Что сердцу дорого

24

Днем и ночью над городом висит холодный туман. Лишь изредка на белесое небо выкатывается желтый диск солнца, и тогда от слепящих его лучей становится как будто еще холоднее. К тому же почти беспрестанно дует ветер — не сильный, но такой пронизывающий, что никакие шубы не могут от него спасти.

А строители продолжают класть кирпич за кирпичом. Одно крыло — то, где будет модельное отделение, уже совсем готово. На литейном и механическом участках, занявших бывший кузнечный цех, монтируется оборудование. Теперь каменщики воздвигают двухэтажную пристройку, где разместятся кладовая, раздевалки, душевые, бухгалтерия, техотдел, красный уголок.

Чем выше поднимается здание, тем труднее становится людям: на высоте особенно жесток ветер, и некуда укрыться от его леденящих порывов. Ничего не видно даже с высоты второго этажа. Над головой белый морозный туман, и вокруг, и внизу.

Иногда строители спускались погреться. У мужчин были красные, обветренные, но, видать, притерпевшиеся к морозу лица. Женщины казались одинаковыми: все толстые, неуклюжие в валенках, телогрейках и коротких широких платьях, надетых поверх лыжных брюк. Головы повязаны несколькими платками и оттого кажутся огромными, а лиц совсем не видно, только для глаз оставлена небольшая щель.

Отогревшись, женщины развязывали платки и тогда оказывалось, что вовсе они не одинаковые: эта вот степенная, немолодая, волосы начали седеть; у той, худощавой, строгое, чем-то озабоченное лицо с голубыми, как у Сони, глазами.

— До чего же тепло, — говорил кто-нибудь из строителей.

— Счастье людям!

— Попробовали бы пожариться тут, — вступал в разговор общительный и менее других занятый Аркадий, хотя «жариться» ему теперь почти не приходилось.

— Строить в такой мороз — это геройство, — сказал как-то Андрей.

— Надо — и строим, — просто ответила девушка с Сониными глазами.

В цехе шли бесконечные и жаркие споры. Нетерпеливый Минаев хотел немедленно перевести модельное отделение в новое здание. Осмотрительный Бережков советовал обождать, пока цех полностью достроят, — тогда можно будет опробовать все механизмы, выявить недочеты, устранить их.

Большинство поддерживало Минаева: слишком уж надоела теснота. Предостережения Бережкова мало у кого находили отклик. Недочеты? Какие недочеты? Ведь оборудование совершенно новое. «Именно потому, что новое…» — начинал было Бережков. «В институте люди не глупей нас с тобой сидят, знают, что проектируют», — обрывал его Минаев.

С Минаевым трудно было спорить. К тому же директор завода считал, что лучше постепенно переходить в новый цех. Модельное отделение готово — зачем ему пустовать? Раз появилась такая возможность, надо создавать людям лучшие условия.

И переселение началось.

Для модельщиц это был настоящий праздник. Высокое и просторное помещение с большими окнами все залито светом зимнего солнца. Сияют чистотой рабочие столы, выложенный плитками пол, белые двери. Гудят, вращая своими крыльчатками, вентиляторы. Пахнет свежей краской.

— Тут бы не работать, а танцевать, — говорит Зина Огаркова, сидя на новом месте за своим прессом.

— Только надо, чтобы всегда было так чисто, — отзывается Люба.

— От нас зависит, — вмешивается Вера.

За тонкой, от середины до потолка застекленной перегородкой помещается лаборатория — там властвует Тамара со своими бутылями и мензурками, работает опытная группа, а у окна стоят столы мастера и технолога.

Прошла неделя, две, прошел месяц. Выветрился запах краски и прочно устоялся нерезкий привычный запах пригоревшего на паяльниках парафина. Чуть поблекла первозданная свежесть стен, но все-таки у модельщиц было так хорошо, светло, чисто, просторно, что рабочие всех других отделений откровенно завидовали им.

Во всех бригадах поднялась выработка. Люба ни минуты отдыха не давала Соне и Зине Огарковой.

— Честное слово, девчата, опять мы отстанем от Каледукиной, — стращала она подруг, не прерывая работы.

— Не отстанем, только не подгоняй, и так стараемся, — возражала Зина и ловко нажимала рукоятку своего пресса, так что Люба и Соня едва успевали разбирать пресс-формы.

Соня легко догнала в умении и проворстве других модельщиц, ее руки будто созданы для этой работы. И хотя на модельном участке она недавно, ей часто поручают осваивать новые пресс-формы. Вот и сегодня она делает модели, которых до нее никто не делал, — это будет новая партия.

Новая пресс-форма очень удобна, легко разбирается. Пододвинула. Отвернула барашковые гайки. Сняла крышку. Поворотом рычага откинула стенки. Бережно положила в ящичек готовую модель. Так же быстро собрала пресс-форму, правой рукой толкнула ее к Зине, левой пододвинула следующую.

За спиной Сони стоит Костя Жарков, смотрит на свою конструкцию, придирчиво отыскивая недостатки в работе прессовщицы. Но их нет, модели идут, как по конвейеру.

— Удобно? — спрашивает Костя.

— Хорошо, — коротко отзывается Соня.

Удовлетворенный этим отзывом, он уходит.

— Ловкая ты в работе, Соня, — одобрительно говорит Люба. — Недаром тебе и в любви везет.

— Ну, перестаньте, — просит Соня. — Опять об этом.

— Разве парни за работу любят? — сердито стуча прессом и перекрывая своим голосом этот стук, говорит Зина.

Соня тихонько улыбается, а тонкие пальцы весело и быстро добывают из глубины стальных коробочек кремовые модельки.

— В пятом цехе токарь Славка Молостнов женится на инженерше, — сообщает Зина, встряхивая своей высокой прической. — Умора! Ему двадцать три, а ей все тридцать, и нос в оспинках. Вчера расписались. Я как раз ходила себе берет искать, но красных нету, а мне красное очень идет, — встретила их. Ведет ее под руку, а у самого рот до ушей. Вот у парней глаз нету!

Никто не отвечает ей, и Зина молча вздыхает. Глаза у парней, конечно, есть, но почему-то Зина не попадает в поле их зрения. Правда, уж не такая она красавица, но чем, скажите, хуже хотя бы Соньки?

— А Вадим, по всему видать, тоскует, — не унимается Зина.

— Они ведь сегодня тоже в новом цехе работают, — сообщает Люба. — Перевели для пробы.

— Надо будет пойти посмотреть, — говорит Соня.

— Соскучилась? — насмешливо любопытствует Зина.

— Просто надоело! — обрывает ее Люба. — Неужели ты, Зина, ни о чем другом не можешь говорить?

— Буду молчать, — объявляет Зина и в самом деле целых полчаса молчит.

В обеденный перерыв они все вместе отправляются на литейный участок. Там еще не закончился монтаж оборудования, и участок выглядит неказисто: высокое, светлое помещение, а пол земляной; большую часть цеха занимают три прокалочные печи, но две из них не достроены; всюду — железные части конструкций, кирпич, песок. Очень холодно. Отопление здесь по проекту не предусмотрено, предполагается, что будет тепло от самих печей, но пока действует только одна, и тепла от нее маловато.

У литейщиков, видимо, какая-то заминка. Несколько раскаленных опок стоят на рольганге, возле них растерянно топчется Саша Большов. Вадим оглядывается, кого-то отыскивая глазами. На мгновение взгляд его задерживается на Соне, но тут же Вадим отворачивается и кидается навстречу мастеру.

— Петр Антонович, выталкиватель не работает.

— Надо за механиком сходить.

— Я уже послал Андрея. Но металл готов.

— Давайте вручную.

Вадим кивает и, схватив длинные клещи и зажмурившись от жара, подходит к печи и начинает так же, как на старом участке, вынимать опоки. Саша старательно помогает ему.

— Вот тебе и механизация, — осуждающе говорит Зина. — Насмотрелись? Ну, пошли в столовую.

Но Соня и Люба не спешат. Люба глаз не спускает со своего Сашки, ловко управляющегося с тяжелыми опоками, а Соня с недоумением смотрит на пожилого пирометриста, который стоит у пульта управления, там, где должен стоять Аркадий.

— Не пойдете, что ли? — с заметным раздражением спрашивает Зина.

— Аркадия нет, — вместо ответа говорит Соня.

— В самом деле, — удивляется Люба, только сейчас заметившая пирометриста, всегда работавшего в бригаде Зуева. — Может, перевели в другую смену?

— Мы только вчера виделись, он ничего не говорил, — растерянно шепчет Соня. — Ты спроси у Вадима, а? — просит она, умоляюще глядя на Любу.

— Ладно, — не очень-то охотно соглашается Люба и идет к Вадиму.

Соня издали смотрит, как они разговаривают. Вадим, не выпуская из рук клещей, что-то коротко отвечает Любе и тут же вновь достает опоку. Мужественное и строгое лицо его, озаренное розовыми отблесками раскаленной печи, кажется Соне незнакомо-красивым.

Люба выводит ее из задумчивости.

— Не пришел сегодня, — сообщает она, — а почему — неизвестно.