Что сердцу дорого

19

Огненного цвета металл, жаркая струя которого покорила когда-то Вадима, теперь многое говорил молодому бригадиру на своем особом, только литейщикам понятном языке. Вот сталь булькает у краев, крупно пузырится — значит, металл еще не готов, в глубине печи расплавляются последние кусочки. Вот она успокоилась. Вадим ложкой снимает шлак. На ровном зеркале металла от середины к краям едва заметно расходятся плавные круги. Пора вводить присадки. Несколько раз Вадиму эту минуту подсказывал Петр Антонович, а теперь он безошибочно улавливает ее сам.

Вадим бросает в сталь кусочки графита, над металлом прыгают красные искорки — это сгорает в воздухе графитная пыль. Кремний и марганец тают как сахар. Снова подогрев. Вот и все. Сталь покрывается тонкой белой пленкой и совсем успокаивается, будто удовлетворенная заботами бригадира. Над нею поднимается бурый дымок. Пора разливать.

— Давай, Андрей.

Андрей подходит с ковшом, Вадим плавно наклоняет печь. Худощавое лицо его кажется спокойным, и только в напряженно-пристальном взгляде светлокарих глаз чувствуется затаенная тревога.

Аркадий расслабленно сидит на табурете возле столика пирометристки. Пока идет заливка, он может отдохнуть, но этот отдых едва ли не тяжелее работы. Именно в такие минуты, когда можно оглядеться и подумать, Аркадию становится особенно жаль себя. Куда он попал? Чего ради он должен торчать в этом мрачном цехе, где от печей и опок пышет жаром, а от дверей несет холодом, где пахнет парафином и еще какой-то дрянью? Целый день живешь по указке этого длинноногого и не слишком-то умного Вадима…

— У черта в аду и то, наверное, прохладнее, — говорит Аркадий.

— Ну и иди туда, — мрачно шутит Вадим, которому уже надоело вечное ворчание Аркадия.

Сдвинув на лоб синие очки, Вадим зорко следит за заливщиками.

Разливка кончилась. Аркадий клеймит отливки, потом вместе со всеми устанавливает новые опоки в прокалочную печь. Ему жарко, руки едва удерживают тяжесть, ноет спина.

— Надо побыстрее, Аркаша, — поторапливает Вадим. — Вот, смотри: когда работаешь четко, размеренно — легче, а начинаешь тянуть резину — самому противно.

«Еще поучает!» — злясь на Вадима, на себя, на весь белый свет, думает Аркадий, но вслух ничего не говорит. «Нет, долго я здесь не выдержу, надо придумывать что-то другое. С месяц хоть бы протянуть».

Иногда на литейный участок заходит Соня. Аркадию кажется, что она не без любопытства присматривается к нему. Не удивительно. Она видела его дома в приличной обстановке и вдруг встречает простым чернорабочим. Но только ли в этом причина? А вдруг… Аркадий умеет нравиться девчатам. Положим, не всегда победа бывает за ним, но не так уж и редко.

Жених и невеста. Весь цех знает, что через месяц Вадим женится на Соне. В Сонином взгляде, в походке, в движениях заметна какая-то особенная мягкость. Как будто она стала немножко слабее и беспомощнее, чем прежде. Больше не может одна, ей нужна опора. И опора эта у нее есть — Вадим.

Они разговаривают, открыто и спокойно глядя друг на друга. Еще не совсем близкие, но уже не чужие. После работы вместе выходят из цеха. Вадим бережно поддерживает Соню под руку. Кто-то радуется, глядя на них: вот дружная пара. А кто-то завидует: живут же люди, а тут…

И Аркадий… Нет, он не то что завидует. Свадьба-женитьба! Пусть этим прельщаются дураки, которые не были женаты. Но почему-то растет неприязнь к Вадиму. Дьявол долговязый, какую девчонку завлек!

К своей работе Аркадий не только не привыкал, но, наоборот, все более тяготился ею. Он все делал через силу, лениво, и Андрей и другой заливщик, Саша Большов, изменивший прежней профессии слесаря, покрикивали на него, называли волынщиком.

«Это невозможно! — в отчаянии думал Аркадий, томясь от усталости и унижения. — Работаешь как дьявол, и всякий еще на тебя кричит. Так дальше нельзя!»

Но первая зарплата несколько примирила его с судьбой — за полмесяца он получил более пятисот рублей. А через несколько дней Аркадию совсем повезло: Надя Королева, пирометристка, работавшая теперь в бригаде Вадима, подала заявление об уходе.

— Трудно очень, — объяснила она Вадиму. — Двое малышей, заботы требуют. Ходила к Минаеву — некем, говорит, заменить. Обещал подыскать человека.

Аркадий, слышавший этот разговор, заволновался и, смяв недокуренную папиросу, поспешил к Вадиму.

— Будь другом, Вадя: похлопочи, чтобы взяли меня пирометристом, — заговорил он, преданно заглядывая в лицо Вадима. — Не могу я ворочать эти проклятые опоки. Ну, нет физической закалки, не виноват же я!

— Тут от тебя проку действительно мало, — согласился Вадим, — но пирометристом…

— Я научусь, Вадим! — горячо убеждал Аркадий. — Сходи, поговори с Минаевым, ты ведь бригадир. Одно дело — если я сам пойду, а если ты… Я, конечно, тоже попрошу.

— Ну, а здесь не подведешь? — строго спросил Вадим. — А то, знаешь, натерпелся я из-за тебя, сыт по горло.

— Что ты! — воскликнул Аркадий. — Это я только физически слабоват, а пирометристом буду работать не хуже Нади.

— Ну, ладно, — согласился Вадим. — Но сначала надо с Петром Антоновичем поговорить.

И мастер, и начальник цеха, успевшие уже узнать Рогачева, выслушали его и Вадима без воодушевления. Но подходящего человека в этот момент не было, и Аркадия перевели на должность пирометриста, пообещав Наде отпустить ее, как только подучит своего преемника.

Надя усердно передавала Аркадию свои знания.

— Работа пирометриста очень важная, — тоном учительницы говорила она. — От управления пультом зависит скорость плавки и расход электроэнергии. Главное, надо следить за показаниями прибора по косинусу «фи», чтобы полнее использовать мощность генератора. Регулируется это…

Аркадий, довольный тем, что ему не нужно больше ворочать опоки и жариться у печей, внимательно слушал. Он не все понимал. Что это, например, за косинус «фи»? Впрочем, в названиях ли дело? Гораздо важнее понять назначение разных стрелок, как и что они показывают, как действуют рычажки, с помощью которых надо добиваться от стрелок нужных цифр. Нет, право же, во всем этом есть даже что-то увлекательное. И Аркадий, по крайней мере первое время, был доволен своим новым положением.

Грубый костюм литейщика он сменил теперь на тщательно разглаженные брюки и свою вельветовую куртку, волосы снова мягкими волнами поднялись надо лбом — войлочная шляпа не приминает их. А валенки он больше никогда в жизни не наденет. На его ногах — до блеска начищенные черные ботинки. Совсем другое дело! И даже цех уже не кажется Аркадию таким неприглядным, как прежде, и люди в этом цехе, в сущности, вполне приятные…

Как-то в обеденный перерыв Аркадий отправился в модельное отделение. Там было почти пусто, только рыженькая Зина Огаркова и Соня ели бутерброды с сыром, запивая их молоком прямо из бутылочек.

Аркадий подошел к девушкам, картинным жестом поправил волосы, весело сказал:

— Здравствуйте, девчата.

— В ответ — привет, только тут дороги нет, — срифмовала Зина, и все засмеялись.

Зина захлебнулась молоком, Аркадий легонько похлопал ее по спине.

— Лепите эти штучки? — спросил он, указывая на модели.

— А что, нравятся? Хочешь, попробуй.

— С удовольствием, — согласился Аркадий. Он взял одну модельку, поднес ее ко рту и, ловко спустив в рукав, так, что девчата не заметили, стал жевать и причмокивать. Потом сделал вид, что проглотил лакомство, и вежливо спросил:

— Можно еще?

— Нельзя. Ты так всю выработку съешь, — пошутила Соня.

— Я и тебя с удовольствием съел бы, да больно мала, — сказал Аркадий, как-то значительно посмотрев на Соню, и она покраснела — то ли от этой шутки, то ли от его оценивающего и вопрошающего взгляда.

Соня подивилась в душе. На литейном участке Аркадий выглядел неуклюжим, утомленным и угрюмым. Сейчас это был совсем другой человек — подтянутый, живой, общительный. Впрочем, он стал самим собой. Тогда, дома, он ведь тоже был очень симпатичный.

— До свидания, девчата, — сказал Аркадий, еще немного поболтав. — Рад бы не расставаться с вами всю жизнь, — любезно добавил он, — но — дела. Ждет косинус фи.

И он ушел, довольный тем, что ему удалось произвести впечатление. Удалось, он был в этом уверен.

— Сонька, он на тебя так смотрел… Ты его знаешь? — пытливо спрашивала Зина. — Друг Вадима? А он женат?

— Нет.

— Ой, вот бы за кого выйти. Лоб какой у него высокий — заметила?

— Просто начал лысеть.

— Ты ничего не понимаешь, — заявила Зина. — Думаешь, лучше Вадима людей нет?

— Может и есть, да мне нет до них дела.

— Пожалуйста. А чего ты злишься?

Соня не ответила. Она сама не знала, почему почувствовала раздражение против Зины. Или против Аркадия. Или… Нет, Вадим тут ни при чем. Вадим хороший, лучше всех…

Соня завернула в газету остатки бутерброда и бутылку из-под молока и отправилась к себе на формовку. Но на полпути остановилась, загляделась в окно. Ничего особенного не было за окном. Грязная дорога. За ней овраг. Тополя в овраге. На ветках белыми наростами лежит снег. Ничего особенного. А на сердце радостно и тревожно. Странно. Ни с чего, ну совсем ни с чего…

— Назарова!

— Ой!

— Чего ты испугалась, — засмеялся Костя. — Все мечтаешь? Я сам недавно…

— Хорошо женатому? — спросила Соня.

— Ого! Скоро узнаешь. Завтра воскресник. Помнишь?

— Помню.

— Не забудь до завтра. Приходи.

— Я приду, — светло улыбаясь, сказала Соня.