Он снова видел ту знакомую улицу, залитую ярким летним светом, при котором предметы кажутся зыбкими, будто на полотнах Синьяка; видел огромный старинный дом, где было много забытых взрослыми закоулков. Он любил эти заброшенные места с их приятной освежающей прохладой и милой сердцу тишиной. Здесь никто не мог его найти – ни ворчливая нянька Маруся, ни родители. Он слышал их далекие голоса и радовался своему умению прятаться. Наконец, не выдержав, он бежал на зов, но, к своему удивлению, никого не находил. Проскочив вереницу комнат, он устремлялся в сад и вдруг с ужасом понимал, что тропинка приводила его в чужие, незнакомые места…
Сладкий послеобеденный сон Аркадия Ристальникова нарушил громкий стук в передней.
– Вот, медведь тамбовский, чтоб тебя!.. – крикнул Аркадий и перевернулся на другой бок.
За окном, на фоне безоблачного сентябрьского неба полыхали усыпанные алыми гроздьями ветви рябины, где-то позади зеленели пудовые антоновские яблоки. «Сейчас одно из них как сорвется, – лениво подумал Ристальников, – ка-ак шмякнется – бум!.. Да нет, крепенько сидят… Красок, что ли, с кистями купить, мольберт? Вспомнить уроки покойной матушки?..»
В комнату, гулко топая сапогами, вошел Никита с походным мешком в руках.
– Проснулся? – спросил он.
– Еще бы не проснуться, – поморщился Аркадий. – Грохочешь как медведь.
Никита пожал плечами:
– Подыматься пора – пятый час уже. Проваляешься так до закату – бесы душу-то и утащат.
– Уже… – не отрываясь от садового пейзажа, бросил Ристальников.
– Что «уже»?
– Утащили… И потом, не бесы во время сна на закате душу крадут, а вампиры. Это древнее валашское поверье.
– Ванпиры? – нахмурился Никита. – Кто такие?
Аркадий зевнул, поднялся с кровати, снял с полки книгу и нашел нужное место:
– Вот послушай, Никитушка:
…Стал худеть сыночек у Марка;
Перестал он бегать и резвиться,
Все лежал на рогоже да охал.
К Якубовичу калуер приходит, —
Посмотрел на ребенка и молвил:
«Сын твой болен опасною болезнью;
Посмотри на белую его шею:
Видишь ты кровавую ранку?
Этот зуб вурдалака, поверь мне».
Вся деревня за старцем калуером
Отправилась тотчас на кладбище;
Там могилу прохожего разрыли,
Видят, – труп румяный и свежий, —
Ногти выросли, как вороньи когти,
А лицо обросло бородою,
Алой кровью вымазаны губы, —
Полна крови глубокая могила…
Теперь понятно?
– А-а, это ж про упырей! – протянул Никита. – И кому интересно писать про такую гадость?
Аркадий покачал головой:
– Темнота! Это – Пушкин.
– Врешь поди, – усомнился Никита, взял у Аркадия книгу и глянул на обложку: – Верно, он самый. А к чему он про чужих упырей написал? У нас и своих бесов хватает.
– Тебе трудно понять, – вздохнул Ристальников и рассмеялся. – А ты, братец, весьма импозантен с дорожным мешком в одной руке и с книгой – в другой. Кстати, куда это ты собрался?
Никита опустил глаза.
– В Колчевск еду, – нехотя выдавил он.
– Зачем?
– Есть нужда, – отмахнулся Никита и вышел в переднюю.
– Нет уж, будь добр остаться! – крикнул ему вслед Ристальников. – Атаман велел всем в городе сидеть.
– Вот ты и сиди, – буркнул из передней Никита.
Аркадий уселся за стол и требовательно постучал пальцем по столешнице:
– Изволь объясниться, Никита Власович.
Никита вернулся в комнату, устроился напротив Ристальникова и, попыхтев, спросил:
– Скажи по совести, друг ты мне, Аркаша, али как?
– Чудесным стечением обстоятельств – да, – улыбнулся Ристальников.
– Не шути! – строго заметил Никита. – Дай мне уйти и передай атаману, чтоб не искал и не поминал лихом.
– Котумать собрался? – Аркадий добела сжал свои тонкие губы.
– Да нет, – с досадой покачал головой Никита. – В Колчевск мне надобно, а уж там – как бог положит, может, и не вернусь вовсе, пропаду.
– Так-так, – задумчиво пробормотал Аркадий. – Ну-ка говори, в чем дело!
Никита криво усмехнулся:
– Ты вот про упырей мне читал… А коли объявился бы тут, в нашем флигеле, такой упырь? Убил бы?
– Ох, ну конечно, – снисходительно вздохнул Аркадий.
Никита навалился локтями на стол и уперся взглядом в Ристальникова. Аркадий никогда не видел обычно уравновешенного Никиту таким взволнованным.
– Вот и я, Аркаша, убил бы, – медленно проговорил он. – Нынче в Колчевск заявился один такой кровосос, змей подколодный…
– Поближе к делу, Никитушка! – деликатно вставил Аркадий.
– Поближе? А вот сам и прочти! – Никита вытащил из кармана помятую газету «Губернские новости» и развернул на первой странице.
– «Приезд в губернию делегации РВС во главе с товарищем Тухачевским», – прочитал Ристальников заголовок передовицы.
– Знаешь его? – кивнул на газету Никита.
– Ну конечно, всем известно…
– Я расскажу, что мне известно, – оборвал приятеля Никита. – Его войска усмиряли тамбовских мужиков. Да только нет у меня обиды на то, что он воевал с нами, травил с аэропланов газами, – война есть война. И мы не святые угодники – тоже коммуняк изрядное количество погубили. Однако ж зачем баб да малых ребятишек мучить? Собирали их целыми селами в обнесенные колючей проволокой загоны, в чистом поле, под палящим солнышком, без еды и питья. Спросишь, зачем? А затем, чтобы мужики их побыстрее из лесу вышли, сдались из сострадания к родным душам. По справедливости это али как? Из какого же камня должно быть сердце сделано, чтоб стерпеть детские муки?
Во мне, Аркаша, душа тоже давно сгнила, прах один. И все ж не замарал я рук невинной кровушкой! Бил германцев, австрияков, беляков штыком колол, коммуняк своими руками вешал без сожаления, нэпманов губил, минтонов стрелял поганых и чекистов лукавых, а детишек безвинных – никогда! А он ребеночка моего нерожденного еще в материнской утробе задавил. Поэтому, Аркаша, я его порешу, – право имею.
Сердца Ристальникова давно не волновали подобные истории. Слушать их ему было скучно, а вникать – мучительно. Вспоминался расстрел отца и братьев, разорение дома, нервная горячка и смерть матери. Он соображал, как бы помягче успокоить Никиту и отговорить от опасного предприятия.
Пауза затягивалась.
– Тебя интересует мое мнение? – так и не придумав, что ответить, спросил Аркадий.
– Забавы ради – не стал бы попусту куклиться, – вздохнул Никита.
– Что ж, давай рассуждать логически, – Ристальников поднялся на ноги и прошелся по комнате. – Столь высоких чинов усиленно охраняют. Вокруг Тухачевского будет не меньше десятка гепеушников и с полсотни армейских из Колчевской дивизии. Не забывай, что и само расположение части охраняют караулы и патрули. Ты же служил, должен знать. К Тухачевскому тебе не подобраться, и дела своего, нужного и справедливого, не сделать. Пропадешь понапрасну.
– Пристрелила же Ленина баба-террористка! Так и я смогу, – упрямо сказал Никита.
– Это было на заводе, после митинга. Здесь подобная удача не выпадет, – терпеливо объяснил Аркадий. – Шансов у тебя – никаких. И потом, не забывай: ты нарушаешь приказ атамана!
– Вот что меня больше всего и печалит, – понурился Никита.
– Предлагаю следующее: подложим под поезд Тухачевского бомбу! Хочешь? Одному ему скучно будет помирать, а в компании друзей и подчиненных – все же веселее.
– Долгое это дело, – скривился Никита. – Нам оно незнакомое, а позовем других – засветимся, как мотыльки на стекле.
– А ты не волнуйся! – убеждал его Ристальников. – Сиди дома и жди. Я все устрою. Ну-у… попытаюсь. Можно и с атаманом посоветоваться.
– Ладно, подожду до ночи. Сходи к нему, – согласился Никита. – А я покамест ужином займусь.
Гимназист внимательно выслушал рассказ Аркадия и задумался. «Вот ведь, у каждого человека есть своя особая слабинка! – размышлял он. – Мог ли кто допустить, что хладнокровнейший Никита впадет в горячку? Месть, конечно, штука захватывающая, но…»
– Нельзя его отпускать в Колчевск, – проговорил Гимназист и строго поглядел на Аркадия. – Все погорим!
Ристальников вздохнул и пожал плечами.
«И Аркашка – уже не тот. Взрослеет, сомнениями терзается. Как видно, спелись они с Никитой, подружились, – потомственный дворянин, граф, и мужик. Чудеса! Эх, покойник Федька и глазом бы не моргнул, вмиг разделался бы с Никитой, а этот – жалеет. Пропала славная шарага! Пора, пора уходить, разбегаться по норам».
– Сделаем следующее, – Гимназист нахмурился. – Надобно Никиту увести из города, подальше и от Колчевска, и от соблазна мести. Помнится, у Профессора в Микулинском проживала свояченица, вот пусть он и отвезет туда Никиту. Погостят недельку у родственников, на охоту сходят, развеются на просторе. Село далекое, глухое, их там никто не сыщет. Таков мой Никите приказ!