Что сердцу дорого

21

Люба заходит в формовочное отделение.

— Соня, тебя вызывает Минаев, — загадочно улыбаясь, сообщает она.

— Меня? Зачем?

— Сказать?

— Ну?

— Тебя переводят в модельное отделение. В мою бригаду.

— Вот как. Не справляетесь без меня? — шутит Соня.

— Прорыв!

Люба в светлой кофте и юбке в складочку, складочки все на месте, ни одна не примята, туфли на высоких, слегка, правда, стоптанных каблучках. Только фартук выдает ее рабочую профессию, но и он сшит кокетливо, не то что у Сони, и отделан тесьмой. И Соня, если перейдет в модельное, сможет так одеваться.

— Ну, ты согласна?

— Еще подумаю.

— Брось, что тут думать!

Немножко жалко уходить. Теперь здесь легко работать. Больше не приходится вручную сеять песок — он просеивается механически барабанным ситом, а потом подается в бункер. Нажал рукоятку — и сыплется в формы чуть шуршащей темной струей.

— Соня, я считаю тебя в своей бригаде, — решительно говорит Люба. — Да иди, Минаев ждет.

— Сейчас.

Люба уходит, а Соня вынимает из кармана фартука маленькое круглое зеркальце и долго рассматривает себя, стоя у окна. В светлом кружочке видны встревоженные голубые глаза, тонкий нос, прядка волос, выбившаяся из-под пестрой косыночки. «Ну что, хочешь снова стать модельщицей?» — спрашивает Соня свое отражение. Глаза светятся лукаво-радостными искорками. Конечно, она согласится. Будет сидеть за столом, быстрыми и ловкими движениями собирать и разбирать пресс-формы. Руки от парафина станут белыми и нежными, как у всех модельщиц. А сейчас вон — под ногтями черно.

Соня идет к Минаеву с готовым ответом. На обратном пути заходит на литейный участок. У литейщиков перерыв. Они о чем-то беседуют, собравшись в кружок.

— А я говорю — если бы ООН по-настоящему…

Вадим. Рассуждает о политике. А Аркадия нет. Пусть разговаривают, не стоит их отвлекать.

Но Вадим уже заметил ее и покинул товарищей.

— Соня! Ну, как дела?

— Меня переводят в модельное.

— Вот хорошо. Ты рада?

— Конечно.

— А мне пока что не везет. Вчера предлагали комнату, но темная, одно окно, да и то на север. Не в такой нам надо начинать жизнь, правда?

— Вадим…

Он понял ее по-своему и утешил:

— Ничего-ничего. Все будет хорошо.

Как ему сказать? Когда-нибудь потом. А, может быть, не надо говорить, пусть все случится, как задумали? Совсем это не любовь. Обман. Где обман? С Вадимом? Или теперь? Вон он. Подошел к столику, склонился, что-то записывает. А у Сони пламенем горят щеки, жутко и радостно замирает сердце. Ей придется пройти мимо Аркадия. Ну что ж… Она пройдет. Она даже не опустит глаз. Вот. Она не боится. Какой у него испытующий и властный взгляд. Как будто спрашивает о чем-то и что-то приказывает. Пусть спрашивает — Соня скажет ему все. Пусть приказывает. Она пойдет за ним всюду, куда ни позовет. Если бы только он позвал…

На другой день Соня выходит на работу уже в модельное отделение. Оно занимает довольно большое помещение, но все-таки здесь тесно. Вдоль стен разместились столы, за которыми сидят работницы. Одни готовят модели наиболее сложных деталей с помощью ручных шприцев, другие, чуть подплавив их паяльником, прикрепляют к литнику, третьи контролируют качество моделей и агрегатов. Посередине отделения стоят два круглых металлических стола с прессами, и за ними тоже трудятся бригады модельщиц, так что свободным остается только узкий проход. Одну из этих бригад составляют Люба, Соня и Зина Огаркова.

Соня пришла на работу в светлом летнем платье с яркими цветочками. Это едва ли не лучшее платье из ее скромного гардероба очень шло к ней, но было явно не по сезону и к тому же не гармонировало с рабочей обстановкой: и стол, и стулья покрыты жиром от модельной пасты, каждую минуту можно насадить пятен.

— Что это ты вырядилась? — насмешливо спросила Зина Огаркова.

— На формовке надоело грязной ходить, — небрежно ответила Соня и села на свое место.

Люба ее поддержала:

— Ничего она не вырядилась, просто аккуратно оделась.

Каждый день, отправляясь на работу, Соня как будто ждет чего-то. Что-то должно случиться, кажется ей. Вадим? Комната? Нет, не то. А дни идут, и ничего не случается.

Аркадий больше не заглядывает в модельное. Он совсем не обращает внимания на девчат. И на Соню тоже. Даже когда Соня заходит в литейное отделение, Аркадий не смотрит на нее. Ни о чем не догадывается. Ничего не знает. Не хочет знать.

В Сонином сердце слабеют глупые надежды. Судьба наказывает ее за то, что она обманывает Вадима.

И вдруг случилось то, о чем она мечтала. В обеденный перерыв Аркадий появился в модельном отделении. Соня была одна. Девчата ушли мыть руки, а она задержалась, заканчивая работу. Она не слышала шагов и вздрогнула, когда над самым ухом прозвучал его голос.

— Соня! Чего стараешься? Уже обед.

— Я только… закончить.

Не надо показывать, что она так взволнована. А как скрыть? Он, наверное, слышит, как стучит ее сердце.

Аркадий взял Соню за руки, повернул к себе. Пристально глядя в лицо, проговорил самоуверенно и властно:

— Ты мне нравишься, Софьюшка. Мы с тобой пойдем сегодня в театр.

Соня молчала, но Аркадию и не нужно было слов — по тому, что она не отнимала рук, по ее растерянной улыбке и испуганно-покорному взгляду он понял, что она согласна.

— Вот билет, — сказал Аркадий. — Встретимся в театре, а то мне некогда за тобой зайти. Ты далеко живешь?

— Далеко.

Вернулись девчата и видели, как Аркадий передавал ей билет.

— До вечера, — сказал он и ушел, небрежно кивнув Зине и Любе.

Зина — Соня это заметила — покраснела, а Люба как будто с недоумением или даже с едва заметным презрением смотрела ему вслед.

— Не понимаю, что вы в нем нашли, — сказала она. — Хромой, нахальный и лодырь, наверное.

— Проще всего сказать о человеке плохое, тем более, когда его не знаешь, — заступилась Соня. — А за работу его Вадим хвалит.

— Кнопочки нажимать — дело нетрудное. А литейщиком не смог.

Соня промолчала, обидевшись за Аркадия. Никакой он не нахальный, просто смелый, а прихрамывает совсем немножко, и вообще за это нельзя человека осуждать. Впрочем, пусть говорит, что хочет. Соня встала и пошла мыть руки. В маленьком кармашке платья лежал билет, а кисти рук все еще ощущали прикосновение его ладоней.

Потом они вместе обедали. Люба, видно, уже совсем забыла об Аркадии, но Зина — нет.

— Ты идешь с ним в театр? — спросила она, безуспешно стараясь сделать равнодушное лицо.

— Да, иду.

— А Вадим тоже идет? — с усмешкой поинтересовалась она.

Вадим! Ох, она ведь совсем забыла, что обещала идти с ним в клуб. Соня кинулась в литейное отделение. Вадим стоял у окна. В одной руке у него был кусок колбасы, в другой — здоровая краюха хлеба.

— Что ты? — с удивлением спросил он, глядя в ее растерянное и в то же время необычно оживленное лицо.

— Вадим, я совсем забыла… Я сегодня вечером не могу пойти с тобой…

— Почему? — огорченно спросил он.

— Я… не могу. Честное слово, не могу.

— Что же, как хочешь, — сухо сказал Вадим, обиженный не столько ее отказом, сколько тем, что она не захотела открыть ему причину. Впрочем, мало ли какие могут быть у Сони свои девичьи дела. Может, по дому что…

Вторая половина смены показалась Соне нескончаемо долгой. Она собирала и разбирала пресс-формы, а сама думала о том, что наденет в театр. Когда был культпоход, она ходила в светлом платье из искусственного креп-жоржета, и девчата говорили, что это платье ей к лицу. Но сегодня хотелось одеться особенно красиво и нарядно. У нее есть плиссированная юбка, но кофточки все стиранные, и фасон так себе… ни одной модной. К тому же и чулки штопанные, новых нет, надо успеть купить.

Едва дождавшись конца смены, Соня кинулась к проходной.

Чулки она нашла только в четвертом магазине — нигде не было маленьких размеров, заплатила тридцать рублей, спасибо — у девчат нашлись деньги, дали взаймы. Никогда раньше Соня не покупала таких дорогих чулок, но никогда в ее жизни не было и такого дня.

Соня явилась рановато, и ей пришлось подождать Аркадия. Но зато как только он вошел, увидел ее, улыбнулся, Соня забыла обо всем на свете. Аркадий взял ее под руку, и они гуляли по фойе, и Соне казалось, что все вокруг завидовали ей.

«Женитьба Белугина» Соне понравилась, но что-то все время тревожило ее, какая-то смутная мысль, которую она никак не могла уловить — быть может, потому, что Аркадий держал в своей ладони ее руку, и это отвлекало от спектакля, мешало сосредоточиться. Его рука была такая мягкая, теплая и маленькая, совсем не похожая на широкую грубую ладонь Вадима. Вадим! Ну конечно. Вадим ужасно похож на Белугина. Такой же большой, робкий, неловкий… И хороший… Конечно, он хороший… Но не могла же она сегодня не пойти с Аркадием.

— Соня, милая, — шепчет Аркадий, почти касаясь губами ее уха, и радость мягкими волнами разливается у нее в сердце, и хочется, чтобы никогда не кончался этот спектакль. Надо слушать. О чем это они там говорят на сцене?

— Я люблю тебя. Слышишь?

Нет сил ответить. Соня только наклоняет голову и краснеет.

— Я полюбил тебя с первого взгляда. Ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Верю, — шепчет она.

В антракте Соня вдруг увидела Костю с Верой. Она вздрогнула и отпрянула, словно хотела спрятаться, но заставила себя выпрямиться и посмотреть им в глаза. Аркадий что-то оживленно говорил ей — Соня не понимала, что.

— А, вы тоже здесь, — сказал Костя, как будто это и так не было ясно.

— Без Вадима? — спросила Вера, в упор глядя на Соню, словно требуя этим взглядом у нее отчета. Какое она имеет право? Никто не может… Даже Вадим. Ведь они еще не поженились.

Соня ничего не ответила. За нее ответил Аркадий.

— Вадим — домосед, он не любит ходить в театр.

— Ну, нет, — возразил Костя. — Если культпоход…

— Так это в порядке комсомольской дисциплины, — тотчас нашелся Аркадий.

Вера молча потянула Костю за руку. Она все поняла. Она осудила Соню.

У Сони стало нехорошо на сердце. Зачем она пошла с Аркадием в театр? Он сунул ей билет, и она без оглядки, без раздумий побежала к нему. И не сказала правды Вадиму. Не посмела сказать… Теперь он узнает от Кости. Стыдно. Перед Верой стыдно, и перед Вадимом, и перед собой.

— Ты что нахохлилась, девочка?

Соня взглянула в лицо Аркадию. Он был доволен и беззаботен. Она ничего не сказала ему.

В полночь, когда кончился спектакль, Аркадий отправился провожать Соню. Она шла, прижимаясь к нему, как во сне — безвольная, счастливая, виноватая перед Вадимом и не раскаивающаяся в своей вине.

Был мороз, но Аркадий словно не замечал этого. Хотя ему, должно быть, не холодно в теплом полупальто и каракулевой шапке.

— Тебе так идет эта черная кубанка, — говорит Соня.

— Да? Тебе нравится?

— Нравится.

Соня совсем закоченела, особенно коленки — тонкие чулки не защищают от мороза. И руки тоже замерзли.

— Аркаша, пойдем побыстрее, — не выдержав, просит она.

Но Аркадий вместо этого останавливается и, обняв ее, крепко целует в посиневшие от холода губы.

И Соня смиряется. Они идут дальше тем же ровным неторопливым шагом, коленки уже ничего не чувствуют, наверное, побелели, и руки закоченели страшно. Но на талии лежит рука Аркадия, и Соня терпеливо переносит холод, чтобы продлить радость свидания.