Чудо. Встреча в поезде

27

— Что еще можно предположить? Он обвиняет меня! — заорал Бруно, перегнувшись через стол.

— Милый, это не так. Он просто делает свое дело.

Бруно пригладил волосы:

— Потанцуем, мам?

— Ты же не в состоянии танцевать.

Он правда был не в состоянии и знал это.

— Тогда я хочу еще выпить.

— Милый, сейчас принесут еду.

Терпение, с которым мать воспринимала все происходящее, лиловые круги у нее под глазами так растравляли ему сердце, что он, стараясь не глядеть прямо перед собой, завертел головой, высматривая официанта. Этим вечером ресторан был полон, и официанты сливались с толпой посетителей. Взгляд Бруно задержался на столике напротив, через танцплощадку, где сидел человек, похожий на Джерарда. Спутника его Бруно разглядеть не мог, но тот, кого он видел, походил на Джерарда как две капли воды — лысина, светло-русые пряди, только пиджак черный. Образ дробился, расплывался, и, чтобы удержать его, Бруно прищурил один глаз.

— Чарли, сядь. Официант идет.

Да это же и есть Джерард — вот он смеется: видно, тот, второй, ему сказал, что Бруно их рассматривает. Одну лишь замершую в бешенстве секунду он колебался, сообщить ли матери. Затем сел на место и сказал неистовым шепотом:

— Там — Джерард!

— Там? Где?

— Слева от площадки. Под голубым фонарем.

— Не вижу, — мать вытянула шею. — Милый, тебе кажется.

— Мне не кажется! — заорал Бруно, швыряя салфетку в ростбиф anjus[16].

— Я поняла, кого ты имеешь в виду, но это не Джерард, — спокойно возразила мать.

— Тебе его не видно так хорошо, как мне! Это он, и я не собираюсь есть в одной комнате с подобным типом!

— Чарльз, — вздохнула мать, — хочешь еще выпить? Закажи. Вот официант.

— Я и пить рядом с ним не собираюсь! Хочешь, проверю, он или не он?

— Но какая разница? Он нам не мешает. Возможно, он охраняет нас.

— Значит, признаешь, что это он! Он за нами шпионит и надел даже черный костюм, чтобы всюду нам мозолить глаза!

— Нет, знаешь, это не Артур, — сказала она ровным голосом, выжимая лимон на кусок отварной рыбы. — У тебя галлюцинации.

Бруно воззрился на нее, открыв рот.

— Как ты можешь мне такое говорить, мама? — голос сорвался.

— Солнышко, на нас все смотрят.

— Мне плевать!

— Милый, послушай меня. Ты придаешь всему этому слишком большое значение. — Он хотел что-то сказать, но она перебила. — Да-да, ибо тебе так хочется. Тебе хочется сильных ощущений. Я это и раньше замечала.

Бруно попросту утратил дар речи. Мать становилась ему врагом. Она глядела на него так, как раньше на Капитана.

— Ты, наверное, — продолжала она, — в сердцах сболтнул что-нибудь Джерарду, и он полагает поэтому, что ты ведешь себя довольно странно. Ну, что ж, это правда.

— И по этой причине он ни днем, ни ночью глаз с меня не спускает?

— Милый, я считаю, что это не Джерард, — твердо сказала она.

Бруно с трудом встал на ноги и, качаясь, направился к столику, за которым сидел Джерард.

Он докажет ей, что это Джерард, а Джерарду докажет, что не боится его. Он запутался в столиках у самой площадки, но уже было видно, что это именно Джерард.

Джерард увидел его и приветливо помахал рукой, а «шестерка» поднял голову и воззрился на Бруно. И за все это он с матерью платит из своего кармана! Бруно открыл рот, но не нашел, что сказать, и, спотыкаясь, поплелся дальше. Теперь он знал, чего ему хочется: позвонить Гаю. Здесь и сейчас. Под одной крышей с Джерардом. Он стал пробиваться через танцплощадку к бару, где стоял телефон-автомат. Медленно, неудержимо крутящиеся пары отбрасывали его, как морской прибой, мешали продвигаться вперед. Вот волна набежала снова, сверкающая, неодолимая, и увлекла вспять, и такое же мгновение — на вечеринке в их доме, когда он ребенком пытался пробиться к матери через салон, полный танцующих пар, — ожило в нем.

Бруно проснулся рано утром, в своей постели, и лежал тихо-тихо, стараясь воспроизвести последние минуты, какие еще мог припомнить. Ясно, что он вырубился. Но до того, как вырубился, звонил ли Гаю? А если да, мог ли Джерард вычислить это? Наверное, он не говорил с Гаем: разговор бы запомнился, но позвонить вообще-то мог. Бруно поднялся, решив спросить у матери, не вырубился ли он в телефонной кабине. Но тут его затрясло, и он направился в ванную. Когда попытался поднять стакан, виски с водою выплеснулось ему в лицо. Он ухватился за дверь. Теперь его трясло дважды в сутки — утром и вечером, и он просыпался все раньше и раньше и вынужден был выпивать ночью все больше и больше, чтобы уснуть.

А весь дневной промежуток заполонил Джерард.