Чужая земля

Глава XXVII

– Проходи, проходи, – натягивая поверх пижамы халат, приговаривал Георгий. Он красноречиво посмотрел на часы: – Зашел поздравить меня с праздником Октября? Правильно, благо еще целых полчаса до полуночи, успеешь. Ну, располагайся!

Андрей опустил пониже абажур и присел к столу:

– Дело у меня к тебе, Жора.

– Вижу, что дело, – вон как вырядился: костюмчик, сорочка выходная, галстучек…

Рябинин дождался, пока Георгий устроится на диване, и спросил:

– Ты, конечно, слышал о несчастье в семье Черногоровых?

– Мамаша у них, как будто, преставилась. Прими мои соболезнования и Полине передай.

– Так вот, перед смертью мать настаивала, чтобы Полина в ближайшем будущем посетила парижскую тетушку. Покойная Анастасия Леонидовна просила, чтобы мы поехали вместе. Само собой, мне далеко не в тягость прокатиться – скорее наоборот: необходимо поддержать Полину. Однако мы опасаемся препятствий со стороны Черногорова. Полина вдрызг разругалась с отцом, пребывает в сильнейшей депрессии. Отпускать дочь в таком состоянии, да еще за границу, в сопровождении возлюбленного…

– Верно, – согласился Георгий. – И я бы на его месте не отпустил. А что ты хочешь? Против Черногорова, как прежде против Бога, – не попрешь. Вместе вам поехать не удастся, придется Полине отправляться одной. На такой компромисс ее папаша, уверен, в конце концов согласится. Ты же останешься «в заложниках».

– Я боюсь отпускать Полину не то что в Париж – в лавку по соседству, – тяжело вздохнул Андрей. – К тому же мы не знаем, что с нами будет по ее возвращении. Из города нам нужно уезжать, но куда?

– Ага, и ты вознамерился навестить ее в Париже? – недоверчиво прищурился Георгий.

– Именно. А там – решим, в какую сторону податься. Быть может, уговорю Полину остаться во Франции.

– Да ты, я гляжу, все решил! – хмыкнул Старицкий и со смехом покрутил головой. – Ну, знаешь… Зарезал – так зарезал!

– Вот мне и понадобилась твоя помощь, – не обращая внимания на удивление друга, сказал Рябинин.

– Говори, говори!

– В нашей с Полиной ситуации Кирилл Петрович не позволит мне выправить паспорт. Состряпать поддельные бумаги на выезд тоже не удастся – нет у меня нужных связей, да и вряд ли это возможно…

– Верно, – согласился Георгий. – Советский паспорт – штука редкая, бланки достать практически невозможно, на границе же документы проверяются очень тщательно.[19]

– Ничего не остается, как уходить контрабандными тропами. В Забайкалье у меня есть верные люди, помогут. Однако для такого предприятия нужны деньги. Вот и пришел просить у тебя помощи. Со временем, бог даст, свидимся, – отдам.

– Перестань, что за счеты! Бери сколько хочешь, – поспешно пробормотал Старицкий.

Он рывком поднялся с дивана и уперся кулаками в стол.

– А не предательство ли это, Миша? Не эгоизм? – вкрадчиво спросил Георгий. – В какое положение ты ставишь Полину? Полагаю, она не ведает о твоих замыслах. Явившись инкогнито в Париж, ты не оставляешь девушке выбора! Подумай, Полина – не дворяночка с Невского!

Рябинин судорожно сглотнул:

– Меру ответственности я представляю. Однако иного пути у меня нет. Ах, ежели бы я был один! Я бы мог терпеть Советскую власть хоть до смерти, а вот вместе… Строить семью? Любовь на историческом изломе полна трагизма, который меня, поверь, совсем не прельщает. Да, это в своем роде эгоизм, но ради чего?

Он справился с волнением и заговорил спокойнее:

– Еще неизвестно, как дальнейшая жизнь в СССР изменит Полину. Она вполне может замкнуться, ожесточиться… Честно говоря, я уверен, что мое решение не будет для Полины неожиданным. Чувствуется, она готова к нему… И все же, Жора, мне очень тяжело. Этот шаг, пожалуй, самый важный в моей жизни… Ну и потом: никогда не поздно вернуться, – неуверенно добавил Андрей. – Границы сейчас открыты в обе стороны…

– Ага, Кирилл Петрович вам радостную встречу и приготовит! – хмыкнул Старицкий.

– Время многое меняет, – пожал плечами Рябинин.

Георгий посмотрел другу прямо в глаза:

– Хочешь честно, как ты любишь?

– Валяй.

– Нет-нет, ты взгляд-то не отводи… Ты, Мишенька, – типичный русский помещик, который ведет себя как гнилой, рефлексирующий интеллигент. Тебе и личную жизнь устроить хочется, и совесть свою успокоить. Присущ тебе, брат, особой породы эгоизм, причудливо замешанный на скифо-славянской хитрости и ложно понятой добродетели. Это и Полины касается, и, уж прости за наглость, меня… Что, в точку попал? Ведь ты же не просто денег или совета пришел просить. Наверняка знал, что я тебя одного не отпущу.

И здесь у тебя вовсе нет корысти! Не пойми меня превратно. Опять ты хлопочешь о дальнейшей судьбе друга, опять стремишься к спасению ближнего и установлению равновесия. Коварен ты, братец, в своем благородном простодушии, ох, коварен!

– Пусть так, – еле сдерживаясь, чтобы не вспылить, ответил Андрей. – А ты у нас, по-твоему, кто?

– Я – образованный люмпен. Революция освободила меня от сословных предрассудков, а гражданская война – от порочной психологии и пагубных мыслей. Я лишен прав, состояния и нищ духом. Полная свобода! Кем я был раньше? Петербургским хулиганом-гимназистом, затем – стойким оловянным солдатиком. А у солдатика, Миша, все на положенных местах: и честь, и долг, и голова, и руки. И мысли тоже!

– Гм, философия распада, – усмехнулся Рябинин.

– Зато у тебя – приспособления, – немедля парировал Старицкий. – Ты же цепляешься за прошлое, стараясь примирить его и совместить с настоящим. А тебе не удается! И твое решение – яркий тому пример. Мучаешься ты своими «нравственными максимами», а реальность поставила тебя на место. Уж лучше бы ты не приезжал в этот город, сидел в Забайкалье, в гнилом углу на границе; там твоей душе было бы куда спокойнее.

Андрей попытался возразить, но Георгий предостерегающе поднял руку:

– Кстати о реальности. Раз уж ты решился покидать Россию, предлагаю пойти вместе. Заметь, это я предложил!..

– Извернулся-таки!

– …А посему – к делу. Я оплачу любые расходы. Доберемся до китайского порта, выправим нужные паспорта, сядем на пароход и – в Америку. Дальше – поездом на Восточное побережье.

А там – опять морем через Атлантику. Месяца через два будешь обнимать свою Полину и пить кофе на бульварах Парижа. Ей не нужно знать о нашем заговоре, единственное условие – пусть отправляется к тетушке пораньше.

– Она намерена выехать в конце мая, по окончании учебного года.

Лицо Георгия стало серьезным и напряженным.

– Скажи, есть уверенность в «переправе»?

Рябинин вспомнил дикий Даурский край, строптивую Аргунь, заставу, полузабытые пограничные будни…

– Я все продумал. Проводник у меня имеется. С ним мы не раз прошли все окрестности вдоль и поперек. Еремеич – старый казак-бобыль, опытный следопыт. Он обязан мне жизнью. Уверен – не подведет. Еремеич все устроит, найдет надежных провожатых и на китайской стороне. Пройдем!

Он кивнул Старицкому:

– Карта имеется?

Георгий поднялся, подошел к книжному шкафу и вскоре вернулся с большим атласом России.

– Карта, конечно, не военная, но представление составить удастся.

Рябинин открыл нужную страницу:

– Вот смотри: по железной дороге мы доберемся до Харанора. Местечко угольное, народу всякого хватает, не примелькаемся. До Китая по прямой – верст семьдесят. Дальше – нельзя, начинается приграничная зона с особым контролем.

К слову, неплохо бы выправить нам бумаги на какую-нибудь научную экспедицию. Это не паспорта, думаю, справишься. Для отвода глаз прихватим соответствующий инвентарь. Заранее, сразу после Масленицы, отправим к Еремеичу твоего Никиту с письмом от меня; пусть наш проводник к весне приготовится. Зимой найти Еремеича нетрудно – в эту пору все сидят дома по селам и станицам. С Никитой необходимо передать деньги на лошадей, лодки, провиант, оружие. По готовности Никита съездит в город, отправит телеграмму. Затем поеду я; ты – следом. В условленный срок я тебя встречу. Из Харанора пойдем на восток, по склонам Даурского хребта, к заимке Еремеича.

Путь неблизкий – верст сто пятьдесят, да и дорога тяжелая. На заимке отдохнем, а дальше – самый трудный участок: переправа через Аргунь. Бойкая речка, однако опыт есть. Перевалив границу, свернем на юго-восток и через Хинган – в направлении на Хайлар (это станция на китайском участке КВЖД). Размеренного конного хода – одни сутки. В Хайларе нужно сесть на поезд до Харбина. Ждать поезда – самое опасное. КВЖД находится в совместном управлении Китая и СССР, там полно агентов ГПУ. Однако ежели Еремеич даст верного проводника-китайца – спрячемся. В Харбине мы лишь пересядем на другой поезд – до Дальнего. А уж там – порт, корабли со всего света. Выправим паспорта, пусть даже иностранные, – вопрос только в цене. За солидную мзду украдут бумаги у пьяных моряков или торговцев. Вот, в целом, план, – заключил Андрей. – Детали объясню позже.

Георгий хлопнул друга по плечу:

– За документы на «экспедицию», деньги и прочее не волнуйся.

– Не забудь поручить своим людям осторожно поменять советские деньги на золото и валюту, – добавил Андрей. – Предпочтительнее – на английские фунты и американские доллары.

– Не учи ученого, – ухмыльнулся Старицкий. – Сделаем. Есть у меня в Белокаменной нужные связи, поменяют. Аркашка съездит и все устроит.

– Сколько человек ты намерен взять?

– Кадета с Никитой. Профессора оставим здесь. У этого бобра – хозяйство, жена; выделим ему долю, он заляжет в нору и не будет знать горя. Да и тебе, брат, положенный куш за услугу полагается.

– Нет, – категорично отрезал Рябинин. – Лишних денег я не возьму. Достаточно комфортной и быстрой доставки меня в Париж.

– Ладно-ладно, там видно будет, – улыбнулся Георгий. – Полине только не проболтайся.

Он ласково потрепал Андрея по голове:

– А ведь я бы, Мишка, с тобой и просто так, без особой надобности, прогулки ради пошел. Как в лучшие наши времена – лишь ты и я. Не забыл, как ты зимой семнадцатого спьяну бахвалился: «За спину свою я, господа, спокоен. За нее у меня поручик Старицкий в ответе!»