Читаю «Слово о полку...»

В гостях у Д. С. Лихачева

Есть хранители родников, редких озер.

Есть домик, в котором хранится ключ от Волги — ее первого родника.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев — один из старейших хранителей истоков нашей великой литературы, «Слова о полку Игореве» и других духовных родников.

После трудной зимы и тяжелой операции он медленно выздоравливал, и я боялся этой встречи, слабого голоса и потухших глаз... А увидел блестящие глаза и услышал юношеский голос. Как и до болезни, Лихачеву все было интересно... О «Слове» мы не говорили.

Я рассказал ему, как рыбачил на Соже и на Припяти. Руками ловил в протоках раков, а сороки у меня их воровали. Отойдешь на десять шагов — сороки тут же налетают, и, пока добежишь, одни панцири на песке, расклеванные. А ворон-крумкач с двумя своими товарищами умудрился открыть стеклянную банку с мясом, плотно закрытую пластмассовой крышкой. Я услышал шум, крики — это они спорили, как открывать; подошел к стоянке и все увидел.

— Если о вороне не думаешь, на нее можно наступить, близко подпускает к себе, — весело рассказывал Лихачев. — А только подумаю о ней враждебно или согнусь, словно хочу поднять камень, — сразу улетает. Другие птицы так не реагируют. Вещая...

Я представил академика Лихачева, почетного доктора Торуньского, Оксфордского, Эдинбургского университетов, члена Болгарской, Австрийской и других академий наук, разговаривающего с вороной где-нибудь на тропе в Комарове, и подумал о том, что маску солидности не носили ни Пушкин, ни Толстой... Большие люди никогда не были недоступными, важными.

Сидели допоздна. В Ленинграде уже ворожила белая ночь. С непривычки я совсем забыл о ней и засиделся в гостях до звезд. Я еще не знал, что астрономы Крымской обсерватории Людмила Ивановна и Николай Степанович Черных открыли несколько малых планет. Одну из них назвали «Кириллом и Мефодием». А другой, которая между Марсом и Юпитером, присвоили имя Д. С. Лихачева.

О чем он думал, когда узнал об этом? Может, о смысле земных названий в космосе — пока существуют наш общий разум, язык, имена...

Между Марсом и Юпитером мерцала невидимая планета, а рядом светились глаза человека, который живет на русской земле, чтобы продолжать ее некичливую славу.

Вокруг него в пространстве мировой культуры движутся тысячи комет и светил. Восемьдесят пять лет образовывалась эта планета, притягивая из сумеречных веков страницы древнерусских летописей, освещая их чутким светом изначального понимания и прочтения. О Святославе или Всеславе Полоцком он говорит так, как мы говорим о своих современниках, соседях, знакомых... Никаких академических знаний тут не хватило бы. Он знает больше, чем может знать беспрерывно читающий человек, потому что к избранным образование приходит и во сне. Подозреваю, что академик Лихачев — поэт, хотя и не пишет стихов (ведь многие пишут стихи, хотя они не поэты).

Поражает свобода его передвижений во времени и пространстве. «Слово о полку Игореве», Андрей Рублев, Епифаний Премудрый, Толстой, Достоевский... Перевернутая в канале блоковская строка «Ночь, улица, фонарь, аптека» — «Аптека, улица, фонарь».

На моем столе письмо из Парижа. «Пришли „Заметки о русском”», — просит мой друг, почитатель Лихачева. А в это время пишется новая книга — о культуре садов!

Кто так глубоко проник в прошлое, тот по необъяснимому закону соразмерности столь далеко видит и будущее нашей культуры. Может, потому и взгляд его так тревожно внимателен. И речь по-детски чиста. И худые руки, познавшие в свое время тяжесть мерзлой земли, не делают ни одного лишнего движения в воздухе. Только вдруг блеснут глаза, когда грубо прилепишь слово, будто мокрой глиной шлепнешь в неоштукатуренную стену.

Притягивает и обязательность по отношению к слову, особое понимание времени — минут, часов. Эстетика каждой секунды. И презрение к ритуалам, ко всему лишнему в делах и чувствах.

Вдруг спрашиваю:

— Кто ваш любимый поэт?

— Любимый? Его не может быть — одного. Сегодня — Пушкин, вчера — Блок. В зависимости от настроения.

— А из нынешних поэтов?

— Признательность за отдельные стихи.

— ...А грибы в лесу вы любите собирать?

— Да! Но еще больше люблю запах грибов в лесу. В сосновом. В нем взгляд не вязнет. Сосновый лес — мой храм, воплощение разума. А лесную чертовщину не люблю. В сосновом лесу ее не может быть — он весь проглядывается.

— А река?

— Люблю реку до впадения в город, а дальше жалею ее.

Он говорит о детстве, о мелкой холодной воде Финского залива, о любимом сыром воздухе Карелии. Там началась планета, имя которой — Лихачев. Потом трудовая школа и дальше — гимназия Карла Мая на Васильевском острове, где учились Бенуа, дети Шаляпина.

Совсем недавно мы шли по улице Герцена, и один молодой поэт — он не знал в лицо Лихачева — вечером спросил:

— С каким удивительным человеком ты шел?

— А почему ты так подумал?

— Не знаю. Так подумалось...

Я писал поэму «Пир», в которой Игорь Святославич принимает половецкого хана Гзу:

Возникло сомнение... Я позвонил Дмитрию Сергеевичу Лихачеву и спрашиваю:

— В двенадцатом веке у нас огурцы уже были?

Лихачев ответил:

— Надо посмотреть в «Истории культуры Древней Руси». Но я не уверен, что найдете. Летописцы писали о главном...