Что сердцу дорого

23

Один… Все было, как прежде: Вадим работал, потом сдал смену, вымылся под душем, зашел в столовую. Только теперь он был один, и к этому надо было привыкнуть.

Соня больше не ждала его, чтобы идти в кино или гулять по городу. Не надо искать комнату — напрасно он поспешил с задатком. Нельзя мечтать о том, как они заживут после свадьбы. Свадьбы не будет.

— Ты в общежитие, Вадим? — спросил его в столовой Сашка Большов.

— Куда же еще?

— Слушай, брось ты так переживать из-за этой аварии. Все же обошлось. А на тебя глядеть жалко.

— Не гляди, если противно.

— Опять ершишься. Я ведь не так сказал. Ты лучше послушай. У меня ценная инициатива есть, хотел разделить с тобой, а ты…

— Ладно, дели, — разрешил Вадим.

«Нет, он какой-то чумовой сегодня», — подумал Сашка, глядя на осунувшееся лицо Вадима.

Сашка чувствовал, что выбрал не совсем удачный момент для разговора, лучше бы, пожалуй, оставить Вадима в покое, но все же попытался отвлечь его от мрачных дум.

— Я насчет карнавала. Скоро новый год, ты не забыл? Давай так: ты оденешься Дон-Кихотом, а я — Санчо Пансой. Здорово, а?

Вадим сидел неподвижно, уставившись на Сашку непонимающими глазами.

— Нет, серьезно, Вадим. Ты длинный и тощий, а я коротенький и… ну, не толстый, но я оденусь так…

— Не нужно быть длинным и толстым, — желчно проговорил Вадим. — Нужно быть сволочью, чтобы тебя любили.

— Ты что, выпил? — недоумевающе спросил Сашка. — Когда успел?

— Я не выпил. Но я бы… Сейчас куплю пол-литра, разопьем с тобой. Ладно?

— Нет, — твердо сказал Сашка. — Не могу.

— Любки боишься, — догадался Вадим. — Дурак.

Сашка обиделся, первым поднялся из-за стола. Молча вышли из столовой, молча прошагали полдороги до общежития. И тут Сашка не выдержал, решил кое-что объяснить.

— Я не боюсь, — заявил он. — А если я дал слово, то держу. Из-за рюмки свое счастье терять не хочу.

— Так без рюмки потеряешь, — предсказал Вадим.

На этот раз Сашка не стал даже возражать, понял, что Вадим просто зол. И вряд ли тут виновата только авария на участке.

— С Соней не поладил, что ли?

— Наоборот. Скоро свадьба. Я уже комнату нашел.

Вадим сам не знал, зачем он это говорил. Комнату! Заречная, 32. Олух. Дон-Кихот. Пока искал комнату, потерял невесту.

— Куда же ты, Вадим?

— Как куда? К ней. К Соне. Разве не знаешь, что мы с ней каждый вечер встречаемся?

Вадим стремительно шагал к трамвайной остановке. Сашка смотрел ему вслед, размышляя, не догнать ли. Непонятный сегодня был Вадим. Говорит о свадьбе, а тон такой, будто его собираются женить на ненавистной уродке. К трамваю ринулся с видом человека, который решил утопиться от несчастной любви. Нет, что-то с ним неладно.

Уразумев это, Сашка кинулся к Вадиму, но как раз подошел трамвай, и Сашка не успел. Вадим уехал.

Он и в самом деле поехал к Соне. Зачем? Разве всегда известно, зачем человек делает то, а не это? Просто поехал. Увидеть ее. Поговорить. Разобраться. Сказать ей, что она…

Она?

Нет, Соня не виновата. Она бесхитростная, доверчивая. Это все Аркадий. Паразит! Он завлек. Наговорил ей нежных слов, наобещал золотые горы. Ну, погоди! Разве он может любить Соню так, как Вадим? Никто не может. Ни-кто…

Вадим соскочил с трамвая. Было темно и холодно. Сквозь морозный туман бледно светились уличные лампочки. Редкие прохожие громко скрипели обувью по смерзшемуся снегу. Вдруг вспомнилось Вадиму, как он в полночь бежал из общежития к заводу, чтобы сказать Соне о своей любви. Совсем недавно. А ей не нужна была его любовь. Ей нужен Аркадий.

Он остановился, глядя на закрытые ставнями окна ее комнаты. Сквозь щелки проникал свет. Глупо что-то доказывать. Лучше повернуться и уйти. Но вместо этого Вадим, резко звякнув колечком калитки, вошел во двор, поднялся на крыльцо и постучал. Как всегда: три раза с паузами.

Ему вдруг пришло в голову, что могут не открыть. «О чем нам говорить», — сказала она ему в цехе. Но дверь отворилась. Соня открыла сама. Он стоял на темном крыльце, она на пороге ярко освещенной кухни, и оба медлили, а клубы морозного пара, ворвавшись в дверь, дымились над полом.

— Соня, что там? Ты не закрыла дверь! — крикнула из комнаты тетка.

— Входи, Вадим, — неохотно проговорила Соня.

— Нет, ты выйди, я подожду. Я хочу кое-что сказать тебе.

— Хорошо, — помедлив, согласилась она.

— Соня! — опять крикнула тетка, и дверь захлопнулась.

На мгновение Вадиму показалось, что ничего не произошло, просто он ждет Соню, чтобы идти гулять. Только что он видел ее такой, как всегда, может быть, немного более сдержанной, но Соня никогда не проявляла бурно своих чувств…

— Так о чем ты хотел говорить? — выйдя к нему, спросила Соня.

И этот холодный тон сразу так отдалил ее, сделал такой чужой, что он уже не знал, что и как говорить. Впрочем, он не знал этого и раньше.

— Давай выйдем на улицу, что ж мы на крыльце, — предложил он.

Соня не спеша спустилась с крыльца, вышла за калитку и остановилась, прислонившись к столбику.

— Соня…

— Я все сказала тебе, Вадим, там, в цехе, — тихо проговорила она.

— Ты его не знаешь, — быстро заговорил Вадим и осекся. Соня опустила голову, и он не видел выражения ее лица, но чувствовал, что она ждет только одного — чтобы он скорее ушел. Но все равно, раз он здесь, он должен сказать. — Пускай ты меня не любила, я не о себе говорю, но он… Комедиант, умеет притвориться, он и в школе любил пускать пыль в глаза. А кроме пыли, в нем ничего нет…

— Ну зачем ты так, Вадим? — как будто с сожалением сказала Соня, и он понял, что она не верит ему и даже стыдится за него. — В школе он, может, был таким, а теперь…

— Теперь он еще хуже. Бросил жену, ребенка. Мы из-за этого с ним поссорились.

— Это неправда, — быстро и возмущенно проговорила Соня.

— Неправда… — с горечью повторил Вадим. — Я знаю, что ты обо мне думаешь. Пришел сплетничать, чернить товарища. А я не хочу, чтобы он с тобой — с тобой! поступил так, как с этой Клавой. Он только думает, как бы ему развлечься, на тебя ему наплевать! Ты не слушаешь…

— Вадим, я не могу иначе.

— Не можешь…

Вадим умолк, но все медлил уходить. Чего-то ждал. «Вадим, я просто хотела испытать тебя, пошутила». Не скажет ли Соня чего-нибудь такого? Нет, не скажет.

И сразу показалось нелепым стоять так в темноте, на морозе и убеждать девушку кого-то любить, кого-то не любить. Какое ему дело? Пусть сама. Когда-нибудь потом, пережив унижение и горе, она скажет: «Вадим, ты был прав». Любить такого, как Аркадий… А, может быть, он несправедлив? Оскорблен изменой Сони, зол, просто ревнив?..

— Ну, я пошел. Прощай, Соня.

— Вадим!

Она шагнула к нему. Неужели?.. Вадим взглянул вопросительно. Они стояли близко от лампочки, свет из-под железного колпачка падал прямо на Сонино лицо. Нет, она ни в чем не раскаивается. «Будь, что будет, а я не могу без него». Ее большие виноватые глаза просили прощения, а губы хотели поцеловать в последний раз. Милостыня? Нет. Пусть целует Аркадия. Вадим сделал вид, что не понял ее порыва.

— Прощай! — повторил он и двинулся в морозную тьму.

Соня смотрела ему вслед. Высокий, чуть ссутулившийся, он сделал несколько шагов и вдруг обернулся.

— Будь осторожна с ним.

— Ладно, Вадим.

Он пошел дальше. Он уходил навсегда. Соне вдруг сделалось больно и страшно терять его, она едва не кинулась за ним. Но удержалась. Все кончено. Тем лучше. Ведь она хотела этого.

Вот Вадим свернул в переулок и исчез. А Соня все так же стояла, легко опираясь спиною о столбик калитки, засунув руки в карманы пальто, и не шевелилась. У нее томительно сжалось сердце — то ли от сознания причиненной Вадиму невольной, но тяжкой обиды, то ли от каких-то неясных предчувствий…

Город застилал морозный туман. Несколько ближних домов выступали из белой пелены и тускловато светились своими окнами, а дальше все пропадало, растворялось в молочном мраке.