Чудо. Встреча в поезде

18

Через месяц после того, как Гай вернулся в Нью-Йорк, его смятение, недовольство собой, работой, Энн мало-помалу сосредоточилось на Бруно. Это из-за Бруно он не мог смотреть на фотографии «Пальмиры», Бруно был истинной причиной беспокойства, которое Гай приписывал тому, что после возвращения из Палм-Бич заказы шли туго. Это Бруно заставил его накануне вечером так бессмысленно повздорить с Энн, так упрямо стоять на своем нежелании сыскать лучшее помещение для офиса, купить новую мебель, ковер. Бруно заставил его заявить Энн, что никакого успеха он не добился, что «Пальмира» ровным счетом ничего не значит. Бруно заставил Энн тем вечером спокойно повернуться и уйти, а Гая — ждать до тех пор, пока не загудела дверь лифта — и только тогда Гай сбежал вниз с восьмого этажа умолять о прощении.

И кто знает? Может быть, это Бруно мешал ему получить работу. Сотворить здание стоит духовного труда. Скрыв же вину Бруно, дав ей приют у себя в душе, Гай так или иначе осквернил себя. И чувствовал, что это не может остаться незамеченным. Он старательно убеждал себя в том, что полиция рано или поздно нападет на след Бруно. Однако недели шли безрезультатно, и Гая начинала мучить мысль, что он сам должен действовать. Останавливало его, во-первых, то, что ему претило обвинить кого бы то ни было в убийстве, а во-вторых, безрассудное, но глубоко укоренившееся сомнение: а вдруг Бруно все-таки не виноват. Порою тот факт, что Бруно совершил убийство, потрясал его своей фантастичностью до такой степени, что вся прежняя убежденность совершенно улетучивалась. Иногда Гай чувствовал, что продолжал бы сомневаться, если бы даже Бруно послал ему письменное признание. И все же следовало быть честным с самим собою: в глубине души он был уверен, что это сделал Бруно. То, что недели проходили, а полиция так и не могла напасть на какой-либо след, только подкрепляло уверенность. Не говорил ли Бруно, что невозможно раскрыть немотивированное убийство? После письма, которое Гай отправил Бруно в сентябре, тот молчал всю осень, но как раз перед отъездом из Флориды пришла скупая записка, где Бруно сообщал, что вернется в Нью-Йорк в декабре и надеется на возможность встречи. Гай твердо решил не иметь с ним никакого дела.

И все же раздражался по любому поводу и без повода, а в основном из-за работы. Энн призывала к терпению. Энн напоминала, что он уже утвердил себя во Флориде. Она дарила ему больше нежности и утешения, чем когда-либо раньше, что сейчас было ему так нужно; однако Гай обнаружил, что в свои самые черные, тяжелые минуты он не всегда способен это принять.

Телефон зазвонил как-то утром, в середине декабря, когда Гай праздно сидел за столом, лениво листая эскизы дома в Коннектикуте.

— Здравствуй, Гай. Это Чарли.

Гай узнал голос и весь напрягся, готовый к отпору. Но Майерс сидел в той же комнате наискосок и мог услышать.

— Ну, как дела? — начал Бруно с улыбчивой теплотою. — С Рождеством тебя.

Гай не торопясь положил трубку.

Он взглянул на Майерса, архитектора, с которым вместе снимал этот просторный однокомнатный офис. Майерс по-прежнему сидел, согнувшись, над чертежной доской. В просвете между зеленой шторой и подоконником голуби подпрыгивали, склевывая зернышки, которые они с Майерсом рассыпали по карнизу несколько минут назад.

Телефон зазвонил снова.

— Хотелось бы встретиться, Гай, — сказал Бруно.

Гай встал.

— Мне очень жаль, но я не желаю с вами встречаться.

— В чем дело? — Бруно принужденно засмеялся. — Ты нервничаешь, Гай?

— Я просто не желаю с вами встречаться.

— Ах, так. Ну, ладно, — произнес Бруно хриплым от обиды голосом.

Гай подождал, решив не отступать первым, и наконец Бруно повесил трубку.

В горле у Гая пересохло, и он прошел к фонтанчику, в угол комнаты. За фонтанчиком солнечный луч расчертил четкой диагональю большую фотографию, изображавшую едва законченные здания «Пальмиры» с высоты птичьего полета. Гай повернулся спиной. Его просили выступить в Чикаго, в том институте, где он учился, и Энн не преминет напомнить об этом. Он должен написать статью для ведущего архитектурного журнала. Но если вспомнить об отсутствии заказов, всякая ссылка на клуб «Пальмира» означает публичное признание того, что Гая, видимо, бойкотируют. И что в этом странного? Разве «Пальмирой» он не обязан Бруно? Убийце, во всяком случае?

Через несколько дней, когда они с Энн вечером, в снегопад, спускались по серым каменным ступеням многоквартирного дома на Западной пятьдесят третьей улице, где он жил, Гай заметил высокого парня с непокрытой головой — он стоял на тротуаре и смотрел на них снизу вверх. Плечи Гая расправились от внезапной тревоги, и он невольно прижал руку Энн покрепче.

— Привет, — сказал Бруно, и голос прозвучал печально и мягко.

— Добрый вечер, — Гай кивнул ему, как постороннему, и прошел мимо.

— Гай!

Гай и Энн обернулись одновременно. Бруно направился к ним, заложив руки в карманы пальто.

— В чем дело? — спросил Гай.

— Просто хотел поздороваться. Спросить, как дела, — Бруно смотрел на Энн с недоуменной, обиженной улыбкой.

— У меня все хорошо, — раздельно произнес Гай. Потом повернулся и пошел прочь, увлекая за собой Энн.

— Кто это? — шепнула Энн.

Гаю мучительно хотелось обернуться. Он знал, что Бруно стоит там, где он оставил его, смотрит вслед, может быть, плачет.

— Один парень, который на прошлой неделе заходил насчет работы.

— И ты ничем не можешь ему помочь?

— Нет. Он алкоголик.

Гай нарочно заговорил об их доме, ибо знал, что не может сейчас говорить ни о чем другом, не выдавая себя. Землю он купил, фундамент закладывается. После Нового года съездит в Элтон на несколько дней. В кино он раздумывал, как бы избавиться от Бруно, чем бы припугнуть, чтобы он отвязался.

Чего Бруно от него хочет? Гай сидел в кресле, сжав кулаки. В следующий раз он пригрозит Бруно новым следствием. И доведет дело до конца. Разве ему, Гаю, повредит новое следствие?

Но чего Бруно хочет от него?