Что сердцу дорого

34

— Вадим, ты сегодня куда? — спросил Андрей, когда они, окончив смену, мылись в душе.

— Поужинать в столовую.

— И все?

— Как будто все. Читать буду.

— Читать можно вечером. И в столовую тоже не срочно. А сейчас пойдем со мной. Важное дело.

— Очень важное?

— Необыкновенно. Вся моя жизнь от него зависит.

— Ну, а точнее?

— Потом.

Дело, и правда, оказалось серьезное. С необычно гордым видом Андрей признался Вадиму, что едет в Сибирь. Многие заводские парни и девушки подали заявления в райком комсомола с просьбой послать их на новые стройки. И Андрей тоже.

Спешил же он теперь в библиотеку. И не в одну, а во все ближайшие. В заводскую, в районную, в центральную. В каждой настойчиво и дотошно искал книги о Сибири. Вадим помогал ему сначала искать, а потом тащить.

В общежитии теперь не стало покоя. До двух часов ночи Андрей не давал гасить свет, шелестел страницами. Отыскав что-нибудь особенно интересное, громко читал вслух, так, чтобы ребята проснулись. Не достигнув цели, Андрей вставал, с книжкой шел к кровати Вадима, тряс его за плечо.

— Вадим, ты только послушай…

Тот с трудом расклеивал веки. Андрей стоял возле кровати босиком, в одних трусах и вдохновенно читал:

«Местами у обрыва чернеет густой сосновый бор. Иногда, особенно весной или летом, после сильных дождей, вода подмывает берег, и большие куски высокого яра вместе с деревьями отрываются и падают вниз…»

Вадим слушает хмуро. Подумаешь, чудо. Деревья падают в реку. Бывает. Одни падают, другие стоят.

«…потерявши всю хвою и ветки, голые и намокшие стволы доплывают до устья реки, где иной год накапливается их очень много».

— Послушай, Андрей, а ты бы не мог прочесть мне всю эту географию утром?

— Обь. Ты понял, это Обь! Ты был на Амуре — там так же?

— Так же. Два берега, между ними вода.

Андрей недовольно фыркнул.

— Засоня несчастная. Не можешь по-человечески поговорить.

Андрей несколько мгновений стоял в раздумье. По-доброму надо было бы уйти на свою постель, но ужасно хотелось поговорить. Андрей приподымал Вадимово одеяло, тихонько толкал друга коленкой.

— Ну-ка, подвинься.

— Выключи сначала свет, — хмуро командовал Вадим.

А потом они вполголоса говорили и говорили. У Вадима пропадал сон, и он рассказывал о дальневосточных кедрах, о пахучих ярких цветах, какие здесь растут только в садах, о том, как удил в Шилке рыбу, о своих товарищах-дальневосточниках.

— Я, знаешь что, — мечтал Андрей, — я летом во время отпуска куплю лодку и поплыву по Оби. Кого-нибудь подговорю еще, и поплывем вдвоем. От истока до самого моря. И на Байкале побываю. Про Байкал у меня тоже книга есть. Ух, необыкновенная красота!

— Байкал далеко от Кузбасса.

— Не шесть же тысяч километров, как отсюда. Доеду на поезде. Все увижу своими глазами. Еще оленей хочу посмотреть. Не в зоопарке, а в тайге.

Они засыпали, когда начинало светать. Андрею снилась Сибирь. А утром он снова говорил о ней.

…Андрей сидит на подоконнике, держа в руках газету, из которой он только что прочел Вадиму, Сашке и Карасику очерк «Сибирь зовет отважных». Под окном общежития несколько старых берез дремотно опустили истомленные зноем ветви. Со второго этажа виден город — множество крыш вперемешку с деревьями. Вдалеке город переходит в зеленые холмы, которые тянутся до самого бледно-голубого неба.

— Я вам удивляюсь. Что интересного — оставаться навсегда в знакомом, обжитом месте? Все и всех уже знаешь, каждый день похож на другой. То ли дело — дальние дороги, дальние края, — с пафосом восклицает Андрей. — И стройка! Приходишь на голое место, на пустырь и — кирпич по кирпичу — здесь гидростанция, там завод, тут просто дом. Здорово, а?

— Чудак-человек, — отзывается Сашка, встряхивая курчавой головой и тихонько перебирая струны гитары. — Здесь разве нельзя строить? Поработал бы на строительстве, получил бы комнату, женился.

Сашка говорит о своей мечте, искренне полагая, так же как и Андрей, что он — на верном пути к счастью. Недавно завод начал строительство восьмиквартирного дома силами будущих жильцов, и Сашка с Любой попали в число строителей. Как только дом будет закончен, справят одновременно и свадьбу, и новоселье. Предполагают, что строительство закончится к седьмому ноября, и, стало быть, Сашкино счастье совсем близко.

— Везде хорошо, где нас нету, — лениво роняет Карасик.

— Все думаю, какую мне профессию выбрать на стройке. Что, если каменщиком?

— Каменщиком хорошо, — одобряет Вадим.

— Советуешь?

— Советую.

Карасик вдруг открывает сонные глаза.

— Слушай, Андрей, напиши мне, а?

— Из Сибири?

— Ну да. Как там жизнь, заработки и вообще все. Может, и я, а?

Он приподнимается на кровати, опираясь щекой на ладонь, и широкое заспанное лицо его непривычно оживляется.

— Ждут тебя там, — насмешливо говорит Сашка.

— Не ждут? Андрея ждут, а меня — нет? Мне дорога заказана, да? — вдруг обижается Карасик.

— Ну ладно, ладно. Ишь вскинулся! Я пошутил, — успокаивает его Сашка.

— А ты поезжай, Виктор, сразу, вместе с Андреем, — советует Вадим.

Но Карасик улыбается с таким видом, точно хочет сказать: «Шалишь, меня не проведешь…»

— Не-ет, — протяжно говорит он, — так я не поеду. Надо вперед все узнать… Так ты напишешь, Андрей?

— Напишу.

— Только без трепа.

— Ясное дело.

Они разговаривают об отъезде Андрея, как о деле решенном, совершенно спокойно, еще не отдавая себе отчета в том, что расставаться будет грустно, горько. Ведь до его отъезда еще целых две недели! За это время мало ли что случится. Может, Андрей еще и передумает…

Но время пролетает незаметно, и с каждым днем отъезд Андрея становится все более реальным. Вот, наконец, он получил путевку. Купил чемодан. Собирается в кассу предварительной продажи билетов. Он по-прежнему весел и бодр, но сквозь эту веселость частенько проглядывает грусть.

— Ну что вам, чертям, стоит поехать всем вместе! — говорит он товарищам по общежитию.

— А ты бы Аркадия позвал, — предлагает Вадим. — Без тебя-то некому будет его перевоспитывать…

— А ну тебя! — отмахивается Андрей.

В последнее время его дружба с Аркадием как-то незаметно расклеилась. Аркадий теперь редко заходил в общежитие, стал грубее, словно озлобился на что-то. Андрей пытался выяснить, что с ним случилось, но откровенничать Аркадий не стал и с тех пор вообще избегал встреч.

Да, истинной причины мрачного настроения Аркадия не знал никто, но многие, и в том числе Андрей, думали, что повинна в этом Соня. Странная какая-то! То Вадиму голову крутила, то Аркадию…

Впрочем, сегодня Андрею не до этих размышлений. Наступила его последняя смена. В последний раз держит он в руках тяжелый ковш с ослепляющим ярким металлом. Последние опоки залиты его руками.

В этот день отливали бронзовые детали. Бронза жиже стали, и бледно-оранжевая тонкая струйка ее кажется почти прозрачной. На глазах металл сереет, а застывшие на поверхности лепешки кое-где блестят, как золотые.

Андрею и в голову не приходит, что в одной из опок заформован для него сюрприз. Это держалось в глубокой тайне. Еще неделю назад Федор Федорович изготовил гипсовую форму для отливки модели, но по плану все время шло стальное литье. Литейщики уже решили было, что отправят свой подарок Андрею посылкой, но сегодня, к счастью, удалось отлить.

Впрочем, еще неизвестно, как получится. В модели олень был очень красив, а тут, чего доброго, выйдет на трех ногах или однорогий. К тому же пора выбивать формы, а Андрея никак не спровадишь с участка. Все-таки Вадим дал ему какое-то поручение в техотдел, а тем временем вынул отливку. Олень выглядел невзрачно, но рога и ноги были на месте.

— Ребята отрежут литник да зачистят — будет красавец, — убежденно сказал Сашка.

— Дарить будем в день отъезда, — предложил Вадим.

— Костя хочет, чтобы на вокзале, — сообщает Сашка.

— Можно и на вокзале.

…Комсомольцы уезжали под вечер ясного июльского дня. Все — и отъезжающие, и провожающие — собрались у горкома комсомола. Оттуда вещи отправили на машине, а сами со знаменем и оркестром двинулись на вокзал пешком.

Впереди Андрея шла со своей матерью совсем молоденькая девушка.

— Лидочка, береги себя, — уговаривала ее мать, — не лезь, где опасно. В случае строить придется, — строй, где низко, а на эти, как их… на пристройки-то шатучие не забирайся. Ну-ка оступишься!

— Ладно, мама, оставь, — смущенно просила девушка.

— Разная бывает молодость, — с оттенком торжественности говорит Минаев, шествуя в окружении молодежи. — У одного молодость вспыхнула — и погасла тут же, у другого и вовсе не вспыхнет: потлеет, подымит, и глядь — уж нет ее. А у иных молодость — как яркое пламя, и людям от того пламени тепло, светло и радостно.

— Ты, Андрей, нам пиши, — прерывает Нилов философствование начальника цеха.

— Обязательно, Петр Антонович.

— А олень? — вдруг вспоминает Костя, и на лице его отражается почти ужас. — Оленя-то мы забыли!

— Теперь уже не поспеть, — сокрушается Вадим.

— Успею! — решительно говорит Костя и бежит обратно на завод. Олень хранится у него в столе.

На перроне он появляется перед самой посадкой.

— Вот тебе… от цеха… — еще не отдышавшись от быстрого бега, говорит он, сдирая с подарка газету.

— Спасибо, — растроганно благодарит Андрей.

Олень стоит у него на ладони. Блестя бронзовыми боками, он широко разметал ветвистые рога и грациозно приподнял ногу в стремительном беге.

Посадка. Толчея в поисках своего вагона и своей полки. Наконец разместились. Уже сказаны все слова, а поезд все стоит.

— Лидочка, береги себя, — снова напутствует девушку беспокойная мать.

— Да что ты, мама, смотри, сколько нас едет.

— Пишите чаще! — кричит Андрей друзьям, высунувшись из окна.

— Ты нас, смотри, не забывай, — отзывается Аркадий, явившийся на вокзал незадолго до отхода поезда.

Он пришел просто так, из любопытства, но вокзальная суета неожиданно и против воли как-то захватила его. Захотелось тоже уехать. Только куда? Зачем?..

Лязгнув буферами, поезд трогается. И тут вдруг оказывается, что еще многое надо сказать, — отовсюду слышатся просьбы, наказы.

— Лена, пиши!

— Мама, к тебе Сергей зайдет, отдай ему мои учебники.

— Кате привет передай!

— Счастливо, Андрей!

— Пальто я куплю сорок восьмой, а то ты еще подрастешь.

— Куда мне расти!

Поезд уже далеко, слов не слышно, и провожающие молча машут платками и фуражками. Наконец, дав прощальный гудок, состав скрывается за поворотом.

— Уехали, — говорит Вадим, глядя на убегающие вдаль рельсы.

— Когда теперь увидимся, — отзывается непривычно нахмурившийся Сашка.

Они стоят на пустеющем перроне и словно ждут чего-то.

— Идемте, что же вы? — говорит Люба, как всегда, оживленная и нарядная. — Загрустили? — И, взяв Сашку и Вадима под руки, увлекает их за собой.