Чингисхан. Пядь земли

Глава пятая Дождь и тьма

— Скоро повеселимся!!! — восторженно воскликнул Хумул, воздев в небо топор.

Поводом для его радости послужили вернувшиеся с берега Дуная разведчики, ведущие с собой троих связанных пленников.

Восторженный вопль поддержали другие воины, но не все. Молодёжь, набранная перед походом, кричала громче всех, с нетерпением ожидая начала боевых действий, а более опытные воины были равнодушны, потому что знали, что в бою нет ничего хорошего. И Эйрих это знал, опыта в этом у него предостаточно, но люди таковы и он таков, что без боёв никак не получается.

Пленники были биты, о чём свидетельствовали многочисленные синяки, успевшие налиться тёмной синевой. Их выстроили перед Эйрихом, чтобы он посмотрел на них внимательнее и выбрал подходящего кандидата для «беседы».

Все трое пленных асдингов были бородаты и физически крепки, видно, что уверенно стоят на воинской стезе, но им просто не повезло оказаться на этом берегу Дуная как раз тогда, когда Эйрих приказал выставить скрытные дозоры, чтобы отловить пару-тройку пленных. И эти трое, освобождённые от пут, но безоружные, стояли перед Эйрихом, ожидая своей судьбы.

Минуты три он просто смотрел на них.

— Альвомир, — Эйрих указал на самого высокого и старого из пленных.

Гигант понял всё правильно, подошёл к указанному человеку и резко схватил его за шею обеими руками. Жертва начала дёргаться, схватилась за необъятные ручищи Альвомира, но тот равнодушно смотрел ей в глаза, ожидая, пока нехватка воздуха убивает крепкого воина. Спустя некоторое время, лицо вандала посинело, после чего он прекратил сопротивление и умер.

Присутствующий Лузий Публикола Русс неопределённо хмыкнул.

— Достаточно, — сказал Эйрих.

Труп упал на траву, а Альвомир вернулся на своё место по правую руку от Эйриха. Двое вандалов-асдингов стояли и ждали своей участи, но один из них, зим двадцати, с нескрываемым ужасом смотрел на тело товарища. Другой же воин пристально смотрел на Эйриха, в глазах его была решимость.

— Альвомир, — произнёс Эйрих и указал на храбреца.

И снова повторилось удушение жертвы руками гиганта. Когда бездыханное тело упало на траву, Эйрих перевёл взгляд на последнего вандала и молча смотрел на него.

— Ты остался совсем один, в окружении безжалостных врагов, — тихим голосом заговорил он, спустя некоторое время. — Как же тебе спастись?

Он знал, что вандальский язык очень близок к готскому, поэтому пленник должен его понять.

— Я лучше умру, чем опозорюсь, — не очень уверенно ответил асдинг.

Язык звучал несколько иначе, нежели готский, но недостаточно иначе, чтобы ничего не понимать. И пусть Эйрих впервые слышал вандальскую речь, он прекрасно всё понял, как и вандал понял его. Видимо, не зря говорят, что вандалы родственны готам и когда-то были с ними одним народом.

— Единственное, что я могу тебе обещать, если не заговоришь: ты опозоришься и умрёшь, — произнёс Эйрих.

Вандал молчал. Минута, две, три.

— Альво… — потерял терпение Эйрих.

— Стой, я заговорю! — дёрнулся вандал. — Я заговорю!

Это значило, что Эйрих ещё не разучился разбираться в людях. Двое убитых вандалов были опытными воинами, об этом говорили их руки и даже лица, а этот встал на воинскую стезю не очень давно, поэтому был не очень крепок волей и не привык к незримому присутствию смерти, всегда ходящей рядом с убийцами.

— Как тебя зовут? — спросил Эйрих.

— Гайзарих, — представился пленный.

— Расскажи мне свою историю, Гайзарих, — попросил его мальчик.

История не была длинной, потому что прожил Гайзарих всего девятнадцать зим, воином стал всего две зимы назад, пройдя испытание в дружину вождя Муритты. Его отправили за Дунай, вместе с десятью воинами, под командованием десятника Дразы, того самого, которого Альвомир задушил первым. Но сразу после пересечения реки на них напали, большую часть побили насмерть, а троих захватили живьём.

Целью отряда Дразы была разведка, проверка мест для развёртывания лагеря всего войска, а также прояснения осведомлённости римлян о готовящемся набеге на окрестные города и Филиппополь. Эйрих знал, что для римлян их планы секретом не были, но вандал искренне верил, что римляне ничего не знали, поэтому считал, что эта вылазка должна была быть лёгкой и безопасной прогулкой.

— Сколько воинов будет участвовать в набеге? — спросил Эйрих.

— Я не знаю, — ответил Гайзарих.

— Это неправильный ответ, — разочарованно вздохнул Эйрих.

— Это правда, я не знаю! — воскликнул вандал. — Мне никто не говорил!

— Хотя бы примерно, — Эйрих вытащил из ножен кинжал, тот самый, от которого умер гунн Улдин. — Это очень важно для тебя.

— Десятник Драза подчинялся сотнику Армогасу… — вандал начал соображать. — Я только слышал, что набег вождь обсуждал со всеми своими сотниками.

— Сколько сотников участвовало в этом обсуждении? — уточнил Эйрих.

Вандал крепко задумался. Он очень хочет жить, а его жизнь сейчас напрямую связана с точностью сведений, которые он передаст остготам. Эйрих точно знал, что предпочёл бы мучительно подохнуть, чем дать на заклание врагам своих соплеменников, но простые и слабовольные люди ценят свою жизнь превыше остального. Приспособленцев, готовых подставлять задницу всем, кто сильнее, среди людей полно и Гайзарих уже сделал свой выбор — ради собственной шкуры он готов пожертвовать чем угодно.

— Сорок или пятьдесят, — сообщил вандал. — Но я не знаю точно.

Эти сведения соответствовали всему, что слышал Эйрих от римлян, а также укладывались в аристотелевскую логику: меньшим числом крупный город можно и не взять, а это чревато полным провалом уже объявленных целей, что плохо для репутации вождя — люди могут и не знать о логике, но интуитивно следуют её законам. Некоторые из них, конечно же…

«Интересно наблюдать за тем, как тесно логика переплетается с нашей жизнью», — подумал Эйрих. — «Можно сказать, что это законы, по которым живёт всё сущее. И тот, кто знает эти законы, имеет преимущество перед всеми остальными. Греки когда-то были мудры».

Пятьдесят сотников — это около пяти тысяч воинов. У Эйриха их четыреста тридцать, но зато все облачены в римскую броню и вооружены римским оружием. Достаточно ли этого для отражения набега? Недостаточно, если атаковать в лоб.

— Ниман, пошли разведчикам весточку, чтобы они отходили от берега, — приказал Эйрих старшему дружиннику.

— Сделаю, — кивнул Ниман Наус и пошёл искать подходящих людей.

— Что ты задумал? — спросил Эйриха Иоанн Феомах.

О планах Эйриха было интересно услышать и наблюдателям от Соломона, поэтому Русс заинтересованно приблизился.

— Нужно сделать вид, что отряд разведчиков где-то затерялся или ушёл грабить римлян, — ответил Эйрих. — Пусть новые разведчики удостоверятся, что на этом берегу безопасно и можно начинать переправу. А дальше мы посмотрим.

— А с этим что? — спросил Хумул, указав на пленного вандала.

— Альвомир.

Дружина вождя Муритты, сына Аммата, спустила плот на неспешно текущие воды Донава. Вождь не знал, как эту реку называют римляне, возможно, что-то с окончанием «ум» или «ус», но это было неважно — сегодня асдинги пересекут эту реку и пройдут по землям нежных римлян раскалённым мечом.

Высокий и физически крепкий вождь, обладатель длинных светлых волос, пронзительных голубых глаз и окладистой бородки, по бокам заплетённой его женой в тонкие косы, стоял на берегу и с философским выражением лица смотрел на удаляющиеся плоты. Он был облачён в клёпанную римскую кольчугу, с которой убрали наплечники, вооружён гуннским мечом и держал за спиной круглый вандальский щит. Шлем его, берущий происхождение в восточных лесах и принадлежавший его покойному отцу, висел на поясе.

Если его затея завершится полным успехом, то он вернётся за Донав с богатой добычей, которая позволит купить расположение остальных вождей, причём не только вандальских. Над асдингами власть он уже получил, потому что остальные асдингские вожди и слова не смеют сказать поперёк его, но теперь предстояло пересечь границы мыслимого.

Улдин подох, говорят, от рук какого-то мальчишки, поэтому гунны сейчас делят владения и конца этой дрязге, пока что, не видится.[18]

Рано или поздно, конечно же, кто-то положит этой сваре конец, вновь объединив все земли под одной крепкой рукой, но сейчас, пока гуннам не до этого, пробил час Муритты.

— Узнали, что стало с Дразой? — спросил Муритта у сотника Армогаса.

Армогас — это уже поживший воин, начинавший во времена юности отца Муритты. Ростом сотник на полголовы ниже Муритты, но шире в плечах на полторы ладони — говорят, он был очень силён в свою молодость. Сейчас же этот седовласый воин должен задумываться о том, что пора уходить на покой, чтобы дело его продолжили старшие сыновья.

— Следов его отряда не обнаружили, — сообщил сотник. — Возможно, потерялись.

— Ты за него ручался, — вождь был крайне недоволен этой накладкой с разведчиками и не скрывал этого.

— Драза — надёжный воин, — вступился за своего подчинённого Армогас. — Я сам воспитывал его и точно знаю, что он не способен заблудиться меж трёх клёнов.

— Тогда где он? — вождь задал вопрос, на который нельзя дать правильный ответ. — А если его поймали римляне и на том берегу нас ждёт готовый к бою легион?

— Брунжо, родной брат Дразы, всё проверил — два дня они шерстили тот берег и не обнаружили никаких признаков римлян, — произнёс Армогас. — Отряд Дразы не оставлял следов, как ему и было велено, но Брунжо нашёл свежие остатки спрятанного костра недалеко от римского городка. И нет рядом никаких легионов, а за два дня кого-то пригнать римляне просто не успели бы.

— Думаешь, они пошли в город? — спросил Муритта.

— Не похоже на Дразу, — покачал головой сотник.

Новый плот, гружённый пятьюдесятью воинами, оторвался от берега.

— Тогда как это объяснить? — спросил вождь. — Армогас, я всё поставил на кон — если мы потерпим неудачу, то нас сожрут. Гелимер набирается уверенности и скоро бросит мне вызов.

Гелимер — вождь лакрингов, соседнего рода, считающий, что он годится на роль неофициального рикса вандалов. Он тупой, но хороший воин. А туп он потому, что считает, что гунны ничего не заметят. Он хочет просто объединить все вандальские роды под своей властью, но добровольно под него мало кто пойдёт, что означает затягивание объединения, а это означает, что у гуннов будет достаточно времени, чтобы это увидеть и отправить к праотцам всех, кто проявляет непокорство. Нужно неопровержимое свидетельство успеха. Что может быть лучше удачного набега на богатый римский город, чтобы доказать свой успех? Золото и серебро, роскошь римлян — это объединит все роды под рукой того, кто добыл всё это. Это должен быть Муритта, а не тупой Гелимер.

— Я понимаю, — кивнул сотник. — Но говорю тебе, что это не похоже на Дразу. И заблудиться он не мог…

— Как он относится к браге? — поинтересовался вождь.

— Как все: не дурак выпить, но не ставит её выше остального, — пожал плечами Армогас.

— Мы можем полагаться на Брунжо? — спросил Муритта.

— Он хороший разведчик, — ответил сотник. — Но Драза намного лучше.

Вождь не знал, как быть. Два дня они выжидали, что скажет Брунжо, отправленный на тот берег Донава. Десятник сказал, что там не было никого, никаких крупных сил римлян. Но римляне славятся своим коварством и хитростью.

Отец говорил ему, что с римлянами надо держать ухо востро, потому что если тебе кажется, что ты заключил с ними выгодную для себя сделку, знай — тебя в чём-то обманули. Многие считают, что римляне стали слабыми, но Муритта, бывавший в Константинополе, прекрасно осознавал, что они сильны. Сила, сложенная с коварством — это то, благодаря чему римляне владеют немыслимых размеров землёй и производят чудесные товары, кои часто прибывают на этот берег Донава с торговцами.

Спросил бы кто-то: «Почему тогда римляне не могут защитить свои города?» Муритта бы ответил, что гунны сильны, но сейчас заняты междоусобными дрязгами. Просто у римлян эти дрязги идут не первое столетие, но они всё ещё сильны. Сильнее, чем любое племя. Даже сильнее, чем гунны.

Был ли вождь восхищён достижениями римлян? Нет. Он считал, что у них слишком много изнеженных мужчин, слишком много мужеложцев, изобилие женщин, порочащих имена своих отцов, слишком много незаслуженной роскоши, а ещё от них не пахнет ничем, кроме благовоний. И ещё вера у них какая-то неправильная.

Муритта считал, что раз римляне обнажили свои границы, то кто он такой, чтобы не пересечь их?

Назад дороги уже нет. Утром была, но он уже дал приказ на переправу. Раньше надо было думать, а теперь отмена приказа будет воспринята как трусость, а это хуже смерти.

— Спускайте плот, — приказал вождь своим ближникам.

— Насчитали тысячи две, — сообщил Ниман Наус, сгоняя со своей лысины приземлившуюся туда муху. — Они ждут беды, поэтому сразу выставили усиленные дозоры.

— И правильно сделали, — усмехнулся Хумул. — Беда таится в лесах…

— Дозоры близко к лагерю? — спросил Эйрих.

— Недалеко, — кивнул бывший охотник. — Легко и тихо порежем их, если погода будет оставаться такой же.

— Переправу уже прекратили? — уточнил Эйрих.

— Прекратили, — кивнул Наус. — Но две тысячи — это всё равно слишком много, чтобы атаковать в лоб.

— Атаковать в лоб придётся, — ответил на это Эйрих. — Но мы будем делать это по-умному, а не как всегда. Аравиг!

К скрытному костру, заставленному со всех сторон плотными щитами из еловых веток, приблизился один из дружинников Эйриха.

— Да, претор? — приложил кулак к груди дружинник.

— Вы всё приготовили? — спросил у него Эйрих.

— Да, претор, — ответил он. — Ветер постоянно дует с юга.

— Хорошо, — кивнул ему Эйрих. — Иди к месту и предупреди всех, я пошлю гонца, когда придёт время.

— Слушаюсь, претор, — снова приложил кулак к груди дружинник.

Солнце ещё не зашло, слишком светло, чтобы начинать, поэтому Эйрих решил, что следует выждать погружения мира в непроглядную тьму. Погода помогала ему сегодня, потому что небо затянуто густыми облаками, окрашенными сейчас практически в фиолетовый цвет. Скоро Солнце погрузится в землю и настанет то, ради чего Эйрих гонял своих воинов днями и ночами.

Ночной бой — это особое искусство, которому нельзя научиться при солнечном свете. Выдающиеся полководцы, одерживающие блистательные победы под Солнцем, зачастую мало что могут под Луной. Темучжин был из тех, кто предпочитает видеть поле боя и потому избегает ночных боёв. Это не значило, что он не умеет сражаться ночью, но также не значило, что он это любит.

«Во тьме очень много непредсказуемого», — подумал Эйрих. — «Но иногда это можно обернуть в свою пользу».

— Альвомир, ты где? — позвал он своего верного подопечного.

— Я здеся, деда, — ответил гигант, вышедший из-за щита из веток.

— Надел броню? — спросил Эйрих, разворачиваясь к нему.

— Да, деда, — подошёл к нему Альвомир.

Броню ему делали долго, потому что заказ Эйриха был нетипичным для готских кузнецов, но зато результат был на загляденье. Вместо обычной кольчуги, использование которой сильно упростило бы эту затею, кузнецы были вынуждены применить толстые стальные пластины, скрепляемые между собой не менее толстыми кольцами. Кое-где пришлось применять кольчужные элементы, но эти элементы были двухслойными и из самого качественного материала. Броня закрывала Альвомира с шеи до ног, а на голову ему надевался толстый каркасный шлем со стальной личиной. Его и до этого было тяжело убить, потому что он сильный и достаточно умелый воин, но в этой броне он был практически неуязвим, ведь даже сапоги ему сделали из сегментов крепкой стали.

В руках Альвомир держал тяжёлую секиру, лезвие которой было надлежаще закалено, чтобы иметь способность разбивать мечи и броню.

Всё это обошлось Эйриху очень дорого, но он не жалел ни об одной затраченной монете.

— Ленты все повязали? — спросил он у Нимана Науса.

— Все, кому дорога голова, — усмехнулся тот.

Красные ленты на правых плечах воинов — это то, что поможет Альвомиру отличать своих от чужих. Если ленты нет, значит Альвомир может стукать этого человека секирой по башке, что безальтернативно летально. Эйрих предупредил гиганта, чтобы тот думал, прежде чем бить, но когда Альвомир увлекается, думать — это последнее, что он делает. Эйрих надеялся, что гигант не будет убивать своих.

— Красная лента вот здесь, — Эйрих указал на своё правое плечо, — это свой, бить нельзя. Понял меня?

— Ты уже гаварил, Эрик, — пробубнил Альвомир. — Не тупой я, панимаю.

— Если не убьёшь никого из наших, можешь не сомневаться — куплю тебе тридцать самых вкусных лепёшек и горшок самого лучшего мёда, — пообещал Эйрих.

— Ы-ы-ы, хы! — обрадовался гигант. — Мёд! Лепёшки!

— Поэтому в твоих интересах не убивать людей с красными лентами, — произнёс Эйрих. — Пока садись у костра, посидим, подождём.

Альвомир сел рядом с дремлющей Эрелиевой. Хумул примостился у костра и достал из котомки вяленое мясо.

Эйрих посмотрел в небеса. Судя по облакам, ночью будет дождь. Скорее всего, с грозой. В прошлой жизни, благодаря паре сломанных костей, он узнавал об изменении погоды сильно заранее, а теперь приходится полагаться на приметы. И видит Тенгри, он хотел бы быть вынужденным всю оставшуюся жизнь в этом вопросе полагаться только на приметы…

— Расскажи какую-нибудь историю, Эйрих, — попросил бывший охотник.

— О чём именно ты хочешь услышать? — уточнил мальчик.

— Ну, в тот раз ты рассказывал о этом… — Хумул покрутил кусочком вяленого мяса перед своим лицом. — Который будто бы не император, но с властью императора. Как же его?..

— Принцепс Октавиан Август, — напомнил Эйрих.

— Да-да, о нём! — заулыбался бывший охотник.

— Ты упоминал о невероятной броне, которую делали римские мастера, — произнёс Ниман Наус. — Будто бы её нельзя было пробить ни копьём, ни мечом, но что-то я не заметил ничего такого на тех римлянах, которых мы, без обид Иоанн, побили в бражном доме.

— Да ничего, — махнул рукой сидящий на бревне Иоанн Феомах. — Я виноват в их гибели больше всех.

— У Вегеция в «Эпитоме военного дела» написано, что легионеры сейчас идут в бой без панцирей и шлемов, но мы видели, что у них есть шлемы и кольчуги, что означает, что раньше брони их были лучше, — сказал Эйрих, решивший увести беседу с небезопасной тропы взаимных упрёков и обид. — У принцепса Октавиана Августа я читал, что он позаботился о своих верных легионах, принудив всех римских бронных мастеров делать латные панцири, дабы оснастить ими каждого легионера и преторианца.

— Преторианцы — это кто? — поинтересовался Хумул.

— Это тема для отдельного рассказа, — усмехнулся Эйрих.

— И что, легионеры прямо неуязвимые были? — с недоверием спросил Ниман Наус.

— Говорят, что их броню не могли пробить ничем, — пожал плечами Эйрих. — Но даже такие легионы, с воинами в латных панцирях, разбили германцы в Тевтобургском лесу. Поэтому главный урок, который мы должны усвоить: превосходство в качестве и количестве воинов не даёт тебе абсолютного преимущество и если у тебя задница вместо головы, то ты погубишь всех своих воинов и себя.

— Как римляне в том ущелье, — нашёл аналогию Хумул. — Они были сильнее и в большем количестве, но мы их победили.

— Потому что Эйрих перехитрил их командира, — констатировал Ниман Наус, а затем посмотрел на мальчика. — Теперь я верю, что от твоих книжек есть толк. Эх, жаль, что мне уже поздно учиться читать…

В прошлой жизни Темучжин тоже так считал. Если бы он не был убеждён в этой глупости, то, быть может, успел бы достичь куда большего.

— Зря ты так, — покачал головой Эйрих. — Учиться не поздно никогда. И уж поверь мне: чем больше ты не узнаешь, тем хуже потом будет тебе же. Всегда надо узнавать новое, особенно, когда речь идёт о твоих врагах — этому учат римляне.

— Это чему они научились? — недоуменно спросил Хумул. — Как лучше жрать фаршированных белок?

— Они всегда учились у своих врагов, — вздохнул Эйрих. — Германцы использовали топоры, не видящие особой преграды в кольчуге, ранее позаимствованной римлянами у галлов — римляне делают латный панцирь. Даки используют отрубающие руки косы — римляне делают наручи из стальных колец. Встретившись с парфянами, римляне переняли у них тяжёлую конницу, закованную в броню. Проблему лучников они решить не могли, потому что в легионе им не нашлось подходящего места, из-за чего они придумали плюмбаты, позволяющие быстро проредить строй атакующей конницы или не покрытой бронёй пехоты.

— А мы учимся? — спросил Ниман.

— Пока что нет, — вздохнул Эйрих. — Я слышал слова стариков, слышавших слова своих стариков: готы сейчас воюют так, как воевали при рейксе Остроготе. Это нужно изменить. И мы это изменим.

— Как? — спросил Ниман.

— Нужно перенимать воинские умения древних, — ответил на это Эйрих. — Нынешние римские легионы — блеклая тень тех, что были при принципсе Октавиане Августе. Вегеций, в своей книге, пишет о том, какими были древние легионы и как именно это было достигнуто. Если мы сможем создать что-то подобное из готского воинства — мы станем непобедимыми. Это потребует много денег, затратит много наших сил, но цель оправдывает любые средства. Выстоим и выстроим — мир будет у наших ног.

— Как всегда у Эйриха — нужны деньги, — разочарованно вздохнул Хумул. — Если бы можно было просто достать много денег, мы бы и здесь неплохо устроились. Когда есть много денег, везде хорошо.

— Деньги сами по себе ничего не значат, — произнёс Эйрих. — Важнее то, что на них можно купить.

— Так в чём была сила древних легионов? — заинтересованно спросил Ниман. — В неуязвимой броне? Может, в числе воинов?

— Расскажу после того, как закончим с налётчиками асдингов, — улыбнулся Эйрих. — Уже достаточно стемнело. Хумул, отправь гонцов к Аравигу, скажи, чтобы начинали. Всем проверить снаряжение и строиться!

— Чувствуешь запах? — обеспокоенно спросил Муритта у своего телохранителя, Обада.

— Дымом воняет, — принюхался телохранитель. — Не к добру это…

Выйдя из шатра, Муритта огляделся.

Вокруг непроглядная ночь, небо закрыто облаками, моросит мелкий дождик, грозящий перерасти в ливень. В воздухе пахнет свежестью и грозой. Мелкие капли воды падали на лицо смотрящего в небо вождя. Вспыхивает молния, а затем раздаётся раскат грома. Вспышка позволила увидеть, что воздух вокруг заволочен туманом. Нет, не туманом, а дымом. Весь лагерь в дыму и во тьме.

— Что-то горит в лесу, — Муритта непроизвольно схватился за меч.

— Может, молния подожгла? — предположил Обад. — Такое бывает.

— Не вижу зарева пожара, — покачал головой вождь. — Это римляне что-то задумали… Я так и знал, что не могло быть просто!!! К оружию! Сотники, строить воинов в центре лагеря!

Поднялась суета в темноте. Вспышки молний позволяли видеть бегающих туда-сюда людей, а также очертания походных шатров.

— Доставайте факелы!!! — громогласно скомандовал Муритта. — Я хочу, чтобы весь лагерь был освещён как днём!!! Где дозоры?!

— Отсырел, сукин… — зачиркал кресалом по кремню один из воинов.

— Жаровня в шатре, тупица! — крикнул ему начавший злиться вождь. — Быстрее!

Факелы загорались в десятках рук, мокрый мрак рассеивался по всему лагерю, что придавало Муритте уверенности. Правда, всё в едком дыму, поэтому видно недалеко.

А затем из темноты начали прилетать одиночные стрелы.

Вот воин из ближников, только что поджигавший факел в жаровне, поймал стрелу в грудь. Кольчуга выдержала попадание, но воин уронил факел.

— В укрытия! — распорядился Муритта.

Он никому бы не признался, что не готов к такому. Ночью он никогда не воевал, предпочитая лить кровь при свете дня. Отец предупреждал его, что бывают враги, использующие всё, что даёт природа: местность, погоду, даже смену дня и ночи, но Муритта, как-то пробовавший тренировать своё воинство ночью, потерпел сокрушительное поражение как учитель и полководец. И сегодня это слабое место может послужить причиной его погибели, потому что видно было, что римский командир, явно, знает, что делает.

Стрелы прилетали нечасто, но всегда в носителей факелов. Муритта понял, что из-за дыма враг тоже не видит происходящего в лагере, поэтому стреляет по свету. И стрельба эта была результативной — ранено уже трое.

— Кха-кха! Вождь! — подбежал к нему кашляющий от дыма Армогас. — Что будем делать?!

— Занимаем оборону! — выкрикнул вождь. — Строиться в центре лагеря! Стена щитов!

Стрелы продолжали прилетать, поражая воинов с факелами. Ущерба от этого мало, потому что вождь быстро понял, что стреляет либо один, либо двое лучников, судя по частоте прилёта стрел.

— Держи факел подальше от меня! — предупредил Муритта примчавшегося к его шатру воина.

Но его слова были напрасны, потому что невидимый лучник прислал стрелу прямо в лицо воина. Настоящий мастер, способный прицельно стрелять сквозь дым.

Пока воины собирались в стену щитов, Муритта сбегал в шатёр за своим мечом и щитом.

Когда он вышел из шатра, дым снаружи стал ещё гуще, отчего было тяжело дышать и практически ничего не было видно.

Увидев сквозь дым силуэт построения, а также множество факелов, вождь направился туда и споткнулся о что-то мягкое, лежащее на земле. Упав в грязь, он чуть не порезал лицо о свой меч. Встав на ноги, Муритт перешагнул через труп, стёр с лица грязь, после чего продолжил идти к своим.

Римляне, как оказалось, готовы драться во тьме, но это их единственная надежда — легионов поблизости нет, поэтому воинов у них, максимум, тысяча, а этого недостаточно, чтобы штурмовать лагерь, полный готовых к бою воинов.

— Зубы обломаете… — процедил Муритта, становясь в строй.

Эйрих выпустил последнюю стрелу, после чего удовлетворённо пронаблюдал, как факел падает на землю, вместе с носителем.

Кольчуг у асдингов мало, большая часть воинов имеет в собственную защиту только щиты и шлемы, поэтому стрелы, в большинстве своём, поражали незащищённую плоть. У Эрелиевы дела обстояли чуть похуже: она стреляла не так метко, как Эйрих, но даже при недостатке навыка она иногда попадала в кого-то. Пусть два лучника не могут повлиять на исход предстоящей битвы, но их достаточно, чтобы попортить кровь.

— Потушили? — спросил Эйрих, увидев подходящего Хумула.

— Кое-как, — недовольно ответил тот, после чего похлопал по рукавам поддоспешника. — Весь дымом провонял…

Способ, которым Эйрих решил покарать асдингов сегодня ночью, был недешёвым, но эффективным. Он закупил у римлян дёготь, целых десять амфор. Как известно, дёготь разгорается плохо и сильно дымит. Эйрих знал об этом ещё в прошлой жизни, поэтому решил использовать дымовые свойства дёгтя в бою — на это его натолкнул способ, которым он одолел сотню элитных римских воинов из палатинской ауксилии. Он подумал тогда: а что если сделать больше дыма, чтобы можно было использовать его даже в открытом поле? Идея с дёгтем — ответ на этот хороший вопрос.

Дождь почти ни на что не повлиял, потому что свежее сено, облитое дёгтем, было прикрыто навесами. Телеги, подведённые поближе к лагерю асдингов, сгорят, но Эйрих считал это малой ценой за победу. Лучше телеги, чем лишние воины.

— Наверное, им очень паршиво там находиться, — произнёс Хумул с усмешкой. — Когда атакуем?

— Когда станет чуть менее дымно, — ответил Эйрих, а затем перевёл взгляд на Науса. — Воины на местах?

— Да, ждут, — ответил тот. — Мы всерьёз будем атаковать две тысячи воинов четырьмя сотнями?

— Всерьёз, — улыбнулся Эйрих. — Атака по сигналу.

Инцитата использовать нельзя, лошади плохо годятся для ночных боёв, поэтому Эйрих сегодня сражается пешим.

— Вперёд, — приказал он, вытащив топор из перевязи.

Назначенный для этого воин сдёрнул пропитанную дёгтем ткань с костра, расположенного на вершине деревянной башенки. Факел поджёг сухую древесину, облитую маслом. Со вспышкой пламя взметнулось к небу. Сигнал к атаке подан.

Эйрих присоединился к сотне воинов, готовых к штурму.

Четыре группы, по две с севера и юга, двинулись вперёд, на асдингов, большая часть из которых ещё не успела прийти в себя.

— Тревога! Римляне!!! — заорал кто-то.

Дозоры вырезаны тихо, судя по тому, что вандалы поняли о совершаемом нападении только когда запахло дымом.

Но готы уже были слишком близко, поэтому раздался слитный воинский клич и в лагерь ворвались сотни готовых убивать воинов.

— Держись у меня за спиной, сестра! — бросил Эйрих через плечо.

Эрелиева, вооружённая луком, нервно кивнула, но брат этого не увидел.

— Ломи! Бей! — завопил Хумул, после чего первый отряд, возглавляемый лично Эйрихом, врезался в слишком поздно начавших перестроение вандалов.

Ограниченный в манёврах строем, Эйрих принял на щит не очень умелый удар топором, после чего дёрнул своим топором вражеский щит. Опытный воин бы знал, что делать в таком случае, но вандальский воин упустил шанс на выживание и получил в грудь копьём.

Враги не успели поставить нормальный строй, поэтому в первые минуты схватки потеряли очень много людей, оказавшихся не готовыми к столь решительной и молниеносной атаке.

Натиск оказался чрезвычайно успешен, потому что атака проводилась совсем не с той стороны, с которой ожидали вандалы, а если точнее, то не с тех сторон.

Пахло кровью и дымом.

Резервов Эйрих не оставлял, потому что сейчас происходит не тот тип войны, к которому здесь все привыкли. Ведь он даже не ставил целью абсолютную победу над вандалами.

— Бей! Режь! Руби! — доносились восторженные выкрики Хумула.

— Ут! Ут! Ут! Ут! — доносился со всех сторон древний боевой клич.

Даже Эйриху стало слегка не по себе от этого замогильного звука, словно доносящегося прямиком из Хельхейма… Как бы громко не кричали проповедники о том, что готы, все как один, благочестивые ариане, прошлое из головы не выкинешь.

Задачей воинов было нанесение максимума потерь, чем они и занимались, а Эйрих не отставал. Покалечить так, чтобы враг не смог стоять на ногах, ранить так, чтобы он не мог продолжать бой — убивать необязательно, но обязательно, чтобы после боя у вандалов осталось очень много раненых и калек.

— Ублюдок… Сука… — процедил бородатый вандал, правое плечо которого разрубил Эйрих.

Вынув топор из раны, мальчик принял на щит ослабленный удар от своей жертвы, после чего завершил всё горизонтальным ударом в шею, над опущенным щитом.

Противники никак не могли собраться и начать отражать атаку, их командир утратил бразды управления своим войском, что вело к катастрофическим последствиям.

Да, их около двух тысяч, было до атаки. Теперь же численность асдингского войска стремительно сокращается, причём так быстро, что Эйрих даже начал задумываться об окончательной победе…

Кашель, звон металла, рёв и предсмертные крики.

Топор Эйриха стал скользким от крови, а кровавая корка на лице уже начала засыхать и облупляться.

В отличие от вандалов, готы действовали с конкретной целью, делящейся на задачи — Эйрих подсмотрел это у принцепса Октавиана Августа, любившего и умевшего делить цель большую и недостижимую на множество малых, но достижимых задач.

И вот они прорвались к центру лагеря, не позволив вандалам вновь собрать строй воедино и начать отражать атаку. Останавливаться нельзя, потому что каждая минута передышки для вандалов — это сокращение шанса на успех для готов.

Разделив лагерь на две части, остготы встретились в центре, после чего разошлись налево и направо, рассекая хаотичные скопления вандалов уже на четыре части. Всё это сопровождалось непрерывном убийством всех встреченных противников, не имеющих на правом плече красной повязки.

Эйрих уже не знал, скольких убил, может, человек двадцать, это если не считать тех, кого он подстрелил из лука.

Тут сквозь дым стало видно силуэт относительно ровного построения.

— Наус, два десятка вправо! — скомандовал Эйрих. — Хумул, два десятка влево! Остальные — за мной!

Указанные подразделения, ведомые старшими дружинниками, начали обход, а Эйрих повёл остальных в лобовую атаку. По левую руку от него шёл Альвомир, очень результативно разрубающий врагов своей тяжёлой секирой, а по правую Аравиг, подающий надежды дружинник.

Вандалы предупреждающе заорали, увидев вал покрытых металлом вооружённых тел, стремительно приближающихся к их стене щитов.

Альвомир, обогнав остальных, подлетел к стене щитов и нанёс вертикальный рубящий удар, разрубая понравившийся щит яркой расцветки и руку владельца этого щита. Душераздирающий вопль, а затем гигант, проигнорировавший нанесённый откуда-то слева тычок копьём, начал ускоренную рубку, нанося выверенные и быстрые удары по всем врагам, что оказались у него в ближайшем доступе.

Натиск гиганта был поддержан остальными готами, а спустя несколько десятков секунд после столкновения во фланги стены щитов врезались отряды Науса и Хумула.

Эйрих успел убить лишь двоих, когда построение вандалов перестало существовать и уцелевшие вражеские воины бежали, бросив оружие.

Дым ещё не осел, хотя телеги уже давно потушили. Дегтярная вонь раздражала глотку, Эйрих уже чувствовал лёгкое головокружение, но что тогда ощущают вандалы? И в этот момент, когда покашливающий Эйрих наносил удары по лежащему вандальскому воину, пытающемуся укрыться за сжимаемым обеими руками щитом, его посетила идея. Нет, не идея, а ИДЕЯ.

Но эту идею он отложил на время после боя, как бы ему ни хотелось начать обдумывать её сейчас, после чего полностью погрузился в сражение.

Вандалы выступили позорно, сумев создать лишь несколько очагов сопротивления, после чего бросившись в повальное бегство.

Эйрих даже не рассчитывал на то, что удастся так легко сломить их боевой дух, но был искренне этому рад.

Задымление постепенно сходило на нет, вместе с сопротивлением асдингских воинов. В один момент, Эйрих обнаружил, что спереди нет врагов и видно краешек рассветного солнца, восходящего из-за пихт и буков.

— Надо выпить, — произнёс подошедший Ниман Наус.

— Сначала выставить охранение, посчитать и обобрать трупы, собрать оружие и доспехи, а также вычистить лагерь от всех ценностей, — распорядился Эйрих. — Потом мы уходим в Филиппополь, а там уже можно выпивать. На враждебной земле никакой браги.

— Да понял я, понял, — разочарованно махнул рукой старший дружинник. — Пить нельзя, баб нельзя — что за жизнь вообще? Успокаивает только одно — платят хорошо…

— О, слышу звон монет! — пришёл Хумул.

Броня его была покрыта кровью, в руке окровавленный топор, а щит обзавёлся десятком пробоин от копий и топоров.

— Объяви всем, что в честь славной победы выплачу каждому воину по пять силикв единовременно, — решил Эйрих соответствовать своему прозвищу. — И это не считая ежедневной оплаты.

— А вот так мне нравится! — заулыбался Ниман Наус. — Эйрих Щедрый! Эйрих Щедрый! Эйрих Щедрый!

— Эйрих Щедрый! Эйрих Щедрый! Эйрих Щедрый! — поддержали окружающие воины.

Над задымлённым лагерем, усеянным трупами, разносились славословия в честь Эйриха, а выжившие вандалы стремительно бежали к Дунаю, чтобы сообщить о полном уничтожении первого переправившегося отряда и легионе римлян, поджидавшем наивных асдингов в засаде.