачей, медсестер и людей, которые могут болтать.

― Только что? ― подсказывает Фло.

― Как тебе это удалось?

Он поджал губы.

― Что?

Я понизила голос до шепота.

― Перевезти их в подвал. Как…

― Легко. ― Он провел рукой по волосам, морщась от воспоминаний. ― Не думаю, что ты знаешь, сколько тайн живет в поместье. Сколько существует животных… которых разводят для разных целей.

― Что ты имеешь в виду?

― Ну, ты же видела фазанов для охоты, лошадей для верховой езды, собак для охоты. Но я сомневаюсь, что ты видела свиней.

Я делаю шаг назад. Свиней?

― Свиньи ― отличный способ избавиться от вещей, которые ты больше никогда не захочешь найти.

Мой рот приоткрывается.

― Прошу прощения?

За те месяцы, что я прожила в Хоксридже, я не видела ни одной свиньи.

― Где?

― Они скрыты для дела. Иметь несколько свиней при отсутствии свинофермы подозрительно в наши дни, благодаря фильмам о гангстерах, где подают, скажем, так, «альтернативную еду».

Я заломила руки.

― Ты хочешь сказать, что Кат скармливает своих врагов свиньям?

Мой желудок сжался, желая избавиться от этой информации.

― Дерьмо, он варвар.

Хуже того ― у него вместо души нечистоты.

Фло поднял бровь, не подтверждая и не опровергая этого.

― Что бы ты ни думала, это удобно.

Его голос понизился до шепота:

― Короче, Кат попросил меня избавиться от их тел. Только Кес и Джетро пришли ко мне в первую очередь. Они знали, что нечто подобное может случиться. В конце концов, они несколько месяцев играли со своими жизнями. Мы договорились, что я останусь в милости у Ката и сделаю все, что в моих силах, чтобы дать им второй шанс.

Я старалась говорить тихо, скрываясь от микрофонов, пытающихся записать наше предательство:

― Почему он не заметил, что они живы?

Он нахмурился.

― Что ты имеешь в виду?

Отойдя, я нахмурилась.

― Разве он не спрашивал, мертвы ли они? Разве он не опустился на колени, чтобы проверить, убил ли он своих сыновей?

Даже вопросы об этом превращали мою слюну в тошнотворную пасту. Как мог отец не помолиться над телами своих детей или не попрощаться с ними? Как он мог передать их останки слуге, не оглядываясь назад?

Потому что он чудовище.

Фло ухмыльнулся, в его глазах появился расчетливый блеск.

― Разве ты не рада, что он этого не сделал? Если бы он это сделал, результат был бы совсем другим.

Кровь застыла в моих жилах. Он прав.

С одной стороны хладнокровие Ката погубило Кеса и Джетро, с другой ― спасло их.

― Как только я вытащил их из гостиной, мне не составило труда доставить их туда, куда нужно. Кат не стал меня расспрашивать. Вообще-то, насколько мне известно, Жасмин отвлекла его и Бонни, крича о том, что желает отомстить тебе, ― его глаза потеплели. ― Эта девушка быстро соображает. Это был хороший отвлекающий маневр.

Да, она спасла меня от полного долга наследства.

Я должна быть добрее с Жасмин. Риск, на который она пошла, заставил бы замолчать любую женщину. Она была сестрой Джетро ― сильная, грозная и немного пугающая своим характером.

― После того, как я установил медицинское оборудование и вернулся из укрытия, доложил Кату, что дело сделано.

Он почесал затылок.

― Единственное, что его волновало, ― почистил ли я ковер.

Мое сердце разбилось под напором враждебности.

Кат больше беспокоился о предмете, чем о душах своих сыновей.

Абсолютная сволочь. Больной, извращенный урод.

Кто научил его этим качествам? Его милая старая матушка.

Бонни ― женская версия дьявола.

***

Мои руки сжались.

― Я услышала достаточно.

Бонни вызвала меня. Она пугала и запугивала меня, но ей не справиться с моей безмерной ненавистью. Мне хотелось бросить ее в котел и смотреть, как ее кости испаряются. Я хотела обезглавить ее и увидеть, как ее тело корчится в предсмертных судорогах.

Это станет реальностью ― моргнуть не успеешь.

― Отведи меня к ней. Нам пора поговорить.

― Чертовски вовремя, ― фыркнула Бонни, когда мы с Фло переступили порог.

Как только мои ноги в носках коснулись бледно-розового ковра владений Бонни, Фло вскинул на прощание подбородок и оставил меня, закрыв за собой дверь.

Совсем одни.

Возможность или невыгодное положение?

Она не могла причинить мне боль. Имен и оскорблений было уже недостаточно, чтобы подчинить меня.

К черту неожиданность и тайны.

Если у меня будет возможность, я ею воспользуюсь.

― Что ты можешь сказать в свое оправдание, девочка? Опоздание ― это несмываемый грех, который должен быть упразднен.

Бонни постучала своей тростью, как кошка взмахнула хвостом.

Независимо от того, сколько времени я провела в поместье, я сомневалась, что когда-нибудь смогу исследовать все комнаты и этажи, находившиеся здесь. Комната Бонни стала еще одним сюрпризом. Фло вел меня вверх по каменной лестнице, где располагались комнаты Жасмин и Ката, только чтобы спуститься к другому коридору и подняться по другой лестнице, покрытой извилистой красной ковровой дорожкой с созвездием единорога.

Расправив плечи, я опустила взгляд на сморщенную старуху передо мной.

― Мне нечего сказать в свое оправдание. Я была занята кое-чем важным. Я не могла позволить простому вызову выбить меня из колеи.

Она издала странный хриплый звук ― как ветер над пшеницей или призраки над кладбищем.

― Ты наглая маленькая…

― Беспризорница. Да, я слышала это раньше.

Я двигаюсь вперед, не спрашивая разрешения, осматриваю ее владения. Каждая клетка моего тела дрожала. Я была зла, напугана, в ярости, в ужасе. Лежа в темноте, поддерживая свое мужество и разжигая ненависть, я не была готова к очной схватке. Это было по-новому ― воплотить мои мысли в жизнь.

Теперь, когда я знала, что Джетро жив, мне было чем рисковать.

Будущим.

Джетро жив.

Я жива.

Мы можем жить вместе ― подальше отсюда.

Если я стану слишком дерзкой, то могу разрушить свои планы и свое будущее. Но если не буду противостоять им, то могу не заметить следующего долга ― точно так же, как я не обратила внимания на третий долг, пока не стало слишком поздно.

Я должна была сильной, но подготовленной, мстительной, но умной ― это было утомительно.

Комната Бонни оказалась не такой, как я представляла. Стены персикового цвета, белый камин и розовые цветы на потолке ― все говорило о соблюдающей законы бабуле, пекущей печенье.

Как может комната иметь стереотипное представление о пожилой бабушке, когда женщина все что угодно, кроме этого?

Отделка блестит золотыми обоями, вышитые крестиком картины украшают каждый дюйм стены, изображая шмелей, стрекоз и разноцветных бабочек.

Я ожидала увидеть на стенах орудия пыток и кровь ее многочисленных жертв.

Не это…

Я ненавидела эту комнату, потому что она заставляла меня сомневаться. Была ли она когда-то милой? Неужели стала таким жестокосердным динозавром из-за своего прошлого? Что сделал Кат с братом, чтобы превратить мать в такое чудовище?

Потому что это должно быть его рук дело. Что бы ни случилось с его братом, это попахивало мятежом и подлым предательством.

Это не имеет значения.

Она такая, какая есть.

И она заплатит за то, что сделала.

Бонни не произнесла ни слова, наблюдая за мной с характерной для Хоук внимательностью. Комната пульсировала от силы; покорение, исходящее от нее, и восстание ― от меня. Если бы наша воля могла сражаться, напряжение задохнулось бы от невидимых столкновений.

Я остановилась над каким-то овалом, пытаясь понять, богомол это или палочник.

― Жасмин сделала их для меня. ― Голос Бонни был сладко-ядовитым. ― Такая замечательная, послушная внучка. Это было частью ее обучения этикету.

Мои глаза расширились.

― Она все это сделала?

Бонни кивнула.

― Не только ты умеешь обращаться с иголкой и ниткой, девочка.

Щелкнув пальцами, так отчетливо напомнив мне своего внука, который находился в какой-то больнице, она сказала:

― Подойди ближе. Я не хочу кричать. И тебе нужно быть внимательной.

Мои носки легко скользнули по бледно-розовому полу, утопая в маленьком коврике из овчины, прежде чем остановиться рядом с Бонни Хоук. Мой нос сморщился от знакомого запаха розовой воды и слишком сладких кондитерских изделий. Мне не нужно знать ее диету, чтобы предположить, что она любит десерты.

Она была гнилой… как и ее зубы от употребления слишком большого количества сахара.

Мысленно я проклинала и проклинала ее, но внешне была спокойна и молчалива.

Делай что хочешь, ведьма. Этого будет недостаточно.

Она прищурилась, осматривая меня с головы до ног. Я позволила ей это, обратив свой взгляд в окно. Ее кресло стояло возле длинного стола, напротив свинцового стекла (прим. пер.: Свинцовое стекло ― особый вид стекла, содержащий не менее 24 % окиси свинца), с видом на южные сады Хоксриджа. Из фонтанчика для питья с изображением двух оленят, играющих на трубе, разлетались брызги. Красочные анютины глазки и другие цветы, которые расцвели буйным цветом, когда я только приехала, давно отцвели, сменившись скелетообразными кустарниками и серыми буднями зимы.

― У тебя есть какие-нибудь навыки в этой области?

Бонни указала на предметы, разложенные по столу. Множество сухих и свежесрезанных цветов украшали стол радугой из тычинок и лепестков. Розы, тюльпаны, лилии, орхидеи. Ароматы умирающей флоры помогали нейтрализовать тошнотворный запах Бонни.

― Нет. Я никогда не составляла букеты, если ты об этом.

Она поджала губы.

― Леди, не годящаяся для общества. Какими навыками, кроме шитья, ты владеешь? Просвети меня. ― Потянувшись за хрустальной вазой, она отломила кусочек зеленого пенопласта и засунула его на дно. ― Ну… давай, девочка. Не заставляй меня повторять дважды.

Какого черта здесь происходит?

Последние несколько дней были очень странными, как будто я застряла в зыбучих песках. Если я двигалась, они засасывал меня глубже в свои когти, но если оставалась неподвижной, они обращались ко мне, как к другу, ― держа меня на плаву в своих алчных частичках.

Что она имеет в виду?

Моя спина напряглась, но я заставила себя оставаться дружелюбной.

― У меня своя линия одежды. Я могу сшить любой предмет одежды. Мое внимание к деталям…

― Заткнись. Это все один навык. Один единственный талант. Легкомысленная карьера для такой шлюхи, как ты.

Не принимай ответные меры. Не попадайся на ее удочку.

Если ее целью было заставить меня сорваться, чтобы наказать, то она не достигла цели. Я училась у них, как вести боевые действия.

Я потерла поясницу, проверяя, на месте ли мой кинжал и готов ли к использованию.

Разве сейчас не самое подходящее время, чтобы расправиться с ней?

Мы были одни. За закрытыми дверями. Несмотря на то, что ранее я решила убить сначала Ката и Дениеля, я не могла упустить такую возможность.

Моя рука напряглась в согласии.

Сделай это.

Как будто почувствовав мои мысли, Бонни проворковала:

― О, Маркиз? Не мог бы ты зайти сюда, пожалуйста?

Тут же открылась невидимая мне дверь, замаскированная обоями в тон. Появился Маркиз, брат «Блэк Даймонд», с плечами, похожими на подводную лодку, и длинными сальными волосами, стянутыми в конский хвост.

― Да, мадам.

Дерьмо.

Глаза Бонни сверкнули.

― Ты не мог бы составить нам компанию, дорогой? Просто сиди тихо и не мешай. Там, хороший парень.

― Нет проблем.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

Я скрыла свой угрюмый взгляд, Маркиз сделал так, как она велела, и уселся своим громадным телом на изящный резной стул. Я была удивлена, что крошечные ножки не сломались под его весом.

― Итак, что мы обсуждали?

Бонни похлопала по губам свежей розой.

Я не знаю, как ей удается так хорошо читать язык моего тела, но это поставило меня в тупик. Я сглотнула, отпуская кинжал. Схватив лилию, я покрутила ее в руке.

― Ничего важного.

Бонни сверкнула глазами.

― О, вот тут ты ошибаешься. Это было очень важно.

Обрезав конец розы острыми ножницами, она воткнула стебель в зеленый пенопласт на дне вазы.

Она поймала мой взгляд.

― Это называется оазис (прим. пер. Оазис ― флористическая пена (губка)). Основа для создания букетов. Если бы ты приложила усилия, ты бы знала это.

Мою кожу покалывало. Зажатая между Бонни и Маркизом, я была лишена возможности действовать, а мой рот успешно заткнут.

Будь ты проклята, ведьма.

― Приложила усилия? Я работала до десяти вечера почти каждый день до того, как мне исполнилось двенадцать. Я окончила школу и колледж ― у меня не было свободного времени, чтобы иметь бесполезные увлечения.

Бонни повернулась на стуле. Ее глаза потемнели, щеки побелели.

― Следи за своим языком. Я не потерплю подобных оскорблений.

Ее маленькое тело было величественным и жестким. Не прерывая зрительного контакта, она встала со стула и двинулась вперед. Я стояла на месте, хотя каждая часть меня вибрировала от желания разбить о ее голову хрустальную вазу. Мы не разговаривали, расстояние между нами сокращалось. Для старухи она не была согнутой и дряхлой. Она двигалась медленно, но целеустремленно. Карие глаза острые и жестокие, красная помада намазана на тонкие губы.

― Ты получишь урок за свой рот, теперь, когда ты на попечении моего младшего внука.

Нет, если сначала я убью его.

Я сжала руки, высоко держа подбородок, Бонни ходила вокруг меня, как дряхлый хищник. Остановившись позади меня, она схватила мои длинные волосы.

― Отрежь их. Они слишком длинные.

Сжав колени, я по-прежнему стояла с прямой спиной. Она утратила способность запугивать меня.

― Это мои волосы, мое тело. Я могу делать с ним все, что захочу.

Она дергает за пряди.

― Подумай еще раз, Уивер.

Отпустив меня, она продолжила движение, остановившись передо мной. Ее взгляд остановился на моем подбородке. Разница в росте помогла мне смотреть на нее сверху вниз ― буквально и в переносном смысле.

Эта женщина была также искривлена, как ветви древнего дерева, но, в отличие от него, ее сердце почернело и высохло. Она прожила достаточно долго. Пора ей покинуть мир, оставив прошлое в прошлом.

Ее дыхание хрипело в старых легких, звучало ржаво и неправильно.

Шли минуты, мы наблюдали друг за другом, ожидая первого шага. Я была первой, кто сломался, но только потому, что у меня не хватило терпения в отношении Бонни.

Джетро жив.

Чем скорее я избавлюсь от Бонни, тем скорее смогу снова думать о нем.

― Говори уже.

Она замерла.

― Что говорить?

Мой позвоночник изгибается, приближая наши лица. Запах сахара и цветов вызывал рвотный рефлекс.

― Чего ты хочешь от меня?

Ее взгляд напрягся.

― Я очень многого хочу от тебя, дитя. И твое нетерпение не заставит меня ускорить процесс.

Схватив меня за запястье, она взяла со стола колючую розу и проткнула мою ладонь дьявольским цветком.

Я закусила губу, когда хлынула кровь.

Она усмехнулась.

― Это за то, что ты не умеешь составлять букеты.

Она отпустила меня. Вместо того чтобы бросить розу, я обхватила ее рукой, вонзая шипы глубже в свою плоть. Если я не могу выдержать дискомфорт от маленького укола, как я смогу выдержать большее?

Это мое оружие.

Приучая себя к боли, чтобы она не контролировала меня.

Кровь, теплая и липкая, потекла из сжатого кулака. Глубоко вздохнув, я протянула руку рядом с Бонни и изящно поместила розу в оазис, открыв ладонь и разбрызгивая капли крови на девственные лепестки и скатерть.

― Ууупс.

Лицо Бонни почернело, когда я вытерла оставшуюся багровую кровь о шикарный клочок ленты.

― Любой может собирать букеты, но нужна швея, чтобы превратить кровь в узор. ― Мой голос понизился, вспоминая, сколько ночей я резала себя ножницами или колола иглами. Я привыкла к боли в процессе творения.

Это не было исключением.

Мне было больно в процессе чего-то благородного ― борьба за свою жизнь.

― Ты больше не можешь меня пугать. ― Подняв вверх ладонь, показываю ее ей. ― Меня не пугает кровь. Меня не пугают угрозы. Я знаю, кто ты, слабая старуха, которая прячется за безумием, как будто это какая-то мистическая сила.

Маркиз встал со стула у стены.

― Мадам?

Взглянув на него, снисходительно улыбаюсь.

― Не вмешивайся в разговор двух женщин. Если она не может справиться с глупой маленькой ткачихой, то не имеет права делать вид, что это не так.

― Сядь, Маркиз.

Бонни тяжело дышала, глядя на меня.

― Я никогда не встречала кого-то настолько грубого и неотесанного.

― Ты, очевидно, никогда не обращала особого внимания на свою внучку.

Она грубая, как наждачная бумага, и жесткая, как сталь.

Жасмин могла лгать лучше любого из них, под всем этим шелком и глянцевым фасадом она превосходила меня силой характера в десять раз.

Зачем говорить об этом Бонни? Заткнись.

Бонни ткнула пальцем мне в лицо.

― Не говори о ней. Жасмин ― женщина красноречивая. Она умеет говорить на трех языках, играть на пианино, вышивать, петь и управлять старым поместьем. Она выше тебя рангом во всех смыслах.

Она одурачила тебя таким же чудесным образом, как и меня.

Мое восхищение Жасмин увеличилось в сто раз.

Если кто-то из нас и играл в эту игру лучше всех, так это Жасмин. Она была истинным хамелеоном, вешающим лапшу не только бабушке, но отцу и брату.

Она могущественный союзник.

Я не смогла сдержать гордыню и раздражение, чтобы не взболтнуть лишнего:

― Жаль, что ты не только дряхлая, но и сумасшедшая.

Тонкая рука Бонни ударила меня по щеке. Удар ее ладони о мою плоть ощущался как шлепок. Может, она и обладала силой речи и жестокостью, но когда дело доходило до физической расправы ― Бонни была хрупкой и слабой.

― Моя семья во всех отношениях затмевает твою. Жаль, что у тебя не было такого воспитания. Возможно, ты была бы более приятной компанией, если бы…

Я больше не могла слушать ее кудахтанье.

―Ты права. Жаль, что у меня не было никого, кто научил бы меня делать макияж, печь пироги или играть на музыкальных инструментах. Я уверена, что была бы счастливее и разностороннее, если бы росла с матерью. Но ты отняла ее у меня. Не искажай мое прошлое и не создавай впечатление, что я какая-то обездоленная девушка, которая здесь по милости твоей семьи, потому что это не так. Я твоя пленница и ненавижу тебя.

Я отступила от стола.

― Я ненавижу тебя, и ты заплатишь за то, что сделала.

Ее лицо исказилось от ярости.

― Ты неблагодарная маленькая…

― Я согласна. Я неблагодарная. Я была неблагодарна за то, что влюбилась в хорошего человека только для того, чтобы ничего не получилось. Я была неблагодарна за брата, которого обожаю, за отца, отчаявшегося после похищения жены. Но я не могу быть неблагодарной. Я обрела, бл*дь, твердость характера и собираюсь использовать его.

Маркиз шагнула вперед.

― Мадам. Только прикажите.

Я бросаю на них язвительный взгляд.

― Ты доказываешь, что Бонни слишком слаба, чтобы наказать меня.

― Хватит!

Бонни с громким стуком опустила трость на стол.

― Не смей называть меня по имени без моего разрешения!

― Тогда скажи мне, чего ты хочешь, чтобы избавить меня от твоего вида. Я не хочу оставаться здесь ни единой минуты.

Не заходи слишком далеко.

Бонни содрогнулась. Ее лицо побагровело, и на мгновение я понадеялась, что она умрет, ― просто упадет от повышенного кровяного давления или разрушенного эго.

Не дай себя убить из-за мелочности.

Мне предстояло достичь гораздо большего.

С трудом сглотнув, Бонни взяла трость обеими руками. Ее плотные юбки зашуршали, а древнее тело ощетинилось.

― Отлично. Я буду получать огромное удовольствие от этого.

Боже, меня тошнит. Я не хочу знать.

― Просто позволь мне уйти. С меня достаточно.

Бросившись к двери, я попыталась повернуть ручку, но она оказалась заперта. Воздух стал густым, слишком жарким. Я пропитала свой организм слишком большим количеством адреналина и теперь расплачивалась за это.

Расхаживая по кругу, я провела руками по волосам.

― Ты слышишь меня? Меня тошнит от тебя, и если ты меня не выпустишь, я начну блевать в твоем драгоценном кабинете.

Надвигалось головокружение, отбрасывая меня в сторону.

Джетро жив.

Он жив.

Мне тоже нужно оставаться живой.

Я сглотнула, мне нужен свежий воздух. У меня никогда не было клаустрофобии, но стены приближались, вызывая новую волну головокружения, заставляя меня наклоняться вперед, чтобы сохранить спокойствие.

Бонни, прихрамывая, подошла ближе.

― Ты никуда не уйдешь. Хочешь знать, зачем я тебя вызвала? Пришло время выяснить это.

Каждая клеточка призывала меня отступить, но я стояла, как вкопанная. Я отказывалась поддаваться страху. Сдержав тошноту и головокружение, я стиснула зубы.

Бонни указала тростью на стену позади меня.

― Давай. Посмотри туда. Ты хочешь, узнать, о чем я говорю? Ответы там.

Подозрение и злоба свирепствовали в моей крови, но я нашла в себе мужество повернуться к ней спиной, лицом к стене. Моя кожа покрылась мурашками, когда Бонни оказалась у меня за спиной ― как гадюка, готовая напасть, но потом мой взгляд остановился на нескольких нечетких фотографиях цвета сепии (прим. пер.: Сепия ― светло-коричневое красящее вещество, цвет присущий старым черно-белым фотографиям. Натуральная сепия изготавливалась из чернильного мешка морских моллюсков, каракатиц, кальмара). Фотографии, судя по их потрепанности, были очень старыми. Намного старше, чем Бонни.

Подойдя ближе, я осмотрела изображения. В коричневых и оранжево-желтых цветах нечеткой фотографии был изображен мужчина в меховой шубе с трубкой, из которой валил дым. Снежные сугробы скрывали часть Хоксриджа, делая его похожим на какой-то фантастический замок.

В нем что-то есть.

Я пристальнее вгляделась в лицо мужчины и замерла.

Боже мой!

Джетро?

Этого не может быть. Фотография была древней. Это не мог быть он.

Бонни встала рядом со мной, вытирая нос платком.

― Заметила сходство?

Я ненавидела то, что она заинтриговала меня, я ничего не хотела больше, чем притвориться незаинтересованной и безразличной. Мои губы сжались, отказываясь спрашивать то, что ей не терпелось сказать.

― Это прапрадедушка Джетро. Они похожи. Ты так не думаешь?

Похожи?

Они выглядели как один и тот же человек.

Густые блестящие волосы зачесаны назад со скульптурных скул и высоких бровей. Губы чувственные, но мужественные, тело величественное и сильное, даже руки мужчины были похожи на руки Джетро, нежно обхватившие трубку, словно это была женская грудь.

Моя грудь.

Мои щеки покрыл румянец, когда я подумала, какие у Джетро умелые руки. Каким хорошим любовником он был! Каким жестоким он мог быть, но и крайне нежным.

Мое сердце бешено колотилось, влюбляясь снова и снова, когда воспоминания обрушились меня.

Джетро, я скучаю по тебе.

То, что они были похожи, сделало нашу разлуку более болезненной. Кончики моих пальцев чесались, я хотела оставить отпечаток на фотографии, желая передать ему объятие ― дать ему знать, что я не забыла его. Что борюсь за него, борюсь за наше будущее.

Бонни влажно кашлянула.

― Ответь мне, дитя.

― Да, они похожи. Ужасно.

Мой взгляд остановился на других фотографиях, скрытых среди картин, вышитых крестиком. На одной фотографии весь домашний персонал стоял в порядке распределенной важности на крыльце перед Хоксриджем. Дворецкие и экономки, горничные и лакеи. Все смотрят в камеру, мрачные и ожесточенные.

― Это несколько оставшихся снимков после досадного пожара несколько десятилетий назад.

Бонни медленно двигалась вместе со мной, пока я переходила от фотографии к фотографии. Я не знала, почему меня это волнует. Это не было моим наследием. Но что-то подсказывало мне, что я собираюсь узнать нечто бесценное.

Я была права.

Еще две фотографии, прежде чем я поняла, о чем говорила Бонни.

Мой взгляд остановился на женщине, окруженной темной тканью, как будто она плавала в океане. Ее собранные в пучок волосы ниспадали с макушки благодаря белой ленте, глаза сияли от ее мастерства. В руках она держала иголку с ниткой, кружево рассыпалось вокруг нее, как снег.

Мне казалось, что я смотрю в зеркало.

Нет…

Мое сердце дрогнуло, отвергая этот образ, я не могла понять, как это возможно. Не в состоянии остановиться, одна рука потянулась к фотографии, обводя лоб и губы загадочной женщины, в то время как другая исследовала мой лоб и рот.

Я была абсолютной копией этой незнакомки. Зеркальное отражение.

Она ― это я… Я ее… В этом нет никакого смысла.

― Знаешь, кто это? ― самодовольно спросила Бонни.

Я отрицательно покачала головой. Не было ни даты, ни имени. Только женщина, находящаяся в гармонии, шьет.

― Это твоя прапрабабушка, Элиза.

Бонни погладила фотографию опухшими пальцами. Я хотела ударить ее по руке. Она была моей семьей, а не ее.

Не прикасайся к ней.

Почему в наших семейных альбомах нет фотографий Элизы? Почему мы не сохранили никаких записей или всеобъемлющей истории того, что случилось с нашими предками? Были ли мы настолько слабым родом, что предпочитали прятать головы в песок, чем учиться на ошибках прошлого и сражаться?

Кто мы?

Опустив руки, я глубоко вздохнула.

― Что ее фотографии делают на твоей стене?

― Чтобы напоминать мне, что история не в прошлом.

Я повернулась к ней лицом.

― Что ты имеешь в виду?

Взгляд карих глаз Бонни был острым и жестоким.

― Я имею в виду, что история повторяется. Достаточно просмотреть несколько фотографий разных поколений, чтобы видеть одного и того же человека, снова и снова. Пропускается несколько родословных; скулы другие, цвет глаз меняется, тела эволюционируют. Но потом появляется потомок, который бросает вызов логике. Он не похож на своих нынешних родителей и характерные черты не изменяются. О нет. Появляется точная копия того, кто жил более века назад.

Она оглядела меня с ног до головы, сморщив нос.

― Я не верю в реинкарнацию, но верю в аномалии, а ты, дитя мое, ― точная копия Элизы, и я боюсь, что у тебя такой же темперамент.

По коже побежали мурашки.

― Ты говоришь так, будто это плохо.

Я снова посмотрела на фотографию. Она выглядела свирепой, но довольной ― покорной, но сильной.

Она усмехнулась:

― Да, если ты знаешь историю.

Схватив меня за локоть, Бонни подтолкнула меня вперед, следуя хронологии фотографий Элизы и прапрадеда Джетро.

Когда я увидела двойника Джетро на снимках рядом с Элизой, по моей коже побежали мурашки.

― Как его звали?

― Оуэн.

Она остановилась у одной, где Элиза и Оуэн строго смотрели в камеру, позади них весенние бутоны, кусты роз и цветущие яблони в саду. Они оба выглядели обезумевшими, пойманными в ловушку, напуганными.

― Оуэн Харриер Хоук.

У тебя было такое же состояние, как у Джетро, Оуэн? Ты был первым, кто возненавидел свою семью? Почему ты ничего не сделал, чтобы изменить свое будущее?

Бонни отпустила меня.

― Я могла бы рассказать о том, что случилось с этими двумя, но пусть фотографии говорят сами за себя. Кроме того, что такое слова? Лучше один раз увидеть?

Она тихонько рассмеялась, когда я оттолкнулась от нее, впитывая образ за образом.

Медные и кофейные тона вели меня из одного конца комнаты в другой, следуя жалкой временной шкале истины.

Бонни была права. Фотографии говорили в тысячу раз больше, и, видя, что она навсегда запечатлена, заключена в тюрьму и увековечена, мое сердце еще больше погрузилось в отчаяние.

Элиза медленно менялась на каждой из них.

Я ахнула, наткнувшись на первый долг. Изображение цвета охры, где кровь была не красной, а обожженной бронзой, капающей из отметин от ударов плетью на нежной спине Элизы.

Как будто время сыграло со мной злую шутку, ударив меня по лицу, зная, что моя жизнь повторяется ― само мое существование идет по стопам другого человека, независимо от того, насколько уникальной я себя чувствовала.

Как тогда, когда Джетро пришел за мной.

В ту ночью в Милане, когда я узнала, что моя жизнь никогда мне не принадлежала. Что Джетро такой же должник, как и я. Что мы оба были пленниками запутанной предопределенной судьбы.

Мои конечности дрожали, когда я двинулась дальше.

На потускневшей фотографии был изображен Оуэн, стоящий с кнутом в руке после первого долга, мука искажала его лицо. Он был больше, чем предком Джетро ― он мог быть его идентичным близнецом. Вид другого мужчины, выглядящего таким противоречивым, вызвал слезы на моих глазах. Он попытался скрыть это, но выражение сожаления и привязанности вспыхнули сквозь нечеткую фотографию.

Мы были не единственными, кто влюбился.

Оуэн и Элиза бросили вызов границе между Уивер и Хоук и влюбились без памяти.

Фото за фото.

Суд за судом.

Их любовь углубляется и расцветает, но медленно разрушается со временем.

Второй долг и позорный стул. Элиза болталась на том же стуле, к которому была привязана я, под ней блестело черное озеро.

Третий долг в игорном доме. Оуэн сжал в кулаке игральные карты, рот плотно сжат и непреклонен, глаза умоляли об отсрочке.

Среди выплаченных долгов были личные фотографии. Фотографии шьющей Элизы, сидящей в саду, водящей пальцами по фонтану, смотрела в затянутое облаками небо, словно собиралась улететь. Были также тайные снимки, на которых Оуэн засунув руки в карманы, наблюдал за ней, на его лице застыло выражение извинения, печали, страдания.

Мы живем их историей.

Точная копия жизни двух людей, которая произошла несколько десятилетий назад.

Еще один пример того, что я ничем не отличалась от своих предков. У меня нет никакой надежды, чтобы изменить свою судьбу.

Я вздрогнула, когда Бонни отвела мои волосы, ее горячие, опухшие пальцы прижались к моему горлу.

― Видишь, дитя. Ты думаешь, что ты другая. Ты думаешь, что победила, завоевав сердце моего внука, но я была предварительно уведомлена.

Она взмахнула рукой в сторону временной шкалы, смело размещенной на ее стенах, словно драгоценности.

― Я видела, что случилось с моими предками до твоего появления. В тот день, когда я увидела сходство между Джетро и Оуэном, я изучила все материалы. Вооружилась задолго до того, как ты пришла к нам. Я знала, что ты не будешь вести себя хорошо. Знала, что это поколение не будет простым, я планировала должным образом.

Ее улыбка была игривой.

― Нет победителей, Нила. Обе наши семьи обречены на такие испытания, и только достойные могут наследовать.

Я потеряла дар речи.

Взяв меня за запястье, она подвела меня к последним семи изображениям, заключенным в одну замысловатую позолоченную раму.

― Изучи это хорошо, дитя. Это то, что случилось с Элизой, когда Оуэн был наказан за его нарушения. И это то, что случится с тобой.

Я зажала рот рукой.

Оуэна наказали? Его тоже убили?

Мои глаза горели, когда фотографии цвета сепии запечатлелись в моем мозгу.

Пытка за пыткой.

Несчастье за несчастьем.

Методы, о которых я не знала.

Варварские предметы, которые я даже не могла назвать.

На каждом изображении Элиза превращалась из свирепой, убитой горем женщины в призрак, покидающий мир.

Она ужасно страдала, подвергаясь травле, никто не мог долго это терпеть.

Моя душа оплакивала ее. Мой гнев вспыхнул из-за нее.

Бедная женщина. Бедная девушка.

Была ли это моя судьба? Стану ли я ею?

Сломаюсь ли я, в конце концов?

Бонни указала на нижнюю фотографию, где единственной видимой частью Элизы была ее голова. Ее тело окружал большой бочонок с шипами по бокам.

― Каждый из них… как мы это назовем… дополнительный сбор, который ты должна оплатить. Непослушание недопустимо ― ни от Уивер, ни от Хоук. Элиза наблюдала за смертью Оуэна и пыталась вернуть долг, убив его отца.

Она постучала по моему носу.

― Я подозреваю, что ты тоже хочешь так сделать.

Я задыхалась.

Нет… как она могла…

― Ты планируешь убить мою оставшуюся семью, Нила? ― Голос Бонни опустился до шипения. ― Позволь тебе сказать, ты никогда не добьешься этого. Только не мое мертвое тело.

Мой пульс взорвался в сверхзвуковых ритмах, кровь текла, готовая к бегству.

Беги!

Я должна быть как можно дальше. Далеко, очень далеко, где они больше не смогут прикоснуться ко мне.

Ее рука хлестнула меня по щеке, удар принес тепло и ясность.

― Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, дитя.

Выпрямившись во весь рост, она посмотрела мне в глаза.

― У меня есть новости для тебя. Какие бы планы ты ни строила, какую бы твердость характера, по твоему мнению, ты ни приобрела, и какую бы месть ты ни планировала ― забудь обо всем. Ты закончила, слышишь меня? Джетро мертв. Кестрел мертв. Здесь нет никого, кто спасет тебя, ― включая тебя саму. С завтрашнего дня ты начнешь расплачиваться за свои грехи. Ты покаешься, чтобы твоя душа была чиста, чтобы заплатить последний долг. Ты проиграешь, мисс Уивер. Так же, как Элиза проиграла много лет назад. Ты уже труп, и ты ничего, абсолютно ничего не можешь с этим поделать.